Текст книги "Алеманида. Грёзы о войне"

– Глупость какая, – ругнулся фракиец. – Тут ведь рукой подать. Хорошо. Главное дойти, а там уже дело за малым.

– Поразительный человек, – хмыкнул Прокл. – Рассуждаешь так, словно уже несёшь голову в подсумке.

– Всё получится, – уверенно произнёс фракиец.

– Нам бы живыми сначала дойти, – сказал Анион и отправился на опушку.

Небо озарилось пожарами. Деревня горела. Анион здесь родился и вырос. Эта деревня называлась Зевад. Галл пообещал, что больше никогда не будет ходить этими местами, дабы не тревожить воспоминания, которые долгое время были спрятаны под ворохом прожитых лет.

Отец Аниона рассказывал, что мать рожала его долго и тяжело. Родившийся на свет малыш поразил окружающих своими исполинскими размерами, посему его прозвали Урсой, что означало «медведь».

Урса был третьим ребёнком в семье с пятью детьми. Он рос самым крепким и сильным. Отец посмеивался, говоря, что его отпрыска зачал сам Тор. Долгими вечерами Урса взахлёб слушал истории отца о богах и предках. Он наизусть выучил родословную Вотана и все пакости его несносных сыновей.

После смерти Матайеса началось разъединение власти в Нарбоннской Галлии. Спор шел даже за самые незначительные территории. Поселение, в котором жил Урса, славилось изготовлением дублёной кожи, которую продавали даже в Дамаске. Выгодную территорию не смогли поделить два конунга.

Конунг силингов нанял отряд римских и ахейских наёмников – бывших легионеров, которые учинили в Зеваде резню. Родители Урсы погибли, а его братья долго отбивались. В попытке защитить сестру мальчик убил несколько человек, однако беспощадные наёмники всё же изнасиловали и убили её. Самого Урсу они долго избивали в отместку, а после пробили ногу штырем и приладили к нему наковальню на цепь.

Убийцы ушли. Урса и несколько других счастливчиков остались на пепелище. Убитый горем и истекающий кровью галл попытался разбить цепь, но даже его сил не хватило. Никто не помог ему, и тогда он взял в руки наковальню и отправился на поиски ближайшей кузницы. Урса шёл полдня, прежде чем силы покинули его. Почти бездыханного парня нашли кавалеристы легата Арминия и приволокли в легион.

Когда Кустодиан увидел в лазарете парня с развороченной ногой и наковальней, которую не могли унести трое взрослых мужчин, то подивился необычайной силе юнца, который выглядел лет на двенадцать. Спартанец прозвал галла Анионом, что на галльском означало «наковальня», и уговорил Арминия дать мужественному галлу личного лекаря.

Кустодиан уехал, а галл встал на ноги через два месяца. Его приняли в легион, где он служил сначала оруженосцем у трибуна, а после, несмотря на юный возраст, встал в строй в качестве ауксилария. Спустя пять лет, когда Кустодиан взялся за создание отряда, он вспомнил про Аниона и забрал его в Грецию.

Бойня в Зеваде наложила на Аниона тяжёлый отпечаток. Никто никогда не подумал бы, что здоровенный галл с медвежьими руками мог прослезиться от одного взгляда на родную деревню. Анион не делился переживаниями и старался смириться с прошлым, выпуская злость на тренировках. Он часто вспоминал сестрёнку, которой на тот момент было всего шесть, погибших братьев и родителей. Галл поклялся отомстить ублюдкам, но понимал, что не сумеет их найти в этом безграничном мире.

Кустодиан ценил в нём бесстрашие и физическую силу и считал галла лучшим исполнителем. Анион никогда не стремился выделяться среди гоплитов. Однако именно его замечали первым из-за немыслимых габаритов. После взоры переходили на Эфиальта, которого каждый норовил накормить послаще. Кустодиан иногда в шутку называл Аниона вором, который оторвал от тощего грека изрядный кусок мяса.

Анион не обладал острым умом Прокла, амбициями Протея и не стремился к аскетизму, как Эфиальт. Он любил крепкую выпивку, игру в кости и продажных женщин. Человек без двойного дна, простодушный галл не умел лгать и не оправдывался в случае проступков. За это побратимы его ценили и уважали.

