Текст книги "Алеманида. Грёзы о войне"

Он всегда побеждал Стиракса и Кеннета, зная их слабые стороны. Эфиальт побеждал Протея скорее измором, а не умениями. Именно грек научил фракийца не играться с жертвой, а бить напрямую, пока имелась такая возможность. Агис же рисковал и позволял импровизации, даже не сражаясь в полную силу. Протей негодовал, но гнев только отнимал силы.

Агис кружил вокруг Протея, словно назойливый суккуб, склоняющий к греху безвольную душу. Удары сыпались на фракийца, как осадные камни, и Протей всё чаще старался избегать клинчей. Он отступил к столбу, но не успел увернуться и получил крепкую подсечку. От падения дыхание сбилось. Парнем овладела такая ненависть, что у него появились новые силы. Протей поднялся на ноги, отрезвил себя парой пощечин и бросился на Агиса.

Фракиец не видел перед собой взрослого мужчину и его острый меч: Агис превратился в обнаженную Вирсавию. В приятных воспоминаниях перед Протеем явилась истина. Не желудок и сон ослабили его, а непрекращающийся зов плоти. Ксантипп стоял в стороне и внимательно наблюдал за происходящим.

Протею порядком надоело поведение Агиса. Фракиец ещё не сдался, но понимал, чем закончится поединок. Он уже знал, что мастерство и опыт победят бурлящую кровь и амбиции. Сердце бешено колотилось, грудь вздымалась чуть ли не до подбородка, а солёный пот капал с кончика носа.

Протей схватился за щит Агиса, пытаясь отдышаться в клинче, но соперник чуть пригнулся и еле уловимым движением перебросил через себя обессиленного парня. Сильно ударившись о песок, Протей ощутил острую боль в спине.

Агис держал меч у его горла, а коленом давил в грудь. Фракиец дернулся, пытаясь показать неуемность крови гетулов, но было слишком поздно. Агис поднялся и подал побеждённому руку. Юноша неуверенно встал и потрогал ушибленное место. Агис не дал никаких наставлений и вместе с Ксантиппом покинул арену. Протей рухнул на колени и долго смотрел на изрытый песок. Впервые в жизни он так позорно проиграл.

V

Отъезд гвардейцев в западную префектуру задерживался. Сбор войска в Нарбоннской Галлии планировался на августовские иды, и Кустодиан не поспевал к сроку.

Адриан промешкался в Риме, оттягивая возвращение в Лутраки. Негоциант не ожидал, что Зелёная улица способна втянуть его в настолько глубокую пучину разврата. Он слышал, что человек, попавший в лупанарии Рима, не пожелает вернуться к скромным афинским гетерам, но до последнего не верил этому. Адриан всеми правдами и неправдами отнекивался от грязных сплетен, вращающихся вокруг его персоны, но супруга уже догадывалась о происходящем, ибо слухи из Рима летели быстрее ветра.

Агесилай терял самообладание, проклиная старого развратника. Кустодиан поддерживал соратника, ведь равнодушие Адриана к происходящему выставляло ахейцев не в самом лучшем свете. Наставник оповестил Домициана об обстоятельствах непреодолимой силы и попросил отсрочку. Заменяющая мужа Цецилия не знала, как решить земельный вопрос со школой гладиаторов, посему даже не слушала посланцев из казармы и не читала писем Кустодиана.

Но к концу июля Адриан соизволил объявиться в Лутраки. Кустодиан за пару часов решил с купцом назревшие проблемы и сообщил ученикам, что в конце недели они отплывают в Галлию. В трюм судна уже загрузили вещи и провизию.

Несколько дней подряд в казарме царила необъяснимая тишина. Ровными слоями песок грелся на солнце, ибо в отсутствие наставников у воинов напрочь отпадало желание тренироваться. Бойцы, за исключением отряда гоплитов, в последний раз отправились на прогулку по Лутраки. Воспитанники Кустодиана сидели в казарме почти в полном составе. Не хватало только Протея: впрочем, как и всегда.

Стиракс гнул плечи лука из орешника, мечтая сделать костяной. Прокл учил Аниона латыни; Кемнеби с глиняным бруском затачивал ксифос до совершенной остроты; Кеннет хлопал ладонями по коленям и отбивал шотландские ритмы. Кемаль в одиночестве молился богам пунов, а Эфиальт слонялся по казарме и изучал небосвод.

