Текст книги "21 история о жизни и о любви"

13. Руслан у Людмилы
Художник и красавица

Людмила Герасименко была удивительно стройна. Её осиную талию дополняла снизу аппетитнейшая умопомрачительная попка. Правда, ума в ней, в умопомрачительной попке, наверное, не было. Но формы! Какие формы! Линии бедра были такими крутыми и очаровательными. Увидев их, любой художник, наверное, повернулся умом, схватился бы за кисть, чтобы отобразить на холсте эти волшебные и чарующие геометрические пропорции. Не устоял и Руслан Гладков. Он обещал нарисовать её портрет. Людмила заинтересовалась и пригласила Руслана к себе домой на этюды. Дома была младшая сестра – кареглазая красавица Ирина.

Перед таинством художественного погружения в тему обнаженной натуры живописцу, чтобы обострить восприятие и воспылать трепетным чувством рембрандтского вдохновения, была необходима чарочка водки. Людмиле тоже перед обнаженным позированием требовалось легкое расслабление. Она еще никогда не имела дела с настоящим художником.

– Ван Гог и Тициан всегда сами готовили своих натурщиц к позированию, – начал в «три короба» правды рассказывать провинциальный болтун Руслан. – Они усаживали девушек в бронзовые купели. Затем из кувшина с волшебными восточными благовониями на девушек струились изумрудные потоки родниковой воды. Она предварительно освящалась Святейшим Папой Римским.

Руслан пошел в разнос уже после первой рюмки:

– Гранатовые и сапфировые стены их мастерской напоминали опочивальни греческих жриц любви. Все сияло и торжествовало в лучах закатного солнца. Девушки изнывали от высоких чувств любви, нахлынувших на них из Вселенских высот. Их трепетные перси жаждали жарких прикосновений, их ланиты требовали любви, – голос художника лился подобно горному роднику, внезапно вырвавшемуся из вулканической расщелины.

Вдруг его поэтичный монолог прерывает Ирина:

– Они-то эти ваши Ван Брандты вдвоем девушек окучивали. А ты, чё, один двоих собрался отпетрушить, что ли?

Руслан обломался, его творческий порыв начал угасать. Как будто бы жерло извергающего вулкана накрыл метеорит – посланник далекого и враждебного космоса, падающий совсем не в то время и не в то место.

– Ты, философ, на меня, ваще, виды не строй. Тебя Люська пригласила, вот и рисуй её, поливай из божественного кувшина в ванне изумрудной своей болтовней, – заключила Ирина.

Половина бутылки водки уже была выпита.

– Был тут у меня один балабол писатель корреспондент. Уболтал меня в первый раз в моей жизни вступить в половую связь. Вытащил свои причиндалы, а этот фу… он как червяк извивался в его руке. Фу, какая гадость, – Ирина брезгливо сплюнула в открытое окно девятого этажа их квартиры.

– Да, ты, чё, глупенькая. Если на нем было столько складок кожи, что ты приняла его за червяка, то надо было с ним поиграть, повеселить его. Тогда он, может быть, превратился бы в упругого удава, – начал подтрунивать девственницу художник.

– Я вам, чё, дрессировщик червяков что ли, – съязвила Ирина.

За разговорами водка быстро закончилась. Наступило время художественного таинства. Людмила приняла ванну, обсушила волосы, и предстала перед живописцем, в чем мать родила.

Они закрылись в большой комнате. Ирину мучили какие-то смешанные чувства. С одной стороны, ей была, как бы, противна эта встреча и нахальство художника. С другой стороны, распирало любопытство: «Чё, они там делают в закрытой от посторонних глаз комнате». Сделав вид, что ей понадобилось взять какую-то вещь из шкафа, Ирина шагнула в «храм изобразительного искусства». Людмила и Руслан, оба обнаженные, лежали на диване.

– Посмотри, какой тут у нас червячок, – Людмила колечком сжала свои пальчики у основания боевого заряда.

