Текст книги "Дендра"

– Петрович! Тебя люди ждут!

Петрович взглянул на Марину, потом на открытый сейф.

– Я сейчас.

Едва дверь закрылась, Марина поднесла маску к лицу. Фразу она придумала заранее:

– Хочу ничего не бояться и успешно сдать сессию, – с облегчением выдохнула – ритуал совершился, а что будет дальше, покажет время.

Когда Петрович вернулся, она успела убрать маску и теперь равнодушно смотрела в окно.

– Похоже, у народа завелись деньги, – объявил Петрович весело, но при этом его взгляд быстро обежал кабинет, словно ища изменения в интерьере.

– К Новому году у всех откуда-то появляются деньги, – философски заметила Марина, но подумала, что если не сгоняет домой, лично у нее деньги вряд ли появятся. Неоткуда, потому что стипендия – это не деньги.

…Если только Миша подарок сделает… но для него сейчас главнее печка, – Марина даже удивилась собственному спокойствию. Опираясь на литературные примеры (других у нее пока не было), ей казалось, что переживать следует гораздо сильнее, не видя любимого целых три дня, – нет, денег я от него не возьму, иначе он решит, что я все делаю ради них. А это неправда! Я думала совсем не об этом, когда ложилась с ним в постель!.. – она вздохнула, вспомнив свое неосуществленное желание, – вот, сдам сессию, он сделает печку…

– Мише привет, если появится, – сказала она.

– Появится – куда он денется?.. – Петрович усмехнулся собственной недогадливости. …И причем здесь маска? Ох, беда!.. Во, молодежь пошла – хватка мертвая!..

Максим увидел, как Марина вышла из салона и направилась к остановке. Конечно, ему ничего не стоило, двигаясь за маршруткой, проследить ее дальнейший путь, но он почему-то и так не сомневался, что она возвращается домой.

…И что она делала в художественном(!) салоне?.. Поиграем в детективов… Думать, что она покупала подарки к Новому году, не хотелось – это ломало всю захватывающую интригу и выставляло его самого полным дураком.

Помещение с картинами и аксессуарами для каминов Максим миновал, почти не глядя – этот ассортимент явно не подходил для девушки Марининого уровня; перешагнув порог второго зала, Максим замер. Тут даже не требовалось интуиции сыщика – со стены на него смотрели деревянные лица, ужасно напоминавшие его вожделенную маску, а это значило, что маска не являлась единственным и неповторимым раритетом, и у нее существует реальный автор, который сдает сюда свои работы.

…Неужто Марина ведет свое расследование и каким-то образом вышла на этот салон? Зачем? Хочет получить «инструкцию по эксплуатации от производителя»? Или, может, ей мало одной маски?.. Какая шикарная идея! Массированный удар с нескольких сторон! Оказывается, не такая уж она дура…

– Они вас интересуют? – услышал Максим и обернулся. Рядом стоял невысокий мужчина с бородкой. Максим автоматически представил рядом с ним Марину. Нет, вряд ли их могло связывать что-то серьезное – слишком она заурядная для такого… Максим не знал, каким словом определить продавца, но тот ему однозначно импонировал интеллигентной внешностью и загадочной улыбкой. …Может, он использует эту дурочку, как я Оксанку, чтоб добраться до маски?..

– Вы знаете, довольно занятные штуки, – Максим указал на стену, – в них чувствуется что-то мощное, я бы сказал, языческое. Вы случайно не знаете, кто их автор?

– А зачем он вам? – удивился Петрович.

Обычно покупатели задавали подобные вопросы, относительно картин, и то не всегда. Здесь ведь не аукцион Сотби, где имена порой стоят дороже самих произведений – здесь действует принцип дилетантов: нравится – не нравится.

Однако клиент ждал ответа.

– Знаете, – Петрович сочувственно покачал головой, – мы эксклюзивно представляем этого автора и не хотим, чтоб его работы появились у конкурентов.

– Я не конкурент. Я хотел посмотреть другие его работы.

– А это уже коммерческая тайна. В нашем бизнесе тоже существует такое понятие, и вам должно быть известно, что бывает за ее разглашение.

