Текст книги "Дендра"

– Тогда, пока, – Максим отключился. Желание общаться с братом «просто», после вчерашнего дня у него пропало.

Антон медленно опустил трубку. …Зря звонил, – решил он, – теперь чувствую себя, как оплеванный… Ну, и хрен с ним! Больно оно мне надо? Сам прибежит, когда печати потребуется «нарисовать». И я, между прочим, не буду так козлячиться!..

Пива б я, конечно, выпил, но снова одеваться-обуваться, спускаться в магазин… А как там наши пивоварни в Любеке? Вот, где пива, море!.. Антон придвинул стул и включил компьютер. В центре экрана высветилась справка: «Вы – лорд Антон, мэр Любека, законно избранный Глава Союза городов Ганзы, адмирал флота. 65 лет. Жены нет. Детей нет». За транспарантом виднелся силуэт города; из собора доносился колокольный звон, и люди двумя потоками двигались к рынку и порту. Антон любил наблюдать эту утреннюю картину, но сейчас почему-то подумал: …Какой я старый!.. Шестьдесят пять лет… И не заметил, как жизнь прошла… Стало так грустно, что с трудом удалось убедить себя – это всего лишь игра, а на самом деле, он молодой, полный сил и желаний.

Антон опустил руку, занесенную над клавиатурой …А каких, собственно, желаний?.. Но, кроме примитивного – закончить учебу и иметь много денег, ничего придумывалось.

…Ну, и хрен с ним! Зачем загадывать? Все придет само собой, а пока… Где тут мои корабли? – он щелкнул по клавише, – о, сколько их! И куда мы поплывем?.. Нет, надо сначала узнать у жителей, как им живется, – он переместил курсор на даму, спешившую в церковь. – Все прекрасно, – ответила та; бравый матрос, с утра сидящий в таверне, как всегда, пожаловался на нехватку пива. Антон знал, что пива не хватает лично ему, но все равно щелчком «мыши» открыл склад и отгрузил в город сто бочек пива, – все, теперь можно отправляться… Какая все-таки замечательная жизнь!..

Ветер ворвался в паруса, стоявших на рейде, кораблей, закричали чайки…

* * *

– Кто звонил? – Оксана привалилась к плечу Максима, чуть запрокинув голову и картинно обняла его за шею.

Обед подходил к концу. На столе остались только недопитая рюмка с голубоватой тягучей жидкостью и кофейные чашки. По томно блестящим глазам и неуверенным движениям, Максим давно понял, что Оксана выбрала свой лимит, и больше пить ей не следует, но она все время тянулась к рюмке, видимо, не учитывая, что хоть это и ликер, в нем все-таки сорок пять градусов. Максим пил только пиво, и не потому, что на стоянке его ждала машина – ему предстояло нечто более ответственное, чем управление автомобилем.

– Так кто это был, Макс? Кому ты рассказываешь, с кем обедаешь, а? – Оксане было очень приятно, что пусть заочно, но его знакомые уже знают о ее существовании.

– Один знакомый звонил, – ответил Максим уклончиво. Ему не хотелось, чтоб девчонки знали об их родстве. …Хотя, в принципе, теперь это не имеет значения. Даже если Оксана поймет, что ее подогнал Антон, то после того, как сегодня я все закончу, с ней можно и не встречаться… Блин, тогда зря засветил квартиру!.. А, может, и не зря – если, конечно, она не будет слишком назойливо проявлять свои чувства…

– А когда мы поедем в клуб? – Оксана посмотрела на часы.

– Тогда, когда он откроется.

– А до этого что будем делать? Поедем к тебе, если хочешь.

Вот этого Максиму как раз не хотелось, потому что тогда свидание с маской отложится до следующего экзамена.

– Я предлагаю другой вариант, – сказал он, – сейчас мы поедем к тебе; оставляем эту базарную сумку с конспектами…

– Прямо уж, «базарную»! – обиделась Оксана.

– Ладно, пусть не базарную. Это я так шучу, но тебе ж, наверное, надо переодеться?

– Да, переодеться надо…

– Дальше ставим машину в гараж, и тогда, гуляй рванина от рубля и выше!.. Устраивает?