«Заряд», как бы, рос из её ладони. Казалось, что он вот-вот устремясь вверх, пробьёт потолок и улетит. Людмила давай нежно водить своим сжатым кулачком другой руки вверх и вниз. Её ладонь не могла охватить всю окружность этой кожаной «ракеты», но Люся старалась доставить удовольствие живописцу и немного подразнить свою неопытную еще сестренку. От этих движений «боеголовка» то оголялась, представая на обозрение девушек во всей красе, то пряталась под складками наползающей кожи.

Ирина глядела заворожено и не могла оторвать свой взгляд от этого, чарующего воображения, действа. Потом она опомнилась и покраснев, убежала прочь.

Художник не мог оторваться от работы и в пятницу, и в субботу, и в воскресенье. Его ракета превратилась в волшебную чудо – кисть. Она выводила иероглифы любви в лоне Людмилы.

Ах, какой прекрасный портрет, наверное, был написан за эти три дня. Только посмотреть и полюбоваться на него мог разве, что гинеколог. Потом сеансы живописи Руслана и Людмилы продолжались еще очень долго. Они сблизились друг с другом.

Им было хорошо вдвоем. Людмила часто ревновала художника к другим женщинам. Наверное, потому, что любила.

Однажды отдел культуры Усть-Илимского горисполкома выдал Руслану направление на учёбу в какую-то высшую художественную академию в Москве. Руслан уехал не раздумывая. Но перед этим он все же нарисовал портрет любимой девушки. Чего-то иное он Людмиле подарить не мог по причине безденежья, сопровождающей почти всех художников по их творческому жизненному пути. Вечно молодая Люся с картины художника смотрит со стены отдельной однокомнатной квартиры своей хозяйки внутрь комнаты. От этого взгляда атмосфера вокруг всегда наполнена теплом и сладкими воспоминаниями.

14. Сексуально – лингвистическая загадка

– Ирина, чё, ты говоришь, повтори, пожалуйста, – кричала Маша. Слышно, чё-то плохо, алё, алё.

– Вася, ну, отвяжись, пожалуйста, дай с Иркой переговорить, – обратилась она к своему другу, сидя у него на коленях.

А Вася как будто бы ничего не слышал. Он жадно целовал Машину грудь. Массировал её своими могучими ладонями. Дыша и бурля при этом, как паровозный котёл.

– Чё, ты ему не дала? А, ну, правильно. Козёл он конченный.

– Чё, чё, говорил, что со мной спал. Вот гад. Алё, алё. Не расслышала, повтори, чё, сказала, Ирка. Не, если он имел в виду, что я спала с ним, ну, в этом, прямом смысле, то да. Я ведь ему сказала не лапай, всё равно тебе не дам. А он, козлина, своими слюнявыми губами лез целоваться. Фу, блин. Потом до него допёрло, что не светит секса со мной. Так он нажрался водяры, как свинья, и вырубился. Его хоть самого трахай. А мне ночью через весь Иркутск кондыбать не очень-то привлекало. Вот и спали на одном диване. А утром я слиняла, пока он не одыбался. Вот и все дела. Не, не, не дала я ему, клянусь.

– А ты, чё, так допытываешься, влюбилась, что ли, в энтого дебила или как?

– А, просто понравился, значит. Ну, ну. А дала хоть ему или нет?

Тут Вася вырвал телефон из рук Маши, оторвавшись от её груди.

– Маш, ну, ты, блин задолбала уже. Дала, не дала, дала. Что это за хрень? Что за терминология, ваще?

– А, чё, тебе не нравится? Это наш женский разговор. Чё, лезешь-то. Будешь так себя вести, я тебе тоже не дам. Нашёлся тут командир.

– Да, ладно, Машка, не обижайся на меня. Я же любя.

Затем Вася глубокомысленно хмыкнул и начал философское исследование с присущей ему пытливостью и рассудительностью:

– Вот Вы, Маша, с Иркой в разговоре использовали термин – «дала». Давай рассмотрим этот посыл с лингвистической и прикладной, сексуальной точки зрения, – завёлся Вася.

– Во, Васька, ты завернул, однако, – вставая с колен друга, на которых она уже более получаса восседала, сказала Мария, поправляя при этом бюстгальтер и блузку.