Анион быстро проморгался, дабы убрать влагу с глаз. Он с опаской осмотрелся по сторонам и вернулся к кострищу.

V

В начале мая, на удивление всем, снег устлал галльские равнины мраморным пеплумом. Белое покрывало блестело на солнце, точно сенаторская претекста, – не хватало лишь кровавой каймы. Пронизывающий ветер принёс с Бретани метели и снегопады. Караульные облачились в плащи и со стойкостью, присущей латинянам, переносили капризы погоды.

Холода держались несколько дней. Непроходимые после дождей и паводка дороги схватились морозом, открыв пути сообщений к гарнизону Хлора. Эквиты-разведчики сообщили, что в землях Арелата засуетились алеманны и галлы. Твердыня Хлора оживилась в ожидании прихода Аттала.

Первые обозы алеманнов отправились в путь. Конунг вновь показал приближённым, что следует своим прихотям, пренебрегая тактикой, рельефом местности и погодными условиями. Деревни и города истребляли приспешники Калвага: галльская кавалерия ощутила прилив сил и грабила всех подряд. Нетопыри Агареса продолжали ночные похождения.

В отсутствие гоплитов Кустодиан страдал от безделья. Его плохое настроение сказывалось на турме. Филипп издалека наблюдал за соратником и предчувствовал закат некогда великого полководца. Македонец видел, как Кустодиан переживает за учеников. Филипп не понимал отцовских чувств побратима, которые появились невесть откуда.

Кустодиану также не нравилось нынешнее положение дел в гарнизоне. Открытая переписка Филиппа с людьми Аттала, его возросшее пьянство и похоть не на шутку тревожили спартанца.

Эпихарид был занят в Массилии, и Кустодиан решил, что пропретор попросту испугался проявлять инициативу, ибо его репутация непревзойденного тактика могла пошатнуться от неверного действия или поражения в мелкой стычке. Но спартанец избегал упреков, ибо его стойкая натура считала ропот и обиды на судьбу глупостью.

Мучительные раздумья привели Кустодиана к порке разнузданных легионеров и требованию ежедневной отработки строгих аспектов Агогэ. Легионеры стонали, жаловались легату, но Филипп оставался глух к мольбам, ибо погрузился в подсчет сестерциев. Золото окончательно испортило Македонца и посеяло раздор между лучшими друзьями.

От безнадёжной тоски, отсутствия книг и сносных занятий Кустодианом одолела хандра. Он держался на плаву только благодаря приятным воспоминаниям прошлого, коих насчитывалось не так уж и много.

После ухода гоплитов Кустодиан каждый день поднимался на крепостные стены и в ожидании смотрел вдаль. Если Филипп не сомневался в провале Протея, то спартанец не мог позволить себе столь циничное отношение к подопечным. Он волновался за бойцов, хотя и знал, что они стоят на голову выше рядовых легионеров. Но в Нарбонне и Иберии наёмники существовали по иным правилам. Однако едва в памяти всплыл мутный облик непокорного фракийца, как спартанец несколько успокоился.

Кустодиан только сейчас задумался над словами Агесилая о назначении начальника отряда. Честность и неподкупность Прокла вписывались в рамки легиона, но не подходили для отряда лазутчиков. Протей же не был рождён для серьёзных решений в многотысячном столкновении, однако его лихая натура могла нанести врагу неприятный укол, предотвратив открытое сражение. Впервые в жизни Кустодиан надеялся на ненавистного ученика. От Протея зависела репутация префекта каструма как воина, так и наставника. Правда сам фракиец об этом не знал и не догадывался.

Поводом для беспокойства была также Вирсавия. Кустодиан равнодушно относился к ней, ибо знал, в какие мерзости вовлекал её Адриан. Спартанец считал, что ныне душа вольноотпущенницы больна. Он не вникал в странные отношения Вирсавии и Протея, которые утром отправляли друг друга в тартар, а вечером мирились.

Кустодиан не обращал внимания на Вирсавию, пока она выхаживала ногу Киаксары. Но едва девушка почувствовала силы и начала самостоятельно ходить, как отправилась к легату.

В один из дней оруженосец Филиппа рассказал Кустодиану о кутеже, случившемся накануне ид.