– Понятно, – Максим вздохнул. Забрезживший на секунду свет снова угас. Оставалось, либо сделать какой-то неожиданный ход, либо покинуть салон, признав свое поражение. Максим, естественно, выбрал первое, спросив, вроде, невзначай:

– Скажите, а у него нет масок в подобном стиле?

Улыбка тут же исчезла с лица продавца, а взгляд сделался изучающим и осторожным. …Попал! – с восторгом констатировал Максим, – конечно, Марина приходила сюда не за побрякушками. Все тут завязано на одном!..

– Нет, – Петрович уверенно покачал головой, – масок я у него не видел. Вам еще что-то показать?

– Нет, спасибо, – Максим узнал нечто очень важное и, в тоже время, не узнал ничего. Совершенно дурацкое двойственное положение.

Выйдя на улицу, он закурил. …Оказывается, я не самый умный, и вокруг маски давно происходят какие-то события, а я все жду! Четвертый день жду, бездарно и бессмысленно!.. А если прямо сейчас поехать к Оксане и честно объяснить ей все? Пусть тоже загадывает желания… Нет, так не пойдет. Она может украсть мою маску… Если только жениться на ней?.. Как говорят – все в семью, все в дом. Бр-р!.. – Максим даже фыркнул, отгоняя бредовую идею, – но что-то ведь надо делать!.. – он сел в машину, – поеду к ним. Может, она закончила готовиться к своим чертовым экзаменам? Вон, Маринка шляется по городу, и ничего…

В дверь Максим звонил долго, но никто ему не открыл. …Дьявол!.. И этой нет, и ту упустил!.. Значит, Марина поехала не домой, – он почувствовал себя обманутым со всех сторон, – надо все-таки выпить коньяку, чтоб побыстрее закончился этот день, а завтра с самого утра буду караулить на пороге университета. Интересно, во сколько начинаются экзамены?..

* * *

Петрович еще долго стоял, разглядывая барельефы. Мысли его упорядочились, но ясности в них так и не появилось. Во-первых, что за человек приходил сюда только что?..

…Черт, неправильно я повел себя! Надо было сказать, что, мол, узнаю у автора, захочет ли он встречаться с клиентом, и записать адресок!.. Ладно, надеюсь, он придет еще – куда ему деваться?.. Во-вторых, если Марина действительно приходила не к Мише, а к маске, то что она с ней делала, пока меня не было? Неужто заглянула в пакет и положила на место?.. А смысл?.. И, в-третьих, погибший мальчик. Никогда его не забуду, хоть и не видел ни разу… И все этот Василий… Он что, колдун?.. Очень похоже…

– Не верю, – произнес он так, как наши предки произносили заветное «чур меня!»

…Надо обо всем рассказать Мишке. Вид у сегодняшнего гостя был уж слишком крутой – нашлет еще «братков», чтоб грохнули салон… Откуда он знает про маску?.. Да раскрутил ту же Марину, а виноват буду я, если ее украдут!..

Возникшая идея сразу принесла облегчение, ведь с любым непониманием (будь, это человеческие отношения или происки потустороннего мира) лучше бороться вдвоем. По крайней мере, два здравомыслящих человека всегда смогут убедить друг друга, обосновав нужную точку зрения. (Почему-то мнение других мы воспринимаем как более авторитетное. Может, это и неправильно, но иногда выручает – вроде, делишь ответственность на двоих).

Он достал телефон.

– Привет! – голос у Миши был таким веселым и беззаботным, что эмоции, будоражившие сознание минуту назад, показались Петровичу смешными, а вовсе не страшными, – печку запустили, так что передай Светке, пусть принимает заказы со сроком исполнения через месяц. Как там у вас дела-то?

Петрович не знал, как после отремонтированной печки перейти к своим бредовым идеям.

– Нормально, – ответил он, – но желательно пообщаться.

– Так, приезжай, – голос Петровича Мише не понравился, – скажи Светке, пусть одна посидит.

– А Лена дома? – Петрович не хотел обсуждать при ней подобные темы, тем более, придется упоминать Марину.