– Ага, – Оксана чмокнула его в щеку, – ты просто чудо! Ты так умеешь все придумать, обо всем позаботиться!..

– Тогда пошли, – Максим поднялся первым.

На столе их ждала записка: «Срочно уехала домой. Буду завтра днем. Мари».

– Чего это она сорвалась? – Оксана повертела записку, – может, с матерью, что случилось?

– Ну-ка, дай, – Максим взял листок. Его оборотная сторона представляла собой товарный чек салона «Антик» с реквизитами и даже штампом «оплачено». Но он не успел осмыслить, что мог значить такой поворот – Оксана положила руки ему на плечи и уткнулась лицом в шею.

– А, может, это и хорошо, – прошептала она, – значит, вся квартира наша…

Прищурившись, Максим смотрел поверх ее головы и пытался понять, существует ли связь между поспешным отъездом Марины, Петровичем (или Мишей) и маской, или просто она писала записку в салоне на первой попавшейся бумажке?

Оксане надоело тупо стоять, когда ее не целуют, не обнимают, не говорят красивых слов.

– Какой-то ты бука, Макс, – вздохнув она опустила руки, – я который раз замечаю… я тебе уже говорила – как только Мари исчезает, у тебя резко портится настроение, – она нетрезво погрозила ему пальчиком, – смотри, я ей волосенки-то ее шикарные повыдираю. У меня мужиков не уводят…

– Слушай, по-моему, ты хлебнула лишнего. Ты б лучше полежала, а то упадешь на танцполе?

– Я?.. Не упаду! – Оксана оперлась плечом о стену, – но полежать нужно… ты, как всегда, прав. Ты не обидишься?.. – не дождавшись ответа, она прошла в комнату и улеглась на диван.

Через пару минут Максим склонился над телом. Конечно, Оксана еще не спала, но он прекрасно знал это пограничное состояние, когда слух еще способен улавливать звуки, а все остальное тебе уже не принадлежит, и заставить себя встать практически невозможно – да и то, что слышишь, забудется при пробуждении. Он вышел на кухню и закурил, ведь времени у него теперь было предостаточно.

На кухне маски не оказалось – Максим даже заглянул за холодильник; в коридоре ее попросту негде было спрятать. Вернувшись в комнату, он постоял, разглядывая спящую Оксану – она повернулась на бок, подсунула руки под щеку и поджала ноги. …Все-таки она хорошенькая… прям, куколка, – подумал Максим, – но где ж эта чертова маска!.. Не могла же они забрать ее с собой?.. Проверил все углы, раздвинул занавески, но так ничего и не обнаружил. …Скорее всего, она убрала ее на место, в хозяйскую комнату!..

Обследование второй комнаты заняло больше часа. Он расклеил каждую коробку, открыл шкаф, аккуратно перебрав чужую одежду; полазил под шкафом, нацепляв на руку целый клубок паутины, но маска исчезла. Максим растерянно вернулся на кухню и снова закурил. Такого разочарования он не испытывал никогда. И кто его облапошил – деревенская девка!..

…Или я слепой, или в квартире ее нет. Продать чужую вещь Марина не могла – не такая она дура, а чтоб совершить «обряд», совершенно не обязательно выносить ее из дома. И что получается?.. А если маска выработала ресурс и сама бесследно растворилась?.. В сказках такое случается. Но ведь здесь не сказка!.. С другой стороны, а что ж это?..

…Интересно, вчера чертова деревяшка была на месте или уже нет?.. – Максим посмотрел на часы, – пора будить Оксану… любовь мою, – он усмехнулся, – наш прощальный вечер… Хотя куда я от нее денусь? Она мой ключик, только в шкатулочке-то ни фига нет!.. Присев на диван, он погладил Оксану по голове.

– Пьянь моя, – прошептал ласково, – ты плясать собираешься или сразу будем спать?

Оксана нехотя перевернулась на спину; сначала махнула рукой, будто отгоняла назойливую муху, но потом открыла глаза.

– Сколько времени? – потягиваясь, она взглянула в окно, – ой, уже ночь, да?

– Пока только вечер. Мы идем куда-нибудь?