– Чё, ты имеешь в виду. – Только не говори, что имею, то и введу, – задолбал своими шуточками.

– Я по существу буду говорить, не беспокойся, Маша. Вот перед занятием сексом ты же целуешь и ласкаешь моего дружка своим ротиком, язычком, а?

– Ну, ласкаю. Это же, как прелюдия, эротическая игра, что ли. Да и дружок твой от этого веселее становится. Что тут такого?

– А, вот, в этом-то и весь смысл. Кто кому даёт? Это же я тебе дал своего дружка. Это я дал, понимаешь? А ты долдонишь – дам, не дам. Так кто кому даёт, если ты мне делаешь минет? Значит, это я тебе дал! Я дал, ха, ха, ха.

– Блин, да…, – озадачилась Маша. Получается, вроде, ты, как бы прав, что ли. Нет, я лучше с девчонками эту тему перетру. А-то ты меня, чё-то совсем запутал. Чувствую подвох какой-то.

В этот вечер из-за сексуально-лингвистических разногласий никто никому ничего не дал. Вася уже начал горевать, что затеял этот спор с Машей.

– Спор есть, а секса-то нет. Нахрена завелся?

Вот уже две недели в НИИПА (Научно-исследовательском институте промышленной автоматики) лаборатория по проектированию аппаратов высокого давления не занимается производственными вопросами. Девушки ломают головы над сексуально-лингвистической загадкой, которую сформулировала на малом ученом Совете лаборантка Маша Проскурина. Споры идут не на шутку. Все по-разному относятся к этой тематике. Кто-то развязно и раскрепощено, кто-то по-пуритански непримиримо. Маша тем временем ходит чернее тучи. Она уже вторую неделю не спит со своим любимым парнем Василием. Василий тоже весь как на иголках, нервничает парень.

– Девчонки, пойдемте-ка мы к Фире Соломоновне Ватман, заместителю директора института по науке. Может быть она подскажет решение этой проблемы, – призвала девушек заведующая лаборатории Кира Сергеевна.

И вот уже девичий десант в кабинете у зама по науке.

– Фира Соломоновна, у нас тут вопрос неразрешенный стоит. Помогите разобраться. Мы уже все измучились, не можем догадаться, как на него ответить. А вопрос звучит так: «Во время минета, кто кому дает женщина мужчине или наоборот»?

После заслушивания этого очень «важного и злободневного» вопроса, Фира Соломоновна поморщилась и погрузилась, как обычно при решении научных задач, в свои размышления:

– Ну, если он стоит, то это здорово, просто замечательно.

Я имею в виду не вопрос, а сам предмет, понимаете. Что касается минета, так я по видеомагнитофону смотрела как-то это действо. Выглядит оно под эротичную музыку, да среди пальм, да на берегу моря, можно сказать, довольно эротично. Но, но… многозначительная пауза, я как-то не очень себе представляю, зачем брать в рот эту штуку. Ну, эту, из которой ссут. Что за необходимость такая? В этой связи я, в некоторой степени, несколько затрудняюсь в формулировке результирующего ответа. Поскольку сам процесс, рассматриваемый Вами, мне не очень известен, не очень понятен, не очень привлекателен и не очень интересен. Фу, какая гадость.

– Что Вы, Фира Соломоновна, Вы же целуете своего любимого мужа в его прекрасную лысину, – включилась в разговор Нина Новгородцева – старший научный сотрудник.

– О чём Вы говорите, девочка, это же мой муж – Яков Львович. Я его люблю. Мы с ним прожили уже сорок пять лет, – рассудительно парировала аргументацию Нины Фира Соломоновна.

– Так вот представьте, что его дружок – это Ваш Яшенька, только в очень уменьшенном виде. Почему бы его не поцеловать? – не могла угомониться Нина Новгородцева, кандидат технических наук.

– Хорошо, девочки, мы обсудим этот вопрос с Яковом Львовичем на семейном Совете. А Вам советую обратиться к нашему директору института. Он знает всё. Он Вам поможет, – закрыла дискуссию заместитель директора по науке.