– У нее бассейн, массаж… или наоборот, я уж не помню, но по сто грамм принять успеем…

– Я сейчас буду, – Петрович убрал трубку и стал одеваться.

* * *

Марина заехала в библиотеку, иначе через пару дней нужных книг могло просто не оказаться, пообщалась с Оксаной, сидевшей в читальном зале, и вернулась домой.

Состояние было таким, будто экзамен уже прошел – голова пуста; все знания, которые она впихивала туда целых три дня, улетучились, а заставить себя вновь открыть учебник моральных сил не хватало – казалось, стоит дотронуться до обложки, и оттуда полезет нечто мерзкое и зловонное. Мысли ворочались лениво, совершенно не желая концентрироваться на вопросах билетов, и лишь самые безобидные термины, усвоенные еще на семинарах, иногда всплывали в памяти, будто рыбки в аквариуме. Неспешно шевельнув хвостами, они уплывали прочь, оставляя после себя ту же обволакивающую пустоту.

…Ну и пусть, – решила она, – больше я эту дрянь все равно учить не буду. Не сдам, значит, не сдам. Что ж теперь делать?.. Сама мысль показалась кощунственной – таких рассуждений она себе никогда не позволяла, даже просидев над конспектами до самого утра, когда в голове рождался уже полнейший бред. …Только не надо говорить, что заклятие маски начинает действовать, – усмехнулась, – наверное, просто я устала, – Марина потушила сигарету, думая, чем бы себя занять, но так ничего и не решив, включила телевизор.

* * *

От телефонного звонка, который заглушил даже перезвон колоколов ратуши, Антон вздрогнул. Взглянув на часы, обнаружил, что до прихода родителей оставалось минут сорок, а сорок минут – это дней пять по «Ганзейскому времени». Два его кога как раз должны вернуться из Испании (если, конечно, по дороге их не перехватят пираты, промышлявшие в районе Гибралтара) и можно будет успеть узнать результаты экспедиции …если только всякие козлы не будут отвлекать!..

– Алло! – недовольно рявкнул он в трубку.

– Неужто ты, как баран, все долбишь свои науки? – грубо спросил Максим. Голос у него был не очень трезвый, и это удивило Антона, ведь обычно брат пил только пиво.

– Ты чего, Макс?..

– Ничего! Марина твоя, между прочим, ни хрена не учит, а болтается по магазинам! Оксаны тоже дома нет. Вот, как надо готовиться, понял?

– Поэтому ты такой расстроенный?

– Я не расстроенный!.. Я пьяный. Приезжай, расскажу.

Антон молчал, соображая, стоит ли ради этого ехать на другой конец города; соображал, наверное, слишком долго, потому что Максим не выдержал.

– Когда тебе надо, я в пыль рассыпаюсь! А сейчас я прошу, понимаешь, козел?.. Поговорить надо, так что я жду! – он бросил трубку, а Антон так и остался в растерянности, переводя взгляд с монитора на пищащую короткими гудками трубку.

…Что там стряслось? – подумал он, – может, Оксанка его кинула?.. Да не может такого быть! Если Макс захочет… Ну, а вдруг?.. Но мое-то какое кошачье дело до их собачьей жизни?.. – он бросил телефон на диван, возвращая в комнату шум прибоя и звон колоколов.

Пока он разговаривал, его коги медленно входили в порт, и теперь было самое время разобраться с привезенным товаром.

* * *

– И что ты об этом думаешь? – Петрович ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки.

Миша молчал. Собственно, думать «об этом» он не мог ничего – он должен был просто решить, верит он в существование длинной цепочки случайностей или нет.

– Я о чем спрашиваю? – Петрович попытался конкретизировать вопрос, – если эта фигня имеет какое-то ритуальное значение, то адепты способны на все. Например, ограбить салон.

Миша прекрасно понимал, что хотел сказать он вовсе не об этом, потому что милиция находилась совсем недалеко, и при любой попытке взлома, уйти преступникам не удастся.

– Может, лучше вернуть маску Марине от греха подальше?.. Жарко здесь. Здесь и в морозы так? – Петрович вытер пот.