В обед пришло послание от Кустодиана, которое окончательно испортило настроение ученикам: на рассвете они покидают Лутраки. Воины сидели в тишине в ожидании захода солнца. Рано утром они отправятся сначала в Сиракузы, а затем – в Массилию.

Порой во время сражений на арене бойцы часто сетовали на медлительность обучения. Они рвались на войну, даже не помышляя, что она из себя представляет. Ныне в настоящую битву уже никто не рвался. На арене за ошибку они получали от наставника совет, а в настоящем поединке одна промашка могла обойтись весьма дорого. В лодку к угрюмому Харону никто не торопился.

Из всего отряда лишь Анион, Кеннет и Протей на собственной шкуре ощутили горький вкус войны. Галл с пиктом познали на себе силу римского кулака, а фракиец непродолжительное время служил в легионе. С тех пор многое изменилось, и теперь они защищали интересы золотого орла и Августа Константина.

После приезда Адриана встречи Протея с Вирсавией проходили на рынке. Фракиец избегал всесильного господина, хотя задумывал напакостить ему накануне отплытия. Когда Протей посмотрел на происходящее с холодной головой, то понял свою недальновидность.

Он не понимал, откуда у Вирсавии столько привилегий, ведь на вилле Адриана она считалась главной рабыней исключительно за телесную красоту. По меркам провинции на отшибе девушка получала неплохое жалование. Даже вольноотпущенники не могли похвастаться ежедневным доходом в две драхмы.

Протей и не нашёл бы ответ, не откройся ему Вирсавия. В слезах она поведала, что ей приходилось ложиться под Адриана и ублажать взбесившуюся плоть десятка архонтов. Обезумевший под старость лет старик пускал в ход и девушек, и юношей, не разбирая возраста. Проносившись столь долгое время с планом мести Элагабалу, Протей лишь теперь задумался над новой проблемой.

Адриан прибыл в Лутраки всего на пару недель, дабы забрать нескольких рабов и часть имущества. Его богатств хватало на то, чтобы с шиком прожить остаток дней на римском Семипалате. Приезд Адриана ознаменовался грандиозным скандалом с Цецилией и продажей десятка рабов, в число которых попала Мавра.

Вирсавия догадывалась о кознях Элагабала и убедительно просила Протея не ходить на виллу, независимо от присутствия на ней Адриана. Они встречались на рынке и проводили часы в бесконечных разговорах и мечтаниях о другой жизни.

Протей возвращался в казарму. Сегодня он ходил на рынок по насущным делам и не виделся с Вирсавией. Возле храма Дианы фракиец столкнулся с Вениамином.

Мальчик совсем извёлся, более не наблюдая Протея в комнате сестры. Он видел Кустодиана и знал, что гладиаторы уплывают в Галлию. Мстительная натура Вениамина не прощала обид, и он решился на крайние меры. Мальчик постоянно следил за Протеем на рынке, однако Элагабал отказался убивать недруга на глазах всей агоры.

– Хвала богам, я нашёл тебя! Беда! – глаза Вениамина блеснули влагой, а голос упал. – Госпожа Цецилия продаёт меня, а господин забирает Вирсавию в Рим. Он сделает её проституткой. Помоги, Протей!

Фракиец видел Вениамина всего несколько раз и не успел толком с ним познакомиться. Но горячие слова юнца звучали так ярко и убедительно, что у Протея отключилась способность мыслить здраво.

– Когда?

– Я не знаю. Адриан опасается побега и не выпускает её из комнаты. Мавру продают какому-то старому ослу! Вирсавия упросила найти тебя. Она умоляет о помощи, Протей. Она знает, ты поможешь ей сбежать. Извини, я помчал. Госпожа отправила меня за тимьяном. Хвала богам, что я тебя нашёл!

Протей схватился за голову, думая, как поступить. Он уже смирился с расставанием, но поведение старого распутника разозлило его. За Мавру Протей нисколько не переживал. Ему опротивело её тело, а вселенские глупости, извергаемые ею из уст, казалось, делали глупее его самого. Неделю назад он сказал Мавре, что хочет быть с Вирсавией, и выслушал в ответ прорву ругательств и проклятий.