– Я удивляюсь, откуда у неё столько сил? Отправить бы Атталу сотню таких потаскух, и можно не выходить на бой. В своём бешенстве она обойдёт даже берсерков.

– В чём дело? – спросил Кустодиан.

– Ах, Вы не слышали? Проститутка, что живет на капище Тараниса. Она вчера обслужила половину центурии. Если бы рассвет наступил чуть позже, то осилила бы всю. О, Афродита, не ты ли спустилась к нам?

Кустодиан промолчал. Он считал, что не вправе вмешиваться в дела, не имеющие к нему отношения, но треклятая Вирсавия разлагала дисциплину в гарнизоне, а Филипп лишь защищал и поддакивал. Девушка напоминала Кустодиану супругу императора, о которой ходили не менее грязные сплетни. Протей в своём самолюбовании также походил на Августа. Оба считали своих женщин непогрешимыми созданиями, кои неспособны обмануть могущественных мужей.

Спартанец решил разобраться с проблемой раз и навсегда. Он зашёл в хижину Вирсавии, поставил табурет у двери и уселся на него. Раньше комната походила на хлев, однако в последнее время приобрела благопристойный вид: полы были тщательно выметены, мебель и предметы быта стояли ровно и на отведённых местах. И причиной тому была не хозяйка, а её новая соседка – Киаксара.

Вирсавия лежала на кровати с тряпкой на лбу. Кустодиан вгляделся и понял, что помимо лба повязка лежала на ещё одной пылающей части тела. Киаксара изучающе осматривала пергаменты, которые нашла в хижине.

– До меня дошли слухи о твоих похождениях в казарме, – обратился Кустодиан к Вирсавии. – Я не могу спорить с легатом, но в следующий раз церемониться не стану. Вышвырну вон из крепости.

– Сам сказал, что не властен над легатом, так зачем же явился? – пробормотала Вирсавия.

– Предупредить о грядущем и порекомендовать оставить прошлое. Посмотри на себя, ты выглядишь как ничтожество.

Кустодиан подошел к Вирсавии и посмотрел на трясущееся тело и воспалённые глаза. Синие губы и тяжёлые мешки под глазами придавали девушке полумёртвый вид, а у Кустодиана не вызвали ничего, кроме отвращения. Он обратил внимание на вздувшийся живот страдалицы и задрал платье.

– Давно мы с тобой не пересекались. Ты совсем не ведаешь, что творишь? Откуда здесь кровь?

– Какая тебе разница? – простонала Вирсавия. – Не видишь, мне плохо.

– Что с ней?

– Приняла лекарство, чтобы избавиться от ребенка, – равнодушно произнесла Киаксара. – Видимо, не то пойло подмешала, раз уж брюхо так раздулось. Это второй раз за три месяца.

– Ты-то что в этом смыслишь? – огрызнулась Вирсавия.

– Сама кичилась передо мной десятком детоубийств в Греции, а сейчас отнекиваешься? Вотан, я не видела человека страшнее тебя. Пришла расплата за твои грехи.

– Не думал, что всё настолько запущено, – сказал Кустодиан. – Ты должна покинуть гарнизон.

– Как? Я ходить не могу!

– Я помогу тебе. Закину в повозку и дело с концом.

– Позвольте мне снять бремя, и я сама уйду. Умоляю!

– Какое бремя? Ты не беременна, не выдумывай и не ищи отговорок. Скажу лишь, что нет деяния мерзостнее, нежели блуд. Ваш Пророк об этом упоминал, но иными словами. Даю тебе неделю, в противном случае заставлю Протея выпороть тебя флагрумом.

– Я не верю в Пророка.

– Я тоже не верю, но предавать свои принципы за миску с похлебкой и покровительство большого чина – отвратительно.

– А ты что в этом понимаешь?

– Когда придёт Протей, я приму меры, чтобы он пошевелил, наконец, своими мозгами. Ты идёшь ему во вред. Я не против твоих похождений, да только имей меру и совесть. Ты меня услышала.

Кустодиан покинул хижину. Вирсавия поднялась с постели, сделала несколько шагов и рухнула на пол. Киаксара помогла ей взобраться на лежанку и принесла воды.

– Сама пей свою воду, она воняет! Позови Филиппа. Срочно!