– Это водка действует, – Миша улыбнулся, поднимая рюмку, – давай лучше выпьем, чем забивать голову ерундой.

– Я так и знал, – Петрович пьяно кивнул, – только очень трудно жить с этим.

– С чем? – не понял Миша.

– С тем, что она лежит у тебя в сейфе и может выполнить любое твое желание.

– А ты попробуй, попроси ее о чем-нибудь.

– Легко сказать, – Петрович усмехнулся и выпив, небрежно бросил в рот кусочек колбасы, – чтоб попробовать, надо переступить не только через себя, а через двадцать веков, прожитых человечеством. Попробовать, значит, принять, что существует не только энергетическое поле, именуемое, то ли аурой, то ли душой – с ним мы уже смирились, и ничего страшного; это всего лишь наша часть, которую мы до сих пор почему-то не замечали, а здесь…. ты что, совсем не понимаешь? Это не исследование собственного организма, а существование другого мира, которого не может существовать!

– Почему? – Миша наивно вскинул брови.

– Почему?.. Да хотя бы потому, что тогда получается, не зря инквизиторы сжигали ведьм! Не зря по углам бабы ставили блюдечки с молоком, борясь с явлением, которое мы называем умным словом, полтергейст! Не зря в ночь на Ивана Купалу ищут цветок папоротника и забивают в гробы осиновые колья! Все не зря, а мы живем…

– …в своей резервации, – закончил Миша.

Алкоголь рождает в голове самые сумасбродные идеи, и Мише вдруг захотелось, чтоб тот, запредельный мир действительно существовал; причем, он не мог объяснить, зачем ему это.

– Слушай, – он придвинулся к Петровичу, – Василий говорил… Ты не помнишь случайно, когда надо приехать, чтобы познакомиться с лешим? Давай поедем и во всем разберемся.

Петрович смотрел совершенно обалдевшими глазами и только громко сглотнул слюну.

– Чего ты уставился? Вспомни, что сам же рассказываешь покупателям. Кто-нибудь из них смеялся над тобой?

– Но это ж сказки! – Петрович в сердцах хлопнул ладонью по столу, – это как красивый фантик от конфеты! Без него конфету не купят, но его-то потом все равно выбросят!

– Петрович, – Миша снова наполнил рюмки, – спор наш беспредметен. Хотя, в принципе, я с тобой и не спорю. Оно, либо есть, либо нет, что б мы сейчас не доказали друг другу, согласен?

– Согласен! – огрызнулся Петрович, – но я-то хотел от тебя совсем другого! Я хотел, чтоб ты сказал: – Петрович, не мучайся дурью. Все это чушь!.. И я б тебе поверил, а ты…

– А я не хочу так говорить! – азартно подхватил Миша.

– Ну, и?.. – Петрович осторожно поднял рюмку, ожидая продолжения, и оно последовало, но такое, от которого рюмку пришлось поставить.

– Поехали в салон, – предложил Миша, – пусть твоя замечательная маска сегодня же ночью продемонстрирует нам, существует тот мир или нет.

– Ты с ума сошел, – Петрович неожиданно успокоился, почувствовав себя единственным нормальным человеком в мире. А что можно обсуждать с сумасшедшими?..

– Да брось ты, – Миша засмеялся, – я ж не такой дурак, как ты думаешь. Мы сначала поставим условие – к утру вернуть нас на место живыми и здоровыми.

– Ты поставишь ей условие?..

– Ну, попросим, какая разница? Ты ж говоришь, что она исполняет желания.

– Это не я говорю. Это…

– Тс-с, – Миша прижал палец к губам, потому что хлопнула входная дверь.

– Это говорит Марина, – прошептал Петрович.

– Привет, Петрович, – Лена остановилась на пороге кухни, ехидно оглядывая мужчин, – что это вы тут без меня делаете?

– Садись, – Миша отодвинул стул.

– Кроме колбасы и консервов у вас ничего вкусного нет? – она села, привалившись к Мише плечом, – а то после бассейна кушать очень хочется.

– Ладно, я пошел, – Петрович поднялся, – Миш, ты завтра к нам заедешь?