Фракиец жаждал поделиться переживаниями с Проклом, ибо грек слыл самым рассудительным человеком в буйной своре Кустодиана. Но пока Протей бежал в казарму, желание постепенно угасало. Ему показалось, что разговор будет походить больше на детскую жалобу, нежели на дружескую беседу.

Протей многое повидал в жизни. Его непростой век начался в Риме. Он прожил в Вечном городе несколько лет, прежде чем Парки основательно взялись за него. Протей помнил себя с трех лет, но не особо интересовался собственным детством и тем, как судьба привела его в столицу мира.

Фракиец воспитывался чужим ребенком в патрицианской семье. Во времена расцвета тетрархии львиная доля знати переместилась с Капитолийского холма на Семипалат. Протей знал, что его история пропитана мраком тайн и покрыта толстым слоем лжи.

Троица друзей-ахейцев – Кустодиан, Филипп и Агесилай – интересовались прошлым Протея, Прокла и Эфиальта. Но если Прокл с лёгкостью рассказывал о детстве, то из Протея сведения выуживали кусочками. Филипп всё же умудрился найти к Протею подход. Македонец собрал неполные кусочки фрески, и жизнь фракийца впервые обрела прошлое.

О детстве Протея, возможно, ведали римские квесторы. Только к чему им жизненный цикл простого юнца, который проживал рабские дни в Греции? Одно Протей знал наверняка – он родился в 295-м году от Рождества Назаретского Пророка в семье помощника консула Квинта. За несколько лет фракиец успел побывать в двух семьях, которые в своём достатке могли соревноваться с сенаторами и советниками Августов.

Его матерью была знатная матрона Энхелия Германика. А кровным отцом являлся конюх – фракийский гетул по имени Луций. Пленника нарекли латинским именем, ибо в низовьях Дуная давали прозвища, произнести которые римскому языку было подобно пытке.

Квинт часто отправлялся в Галлию и Иберию и отсутствовал в поместье месяцами. Матрона отлично знала, что супруг не отличался благочестием и заглядывал в любой придорожный лупанарий. Римское право не воспрещало вольное поведение сильного пола, ибо мужчины строили мир, развязывали войны и заключали союзы.

Энхелия любила верховую езду, несмотря на протесты Квинта и косые взгляды благочестивых матрон, считающих сие поведение уделом голытьбы. Купив в Неаполе породистого жеребца, госпожа объезжала его на маленьком ипподроме в пределах поместья.

В тот день она перебрала с неразбавленным вином. Плотская красота и сила Луция привлекли внимание Энхелии. Одурманенная голова не соображала, а Луций даже не пытался противостоять обворожительной женщине. На следующее утро они проснулись в богато убранных покоях Квинта и с ужасом осознали, что ночью случилось нечто запретное для семьи Германиков.

Многие патриции дарили жёнам африканских рабов, которые могли услаждать их лоно, но в семействе Квинта женщина обязалась хранить верность мужу. Едва Энхелия подумала о последствиях, как попыталась убить зародившееся дитя. Лекарства не помогали, живот увеличивался, противостоял законам природы, логики и медицины. Энхелия решила задушить ребенка при рождении, выдав за мертворождённого.

Ребенок не мог упасть с небес, ибо Квинт не жаловал супругу ласками. К счастью, муж задержался в Сагунте и, к несчастью, прибыл в момент, когда повитухи окружили стонущую матрону. Во время родов Энхелия потеряла сознание, а утром её встретил счастливый Квинт с визжащим мальчиком на руках.

Он посчитал ребенка подарком богов, забывая, что разделял ложе с Энхелией лет пять тому назад. Мальчика нарекли Валентом в честь деда Квинта. Впоследствии повитухи уверяли, что младенец явился на белый свет без единого крика, с куском застывшей крови в кулачке.

Разум Квинта возобладал над восторгом. Спустя пару недель после родов служанки поведали господину правду. Они рассказали о настоящем отце мальчика. Квинт не особо разбирался, кто прав и виноват. По щелчку пальца Луций скончался в жутких пытках, а Энхелия от унижения покончила жизнь самоубийством в одном из борделей, в который её сослал Квинт. На руках господина остались малолетняя дочь и грудничок.