– Не знаю. Что-то голова болит ужасно.

– Ликер – коварная штука, – Максим нежно убрал волосы ей с лица, – ты только скажи – да или нет. Больше ничего не надо.

– А если не пойдем, ты останешься или тебе надо уходить?

Максим подумал, что хорошо бы дождаться Марину и посмотреть, с чем она вернется. Если без маски, тогда надо будет каким-то образом выходить на Мишу, а он – не Оксана, ему пудрить мозги посложнее будет…

– Макс, ты где? Я ж с тобой разговариваю, а ты гладишь меня, как кошку.

– Извини, – Максим целомудренно приложиться губами к ее лбу, – слушай, тебе очень хочется куда-то ехать?

– Если ты останешься, то не хочется.

– Останусь. Только машину на стоянку отгоню. У вас тут рядом, я видел.

– Я пока приму душ. Слушай, будь другом, купи чего-нибудь поесть. Завтракать-то надо будет, – она с трудом поднялась, – это ты виноват – так меня напоил, а я, хорошая девочка, правда-правда.

– Верю, – Максим направился в коридор и уже обуваясь, крикнул, не выдержав неизвестности, – слушай, а где моя любимая игрушка?

– Я здесь! – откликнулась Оксана из ванной.

– Ты – само собой. Пока ты спала, я хотел поприкалываться с маской. Даже придумал, как разбудить тебя, но не нашел.

– Не знаю! Я уже несколько дней ее не видела! Хочешь, спросим, когда Мари приедет!

– Да ладно, – Максим махнул рукой, – это я так…

…Точно, она у Миши. Теперь все понятно. Чтоб никто с ней не шалил, кроме них двоих, она и унесла ее. Ладно, будем вычислять Мишу… Несмотря на сделанный вывод, желания уехать домой не возникло – ему тоже требовалось отвлечься, прежде чем приступить к решению новой задачи, и даже хорошо, что Оксанка оказалась рядом…

* * *

Всю дорогу они ехали практически молча. О чем можно говорить, если мысли обоих сосредоточивались именно на том, про что говорить не хотелось? Каждый просто обдумывал эту странную поездку, и мысли их не были наполнены страхом, потому что внутри автобуса существовал свой мир – спокойный и уютный, отделенный толстыми стеклами от холодной, быстро сгущавшейся тьмы. Здесь не могло происходить ничего дурного – здесь дремали, перешептывались, шуршали конфетными фантиками и поедали колбасу, запах которой плавал по всему салону. Казалось, людей специально собрали в «акулью клетку», чтоб обезопасить от вторжения всего неизвестного и непонятного, и от этой защищенности появлялось желание прикрыть глаза и расслабиться.

Мертвые заснеженные поля изредка прерывались редкими огоньками, но они быстро исчезали, оставляя впечатление не человеческого жилья, а, скорее, явления природы.

Когда автобус остановился в Панино, Петрович вышел покурить. Громкая музыка, доносившаяся из весело светившихся киосков, смутила его, потому что по ощущениям давно наступила ночь, но часы, оказывается, показывали только шесть вечера.

Докурив, Петрович вернулся на место, и автобус покатил дальше в темноту. Марина тоскливо смотрела на медленно уплывающие последние огоньки – тоскливо, так как знала, что дорога не бесконечна, и следующая остановка, конечная. Предугадать что их ждет потом, она не могла, вспоминать прошедшие ночи не хотела, а громоздить друг на друга ужасы, которые еще не случились, устала. Да и что толку перемалывать одно и тоже, если дороги назад все равно нет – пока они доедут, обратный автобус уже уйдет, а этот экипаж останется ночевать и поедет только завтра.

Марина попыталась сосредоточиться на принципах верстки газетных полос, структуре интервью и прочей ерунде, которую предстоит сдавать через три дня, но в голове ничего не всплывало, вроде, она вообще ни разу не присутствовала на лекциях. Петрович сидел рядом, прикрыв глаза и свесив голову на грудь. Вряд ли он спал, но о чем спросить его, чтоб немного отвлечься, Марина не знала. Они ведь практически не знакомы, и ничего общего у них нет, кроме… Марина посмотрела на белое пятно пакета, стоявшего у нее в ногах. …Надо было оставить его в Панино и не морочить себе голову, – решила она. Потом представила, как вернувшись домой, увидит на кухонном столе ухмыляющуюся черную рожу. …А предательства она не простит, и вот тогда начнется!..

