Текст книги "21 история о жизни и о любви"

Последняя встреча

– Проходите, пожалуйста, молодой человек, – послышался старческий скрипучий голос. – Вы к кому? – Я чем-то могу Вам помочь?

– Я ищу Алёну Николаевну, ой, просто Алёну. Она здесь раньше жила. Я очень хотел её увидеть. Она ещё четыре часа назад была здесь, но что-то случилось. Я сам не могу понять, что, – сбиваясь, взволнованно запричитал наш Алексей.

– Если Вы к Алёне, молодой человек, то она Алёна Алексеевна.

– А четыре часа назад она не могла здесь быть. Она сейчас на студенческой практике в Майами в США. Практика уже закончилась, и она уже ни сегодня – завтра должна вернуться в Иркутск. Так что приходите через два дня, и Вы её увидите.

– Впрочем, откуда Вы знаете Алёну? – бабушка изучающе и пристально начала всматриваться в лицо Алексея и в его карие глаза.

Алёша засмущался, замешкался.

– Проходите в квартиру, проходите, пожалуйста, – глаза бабушки засветились огоньками отдалённой надежды былых воспоминаний.

– Спасибо, спасибо, извините за беспокойство, – взволнованно произнёс наш герой, неуклюже входя внутрь квартиры.

Дальше они уже не произнесли ни одного слова. Их общение и разговор были телепатическими и продолжились глазами.

Алексей:

– Кто это изображён на картине, висящей на самом видном месте, – спросили глаза парня, пробегая взглядом по портрету человека удивительно, как две капли воды, похожего на него самого.

Пожилая женщина:

– Это мой единственный и безгранично любимый сын Алексей, ему в этом году исполнится сорок один год, – сказали в ответ внезапно помолодевшие глаза воспрянувшей собеседницы нашего героя.

Алексей:

– Ой, а это кто? Такая необыкновенная голубоглазая красавица брюнетка? – Это Алёна? – заискрились глаза Алёши.

Пожилая женщина:

– Да, это Алёна. Она моя внучка от моего дорогого сына Алексея.

Её-то приезда из Америки я и жду. Говорят, что она удивительным образом походит на меня в молодости.

– Когда-то я безумно влюбилась в прекрасного парня. Мы с ним общались всего-то один день. Потом он исчез, пропал бесследно, как сквозь землю провалился. Я ждала, я искала его. Но всё безрезультатно. Он тогда написал записку, правда, она не сохранилась, что скоро придёт, но …, – её глаза наполнились слезами.

– А Вас случайно не Алексей зовут? Вы мне очень сильно напоминаете того моего парня из уже далёкого прошлого.

После этих слов она подошла к комоду и достала оттуда сувенирный платок с изображением контура озера Байкал, эмблемы ансамбля «Солнышко» и надписью 2012 год. И стала нежно и трепетно перебирать его морщинистыми, видавшими виды, пальцами.

Алексей:

– Да, я Алексей. Алексей Шевченко… Но… Но… Я же пытался сегодня, в этот же день почти сразу после расставания вернуться к своей самой дорогой и любимой девушке. А портал и лабиринт времени были уже закрыты… Я в этом не винова-а-а-т…

– Видимо, судьба такая, – глаза Алексея горько заплакали.

– Неужели у меня сейчас есть сын из прошлого, который почти в два раза старше меня сегодняшнего? – Неужели у меня есть красавица внучка из прошлого, которая является мне сегодняшнему ровесницей? Как же так получилось? Как же так? – продолжали горько плакать и причитать его глаза.

Алёна Николаевна – пожилая женщина:

– Ничего уж тут не поделаешь. Судьба такая… А на самом деле прошло уже более сорока лет, и ты вернулся не к девушке, а к старенькой бабушке. Вот ведь какие чудеса бывают на свете.

Алексей:

– Это Вам, – и парень протянул женщине огромный букет хризантем.

– Я его купил, чтобы подарить после расставания, спустя три или четыре часа, своей самой любимой девушке Алёне, – начали сбивчиво и взволнованно повторяться глаза Алёши.

Воцарилась длинная пауза.