После смерти жены Квинт попытался стереть о ней все воспоминания. Девочку подумывали продать в Египет или Сирию, но уступили британскому легату в Эбораке. Прославленному легионеру как раз требовалась рабыня для утех и обслуживания триклиния. Как поступить с малышом, разгневанный вдовец долго не мог решить, ибо обременённая грехами консульская душа всё же имела зачатки совести.

В младенце текла кровь фракийского конюха, а насельники побережий Дуная не отличались покорностью. В итоге Валента решили убить, но служанка тайно продала кричащий кулёк господину Аврелиану. Видный, крайне суеверный римский купец и слышать не желал о младенце в доме, однако любовь к жене, которая так и не подарила ему детей, пересилила.

Аврелиан и Домна усыновили маленького Валента и вырастили точно собственного сына. Мальчик рос сильным, бойким и необычайно смышлёным. Валент ненавидел роскошь и вседозволенность, коими его окружила Домна. Он презирал патрицианских отпрысков, которые ревели по сущим пустякам, и людей, считавших золото непобедимым богом.

Больше всего Валента раздражали личности, превосходящие его умом и силой. Уже тогда мальчик считал себя особенным и отмеченным судьбой. Он постоянно лез в драки, вечно задирался на старших, не переносил критики в свой адрес и молниеносно мыслил в непредсказуемых ситуациях. Валент стремился быть первым во всём.

Наблюдая за необычными решениями пасынка, Аврелиан говаривал, что в четыре года Валент мыслил подобно десятилетнему отроку, а в пять – рвался на приём к медиоланскому Августу, дабы тот укротил сенаторов с их уничтожающими законами. В десять лет Валент бил врагов кулаком и словом, точно взрослый мужчина. Аврелиан видел задатки солдата и собирался пристроить пасынка знаменосцем в легион. У жизни же имелись собственные планы на странного юношу, уже избранного Ею.

Едва Валенту стукнуло двенадцать, как отчим понял, что из приёмыша не сделать гражданина империи. Аврелиан мыслил материальными единицами, как и прочие господа в Риме, и рассудил: ежели парень обожает попадать в передряги и разбивать кулаки в кровь – пусть идёт в легион.

В тот год Аврелиан направлялся торговым караваном из Греции в Дакию, дабы выручить внушительную прибыль с недалёких даков и фракийцев. Он взял с собой Валента, в последний раз тщась обучить пасынка торговому делу.

Во время привала Аврелиану приснился сон, показавшийся ему божественным знамением. О нём не знал даже Валент. После пророческого сновидения Аврелиан с Валентом отправился к знаменитой жрице Таис, способной соперничать с самим Дельфийским оракулом.

Патриций выполнил слова предсказательницы со скрупулезной точностью. Таис направила мальчика в легион, пояснив, что Аврелиан своим упрямством мешает сбыться пророчеству. В каждом событии присутствует высший промысел – любой жрец высокопарно поведает о важности мелочей.

Не прошло и месяца, как буйный отрок покинул новую семью. Валента направили во II Парфянский легион, который по удачному стечению обстоятельств установил каструм в паре миль от храма Таис. Валент с лёгкостью переносил тяготы военной службы, проявлял настойчивость и потрясающую выдержку, но считал жизнь легионера недостойной его великой личности. Он пока сам не знал, чего ждал от жизни.

Его дезертирство не являлось спонтанным решением, ибо он по прибытии в легион попал в скверную историю. Молодой легионер из алеманнов отпустил дерзкое слово в сторону Валента, унизив его мать. Юноша нещадно отлупил неприятеля. Он бил до тех пор, пока у того не треснул череп. Конфликт перерос в перебранку центурии: в драке погибло ещё четыре человека.

Едва Валент покинул каструм, как осознал, что сменил лорику хамату легионера на тряпки дезертира. Он и пять его соратников, причастные к убийствам в легионе, мчались вперёд, не разбирая дороги и не различая ничего подле себя. Валент забрёл в лес, в котором его и нашёл центурион ланциариев.

Филипп никому не рассказал о проделках Валента. Ущерб получился небольшим, однако пять мертвецов и один инвалид, приходившийся сыном мелкому конунгу алеманнов, раззадорили верхушку легиона. Эквиты три дня искали дезертиров, и только после снятия лагеря легат отказался от поисков, ибо плевал на обычаи галлов с их кодексом чести.