Минут через пятнадцать фантазии довели Марину до такого состояния, что захотелось уже поскорее доехать. Ожидание во сто крат хуже свершившегося факта, потому что действие всегда приходит к логическому завершению, а ожидание непредсказуемо и потому бесконечно.

Проскочили поворот на Щучье. Даже в темноте Марина определила его по расположению далеких огоньков – то есть еще километров двадцать и все…

И наконец это «все» наступило. Они вышли из автобуса и огляделись. Пассажиры расходились, растворяясь в темноте; автобус тоже уехал, и скоро они остались вдвоем.

Петрович подумал, что это очень странная автостанция даже для такого захолустного райцентра – голая площадка с продуваемым всеми ветрами навесом и единственным фонарем. Еще, правда, имелось крошечное строение, в котором продавали билеты, но сейчас там висел замок, и окно не светилось. Если б Петрович оказался здесь один, то наверняка решил, что злые силы забросили его в какое-то гиблое место.

– Ну что? Пойдемте? – спросила Марина.

– Чего это ты перешла на «вы»? И, вообще, зови меня Славой. Это в университете я стал Петровичем, потому что считался самым умным в группе – ко мне все вечно бегали консультироваться, а потом как-то и к Мишке это перешло…

– Я уже привыкла к «Петровичу», – Марина виновато улыбнулась, – ты не обижайся.

– В принципе, мне все равно, – Петрович пожал плечами.

Они двинулись вдоль заборов, за которыми на разные голоса надрывались собаки.

В отличие от прошлого раза, погода стояла ясная. Сквозь облако луна освещала широкую дорогу, сугробы, дома со столбами белесого дыма, поднимавшегося из труб, один вид которого рисовал уютную комнату с включенным телевизором.

Свернули за угол и оказались перед знаменитым глобусом.

– О, как! – удивился Петрович, – тут, вообще, все рядом.

– Я ж говорила, – Марина показала рукой влево, – на той улице живет моя мать.

Петрович повернулся, всматриваясь в темноту, но разглядел лишь новенький красивый магазин с остроконечной крышей, а дальше засыпанные снегом домики сливались с небом, заборами и деревьями в единую темную массу.

Остановились перед глобусом. Если для Марины спасительная бесконечность дороги закончилась еще в Панино, то для Петровича, именно, здесь – он уже знал, что отсюда до дома Василия минут пятнадцать хода.

– Знаешь, Марин, я читал о причинах страха. Энергетика его, говорят, такова, что притягивает к себе все, его породившее. Иными словами, за что боролись, на то и напоролись.

– Ты хочешь сказать, мы сами придумываем свои страхи?

– Я хочу сказать, что не надо бояться. Если не бояться, то все будет хорошо.

– Спасибо, – Марина нащупала руку Петровича и осторожно сжала его пальцы, – только как не бояться, если оно существует, независимо от того, боюсь я его или нет? Я не знаю, как это объяснить… Вот, например, едет на тебя машина, а ты говоришь: – Я не боюсь ее!.. И что, она не задавит тебя, да?

– Возможно, да. Ты ж посылаешь шоферу флюиды…

– И он думает – ах, ты меня не боишься?! Ну, я тебе покажу! – со смехом перебила Марина.

– Пошли, – Петрович вздохнул, – а то стоим здесь…

Они свернули с площади, и пошли мимо таких же заборов и таких же злющих собак, только в отличие от центра, улицу, на которой жил Василий, похоже, не убирали с того злополучного снегопада – появилась лишь тропинка в ширину лопаты, да на проезжей части две глубокие колеи, оставленные, скорее, санями, нежели автомобилями.

Петрович не узнавал улицы, ведь прошлый раз они заходили с другой стороны, но Марина шла уверенно, и ему оставалось только следовать за ней. Наконец, она остановилась. Подняв голову Петрович вспомнил крыльцо, ряд окон, но света в них почему-то не было.