Потом из репродуктора стали доноситься слова и мелодия старинного русского романса:

 
Отцвели уж давно
Хризантемы в саду,
Но любовь все живет
В моем сердце больном…
Отцвели уж давно
Хризантемы в саду…
 

Алёна Николаевна – пожилая женщина:

Повторила слова Алексея: «Вот Вам букет…»

и задумчиво, и печально произнесла:

– Да… Но ведь тогда мы по твоей инициативе договорились общаться только на «ты». Правда, тогда мы оба были молодыми…

В репродукторе продолжали звучать трогательные слова:

 
Опустел наш сад, вас давно уж нет,
Я брожу один весь измученный,
И невольные слезы катятся
Пред увядшим кустом хризантем…
 

Алексей видел, как внезапно помолодевшие глаза его собеседницы любуются им. При этом они начали излучать поток какой-то щемящей тоски, скорбной и одновременно доброй и тёплой энергии. Этот поток подхватила каждая морщинка на её челе. А поскольку таких милых морщинок на лице Алёны Николаевны было огромное множество, эта энергия воспоминаний стала всё усиливаться и усиливаться. Она уже переполнила всю двухкомнатную квартиру и через окно начала изливаться во двор в захиревший от времени сад. Старые деревья в унисон этим вибрациям зашумели своими плешивыми кронами. Потом они запели, скрипя, повторяя слова предыдущего куплета из грустного старинного романса:

 
Опустел наш сад, вас давно уж нет,
Я брожу один весь измученный,
И невольные слезы катятся
Пред увядшим кустом хризантем…
 

Алексей:

– Я, наверное, пойду. Мне как-то не по себе. Я ничего не могу понять.

Песня из репродуктора подходила к концу:

 
Отцвели уж давно
Хризантемы в саду,
Но любовь все живет
В моем сердце больном…
Отцвели уж давно
Хризантемы в саду…
 

На следующий день Алёна Николаевна упокоилась. Она умерла счастливой. Когда её в катафалке везли в последний путь, рядом с гробом сидел её сорокалетний сын Алексей и наш Алёша со своей ровесницей голубоглазой брюнеткой красавицей Алёной – любимой внучкой, неимоверно похожей на свою бабушку Алёну в молодости. У её отца Алексея глаза были влажными, но он крепился и сдерживал себя, чтобы не заплакать. А Алешка и Аленка из всех сил морально поддерживали друг друга, поддерживали, поддерживали, а потом, обнявшись, горько зарыдали. И своих слёз уже не скрывали. При этом каждый из них был погружён в свои мысли. Они думали, наверное, о ценности жизни и о любви, без которой жизнь просто не возможна. Без любви, без бурь эмоций и ураганов страстей, без страданий и переживаний жизнь может превратиться в серые будни и, конечно, же, во многом стать бессмысленной. А усопшая бабушка Алёна тем временем лежала в саване с навсегда застывшей посмертной, доброй и милой улыбкой. В кисти её правой руки был зажат тот платочек, на котором рядом с профилем озера Байкал, и эмблемой «Солнышко» был вышит 2012 год. Этот платок ей когда-то подарил единственный любимый на всю жизнь парень Алексей. Она так и не вышла замуж. Она всю жизнь ждала внезапно исчезнувшего в неизвестности своего возлюбленного. И, наконец, дождалась его.

Он пришёл к ней в последний день её земной жизни. С этим, уже сбывшимся, хоть и очень запоздавшим – почти на всю жизнь, счастьем, она и упокоилась, вступив в вечность.

4. Твори, пока молодой

Если ты не ходишь на выборы, значит, управлять твоим городом может совсем не тот человек, который нужен. Который не сможет привести его к процветанию.

В Иркутске избрали нового мэра. Звали его, как положено Остап Ибрагимович. Но фамилией не удался – не Бендер, понимашь, а Байкальский. Зато созвучно с названием священного моря – озера Байкал. Это уже радовало. Было мэру 25 лет от рождения. Энергия перла у него изо всех щеле…, ой, изо всех извилин.