Филипп знал, что соратник-спартанец собирает сирот-отщепенцев, и незамедлительно передал Валента в его руки, чтобы спрятать. Кустодиан увидел в юноше потенциал следопыта и талант хорошего бойца. Спартанец понятия не имел, что Валента воспитывали далеко не последние граждане Рима.

Кустодиан смотрел на парня с наружностью дака и не понимал, откуда в нём столько спеси и безрассудной отваги? Тогда ещё никто не знал, даже сам Валент, что виной всему была бурная фракийская кровь.

Спустя два года после прибытия Валента в Лутраки Филипп любопытства ради подрядил несколько квесторов для сбора крупиц информации о прошлом юноши. Пока Македонец рыскал по римским архивам, фракиец выжимал пот в фамилии139139
  В Древнем Риме – группа рабов, принадлежащих одному человеку.


[Закрыть], состоящей из сирот и детей, коих общество признало ущербными.

Валент походил на волка, отбившегося от стаи. Он ни с кем не общался, ни перед кем не преклонялся и не отчитывался. Отношения между Валентом и наставниками накалялись с каждым днем. Фракиец не признавал ни друзей, ни богов, лишь иногда поминая имя Хорса.

Позже юноша подружился с Проклом и Стираксом, а напряжённые отношения с Анионом и Кеннетом переросли в показной союз перед Агесилаем.

Единственным человеком, с которым он по-прежнему не установил контакт, был Кемнеби. Валент сам не знал, почему египтянин не вызывал у него ничего, кроме насмешки. Когда Кемнеби попал в свору Кустодиана, он был крайне неуклюжим и нерасторопным, и в его лице Валент нашёл мальчика для битья.

Если Стираксу Валент поддавался, зная, что Гунн посредственный мечник, то Кемнеби он лупил со всей силы. Фракиец умышленно делал гадости египтянину, иногда не понимая мотива собственных действий. Ему просто нравилось проказничать, а кандидатура Кемнеби лучше остальных подходила для его пакостей.

Преисполненный уверенности в собственной исключительности Протей считал, что для достижения величия достаточно мыслей, что кружились у него в голове; простыми человеческими поступками он пренебрегал. Глубоко в душе он страдал приступами мегаломании140140
  То же, что мания величия; иррациональная озабоченность оценкой собственной личности; преувеличенное представление о собственной известности.


[Закрыть] и в своей гордыне добрался лишь до сверстников с их мечтами о славе, но никак не до полководцев с большой буквы.

Остановившись у казармы, Протей взглянул на слабый проблеск луны. В один миг он принял решение украсть Вирсавию из дома Адриана. Однако любовный порыв рассеяла появившаяся рядом Мавра, которая принесла сметы от Цецилии. Фракиец взял ненасытную рабыню прямо возле казармы. Впервые от Мавры почувствовалась некая недоступность, которая манила Протея. Фракиец ощутил её значимость.

«Стоит подумать, кого взять с собой в Галлию», – подумал Протей.

Глава III Предания Аквитании

I

Ноябрь 312 – октябрь 313

Прохладный ноябрь принёс в Галлию мокрый снег и первые ночные заморозки. Земля покрылась инеем, от которого редкая трава блестела в свете луны. Разбитые осенними дождями тропы затвердели и между крепостями, коих не коснулась сеть римских дорог, вновь наладились пути сообщений.

В Галлии наступило временное затишье. Августы бились между собой, как бойцовские псы, а Галлия в некотором роде являлась отдельным государством. Она по-прежнему входила в состав Римской империи и даже имела префекта141141
  Префект города (лат. Praefectus urbi) – римское должностное лицо, которое назначалось для управления Римом. В данном романе наместник, префект и проконсул обозначают одну и ту же должность.


[Закрыть]. В последнее время в Галлии немного изменился уклад жизни и межплеменные отношения. Война ушла на восток, а главная угроза римского запада – Аттал – пока не проявлял инициативы, дабы пнуть римлян под зад.

Легионеры утратили бдительность и в отсутствие центурионов спали в караулах. Ночных нападений на лагерь не совершалось больше месяца, и тишина пугала матёрых воинов, которые видели в этом дурное предзнаменование.