– Вот это фокус! Как-то мы не подумали, что его может не оказаться дома.

– Может, спит? – предположила Марина, – у нас ложатся рано. В девять город спит, а встает в пять; кто и еще раньше.

– Зачем? – искренне удивился Петрович.

– Как зачем? У всех же скотина, как иначе-то?

Петрович промолчал. Это была совсем другая жизнь, которую он не знал, и поэтому понять не мог. Наверное, лучше не задавать дурацких вопросов.

– Значит, разбудим его, – Петрович уверенно шагнул во двор, – у него, точно, нет скотины.

Площадка перед домом оказалась изрядно вытоптана, а отдельные ямы с обвалившимися краями, бывшие недавно человеческими следами, даже залезали в сугроб.

– Похоже, у Васи была гулянка. Может, потому он и спит.

Петрович поднялся на крыльцо, а Марина осталась внизу. От того, что они благополучно добрались до цели, чувство тревоги не только не прошло, а даже усилилось – вдруг Василий разведет руками и скажет что-нибудь, типа, ребята, разбирайтесь сами? И что делать? Всю жизнь пребывать в ночном аду или пытаться вырваться в неизвестность, как слепые котята, рискуя навлечь на себя еще большие неприятности?..

…Хорошо все-таки, что Петрович тоже поехал!.. – Марина представила, как одна подходит к темному дому, и поняла, что постучать бы не решилась, а сразу ушла ночевать к матери, – и уже завтра… Неизвестно, что было бы завтра… Она смотрела на Петровича снизу вверх и думала, что он единственный, кто ради нее, бросил все. …Хотя, нет – не ради меня. Всегда надо уметь вовремя ударить себя по рукам. Это потребность души – пытаться создать нечто идеальное или, по крайней мере, достойное, только беда в том, что создаем мы этот образ в собственном воображении. В реальности все оказывается по-другому… хотя, где она, реальность?.. Это великая загадка – что такое реальность, и существует ли она вообще. Может быть, не только загадочный лес с говорящими деревьями, но и этот снег, дом и даже автобус, на котором мы приехали, такой же плод фантазии?.. А есть ли, вообще, мы?..

Марина не чувствовала себя подготовленной к решению глобальных философских задач. Ей хотелось просто выбраться из замкнутого круга, став снова обычной студенткой со своими мелкими радостями и печалями; не надо ей никакого чуда, ничего сверхъестественного! Все должно следовать по своей накатанной колее. Если б мать научила ее молиться, она б попросила об этом Бога, но мать всю жизнь была коммунисткой и передовиком, поэтому сама не знала ни одной молитвы.

Стучал Петрович долго. Сначала потихоньку, потом сильнее, пока, отчаявшись, не ударил ногой так, что дверь сама распахнулась – в доме мгновенно вспыхнул свет, словно она соединялась с выключателем. Петрович осторожно вошел в сени.

– Василий Митрофанович, ты дома? – крикнул он.

– Входите, – глухо раздалось в ответ.

– Пошли? – Петрович обернулся к Марине, – или ты здесь пока подождешь?

Марина молча поднялась на крыльцо и вошла в дом. Ей показалось, что сегодня здесь прохладнее, чем в прошлый раз – не было того накатывающегося тепла или, может, на улице стало менее холодно, и пропал контраст?..

Василий стоял, прислонившись плечом к притолоке, и улыбался. Выглядел он бледным, но улыбка говорила, что ничего страшного в его жизни не происходит.

– Болеешь, что ли? – Петрович протянул руку.

– Так, прихватило немного. Пройдет. Раздевайтесь. Чай или что-нибудь посущественней?

– Вообще-то, мы не обедали, – заметил Петрович, – ты как?

Марина молча пожала плечами. Ей казалось, что в доме что-то изменилось, но она никак не могла понять, что именно.

– Сейчас я вам сделаю совершенно изумительную яичницу. Такой вы еще никогда не пробовали, – с этими словами хозяин быстро удалился на кухню.

– Петрович, – говорила девушка тихо, склонившись к самому его уху, – тебе не кажется, что что-то здесь не так?.. Не знаю, как-то холодно…

– Наверное, топить стал меньше. На улице-то потеплело.