Директор института Абрам Моисеевич Кульман был маленьким, плешивеньким дядечкой. Очень он походил на вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова – Ленина. Носил такую же бородку и усики, в разговоре картавил. При всем не очень внушительном виде, любой его собеседник через пару минут беседы начинал видеть перед собой гиганта мысли, великолепного специалиста и приприятнейшего собеседника. Сотрудники его очень любили и уважали. А девчонки относились к нему, как к родному отцу. Всегда можно было поделиться своим горем, семейными проблемами. Абрам Моисеевич всегда внимательно выслушивал, давал дельные советы, помогал всем, чем только мог.

Девчонки уже галдели в приемной директора. Весь институт знал, над какой проблемой работает лаборатория проектирования аппаратов высокого давления. Знала и секретарша. Не знал только директор, и вот ему представилась такая возможность.

Кира Сергеевна, краснея, выпалила директору вопрос, который волновал уже весь коллектив научно-исследовательского института. Директор задумался. Он молчал несколько минут, потом вдруг начал протяжно говорить: «Так, догогие девушки, тепегь я пониманию, что Ваша лабогатогия не заггужена габотой. Тема вашего вопгоса никак не коггесподигуется с тематикой габоты лабогатогии пгоектигования аппагатов высокого давления».

– Что Вы, Абрам Моисеевич, работой мы загружены, и производственные задания всегда перевыполняем. Просто Машенька наша может, из-за неразрешенности этого вопроса, расстаться со своим парнем, они уже две недели, ну, это самое, не спят вместе. Жалко девчонку. Помочь как-то надо ей.

– Ну, это, пожалуй, дгугое дело. Так, что Вы там говогили. – В сексе женщина всегда дает мужчине. И значение этого глагола, вегнее его напгавленность, является пгедметом газноглассий. Пгавильно я Вас понял?

– Да, Абрам Моисеевич, именно так.

– Так вот, извольте. Можно на этот пгедмет посмотгеть таким обгазом: уже гимское пгаво довольно ясно обозначило, что женщина отдается и в том случае, когда дело даже не дошло до совокупления, а последовало удовлетвогение полового инстинкта клиента дгугими газвгатными действиями и актами. Гечь идет, следовательно, не только о совокуплении, но и о всяком дгугом виде полового возбуждения и полового удовлетвогения. В этом случае пги огальных ласках – минете, так сказать, женщина дагит мужчине удовольствие. Можно пегефгазировать это тезис – даёт удовольствие. Иными словами, подтвегждается пгидуманная Вами аксиома, что пги любом сексе, во всех газнообгазиях его пгоявления, женщина всегда дает мужчине. Вас устгаивает такое гешение вопгоса?

– Да, Абрам Моисеевич, Вы просто гений. Всё, мы побежали к Машке, чтобы её обрадовать.

– Хогошо, пгодолжайте габотать по тематике лабогатогии.

– Маша, Маша, мы нашли решение твоему спору с Василием, – кричали подруги, залетая в лабораторию. – Женщина дагит мужчине удовольствие, значит, это она ему дает, – Так нам Абрам Моисеевич газьяснил. – Ура-а-а-а-а.

– Девки, всё я пулей побежала домой к Василию.

– Дуй быстрее, если, чё, мы тебя прикроем.

Василий сидел дома на диване и смотрел телевизор. Там показывали Жириновского. Василий трудился на заводе имени Куйбышева. До ночной смены было еще шесть часов, он не знал, как скоротать время.

– Вот бы с Машенькой моей покувыркаться, но мы с ней в контрах, – подумал молодой человек.

Маша, как бы, уловила мысли своего парня. Она подошла к нему, присела на его колени. И загадочно, глядя ему в глаза, произнесла:

– При огальных ласках женщина дагит удовольствие мужчине, или, дгугими словами, даёт ему удовольствие. Значит, женщина даёт! Ну, чё, скажешь?