Первым делом он добился признания Государственной Думой России города Иркутска «Территорией стремительного перерождения в Светлое будущее». Присоединил к Иркутску поселок Листвянка, города Шелехов и Ангарск, соединил их между собой метрополитеном. Не только все налоги, но и все доходы, расположенных на территории предприятий, в порядке экономического эксперимента, шли в казну города Иркутска. На втором этапе он резко омолодил возраст иркутян. Всех, кому больше сорока лет, выселили за город. Между Иркутском и Байкалом была организована геронтологическая зона. Куда за счет бюджета переселились все «старпёры» (примечание автора: сокращение от старых пердунов) в коттеджи с приусадебными участками. В освободившиеся дома и квартиры хлынул молодняк – самые мощные ученые и самые перспективные инженеры. Индустрия попёрла в гору. Новые проекты, новые технологии пеклись как пирожки, тут же внедрялись и давали огромный финансовый прирост в бюджет города. Через пять лет совокупный валовый продукт Иркутска обогнал по финансовым показателям США и Германию вместе взятых. При этом природные ресурсы использовались эффективно и рачительно. Даже на ровном месте и на гористом тоже Остап Ибрагимович Байкальский делал бешеные деньги. Например, гору, возле которой расположилась Листвянка, он отодвинул. Рыхлые, древние горные породы срезали бульдозерами на три километра вглубь. Предоставив при этом огромную территорию для застройки туристическими объектами.

С отвесной стены, отрихтованного горного массива, потоки чистой воды, закачиваемой из Байкала мощными насосами, падали вниз.

Переливаясь в лучах подсветки, они были ярче и зрелищнее Ниагарского водопада. Огромные плавучие боны уходили вдаль по поверхности Байкала. Они образовывали причудливые искусственные острова с подъездными дорогами к ним. На этих рукотворных островах, на зеленых лужайках, заросших ароматным чабрецом, стояли огромные шатры.

Остап пригласил для декора восточного самоучку в образе шамана. К шаманизму он отношения не имел, а вот фигура была колоритная. Чё, ему без особой пользы бегать, яйцами трясти. Тут он как бренд, с бубном, голышом, а из-под бубна «колотушка» болтается. Туристкам на радость и удивление. Восемь снежных людей «Йети», из Армении дожидаются своих клиенток для интимного массажа и других пикантных услуг. Вот и зачастили к нам разные арабские принцессы, молодые жены престарелых миллиардеров, да различные кино дивы, да и наши с Рублёвки. Кому же захочется отказать себе в экзотическом удовольствии с восьмью Снежными человеками, да под бубен с колотушкой загадочного шамана, да посреди Байкала! Многие даже от полета в космос в качестве туристов отказались. Предпочли незабываемый секс на Байкале, цена почти такая же, а удовольствий о-го-го. Рассказывали потом своим гламурным подружкам о своих приключениях, те восхищались и завидовали. Теперь запись клиенток на пять лет вперед.

Для обслуживания королевских особ и сопровождающих свит на берегу за их «бабки» были построены различные шикарные объекты инфраструктуры, гостиницы, дворцы и замки. А на готовенькое уже потянулись разного рода туристы от королевских особ, до мелких и простых людей. Все везли и оставляли свои деньги в Иркутске. Истощенных и отправленных на реабилитацию снежных людей – «Йети» заменили шахтеры из города Черемхово. Которые стали работать привычным для них вахтовым методом.

В результате экономического бума добычу нефти, газа угля и разных других полезных ископаемых приостановили, оставили для грядущих поколений. Денег и так уже девать некуда. А деньжищи прут и прут, бюджет распирает. За рождение каждого нового иркутянина давали уже безвозвратную ссуду в один миллион долларов США. Рождаемость стремительно поперла вверх. Местные жители начали жировать. Депутаты Госдумы из Шмаровки предложили столицу перенести из Москвы в Иркутск.

А депутаты из Сочи возражали, говорили, что зимой в Иркутске холодно и делать там нечего. Но зимняя жизнь в Иркутске и на Байкале была такой же насыщенной. Водопад зимой не отключали. Его, возвращающиеся в Байкал потоки, оставляли огромную прогалину и вокруг рукотворных островов вода никогда не замерзала. С Ушканьих островов, обычного места пребывания байкальских тюленей произошла миграция. Часть этих диковинных байкальских зверьков, называемых Нерпами, перекочевала на искусственные острова. Они забавляли молодых миллиардерш, когда Снежные человеки давали тем перерыв. Или, когда они в изнеможении не могли продолжать получать щедро оплаченную услугу байкальских «аборигенов».