– Нет, не так холодно – как-то по-другому, холодно.

– Идите сюда! – раздался голос Василия, – вы за товаром или просто в гости?

На кухне по-прежнему гудел котел; на плите грелась сковорода, а на полке стояли знакомые чашки. Хозяин в смешной белой рубашке со стоячим воротником сидел на стуле и чистил…

– Что это такое? – с интересом спросил Петрович.

– Это? – Василий засмеялся, – хрен. Очень полезная штука. Никогда не пробовали яичницу с хреном? Одни говорят, похоже на курицу, другим мерещатся морепродукты, но до истины ни у кого фантазия не доходит, – он настрогал корень тонкими лентами и ссыпал в тут же зашипевшую сковороду, – чтоб представить истину, у многих фантазии не хватает, согласны?

Вопрос был, скорее, риторическим, но и Петровичу, и Марине показалось, что они чувствуют некий внутренний подтекст. А Василий тем временем беззаботно спросил:

– Так с чем вы приехали-то? Работы мои как, продаются?

Занятый мистическими проблемами, Петрович не подумал о том, что следовало бы привезти Василию деньги за проданные вещи, да и за те, которые сгорели, тоже ведь придется платить. Столько денег он, естественно, не взял, поэтому ушел от темы:

– Мы по другому вопросу. Знаешь, Вась, у нас проблемы, и ты должен нам помочь.

– Все проблемы после ужина. Надеюсь, вы не собираетесь сегодня же уезжать? А до утра времени еще много.

После этих слов Марина почувствовала холодок, волной пробежавший между лопаток. …Времени до утра… Что бы ни случилось, спать я не буду, – решила она, – больше я не пойду в тот заколдованный лес – если оно захочет, то пусть приходит само прямо сюда. Все-таки здесь нас двое. Вместе мы что-нибудь придумаем…

Василий разрезал пополам пухлую, воздушную яичницу; разложил по тарелкам и уселся напротив, ожидая оценки своих кулинарных способностей.

Хрен, действительно, потерял не только остроту, но и запах, превратившись в некий упругий наполнитель. Марина сравнила бы его с «соевым мясом». (Был в жизни период, когда она пыталась сесть на диету, но это занятие ей быстро наскучило, тем более, не принесло никакого результата).

– Интересное блюдо, – Петрович ел быстро, то ли проголодавшись, то ли хотел быстрее приступить к основной программе, а Василий продолжал улыбаться, и улыбка эта не менялась во времени, повиснув, словно приклеенная. Наверное, он думал о чем-то своем, забыв стереть ее с лица; потом заварил уже знакомый травяной чай и молча вышел.

– Все-таки не такой он, – сказала Марина тихо, – вспомни, в прошлый раз он все рассказывал, а сейчас сидит, молчит.

– Болеет человек. Марин, это называется – у страха глаза велики. Все он нам сейчас расскажет. Не может он отказаться от своей работы, а попробует, я докажу, что она его.

Они уже допили чай, но Василий не возвращался.

– Может, пойдем, покурим? – предложил Петрович.

– Пойдем.

Они вышли в сени, притворив дверь в дом.

– Смотри, красотища какая!.. – Петрович выглянул на улицу. Марина последовала его примеру, и их головы оказались рядом.

Луна, сумевшая выкарабкаться из облака, одиноко повисла в беззвездном небе; ровный свет лился на землю, делая ее серебристой, с чуть заметным лиловым оттенком. Но, главное, вокруг царил абсолютный покой, и только дымы, беззвучно выползая из труб, распадались на серые завитки, которые неспешно кувыркаясь, растворялись в прозрачном воздухе.

– Настоящая идиллия, – Петрович обнял Марину за плечи, – тебе не холодно?

– Пока нет.

– Ну, как знаешь, – он убрал руку и докурив, выбросил сигарету, – идем?

– Идем, – Марина повернулась, – ой, смотри! Чего это он?..

Василий стоял у окна, сосредоточенно глядя на улицу. Что он хотел разглядеть в неподвижной белизне и почему не возвращался на кухню, где оставил гостей?..