– Я еще сегодня заеду.

– Ну, дуракам закон не писан, – Петрович вздохнул.

– Что ты переживаешь? – Миша вышел в коридор вслед за гостем, – сам же говоришь, что ничего этого нет. Вот, я тоже хочу убедиться.

Петрович подумал, что и у него периодически возникало такое желание, но он никогда не решался его осуществить. Молча пожав Мишину руку, он вышел.

– Куда ты так поздно? – Лена обняла Мишу.

– На работе забыл кое-что. Забрать надо, – Миша поцеловал ее, – не волнуйся, я быстро. Думаю, менты не заберут, когда буду снимать сигнализацию.

– Надеюсь, чудо ты мое, – она ласково растрепала его волосы, – я жду тебя.

– Правильно, – Миша улыбнулся, – в теплой постельке.

* * *

Водитель «Жигулей», которые Петрович остановил возле Мишиного дома, оказался на редкость неразговорчивым, зато магнитофон орал на полную громкость, подчиняя сознание незатейливому тесту о том, что «…ты не любишь меня и я тебя не люблю…». Эта трагическая ситуация упорно вдалбливалась в сознание писклявым жалобным голоском и монотонным ударником. Под их воздействием мысли дробились и исчезали сами собой.

Даже поднявшись домой, Петрович продолжал слышать в голове назойливое «тыц-тыц-тыц….», однако тишина и знакомая обстановка быстро вернули мысли в прежнее русло. Правда, нельзя сказать, что это оказалось лучше, ведь гораздо проще переживать наивные страсти двух подростков, чем ощущать себя единственным здравомыслящим человеком в толпе сумасшедших. На ум пришла спасительная фраза Леонида Андреева: «Если тысяча убивает одного, значит, победил этот один», но, в данном случае, и она не срабатывала, потому что речь шла не о борьбе человека с другими людьми, а о столкновении с огромным непознанным миром, который гораздо страшнее сотен тысяч гонителей.

Может быть, дело было не в мыслях, ищущих выход из тупика, а в выпитой водке, но Петрович почувствовал, как голова его пухнет, и мозгам становится тесно в костяной оболочке; попытался сжать виски руками, сдерживая неминуемое разрушение черепа. …Надо, чтоб прошла эта ночь, – подумал он, – если Мишка все-таки решится поставить свой дурацкий эксперимент, то завтра утром все станет окончательно ясно. Надо только, чтоб прошла эта ночь…

Снотворного Петрович не держал, да и какое снотворное, если уже начал принимать совсем другое «лекарство»? Поэтому он открыл холодильник и извлек полбутылки водки, давно ожидавшие там подходящего повода; вылил содержимое в стакан и тут же выпил.

…Вот, теперь нормально, – решил он, зная своей организм, – теперь я буду спать сном младенца… Думаю, Мишка не очень обидится, если утро я начну с бутылочки пива… С этой, такой хорошей, человеческой мыслью он расстелил постель и рухнул. Головокружительный тайфун тут же принялся раскручивать тело, стараясь поднять его к неведомым высотам. …Это же карусель!.. – вспомнил он радостно. Попытался повернуться на бок… и не почувствовал постели; заставил себя открыть глаза, но не понял, где находится.

Первым его ощущением стал даже не испуг, а легкость. Никакой головной боли и тяжести в желудке – вообще, ничего! А перед глазами покачивалось в такт его движениям что-то ровное и белое, похожее на снег. Протянул руку и коснулся странной поверхности, но она оказалась теплой и шершавой. …Потолок, – догадался Петрович. Осознание этого, в комплексе с полным отсутствием ощущений, наталкивало на страшную мысль, – я умер. Я ж читал о том, как душа покидает тело, сначала кружась по комнате и наблюдая с высоты за происходящим, а потом попадает в белый тоннель и несется… вот, куда?..