При этом Маша начала ликовать. Она смогла прищучить своего Василия. Она смогла разбить в клочья его дурацкую философскую придирку. Она была на высоте. Василий не сопротивлялся и не возражал. Он обнял свою Машу за плечи и грустно, но твердо начал говорить:

– Маша, я без тебя не могу. Ты моя самая, самая любимая девушка. Мне никого не надо, кроме тебя одной. Я люблю тебя сильно, сильно. Будь, пожалуйста, моей женой. Роди мне сына и дочку.

Он смотрел в глаза подруге нежно и трепетно. Он ждал ответа. Маша была ошарашена. Она сначала не могла прийти в себя. Потом с восторженным визгом соскочила с колен своего парня. Василий испугался и встал перед Машей. А девушка бросилась к нему на шею. Из её глаз ручьём текли слёзы. Она судорожно целовала своего возлюбленного, поливая при этом его солёными потоками влаги. Василий начал целовать свою любимую самую, самую. Самую любимую, самую красивую девушку. Он своими губами снимал слезы с порозовевшего лица Марии. А она всё плакала от радости и причитала, и причитала:

– Васенька, любимый мой Василёчек, я безумно тебя люблю. Я два года ждала от тебя этих заветных слов. Ты их произнёс, мой любимый. Как мне хорошо. Как хорошо.

Василий тоже расчувствовался, его глаза тоже стали влажными. Он нежно обнимал свою подругу и шептал:

– Машенька, любимая моя. Девочка моя. Солнышко моё.

Он не заметил, как самопроизвольно, начал судорожно расстёгивать пуговки на её кофте. Он целовал и целовал её миниатюрные и такие родные, такие любимые груди.

Он целовал глаза, губы. Он весь дрожал от страсти и нежности. Наконец, Маша вырвалась из его рук. Она озорно засмеялась.

– Не сейчас, Василёк, не сейчас, потерпи минуточку.

И она бросилась на кухню, по пути срывая с себя одежды.

Потом из холодильника она достала бутылку шампанского.

– Милый, давай отпразднуем это наше замечательное событие. Давай выпьем с тобой по глоточку этого вина. А потом уже выпьем друг друга до дна, до последней капельки.

– Машенька, я буду любить тебя всю жизнь. Давай только никогда не ссориться. А то на ровном месте, придумали себе дурацкую проблему и чуть не расстались навсегда. Давай ценить друг друга.

– Давай, давай…

Потом они предались таинству любви. На работу Василий поехал с подкашивающимися ногами. От любви это было, от любви. «Давай» было, ключевым словом этой сцены, научной загадкой интеллигентного спора и всего этого рассказа. Но оно не имело никакого отношение к реальной жизни и чувствам этих молодых людей, любящих друга.

15. Исповедь первому встречному

Повеяло весной. Озорной воробей Кеша, который частенько прилетал в наш двор, расцвёл. Он уже не просто прыгал по поджаренному солнцем снегу в поисках крошек хлеба, а гарцевал, по проталинам, как по военному плацу, бравый солдат перед сообществом дам – воробьих. Казалось, что спина его выпрямилась, грудь колесом, ну, просто гусар – забияка. Воробьихи ходили немного понуро, они не знали, кого выберет этот горделивый жених. Они поглядывали на него со стороны и пугливо переглядывались между собой. А воробей и не выбирал, он решил, что поимеет всех без исключения. Обычно воробьи, соединившись в пару, проживают своей семьёй все пять лет – всю свою жизнь. Но наш воробышек был особенным. Научился, видимо, от кого-то из людей.

Евдоким – крепкий молодой мужик, выйдя из дома, улыбнулся, глядя на этот предсвадебное действо пернатых. Потом сплюнул, растоптал окурок своей лакированной туфлей и вслух произнёс:

– Блин, весной и щепка на щепку лезет в ручейке. А тут Кеша раньше ручейков в брачный пляс пустился. Не ровен час… до беды бы дело не дошло.