По прозрачному, как стекло, толстому льду Байкала недалеко от островов любители экстрима гоняли на автомобилях, выписывая замысловатые кульбиты, переворачиваясь и снова вставая на колеса, и продолжали свой бег. Любители дайвинга и других разновидностей водолазания бродили по дну священного озера, резвились среди дрессированных нерп и нерпят. Несколько крепких, специально обученных нерпячьих самцов: Вася, Федя, Адольф и Карл Маркс, подныривали под купающихся туристов и, упершись в их задницы своими мордами, выбрасывали из воды обезумевших пловцов на пять метров вверх. Те, взмыв в высоту и безумно ревя, затем стремительно падали обратно в прозрачную воду Байкала.

Жизнь кипела почище, чем в тропических курортах. Тут джунгли были под водой. А экзотика везде, на каждом шагу.

Разные проверяющие начальники восхищались темпами экономического роста. Критики не высказывал никто. Они прекрасно понимали, что можно невзначай попасть к снежным человекам, так сказать, на собеседование. Даже самые толерантные, утопающие в голубизне, серьёзно опасались за свою жоп…, ой, репутацию. Из-за аналогичных страхов в Иркутске умерла коррупция полностью окончательно и бесповоротно.

Остап Ибрагимович Байкальский занимал пост мэра уже 15 лет.

Но, вот, в его день рождения 19 апреля к дому градоначальника подъехал «черный воронок». Из этой печально известной машины вышло шесть человек. Они были одеты в черные кожаные революционные плащи. На боках у каждого воронёным металлом зловеще бликовали револьверы. Они были заряжены разрывными пулями, которые, попадая в живот, разрывались от смеха. Это была нано разработка молодых ученых санэпидстанции для нейтрализации буйных клиентов. Но мэру было не до смеха. Он было попытался возмущаться, но на него сразу надели смирительную рубаху. Ритуал был прописан в инструкции по депортации сорокалетних «старпёров», самостоятельно не переселившихся в геронтологическую зону за город.

И вот уже воронок повез мэра за город на заслуженный отдых.

А по вечерним улицам Иркутска продолжали расхаживать молодые, улыбающиеся люди. Стариковской немощи нигде не было видно. Все светилось и переливалось молодым задором.

Молодёжная жизнь счастливая и беззаботная продолжалась в городе Иркутске и на Байкале.

5. Случайная встреча на Иркутском
центральном рынке

Сижу в своей машине возле Иркутского центрального рынка. Жду встречи в обозначенное время. Смотрю по сторонам. Приехал заблаговременно, вот и коротаю время за созерцанием местных достопримечательностей. Мой взгляд поймал мужчина не очень опрятного вида. Он зацепился за него – за взгляд, и подтянулся ко мне.

– Слышь, мужик, давай поговорим, – обращается он ко мне.

– Ну, давай, если не шутишь, – отвечаю ему я.

– Понимаешь, братан, я только что откинулся. Пять лет у хозяина отбатрачил. Вона справка об освобождении, – и он протягивает мне свеженькую бумажку с синей печатью.

– А нахрена ты мне её кажешь, я же не мент. Я и так тебе верю, – отодвигаю документ я.

– Я работу потерял, жрать было нечего. Вот я здесь на рынке кусок мяса слямзил. А мне ласты завернули и на нары. – Туберкулёз там подхватил, – сказал он и зашёлся в сухом кашле.

– А тут, чё, делаешь? Опять за мясом пришёл?

– Не, я взял бухнуть и к шмаре своей подамся. Она обещала ждать меня, а сама с хмырём живет. Я ей маклак отшибу, суке. Чтобы за базар отвечала.

Я набираю слово «маклак» на смартфоне. Интернет мне поясняет – это головка бедренной кости, мосол.

– Ты, чё-то крутой сильно. Баб-то бить – это козлячье дело, по-моему, – упрекаю его я.

– А, чё, делать-то обидно мне, значит, – оправдывается мой собеседник. – К себе в Хомутово ехать, что ли? Там у меня от мамки осталось два гектара земли?