Он внимательно изучал незаметные снизу бугорки и песчинки штукатурки. …А ведь снизу казался идеально ровным… Хотя, какая мне теперь разница?.. Наверное, зря я допил эту «несвежую» водку. Или дело не в ней – месяц назад сердечко-то уже покалывало. Сейчас я его просто не чувствую… Опять же, какая теперь разница?.. Зато очень приятное состояние, только зачем тогда было все остальное?.. Вовремя Мишка отремонтировал печь – как раз, чтоб выковать мне красивую могильную ограду…

Мысль о могиле вызвала почти садистское желание в последний раз увидеть свое тело без гроба и траурной атрибутики – такое естественное, разметавшееся по постели; и разрыдаться над тем, что составляло его «Я». Это невозможно сформулировать словами – лишь мозг способен с помощью необъяснимых и всеобъемлющих символов, составить понятие «жизнь». Зато какое замечательное ощущение свободы и независимости обрел он взамен всего этого!..

Желание рыдать над собой прошло. Может быть, то, что ждало его впереди ничуть не хуже прежнего, просто он об этом пока не знает. Такое же состояние ностальгии испытываешь, когда твой поезд отходит от перрона. Но постепенно оно сглаживается, уступая место радостному покою – ты твердо знаешь, что существуешь, и просто у тебя закончился определенный отрезок жизни, а завтра утром, как только состав подойдет к незнакомому перрону, тут же начнется новый.

Действительно, жгучей тоски, которую Петрович довольно часто пытался представить еще в той жизни, так и не появлялось. Что он здесь оставил такого, о чем стоило б тосковать? Несколько женщин, которые его, то ли любили, то ли не любили? Несколько друзей, которые будут рады вновь собраться вместе на поминках, чтобы выпить и поговорить о предстоящих делах? Салон, который будет работать с ним или без него?.. А покупатели просто решат, что он уволился. Было немного жаль только своего тела, своего узнаваемого и неповторимого облика. …И как там мое тело? В какой позе застало меня это удивительное превращение?..

Едва уловимым движением – скорее, умственным, чем физическим, он повернулся, едва не задев люстру, и увидел белую постель с откинутым одеялом. Тела не было. Шок, который наступил вслед за этим открытием, оказался в несколько раз сильнее, чем при осознании собственной смерти.

…Тело – это ж бренные останки! Они всегда должны оставаться на месте, что бы ни происходило с душой. Науке не известны случаи, когда покойник уносил свой прах в мир иной!.. Выходит, я не умер?.. Но что тогда происходит?.. И вот тут возник страх – страх человека, наделенного плотью, и поэтому способного чувствовать боль, и еще способного испытать смерть, которая снова стала страшной и неразрешимой тайной. Страх этот оказался настолько огромен, что Петрович почувствовал, как пульсирует сердце, возвращая тело …куда и откуда?..

Он зажмурился, ожидая, что очнется на постели, в холодном поту, но вместо этого ощутил сильный удар, будто действительно упал с высоты, а в нос уже вползал прохладный и влажный запах гниющих листьев. …Боже, неужели опять?!..Если я снова превращаюсь в дерево, то лучше умереть сразу!.. Легкость, которую он испытывал пять минут назад, показалась чудесным даром, по сравнению с земной жизнью, причем, в любом ее проявлении. Он боялся пошевелиться, потому что пока неподвижно лежишь с закрытыми глазами, сохраняется ощущение того, что ты остался прежним, и это всего лишь сон.

…Стоп! Но ведь это и есть сон! И тогда, и сейчас! Надо только суметь проснуться! Хоть бы зазвонил телефон или кто-то бросил камень в окно!.. Петрович нашел в себе силы резко открыть глаза. Перед самым лицом, подняв красноватой шляпкой прошлогоднюю листву, стоял огромный гриб; рядом он увидел свою руку с белой кожей и розовыми ногтями. Значит, он остался человеком. Значит, это совсем другой сон!.. Пошевелил пальцами, с удовольствием наблюдая, как они подчиняются командам мозга.

С трудом поднялся, осматривая себя с ног до головы. Самым удивительным оказалось то, что он был босиком и в трусах – тех самых, в которых ложился спать. Это жутко роднило сон с реальностью, но мысленно-то он все равно знал, что это неправда. Его сознание больше не желало углубляться в анализ параллельных миров, даже если таковые и существуют.