Менее опытные легионеры наплевательски относились к вражеским лазутчикам и перебежчикам, которые приходили из арелатских гарнизонов и не обращали внимания на растущую угрозу. Солдаты заселяли ветхие крепости, которые некогда покрывали центральную часть Нарбоннской Галлии, думая, что галлы не видят их передвижений. Римский лимес142142
  Лимес – обустроенная пограничная линия, с помощью которой римские императоры, начиная с Тиберия, начали отгораживаться от варварского мира; система крепостей, укрепленных бургов, земляных укреплений, а то и крепостных валов.


[Закрыть] медленно заселялся галлами, вытягиваясь в линию разрозненных аванпостов.

Почти все бурги143143
  Бург – исторический термин, изначально означавший крепость.


[Закрыть] принадлежали галлам, и только два самых крупных гарнизона по-прежнему находились под защитой южных провинций Рима, в частности, Массилии. Полгода назад римлян выбили из одной такой крепости, которую они так и не вернули.

На южном направлении не доставало смекалистых легатов, которые могли бы отбить крепости у галлов и алеманнов, кои после смерти Констанция Хлора вздумали противиться префекту и прибрали к рукам почти все гарнизоны на севере Нарбонна. По мнению падких на золото трусливых наместников мелкие гарнизоны не представляли стратегической важности. Бездеятельность патрициев мелким сошкам была только на руку. Легионеры уничтожали запасы скифского144144
  «Пить по-скифски» – напиваться до полноты опьянения. Греки, в отличие от варваров разбавляли вино водой, поэтому медленнее пьянели (прим. автора).


[Закрыть] вина, грели животы и не утруждали себя размышлениями о грядущем.

На Арелат и его окрестности опустились сумерки. В этот особенно холодный вечер с окраины лагеря доносилась болтовня. Солдаты разожгли костёр возле стены, подальше от упреков центуриона. Они грелись у костра, пили вино вперемешку с пивом и заедали его вяленой свининой, которая в достатке имелась на продовольственных складах после войны с Матайесом.

Костер подогревал пыл шумной компании легионеров. Сегодня был не их караул, поэтому они спокойно занимались делами насущными. Пять легионеров первой линии и два центуриона обсуждали вести с Востока. Они оскорбляли Августов и спорили на злободневные темы. Солдаты частенько присовокупляли к сплетням имя Аттала, ведь о будущей войне с алеманнами говорили уже два года.

Молодой центурион Ксандр и застенчивый иммун145145
  Иммуны – в армии Древнего Рима солдаты, обладавшие специальными навыками или умениями, которые освобождались от некоторых утомительных или опасных работ, которые требовались от других легионеров, например, патрулирование или рытье рвов. Как правило, они также получали более высокое жалованье по сравнению с простыми солдатами.


[Закрыть] Свевус молча оставались в стороне. Ксандр накрыл ноги попоной и вгляделся в темноту. С самого утра его не отпускало чувство тревоги. Ему казалось, что сегодняшней ночью что-то случится.

В последнее время римляне в Галлии боялись только пустого бочонка. Они уже забыли про следопытов, что появлялись из тьмы. Неведомые воины забирали за одну ночь до нескольких десятков жизней.

Миновал целый год, а легионеры так и сумели изловить хотя бы одного. За невероятную ловкость и проворство римляне прозвали ночных гостей нетопырями, хотя даже летающие комки шерсти не могли похвастаться такой скрытностью. В последнее время галльские лазутчики залегли на дно так же, как это сделал конунг алеманнов.

Несомненно, нетопыри служили в войске Аттала, но большинство легионеров утверждало, что следопыты относились скорее к иберийским разведчикам, нежели к галльским бездельникам. Галлия состояла из сотен разрозненных племен, но из какого происходили наёмники-нетопыри, никто не знал.

Римляне живыми от них практически не уходили. Только сумерки скрывали трясущиеся тела легионеров, которые потом рассказывали соратникам о ночном набеге. Легионеры рассказывали, что нетопыри нападали квартетом, а получив доступ к привратным лебедкам, впускали целый отряд.

Напившись вина и наговорившись, трое легионеров уснуло, а двое ушли справлять нужду. Ксандр остался с молчаливым Свевусом. Иммун не пил вино и практически не участвовал в беседе, иногда кивая или поддакивая. Ксандр задумчиво смотрел на огонь.