– Ну, вот и поезжай. Картошку посадишь. Выкопаешь урожай. Самому пожрать будет чего. Самогонный аппарат купишь. Всю зиму помаленьку попивать можно. И баба у тебя, у буржуина появится, – начал строить прогнозы я. – А иначе опять на нары, по стрёмной статье.

Мужик разулыбался и расчувствовался. В глазах навернулись слезинки. Он достал из полиэтиленового пакета своё самое дорогое имущество – четыре бутылки тройного одеколона.

– Слышь, мужик, со мной ещё никто так не разговаривал и обо мне не заботился. Давай с тобой выпьем. Я неделю бутылки собирал, потом их сдал и вот теперь попировать можно. Он протянул мне один фунфырчик с заветной «огненной водой».

– Бля буду, я бы выпил с тобой без всякого базара. Но за рулём я, понимаешь. Да и свою цистерну уже давно опустошил. Не обижайся на меня, мужик, – твердо и уважительно отвергаю я предложение, исходящее от всей души этого простого и незамысловатого человека.

– А как зовут-то тебя, дружище?

– Вася я, мне двадцать шесть лет.

Я с тоской посмотрел на этого парня. Внешне он выглядел не менее чем на сорок пять лет. И я подумал:

– А чем же этот русский мужик отличается от Анатолия Сердюкова, который спёр у государства миллиарды рублей?

Мне стало грустно. Настало время встречи, и в мой серебристый джип подсел деловой партнёр. А Вася понуро пошагал в свою, полную разочарований и печали жизнь.

Где ты теперь мой случайный знакомый Василий?

6. Разная старость

– Съездил бы, Сергей, мусор вытащил из подъезда. А то восьмое марта на носу. А в квартире бабы Нади (это моя мама) ремонт и мешки с разными строительными отходами заполнили лестничную клетку. Перед людьми стыдно.

– Давай, давай, хоть польза от тебя какая-нибудь будет. А то сидишь и на ноутбуке клацаешь клавишами, бездельник ты мой, – строго говорит мне жена Лена.

И в правду, пользы от меня мало. Сажусь в свой джип. Он для перевозки мусора не очень подходит. Но строители всё аккуратно упаковали в мешки. Володя, который занимался ремонтом и вывозом отходов был на отдыхе. Поэтому нужно было перехватить инициативу и не доставлять неудобства соседям. Когда моя мама была жива, она не разрешала делать ремонт. А мудро говорила:

– Когда я уйду, тогда и делайте, что хотите. А меня всё устраивает. Эта старая обстановка мне привычна. Почти вся жизнь моя прошла здесь.

Мы и не беспокоили маму, только пластиковые окна поставили, да освещающий ремонт Лёха Зубарев наш друг – строитель, сделал. Время безжалостно и вот моей мамочки не стало.

Моя жена Лена, по случаю, пригласила бригаду ремонтников. Замечательные люди они, религиозные. К святой вере пришли через жизненные разные трудности и горести. Вера у них отличается от православной, они баптисты. Это протестантское движение зародилось ещё в шестнадцатом веке при расколе церкви. Разным догматом привержены разные церковные учения. Но доброта и порядочность их общая и очень важная черта. Вот эти ребята Володя, Андрей, Николай, Анастасия, Алёна – братья и сестры, так они общаются между собой, и были ремонтниками квартиры, оставленной нам моей любимой мамой. Примечательно, что алкоголь, курение и другие вредные привычки они оставили в прошлом. А ещё был у нас в квартире плиточник Виктор, знакомый нам ранее.

Подъезжаю в лоно железнодорожного двора – двора моего детства, к дому номер 71, что по улице 5-ой Армии. Мне дорогу перегораживает бабушка, совсем как моя мама. Она жестикулирует тросточкой и что-то оживленно говорит. Я припарковался и, выйдя из машины, спрашиваю эту пожилую женщину:

– Какие у Вас проблемы, бабушка? Чего Вы, как Гаишник, регулируете движение во дворе.

Бабушка мне сердито улыбнулась и говорит:

– Это Вы ко мне по вызову приехали? Я уже устала ждать. Сколько можно тянуть резину?

– Не, я не таксист, я приехал строительный мусор вывезти.