– Идем, не бойся, – Петрович снова обнял Марину, – нам надо решать свои проблемы. Я бы, честно говоря, потом с удовольствием ушел ночевать к твоим друзьям. Такое возможно или они уже будут спать?

– Не знаю. Смотря, когда мы сумеем выбраться отсюда.

– Ты меня пугаешь, – Петрович крепче сжал ее плечи, – но у меня предчувствие, что все закончится хорошо.

– У меня тоже предчувствие, что все закончится… – Марина ногой толкнула дверь.

Василий ждал их в коридоре.

– А я смотрю, куда вы делись? – сказал он просто, и сразу все встало на свои места.

Все вернулись в кухню и расселись за столом. Петрович придвинул к себе пакет.

– Вась, ответь честно, ты когда-нибудь делал маски?

– Нет, – он даже ни на секунду не задумался над ответом.

– А почему? Это ж модно. Прикинь, надеть одну из рож…

– Из моих вещей нельзя делать маски.

– А это что? – Петрович театральным жестом вытащил сверток, – смотри сам.

Василий медленно, будто нехотя, развернул бумагу, и когда в его руках оказался темный лик с пустыми глазницами, уставился на него спокойно, как-то даже безразлично. По крайней мере, по его лицу Марина не могла определить, удивлен он, расстроен или, наоборот, обрадован встрече со своим старым творением. Он просто смотрел в пустые глазницы, пытаясь прочесть в них то, чего там не было и быть не могло.

– Кстати, это вторая, – пояснил Петрович, – первую сделал из твоего барельефа один козел, так год назад она убила ребенка.

– Что?.. – воскликнула Марина, но Петрович не обратил на нее внимания, неотрывно наблюдая за автором, но никакой реакции не последовало.

Пауза настолько затягивалась, что Петрович начал сомневаться, понимает ли Василий, о чем идет речь – ему показалось, что тот просто любуется своей работой.

– Вась, – голос его сделался вкрадчивым, каким, наверное, разговаривают с психически не уравновешенными людьми, – теперь эта штука достает нас, и мы бы хотели…

При последнем слове Василий вскинул голову, переводя взгляд с Петровича на Марину и обратно; потом, выйдя из транса, положил маску на стол и заговорил.

– Дело в том, что вы все чего-то хотите. Причем, как правило, сами толком не знаете, чего и зачем вам это нужно.

Создавалось впечатление, что разговаривает он сам с собой, но Марину это нисколько не обижало. Было б гораздо хуже, если б Василий начал задавать вопросы и интересоваться ее мнением, потому что никакого мнения у нее не было.

– Лично я ничего не хочу, – пробормотал Петрович.

– Так кажется, – Василий усмехнулся, – вы сами не замечаете этого, потому что желания существуют в подсознании. Они мимолетны и противоречивы; они проносятся, как луч среди тупой обыденности, выражая единственное резюме – вот, тогда б мне стало хорошо!.. А если желание прорывается наружу, получая четкую формулировку, тогда у него и название становится другим – цель. Человек начинает рассчитывать свои возможности, готовиться и планировать, как он может ее достичь – это уже другая, почти физическая категория. А желание… Фьить!.. – Василий сделал жест, словно выпуская из рук птицу.

– Допустим… – неуверенно согласился Петрович, – а причем здесь маска?

– Сейчас объясню. Почему ни в одной канонической религии нет обрядовых масок? Есть книги, где записаны наставления бога; есть храмы, где с этим богом можно общаться; есть иконы и прочие атрибуты, символизирующие веру в бога, но нет такого мощного инструмента, как маска. А потому, что бог, согласно канонам, должен стоять выше человека, и их соединение невозможно. Маски существуют только у тех народов, которые верят в переселение душ и в то, что боги обитают среди нас, принимая разные обличья – это Африка, Южная Америка, наш крайний Север.

– Допустим, – Петрович кивнул, – просто мне никогда не приходило в голову задуматься об этом.