Не успел так подумать наш герой, как соседская кошка в акробатическом прыжке ухватила своими зубами молодого плясуна любовника – воробья. Воробьихи в панике разлетелись кто куда. Они всё равно не смогли бы помочь Кеше. А Кеша жалобно пищал. Кошка уже приготовилась к бегству со своей добычей во рту. Но Евдоким бросился защищать коллегу по любовным приключениям. Мужская солидарность сработала, а как иначе. Иначе нельзя. А может просто он пожалел пернатого Дон Жуана Кешу. В неравной борьбе человека с кошкой победа была предопределена заранее. От лакированного пинка богатырской ноги, обутой в чёбот Версаче, кошка заверещала. Воробей вывалился из её пасти на землю. А хищница, переполненная боли и страха, стремительно запрыгнув на забор, убежала. Воробей выглядел жалко, он был унижен, его гордое самосознание было растоптано. Натерпелся жути и смертельного страха наш герой – любовник. От этой трёпки он был полон горя и отчаяния.

– Нечего еблом щелкать, когда вокруг столько опасностей. От этих баб одни только неприятности. Правда, и удовольствия много бывает тоже, – ласково заулыбался Евдоким, спасенному им воробью – Кеше.

Потом отряхнул пернатого, подержал его немного в своих огромных ладонях. Когда по внешним признакам у воробья прошло стрессовое состояние, Евдоким раскрыл ладони и Кеша улетел залечивать свои раны – телесные и душевные.

Евдоким сел в свой новенький джип Mersedes-Benz последней модели, завел мотор, приготовился ехать и вдруг увидел, как по его ладони струйками бежит кровь. Рана была не глубокой. Толи кошка царапнула, убегая, толи зацепился за что-то, неважно. По пути следования на перекрестке улиц Провиантской и Седова расположена водоразборная колонка или водокачка, как её раньше называли. Здесь Евдоким решил остановиться, чтобы холодной водой промыть свою рану. Тут его взгляду открылась следующая картина: на неказистой лавочке возле колонки сидела молодая девушка. По-видимому, она была слегка пьяна. Она водила чем-то по запястью свой левой руки. Евдоким пригляделся.

В правой руке девушка держала косметическую пилочку для ногтей в виде ножа. И этой пилочкой она увлеченно, по-садистски водила по коже запястья левой руки. Как будто бы хотела перерезать и вскрыть вены.

– Ты, чё, такой хернёй ширкаешь? Давай я тебе свой охотничий нож дам. Он острый, как бритва и ручка удобная, – с видимым пренебрежением произнес Евдоким, глядя на девушку.

Девушка подняла взгляд на мужчину и в её необыкновенных фиолетовых глазах появились слёзы.

– Отстань, ты, козёл, и без тебя тошно, – послышался злобный голос, несостоявшейся самоубийцы.

– Ты, за базаром-то следи за своим, а то и по мордасам схлопотать можно, – отбрил наезд девицы Евдоким.

– Да, не хотела я тебя оскорблять, извини, мужик, – смягчилась девушка, глядя в добрые юморные глаза уже Евдокима.

– Понимаешь я не местная, пришла к подруге на улицу Красных Мадьяр, а её дома нет. Сеструха с парнями поехала на Байкал, а меня с собой не взяли. В дом, где мы снимаем комнату в предместье Рабочем, возвращаться стрёмно, задолжали мы по квартплате. Недавно другой знакомый парень к моей сестре приставал, лез к ней под бюстгальтер своей пятерней. Мы у него в квартире на улице Иосифа Уткина гулеванили. К нему идти не хочется. Безысходность и тоска. Что мне делать? Вот и решила себе вены перерезать, истечь кровью и помереть. Такие вот дела.

– Ладно, садись в машину я тебя подвезу, куда скажешь.

Девушка встрепенулась. Евдоким забрал из её рук орудие самоубийства и выбросил через забор, стоящего рядом деревянного дома. Девушка благодарно посмотрела в глаза своего спасителя. Потом она расположилась на переднем сиденье автомобиля рядом с водителем и откинула кресло немного назад.