– Нашла рабыню на побегушках? Сколько мне ещё прикрывать твои грешки?

– Ах ты неблагодарная! Я тебя на ноги поставила, а ты ещё и хвостом крутишь. Я умру на этой постели в крови и слизи, а ты до смерти будешь вспоминать о невыполненной воле усопшей, – Вирсавия сменила тон на жалобный. – Позови Филиппа.

– Где я его найду?

– В принципии, где ж ещё? Беги, позови его.

Киаксара отсутствовала несколько часов. С большим трудом она разыскала Филиппа, который вместе с трибуном Квинтом осматривал кавалеристов. Легат не хотел слушать Киаксару, однако едва речь зашла о Вирсавии, как он оживился и последовал в хижину.

– Закрой дверь и погуляй пару часов, – распорядилась Вирсавия.

Киаксара в ступоре смотрела на Филиппа, пока тот не позвал легионеров. Девушка удалилась с недовольным лицом, а телохранители легата загородили дверь.

– Что случилось, моя дорогая? – с трепетом спросил Филипп.

– Кустодиан приходил с угрозами. Сказал, мне будет худо, если через два дня не уберусь из крепости.

Филипп засмеялся.

– Кто такой Кустодиан? Он простой центурион, которому из жалости вручили чин префекта лагеря. Так и сказал? Что ж, мой доблестный побратим, попробуй прыгнуть выше головы.

– Я и в самом деле вчера обезумела. Прости.

– Что верно, то верно. Я запрещаю тебе покидать хижину, пока не поправишься. И хватить уже ходить по грязным легионерским рукам. Тебе не пристало опускаться до этих плебеев. Реши уже вопрос с фракийским ублюдком. То ты отправляешь его в пекло, то бежишь к нему, словно собачонка. Если не способна отказаться от своей привычки, то я избавлюсь от него силой.

Легат, как и Протей, прощал Вирсавии любую выходку, вплоть до откровенной проституции. Филипп намеренно нагружал бойцов бессмысленными вылазками, чтобы вольготно проводить время с Вирсавией. Он силился не обращать внимания на ночные похождения любовницы, ведь для него она превратилась в музу, неспособную держать себя в руках после кувшина с вином.

– Ты прав, Филипп. В меня словно бес вселился, не могла с собой совладать. Такова суть служительницы Вакха. Не все это понимают. Что ты предпримешь?

– За меня всё решил Эпихарид. Он отправляет меня в Массилию, а сюда поставит другого легата. Эпихарид доверенное лицо Домициана. Можно сказать, что он – пропретор всех легионов Галлии. Эпихарид посчитал, что до гарнизона Хлора вести доходят быстрее, посему решил посадить здесь своего ставленника. Меня же обозвал некомпетентным военачальником и отправляет в глубокий тыл.

– А Веспасиан?

– Он давно почивает в Массилии. Оставил здесь своего молодчика, чтобы доносил обо всем, а сам тихо удалился.

– Тит – молодчик? Да у него недержание. Он спустил семя через минуту.

Филипп глубоко вздохнул и постарался успокоить смятенные мысли. Любое упоминание похождений Вирсавии заставляли его лишний раз волноваться.

– Так это хорошо или плохо? – спросила Вирсавия, чувствуя изменение в настроении легата.

– Переход в Массилию? Плохого в этом точно ничего нет. Целее будем. Аттал собирает войско, чтобы взять гарнизон.

– Ну возьмёт он его, а потом двинет на Массилию. В итоге лишь отсрочим момент гибели. И как быть с Протеем?

– Он уже не вернётся. Их прирежут на первом аванпосту. Кустодиан зря отказался возглавить отряд. Быть может, его сиротки имели хотя бы маленькую надежду на выживание.

– Я не желаю видеть хвастливое лицо Протея, – злобно тявкнула Вирсавия. – Он ходит с таким самодовольным видом, будто мир принадлежит ему. Если их вылазка увенчается успехом, я не перенесу его заносчивости.

– Не переживай. Если вернутся, я найду способ наказать этого подонка. За ним тянется бесчисленное количество нарушений. Стоит поднять их, как вопрос снимется сам собой.

В дверь постучались. Показался шлем привратника.

– Господин, в крепость прибыл легат Эпихарид.