– И правильно! Зачем людям думать об этом? Они должны прожить свою жизнь, и думать только о ней. О другой жизни должны знать только шаманы и колдуны, добровольно взвалившие на себя груз связующего звена между мирами, временами и формами существования. Им и нужны маски, несущие силу и знание того, кого изображают, а если их соединить с желаниями обычных людей, не имеющих опыта и подготовки, получится то, что мы имеем. В моих работах заключена могучая душа деревьев. Они доверили мне создать их образ в естественном величии, которое недоступно взгляду простого смертного. Это мой тяжкий, нечеловеческий груз, которым я искупал вину своего рода перед ними. Но я никогда не делал масок, хотя бы потому, что знал, к чему это может привести; я никогда не хотел, чтоб энергия человека и дерева смогли полностью воссоединиться – мне хватало своих собственных ужасов и мучений…

Марина смотрела на Василия заворожено, как на некое чудо. В другое время она, возможно, посмеялась бы над этим «бредом», но сейчас, словно впопыхах засовывая кирпичики в недостроенную стену, судорожно пыталась восстановить цепь событий с того момента, как вытащила маску из коробки.

…Неужели все так просто и так невероятно?!.. – она хотела спросить об этом, но побоялась отвлечь Василия от главной темы. Она еще успеет выяснить мелочи – не зря ж он сказал, что времени до утра достаточно.

– Возможно, ты прав, – сказал Петрович спокойно. Когда дело касалось теории, он всегда чувствовал себя в своей тарелке – математика приучила его выстраивать стройные логические цепочки, – получается, через маску мы получаем «подпитку» от духов или не знаю…

– Никаких духов нет, – перебил Василий без всяких эмоций. Создавалось впечатление, что все это ему давным-давно неинтересно, и он даже знает все каверзные вопросы, которые ему зададут, – есть только мы. Мы – это весь мир, и больше никого нет. Но «мы» в более глубоком смысле, чем «люди». Существует знаковое понятие – тотем. Слышали про «людей леопарда», или «людей орла», или «людей баобаба»? Так напоминает о себе их следующая жизнь. И у тех же леопардов или баобабов тоже есть свои тотемы, только в силу разности языков общения, люди не знают об этом… хотя некоторые и догадываются. Леопардам тоже предстоит следующая жизнь – может, в виде рыб, а, может, и людей. Жизнь бесконечна во времени, но конечна в своей астральной составляющей, – видя растерянные лица слушателей, Василий вздохнул, – непонятно, да?.. Но и религии, которые богословы обсасывали веками и записывали в толстенные тома, ничего не могут толком объяснить – они только учат жить; а вы думаете, что я вам могу что-то объяснить за пять минут?

Марина хотела сказать, что ничего и не надо объяснять – им надо просто знать, что делать дальше, ведь от теорий, даже самых правдоподобных, никому не становится легче. Она уже открыла рот, но Василий не захотел дать ей слово.

– Так вот, – продолжал он, – вернемся к маске. Надевая ее, вы вторгаетесь в мир, которого для вас еще нет. Для вас он чужой, дикий и непонятный, но поверьте, пройдет энное число лет, и вы будете глядя на людей, думать, что это за идиотские создания мельтешат около нас?

– А наши желания-то здесь причем? – напомнил Петрович.

– Желания?.. А эта маска – орешник, который является своеобразным «древом желаний», так уж случилось – мы ж не знаем, почему Эйнштейн родился Эйнштейном, а Гитлер – Гитлером. А дырки в глазах просверлил очень грамотный человек. Он знал, что делает – наверное, у него была четкая цель.

– Стоп! – Петрович хлопнул рукой по столу, – если я понял правильно, то, зная все, что ты рассказал, некто сделал эту штуку для достижения определенной цели. Подчеркиваю – цели, а не мимолетного желания. А мы, грубо говоря, «задурили ей голову», и она стала творить черти что?

– Можно сказать и так, – Василий улыбнулся, – соединяясь с ней, вы становитесь, своего рода, шаманами. Но чтоб стать настоящим шаманом, надо иметь предрасположенность и готовиться к этому все свои предыдущие жизни. А вы лезете туда со своими мелкими человеческими понятиями, поэтому вас отторгают и за это наказывают. Но несмотря на отторжение, чем дольше вы с ней общаетесь, тем глубже проникаете в их мир, тем более материальными в нем делаетесь.