– Поехали на мою квартиру в Рабочее, я заберу свои вещи, – сказала она хриплым и дрожащим голосом

Машина плавно набирала скорость. В комфортабельном салоне тепло. Магнитола еле слышно вещает о новостях, творящихся в мире. А девушке наплевать на то, что там, в мире происходит, у неё свои проблемы – началось острое алкогольное похмелье. Организм весь потряхивало изнутри, в горле стало сухо, в глазах потемнело.

– На, хлебни минералки, – сказал Евдоким, подавая девушке Ессентуки в пластиковой бутылке.

– Мне бы чего покрепче, корёжит меня, – прохрипела девушка.

– Ну, и чё, выпьешь, потом выветрится, опять корёжить будет.

– Может лучше минералки, полезнее будет.

– Ладно, давай.

– А тебя как звать-то, меня Евдоким.

– Меня зовут Лида. Мы с сеструхой приехали в Иркутск из Тайшета жизнь устраивать. Родители у нас умерли, никого там близких не осталось. Мне двадцать один год, а Таньке – сестре моей, девятнадцать. Сначала, когда деньги водились всё вроде бы ништяк было. Потом туго. На работу устроиться трудно, нигде не берут. Нет у нас специальности никакой. Я даже от тоски и безысходности в проститутки подалась. Ну, в агентство по оказанию интимных услуг. Съездила два раза на вызовы и сбежала. Не по мне всё это, противно. Потом вроде замуж попала, забеременела. Но ребёнок родился мертвым. Я его восемь месяцев под сердцем носила. Но не выносила, не получилось почему-то. Сбежала от мужа, забухал он. Бить начал, издеваться. Да, ну, его козла, вспоминать не охота.

– Так ты, вон, красивая, однако. Я только щас тебя разглядел. Если работать не хочешь, выйди опять замуж, пока на тебя спрос есть. Пока красота не растаяла, да здоровье не пошатнулось.

– Да, я пыталась. Свою анкету на сайте знакомств размещала в интернете с фотографией своей.

– Ну, и, чё, клюют женихи-то?

– Не, обращаются всякие извращенцы…

– Ну, например, кто?

– Много в интернете этих, как их, ну, долбодятлов, короче. Один всё донимал – трахну ли я его страпоном в жопу?

– Ну, и трахнула бы. Он же заплатил бы.

– Да, ты, чё, Евдоким, я к пидорасам отношусь с брезгливостью.

– Я тоже.

– Евдоким, слышь, я минет, умею делать хорошо, – и Лида скромно опустила свои глазки вниз.

Воцарилась пауза, которую, спустя пару минут, смешливо прервал, Евдоким: «Ну, молодец, Марья – искусница, рукодельница, значит. Только мне сейчас, вот, десять минут назад его уже сделали. Он нагло соврал, чтобы больше не возвращаться к этой теме.

Возле маленького деревянного дома в рабочем предместье машина остановилась. Место указала сама Лида. Там она квартировала. Там у неё были какие-то проблемы.

– Евдоким, ты только не уезжай, подожди меня, пожалуйста. Я быстро. Понимаешь, в этом доме нам с сестрой комнату сдает парень, он моя первая Тайшетская любовь. Мы с ним в детстве дружили. А сейчас он с женой живет здесь. Если будет видеть, что меня ждет машина, приставать не станет. Жена у него сейчас на работе. Я с ним, конечно, никаких шашней не имею. Но всё же подожди.

– Да, секс нагрузка у тебя нехилая и жизненные ориентиры все через пиз…, – грустно подумал Евдоким.

Через пять минут Лида вышла с маленькой сумкой, со своими нехитрыми пожитками.

– Куда едем дальше?

– Не знаю.

Машина тронулась. Потом Евдоким остановился возле ближайшего гастронома.

– Лида, возьми у меня тысячу рублей, сходи в магазин. Прикупи пузырь водочки и немного закусону разного.

– Ты, чё, ты же за рулём, Евдоким?

– Так, тебя же корёжит, Лида. Ты, чё, забыла?

– Это мне? Ничего себя, – удивляясь, заулыбалась девушка. – Всё бегу. Бегу. Я сейчас, я быстро.