– А я старая железнодорожница – Соколова Людмила Николаевна, я помощником машиниста почти всю жизнь проработала. Муж мой тоже железнодорожником был. Вот у меня даже правительственная медаль есть – Ветеран труда, – и бабушка полезла в свою сумку.

– Спасибо, не надо, не показывайте, я верю Вам. У моей мамы такая же медаль была.

– Давайте, я Вас свожу. Щас, только мусор закинем в багажник.

Андрей вытащил, а погрузил мешки. Бабушка кое как взгромоздилась на переднее сидение. Мы отчалили. По дороге я остановился у мусорки. Её жерло схавало мешки. И мы поехали в сберкассу.

– А дети-то у тебя Людмила Николаевна есть?

– Да, три дочки. Старшая только умерла, месяц назад.

– А две другие, вот вчера ко мне приезжали, еду привозили.

– Ну, тебе, бабушка, повезло. Дочки у тебя заботливые.

– Ну, не скажи. – В коттедж, который мы с мужем строили, меня не пускают. – Вообще, дурой меня считают. – Нахрена мне эта трехкомнатная квартира. – Лучше бы однокомнатную.

– У меня голубь жил. Я его на улице подобрала. Лапка у него перебитая была. Так мы жили с ним и не тужили. Я кормила его. А голубь летал по квартире из комнаты в комнату. Мне хорошо от этого было. А дочки, пока меня дома не было, выпустили на улицу.

– Я им, мандавошкам своим, сказала, что всё равно его – голубя, найду, и мы снова будем жить вместе. А она пусть со своим кобелём живет. Представляете, он сидит дома, нигде не работает. Срам божий, как такое может быть? Фу…

– Ты, бабуля, рамсы попутала. Дочка-то взрослая у тебя. Какого хрена ты в её личную жизнь лезешь? Она сама её устраивает, с кем хочет, – одергиваю бабку я.

Людмила Николаевна сверкнула на меня глазами:

– А ты, мил человек, нахуй не лезь, не защищай её. Ишь защитник выискался.

Я помолчал, потом решил проверить бабушку на предмет болезни Альцгеймера. На все мои вопросы она отвечала чётко. Память, для её возраста – 81 года, была отменной и ясной. Значит это не заскок, а её жизненная позиция такая. Ничего не поделаешь, дочкам надо смириться и терпеть.

Я невольно вспомнил недавнее событие из жизни моей мамы.

– Серёжа, – говорит мне мама, – давай съездим к моей подруге детства Тамаре. Она лежит пластом. Детей у нее нет. Племянник, которому она завещала свою квартиру, о ней заботится. Но он больной и сам еле-еле ноги передвигает.

Давай её попроведаем. Я какие-нибудь лакомства возьму и денежек ей маленько дам. Боюсь, что не успею и не свидимся уже. У меня уже все подружки поуходили. Маме был 91 год. Немудрено, природа так устроена, уходят старики. Уходят молча и попрощаться у их сверстников не получается порой. То здоровья не позволяет, то транспортные проблемы и много чего ещё другого.

Приехали. У бабушки чистенько. Социальные службы предоставляют помощниц, плюс бабушка из пенсии доплачивает за уборку и другие домашние дела. Сама уже ходить не может. По нужде ходит под себя.

– Как же ей тяжело, – подумал я. – Как непросто доживать своей век этой женщине, отдавшей свою молодость и здоровье Родине. Трудившейся без остатка до самых последних сил и в годы Великой Отечественной войны, и в героические будни пятилеток на строительстве коммунизма.

– Как же она была счастлива, повидать свою подругу детства – Надюшу, мою маму, с которой не виделась много, много лет.

А я для неё был чем-то вроде божества, доставившего ей Вселенское счастье общения. В её мир одиночества вместе с нами ворвался свежий ветерок воспоминаний. Воспоминаний о тех далёких временах, когда они были красивыми и озорными девчонками, кружившими головы своим одноклассникам. Как получали похоронки и оплакивали своих безусых пацанов, ушедших добровольцами на фронт. Как боролись за перевыполнение производственных планов родной и любимой партии (КПСС), как взрослели, а потом старели… Помирать бабушка явно не собиралась. Не смотря на свою немощь, она строила планы по побелке потолков, каком-то ремонте. Но через неделю её телефон уже не отвечал.