– Что ты сказал?

– Прибыл легат Эпихарид. Он ждёт в претории.

Филипп в недоумении посмотрел на Вирсавию. На миг она даже испугалась его потерянного взгляда. Македонец ждал пропретора не раньше следующего месяца.

– Загляну к тебе вечером, как только поговорю с Эпихаридом и разберусь с Кустодианом. Он слишком высокого о себе мнения, ежели думает, что может перечить легату.

Язвительные слова Филиппа не имели силы. Он боялся Кустодиана и не решался открыто противостоять ему. Однако Македонец настолько уверился в своих возможностях, что в любом неповиновении легионеров видел наглость и лицемерие, кои стоило рубить на корню.

На площадке возле принципия столпились кавалеристы в сияющих кирасах. Они держали сотни знамен с манусами и легионским орлом.

– Разрядились, как петухи, – прошипел Македонец. – Животворящее лоно Геры, как же некстати ты здесь оказался, Эпихарид.

Пропретор сидел за столиком Филиппа и читал записи Веспасиана. Эпихарид указал на стул напротив. Высокий военачальник с крючковатым носом и немигающими глазами походил на канюка. Он несколько раздался вширь, но его мышцы не утратили силы и упругости. Эпихарид служил в одном легионе с Домицианом и долго шёл к званию легата. Его беспринципные соратники добились власти обходными путями, однако впоследствии сгинули по собственной глупости.

Предусмотрительный Эпихарид получил клеймо бескомпромиссного военачальника, с коим невозможно договориться о мире. Пропретора не пугала численность врага. Никто в легионе не мог похвастаться таким послужным списком, жизненным опытом и наградами.

Эпихарид два раза сопровождал перевозку царской казны Диоклетиана из Массилии в Никомедию, выбирался живым из десятка окружений, целую декаду оборонял гарнизон всего одной центурией и устранял лучших квадских полководцев. Он был простым опционом, когда в одной из римских засад точным броском пилума выбил из седла самого Матайеса.

С возрастом Эпихарид стал осторожнее и старался не лезть на рожон. Он бы мог построить прекрасную карьеру во времена Гая Юлия, ибо его нарочитое следование идеалам республики и иерархии легиона пришлись бы по нраву сенату и первым лицам империи.

– Аве! – произнёс Эпихарид обволакивающим баритоном.

Филипп ответил на приветствие. Эпихарид продолжил:

– Трудно начинать блистательную карьеру со столь непосильной задачи. Домициан просчитался с твоим назначением. Я ведь сказал ему поставить Кустодиана арелатским легатом.

Лицо Филиппа заалело. Эпихарид развернул документ и ткнул в него пальцем.

– Какая численность легиона?

– По стандарту чуть больше пяти тысяч, – промямлил Филипп.

– С сопровождающими, ауксилариями и обозниками легион способен разрастись до шести-семи тысяч солдат. А если добавить хвост из солдатских жен, проституток и торгашей, то впору формировать ещё один легион из луп. Почему в твоём легионе только четыре тысячи легионеров? Про их боеспособность даже не говорю. Что ты собираешься делать с военной единицей такого количества?

– Это сметы Веспасиана, – оправдывался Филипп. – Сейчас всё в порядке.

– Ты так думаешь или утверждаешь? Ставленник Веспасиана всё проверил, посему писанина в ведомостях правдива. Знаешь, в какой части каструма всё в порядке?

– Очевидно, у ланциариев Кустодиана?

– Угадал. Домициан рассказал мне историю про схватку Теренция с Кустодианом. Лакедемонец подарил тебе звание, а ты кичишься разбитой повозкой? Сей муж меня поражает. Мудрец никогда не окажется у власти, ибо она ему не нужна. А проходимцы вроде тебя всегда ищут местечко потеплее, а вино послаще. Что же случится через год, когда с тебя свалятся штаны от количества аурелиев? Ещё ни один казнокрад в Галлии не продержался весь срок полномочий. Ни один! Вы тут все как на ладони. Увы, при таком раскладе ты не доживёшь и до следующего месяца. Я не чествую доносчиков и предателей, Филипп. Твой легион пропитан ими, и вся эта кавалькада лживых ублюдков работает против тебя. Полагаю, ты ожидал Филоника? Да, он появится и, скорее всего, возглавит оборону цитадели. Я не хотел мчаться в гарнизон, который и сутки не продержится под натиском алеманнов. Знаешь, зачем я здесь на самом деле?