…Это сон. Пока я нахожусь в нем, надо жить по его законам, и больше ничего, – Петрович отряхнул прилипшие листья. Он не знал, где находится и куда должен попасть, но куда-то обязательно должен. Сон ведь не может быть бесконечным и бессмысленным, поэтому то, во имя чего он попал сюда, может возникнуть мгновенно и ниоткуда – надо только идти, причем, абсолютно в любую сторону.

Петрович сделал несколько шагов и обратил внимание, что стало гораздо темнее – вроде, каждый его шаг длился не меньше часа. Вернулся на прежнее место, но время успело зафиксироваться, и серые сумерки, выползавшие из-за деревьев, не желали отступать. Еще раз огляделся, ища подсказки или наводящего знака, но вокруг стоял лишь замерший лес, ожидая, что ж он предпримет дальше.

Возникла мысль, влезть на дерево, но могучие стволы уходили высоко в небо, образуя темно-зеленый свод, а нижние сучья располагались так высоко, что требовалось быть Тарзаном или Маугли, чтоб вскарабкаться по ним. Оставалось единственное – перемещаться пешком наугад.

Теперь он решил идти в другую сторону. Сделал осторожный шаг, потом другой, и с ужасом обнаружил, что тьма продолжает сгущаться. Значит, дело вовсе не в направлении, а в самом движении – будто солнце было привязано к ноге, и он непроизвольно тащил его за горизонт.

…Дурацкий сон. А, с другой стороны, может, так же быстро наступит рассвет, пройдет день, потом опять ночь?.. И так, пока я не приду куда-нибудь… Он вздохнул, собираясь с духом, и зашагал, огибая возникавшие на пути стволы.

Шагов через двадцать, когда деревья почти слились в сплошную мрачную стену, ему неожиданно повезло – он набрел на старое кострище. Выжженный пятачок с кусочками древесного угля, хоть и не представлял практического интереса, но вселял надежду, что эти места обитаемы; возможно, недалеко даже есть населенный пункт, до которого можно добраться.

Еще возле кострища он увидел поросшую травой кучку мусора. Сверху лежала консервная банка без этикетки, из-под которой торчал край полиэтиленового пакета. До кучи была всего пара шагов, но их вполне могло хватить, чтоб стемнело окончательно и стало невозможно разглядеть свою добычу. Петрович лег на землю, и его роста как раз хватило, чтоб дотянуться до банки, под которой неведомые туристы оставили для него «посылку». По-другому расценить свою находку Петрович не мог – в пакете с остатками хлебных крошек лежал старенький фонарик «летучая мышь». Он несколько раз сжал его; раздалось жужжание, и тусклый лучик осветил ствол ближайшего дерева.

Петрович поднялся, бережно держа это «чудо техники», ведь, благодаря нему, не требовалось экономить шаги. Если сначала Петрович считал их, пытаясь определить длительность светового дня, то теперь это занятие потеряло смысл – наоборот, надо было двигаться как можно быстрее, так как подбросивший фонарик, наверняка должен был позаботиться и об остальном.

Но двигаться быстро все равно не получалось – приходилось тщательно освещать дорогу, чтоб не разбить босые ноги о торчащие повсюду корни и сухие сучья. Занятый этим, он даже не заметил, как появилась луна. Вернее, саму ее он так не увидел из-за густых крон, но бледный свет постепенно наполнил лес (видимо, вне зеленого шатра, наступило полнолуние). Идти стало легче – по крайней мере, открылась какая-никакая перспектива, а не тоннель, пробитый лучом «летучей мыши».

Петрович вышел на поляну. Памятуя прошлый «подарок», внимательно осветил каждый уголок, но ничего не обнаружил; провел лучом по деревьям… и вдруг вдалеке мелькнул ответный огонек. Подсознательно Петрович понимал, что сон, рожденный его собственным воображением, не может закончиться для него гибельно – выход рано или поздно обязательно появится, но эффект неожиданности всегда имеет место.