Мама говорила:

– Хорошо, что успели навестить Тамару при жизни. На душе как-то спокойнее и легче.

А сама она, когда я собирал вещи для отправки на скорой помощи в больницу, напоминала мне:

– Серёжа, сынок, не забудь положить косметичку и щипчики.

Да, и халат этот красивый в цветочек, который мне Лена – невестка подарила, тоже положи в сумку.

Умирать она не хотела. Хоть и глаза у неё в этот раз были грустными и печальными. Как будто бы она прощалась с квартирой и с прожитой в ней жизнью… Было это в апреле 2016 года.

В сберкассе я помог Людмиле Николаевне доковылять до «амбразуры», где выдают деньги. Она ничего не боялась. Она доверилась мне. С незнакомым человеком, получив двести тысяч рублей, бабушка села в машину.

– А нахрена тебе, бабушка, столько бабок? – спрашиваю я. – Ведь твои дочки тебе привозят жратву. Тебе и тратиться не на что.

– Много ты в жизни понимаешь. Найду куда потратить. Может, я их пропью или прогуляю, – игриво так, пошутила бабуля.

– Дело твоё, конечно, но инстинкт самосохранения-то у тебя должен работать. Ты же могла напороться на придурка. Он дал бы тебе по башке и выкинул бы в кювет. А денежки забрал себе.

– Ага, щас, разбежался. Я бы их – денежки, в трусы бы спрятала. Чай, не полез бы окаянный.

– Да, логика железная. Если бы не знал, вряд ли бы в трусы полез, – улыбаясь, подумал я.

Вот мы снова в железнодорожном дворе, уже возле её дома.

– Бабуся, ты на дочерей-то своих баллон не кати. Хорошие они у тебя. Не хами им понапрасну. Доживайте в дружбе.

– Да, пошёл ты. Учитель хренов. – Лучше возьми денег за помощь мне.

– Ты, чё, бабуля, с дуба рухнула? Кто за помощь пожилому человеку деньги берёт? Не обижай меня, пожалуйста.

– Как не берут-то. Ещё как берут. На прошлой неделе ко мне приезжал таксист. Я ему пять тыщ дала, чтобы он меня несколько раз свозил в больницу там, туда-сюда. Он до больницы-то довёз и слинял, хвостом махнул. И сотовый телефон его недоступен стал.

– Ну, всякие люди-то бывают. Не мне тебе это рассказывать. Ты целую жизнь прожила, насмотрелась на разное, однако, – грустно говорю ей я. – Я по уважительному отношению к тебе – выходит хороший. А два дня назад иду по тёмной улице ночью, три молодых мужика закурить просят. Я не курю. А они, мол, взрослый такой и не куришь. Дай тогда нам денег на курево, да на водяру. Я, понятно дело, дал по полной программе. Теперь для них я плохой. Сломанные челюсти и рёбра лечат.

– Ну, блин, денег тебе не надо, так пойдём, выпьем. У меня коньяк хороший есть, – стала приглашать меня бабушка.

– Не, я спиртное не пью, я баб люблю, – шутливо парирую я приглашение Людмилы Николаевны.

– Во, блин, здрасте, мой муж тоже баб любил. Они сами за ним бегали. Он блядун в молодости был. Я сильно его ругала за это.

– Бабушка, а ты смерти не боишься? – спросил я Людмилу Николаевну, глядя ей в глаза.

– Она, не задумываясь ни на мгновенье, выпалила:

– А, чё, её боятся-то смерть эту. Ни капельки не боюсь.

– Нахер мне жисть такая, прозябание и только.

– Ну, ты, Сергей, завтра за мной приезжай, – бесцеремонно произносит бабушка, немного помолчав, после паузы.

– Не, я занят. Ты, когда вызываешь социальное такси. Сиди возле телефона. Как подъедет, позвонит, ты попросишь, чтобы он тебя препроводил к машине. Первый этаж, ты же сама сказала, не далеко получается. А так ты со своей тросточкой за машинами во дворе гоняешься. А телефон не отвечает и заказ аннулируется.

– А, поняла, Сергей, спасибо. Счастливого тебе пути.

Я ехал и думал:

– Какая же разная старость выпадает людям. – Интересно, а какая будет у меня?