– Я не видел центуриона с лицом софиста, – сказал Свесус. – Что можно обнаружить в огне?

Ксандр посмотрел на него, а потом привычно огляделся по сторонам.

– Мне не по нраву, что мы тратим время впустую, хотя могли быть в Риме. У Августа слишком мало сил для войны с Максенцием.

– Мы все когда-нибудь умрем, а я не хочу приближать этот момент, – Свевус пожал плечами. – Август захватит Рим, а после поведет армию в Галлию. Уверен, на днях примчится курьер и сообщит о победе и приходе подкрепления.

– Никто не поведет армию на запад. У Августов в головах сидит Восток. А кому он принадлежит? Правильно – Лицинию. Никому нет дела до Галлии и дальних провинций. Кому хочется мерзнуть в этой грязи? Другое дело – Сирия! Когда Аттал соберет племена в железную кучу, чтобы сровнять Нарбонн с землей, тогда Августы и очухаются. Правда, будет уже поздно.

– Трудно быть царём. Мы снизу видим лишь человека на горе, а он сверху видит всех.

Сзади послышался хруст подмерзшей травы. Легионеры на миг подумали, что к ним заявились нетопыри. Ксандр вскочил, как ужаленный, и приготовился к атаке. Увидев пьяных легионеров, которые изображали ночных убийц, он с облегчением выдохнул. Пьянчуги с хохотом уселись на места и продолжили распитие вина. Центурион выругался и гневно взглянул на товарищей.

– Смейтесь. Смейтесь, пока есть такая возможность. Скоро Аттал нарушит тишину в Галлии и тогда нам будет не до смеха. Конунг почти собрал всю силу в кулак, – Ксандр принялся загибать пальцы. – Алеманны, галлы, квады, иберы – остались только гельветы.

– Что за чушь ты несёшь? – небритый германский легионер по имени Невий подкинул в костёр толстых веток. – Этому варвару ни за что не объединить местные племена. А испанцы вообще сами по себе обретаются.

– Он уже подмял под себя сотню племен. К тому же на дальних рубежах запада проживают племена проклятых, – парировал Ксандр.

Невий отмахнулся. В мёртвой тишине треск костра звучал ещё громче.

– Вы ни разу не слышали о них? Впрочем, я не удивлен. Дальше кувшина с вином вы не видите.

– Я слышал о них, – сказал Невий. – Орды секванов, эбуронов, арвернов, белгов, гельветов и еще сотня народов, рассеянных от Иберии до Парфии. Если собрать их вместе получится что-то около пары миллионов. Страх? Возможно, да. Только существует загвоздка: войско нужно не только собрать, но одеть и напоить, – он назидательно поднял палец и пригубил вина, – а про жалованье я даже не говорю.

Ксандр отмахнулся в ответ.

– Да не в количестве дело. Для начала надо эту орду собрать, а амуниция – вопрос не первой очередности. Презренные ждут царя, предводителя, императора, владыку – называй, как хочешь. Они ждут вождя своих кровей. Племена проклятых…

– Да-да-да, – перебил его Невий. – Все мы сотню раз слышали эту сказку о племени, что живет где-то там, в лесах Аквитании. Племя, чьи жители вдвое выше простого смертного. Якобы они похожи на богов, а в их жилах течёт чёрная кровь. Своего освободителя они кличут Филином. Мол, за ним пойдут тысячи тысяч племён, и установится новый порядок. Знаешь, центурион, в нашем мире что ни пророчество – обязательно про царя или царицу. Всю жизнь в дерьме, а потом вдруг в парче. Ты про эти сказки талдычишь? Хватит с меня.

– Раз уж мы заговорили про мифы… Их поведёт не мужчина, а женщина.