Огонек светился довольно далеко, но там определенно находились люди. …Может, если я доберусь до них, то сразу проснусь, и все закончится? Наступит настоящее утро; можно будет выпив пива, идти на работу… И Петрович побежал, благо лес становился реже, а луна поднималась выше, сея загадочный свет, так любимый авторами мистических триллеров. Но сейчас он не пугал, являя собой дополнительный источник освещения.

Огонек приближался. Петровичу показалось, что он уже видит спешащего к нему человека, и замахав руками, крикнул:

– Эге-гей!!..

Человек тоже замахал в ответ, отчего фонарик запрыгал в его руке, и тоже крикнул:

– Эге-гей!!..

На радостях Петрович сделал большой прыжок, но споткнувшись о корень, полетел на землю. Он лежал, приникнув щекой к сырой земле, пока дыхание окончательно не восстановилось. Только после этого, не спеша поднялся; осмотрел ссадины, и, кроме разбитого колена, не нашел ничего страшного. Подняв глаза, он обнаружил, что за все это время его визави не приблизился ни на метр, при этом стоял и светил себе на ноги, вроде, тоже только что упал.

Чтоб опровергнуть недоброе предчувствие, Петрович провел лучом по кронам деревьев, и визави в точности повторил жест. …Это невозможно – такое огромное зеркало!.. Да и кто будет ставить его посреди леса? Хотя, я все время забываю, что это сон…

Не торопясь, Петрович побрел навстречу своему отражению. Больше всего его радовало, что это не мираж, за которым можно бесконечно двигаться к горизонту. Он уже различал темное пятно бороды, взъерошенные волосы, но теперь вставал другой вопрос – что же там, в зазеркалье, и можно ли туда проникнуть?

Наконец, они столкнулись. Ладонь к ладони. Лоб ко лбу. В первый момент Петровича поразило, что зеркало теплое и гибкое, будто перед ним находился живой человек. Сделал шаг вправо, потом влево, но отражение, естественно, следовало за ним, преграждая путь.

…Так можно дергаться до второго пришествия – свое отражение нельзя обмануть, – Петрович в раздумье остановился, – и что, идти вдоль зеркала, в надежде, что оно когда-нибудь кончится?.. Но это сон, и оно может не кончиться никогда. Вернуться назад? Зачем? Там же ничего нет… Но если зеркало такое гибкое – вдруг я окажусь сильнее двойника?..

Петрович отошел метров на десять и наклонив голову, устремился на таран; врезался всей массой в упругую поверхность… и услышал смех. Но сам-то он не смеялся в это мгновение!.. Обалдело поднял голову – над ним, вздрагивая от хохота, кривлялась отвратительная рожа черного тополя. Осокорь был точно таким, как на фигуре Василия, только уменьшился в размерах, наверное, чтоб сравняться с Петровичем.

– Ты так рвешься в наш мир? – спросил он, переставая смеяться. Глаза его угрожающе сверкнули, – ну, что ж… милости просим, – послышался звон стекла, и сотни осколков посыпались на Петровича, вонзаясь в тело. Упав на землю, он сжался, закрыл глаза, а через минуту стал различать нестройные голоса.

– Ой, семечко ясеня принесло! – удивленно воскликнул женский голос, – откуда оно?

– Надо укрыть его, чтоб не засохло.

– Не надо! Еще не время! – голос Осокоря Петрович узнал бы и из тысяч других, – пока это глупый человечишко, но мы не можем убить его, потому что он должен стать ясенем.

Петрович осторожно открыл глаза, страшась мира, который должен был увидеть, но перед ним мигал красный глазок, сигнализировавший, что напряжение на телевизор подано – он всегда засыпал, глядя на него.

…Боже, какой кошмарный сон!.. Но, слава богу, все закончилось, – Петрович с облегчением вздохнул, – опять эти чертовы деревья. Вот, натворил Вася шедевров!.. Он хотел лечь поудобнее, но почувствовал, что тело ломит, будто его долго били. Вскочил, припадая на правую ногу; хлопнул ладонью по выключателю и зажмурился, спрятав лицо от яркого света, а когда открыл глаза, первым делом увидел разбитое в кровь колено. Руки, плечи, грудь были исполосованы мелкими порезами и царапинами, а на ладонях остались следы от сырых прелых листьев.