Через небольшой промежуток времени Лида вернулась вся сияющая. В её руках был красивый полиэтиленовый пакет. Внутри которого было, как ей тогда казалось, лекарство от стресса, от мужских обид, от похмелья и от всего, всего злого и тёмного одновременно. Она протянула Евдокиму несколько сотенных купюр и металлических монет.

– На, возьми сдачу.

– Не надо, Лида, забери её себе, пригодится ещё.

– Спасибо, Евдоким, – Лида кокетливо окинула оценивающим взглядом своего случайного спутника.

Воцарилась пауза. Евдоким завел мотор и начал медленно трогаться с места. Лида ожидала от мужика активных действий. Как же, денежки надо отрабатывать. Но действий не последовало. Тогда Лида звонко засмеялась. Её необыкновенные фиолетовые глаза наполнились озорным огнём. Озноб стал проходить сам собой, даже без принятия вовнутрь водки. Она ждала, что же будет дальше?

– Лида, пойми меня правильно. Я не животное. Я не хочу пользоваться тобой, твоей слабостью, твоим, казалось бы, безвыходным положением. Я, конечно, люблю баб, обожаю заниматься с ними сексом. Но не так же, не по-собачьи. Ты, бесспорно, красивая девушка. Пользуйся этим, если хочешь. Но лучше быть независимой ни от кого. Найди себе работу и живи полной жизнью.

Глаза Лиды снова наполнились слезами.

– Евдоким, тогда отвези меня к моему другу, о котором я уже говорила, на улицу Иосифа Уткина.

– Это к тому, который к сеструхе Таньке в сиськи лез?

– Да. Только ты не подумай, у меня с ним ничего нет. Просто надо с кем-то выпить. Ты ведь не хочешь мне составить компанию. Почему-то я тебя не привлекаю, не возбуждаю.

Она ещё не теряла надежду, что мужчина передумает и захочет сблизиться с ней. Ведь она стройная и красивая.

– Куда-дальше-то ехать? Вот улица Уткина. Вот перекрёсток. Вот тупик. Куда-дальше-то? Номер дома, какой?

– Ой, я позабыла, там ещё арка такая есть.

– Ага, дерево и мужик. Как в кине «Джентльмены удачи», – засмеялся Евдоким.

– Звони ему, пусть объяснит, как проехать или пусть тебя встретит.

Лида набрала на своём сотике номер телефона знакомого.

– Игорь, понимаешь я к тебе еду, бутылочку взяла. Какой номер дома у тебя? Подскажи, как проехать, – заворковала игривым голосом Лида.

Потом вдруг, испугавшись, передала трубку Евдокиму.

– Ты кто такой, откуда её знаешь? – слышится злой и взволнованный голос ревнивца.

– Да, воистину, с ним у Лиды ничего нет, и не было, – про себя заулыбался Евдоким.

А вслух произнёс:

– Слушай, поц, я таксист из Усолья – Сибирского. Иркутск знаю плохо. Привозил по заказу людей в аэропорт и сейчас подвожу пассажирку. Мне на твои вопросы насрать, у меня своих проблем хоть отбавляй. Понял. Какой номер дома говори. Вот так бы сразу!

Лида благодарно смотрела на своего случайного знакомого – Евдокима, который опять пришёл ей на помощь. Настал момент расставания.

– Ты, может, мой номер сотового телефона запишешь. Мало ли чего, а, Евдоким? – жалобным голосом искренне и с надеждой произнесла Лида.

Евдоким сделал вид, что забивает в свой престижный Айфон последней модели её номер.

– Вот мужик, блин, странный какой-то. Не воспользовался, не приставал, денег просто так дал, и не трахнул даже, – грустно подумала Лида.

– Как же непросто быть молодой и красивой девушкой. Если нет у тебя стержня в характере. Если нет у тебя родителей, близких, любящих тебя людей. Если нет добрых старших товарищей. Если нет веры в добро, веры в Бога.

сегодняшнего его приключения. Только мне ни кошка, а что-то другое помешало. Что же это такое? – начал размышлять Евдоким.

Больше их пути с Лидой не пересекались.