– А я слышал, это будет царь. Один друид, который живет возле Лютеции, сказал, что это будет мужчина. Чудаковатый старик, но как скажет словечко – кровь стынет в жилах! Он однажды молвил нашему латиклавию пророчество, от которого у того окончательно помутился рассудок. Якобы пока вы заняты девицами и мистикой, придёт муж с севера и так дёрнет вас за шары между ног, что прочие конфликты покажутся мелочью. Вообще это не важно, потому что твои слова – пустые бредни. Мифы для того и существуют, чтобы вызывать интерес. Нетопыри наводят куда больший ужас, чем племя на краю мира, проклятое за свои нравы и обычаи. Потому что эти парни реальны, – Невий ткнул пальцем в темноту. – Они приходят, забирают несколько десятков жизней и уходят. Да, их не два и не пять, там целая гвардия орудует, но тактика работает безупречно! А этими про́клятыми только детишек пугать. Когда-нибудь меня прирежут, тело сожрут черви, а кости превратятся в прах. Я подохну, как последняя мразь, но слова мои запомнят навсегда! Легенды придуманы господами, чтобы тешить чернь надеждой.

Невий подытожил и хлопнул кружкой по земле, расплескав напиток.

– Да ты прям философ, как мой отец, – посмеялся другой легионер.

– Ты про Луция Аннея146146
  Лу́ций Анне́й Се́не́ка – римский философ-стоик, поэт и государственный деятель.


[Закрыть]?

Оба легионера загоготали и ударили кружками.

– Народы Аквитании ждут Королеву Проклятых, – Ксандр вложил меч в ножны и поднялся. – Если они пойдут в бой под знаменами Аттала, в Галлии лето начнётся раньше срока.

– Не лето начнется, а в Лету канем, господин! Проклятые не пойдут за Атталом, потому что слишком высокого о себе мнения. А если и пойдут: какой толк Владыке севера от горстки лесных бедуинов?

– Что значит какой толк? За иллергетами147147
  Иллергеты – одно из многочисленных племен, проживавших на территории Иберии (современная Испания). Все сведения об иллергетах в данном романе являются художественным вымыслом (прим. автора).


[Закрыть] Кирисхани пойдут все прочие племена, кои упоминал твой бескостный язык, пьяница ты треклятый! Миллион человек! Ты представил себе эту цифру?

– Вот если речь о жаловании в миллион сестерциев – другой разговор. Пока этому миллиону куют мечи и плетут кольчуги, мой сын женится на дочке императора, – Невий засмеялся.

– При том, что у тебя и сына-то никогда не было, а у Августа вообще детей нет, – с хохотом добавил его товарищ.

Легионеры снова огласили каструм громким смехом. Ксандр закутался в плащ и махнул рукой:

– Пойду проверю караульные посты. От вас же ничего не дождешься. Отдам вас легату, опойки проклятые! Совсем приказам не подчиняетесь!

– Не прыгай выше головы, – возразил Невий, подумав, насколько же мягкотел военачальник. – Прежде отдай нашему сотнику, и не лезь в дела чужих центурий. Своему легату пожалуйся, что тебя раньше срок поставил над легионерами. А проверять сегодня караулы – бесполезная инициатива, которая ни к чему не приведёт.

– Это называется дисциплина.

– Это называется дежурство, которое сегодня числится не за нами. Присядь, центурион.

– Пожалуй, всё же стоит сказать вашему сотнику. Пусть заберет у вас поску.

– Сегодня же праздник! Богоматерь чтят!

– Проклятые христиане! Вам бы только повод, чтоб выпить, – прорычал Ксандр.

Он набросил на сагион ещё один меховой плащ и в одиночестве поплёлся в ночь. Глаза привыкали к темноте, и Ксандр заметил, что костёр у стены каструма почти погас. Это означало одно – солдаты уснули на посту. По мере приближения он заметил, что два легионера неподвижно стояли у стены.

– Так и к земле примерзнуть недолго. Какого Аида они стоят? В такой холод надо ходить, а не стены подпирать брюхом!

Едва он приблизился к угасающему костру, как его обуял дикий ужас. Солдат прибили к стене обломками копий, с сигнального колокола содрали язычок. Ксандр несколько раз свистнул и прогорланил тревогу. Заслышав его крик, лагерь вдалеке огласился колокольным боем и воем рожка. Ксандр взмолился, чтобы подмога подоспела вовремя.

Он обнажил меч и сорвался к соратникам, которых недавно покинул. Огонь догорал, на сухих дровах блестели темные пятна крови. Ксандр медленно обошёл костер по кругу и увидел шесть тел. Кому-то перерезали горло, некоторых закололи ударом в шею. Свевусу досталось больше прочих: он навзничь валялся на земле, а его голова держалась на маленьком кусочке кожи.