Филипп сжал вспотевшие ладони в кулаки. Растерянный от напористости Эпихарида, он не мог вымолвить ни слова. Македонец считал, что его новый статус ведёт к увеличению золота в сундуке, а не ответственности. Эпихарид постучал по столу свитком с царской печатью.

– Это приказ о разжаловании Филиппа из Аргоса до центуриона девятой когорты. Будешь сызнова подниматься к высотам. Обычно с легатами так не делают – их просто снимают с поста, но я подумал, что в такое нелёгкое время нам нужны центурионы. Ты отправишься в Массилию, в тыловой легион. Будешь руководить укреплением оборонной линии.

– С какой стати? – Филипп вскочил на ноги и подошёл к легату. – Я не потерплю такого обращения в моём гарнизоне. Мы одинакового звания – лишь должность разнится.

– Да, эдикт Августа ещё не добрался до Массилии, посему пока я такой же легат, как и ты, хотя и не с одним легионом на шее. Присядь, центурион, и расслабься. Константин не знает угрозы, таящейся в префектуре Галлии. Они лобызаются с Лицинием, и ему нет до нас никакого дела. Дабы снять с себя часть ответственности, он поставил меня пропретором в Галлии.

Филипп знал, что ему не тягаться с Эпихаридом. Македонец имел за спиной захудалый легион с обрюзгшими пьяницами, а его старший соратник – шесть легионов прожжённых бойцов и большое влияние во всей империи. Многие пророчили ему соправительство с Константином.

– Кто займёт моё место? – с тревогой спросил Филипп.

– Кустодиан. Мне известно насчёт его лазутчиков из Лутраки, коих ты спровадил в гарнизон Германика. Когда они вернутся, займут место в центурии ланциариев, а Кустодиан возглавит легион.

– Это что ссылка? В Галлии ко всем легатам относятся предвзято? Что же это получается: можно по мановению руки снять легата и поставить нового?

– Легат Тит, быть может, и молод, но далеко не глуп, – Эпихарид извлёк из-под кирасы сложенный пергамент. – Прочти. Там твои прегрешения только за период службы в гарнизоне. Ты не готов к такой ответственности, Македонец, не готов. За растрату имущества, разложение дисциплины среди легионеров и нарушение прямого приказа тебя следует забить палками или того хуже – распять на столбе. В гарнизоне крупный провал: осведомителя алеманнов по-прежнему не вычислили, хотя я не сомневаюсь в причастности Веспасиана. Да и ты внушаешь опасения. Трудно воевать, когда под ногами извиваются змеи.

– Когда я должен быть в Массилии? – бесстрастно спросил Филипп.

– Почисти сбрую, приведи себя в порядок и отправляйся, – Эпихарид встал из-за стола и положил пергаменты. – Здесь приказ о твоём переводе, назначении пропретора и понижении в звании. Если хотел с кем-то попрощаться, сейчас самое время.

Филипп подождал, пока Эпихарид покинет дом легата. Македонец схватил бумаги и с яростью их разорвал. Он бил по столу, колотил по стенам, переворачивал мебель и рычал, точно оголодавший пес. Едва вспышка ярости утихла, как Филипп вспомнил о Вирсавии. Он умылся, выпил пинту поски и отправился в хижину на капище Тараниса.

Киаксара как всегда сидела в книгах, Вирсавия с испуганным лицом смотрела на входную дверь. Македонец с выпученными глазами направился к Киаксаре.

– Убирайся к Аиду! – прокричал Филипп. – Выйди!

– Раненый лев трясёт гривой? – раздался голос Кустодиан.

Филипп повернулся и к своему вящему ужасу увидел соратника возле входа в триклиний.

– Мне всё известно, Филипп. Пока я не могу подтвердить твоей связи с алеманнами, посему не стану бросать открытый вызов. Но ты знатно облажался, едва получил чин легата. Золото изнежило тебя, мой друг, и оголило истинную сущность. Ты метался в разные стороны и не мог определиться, кто есть кто. Тебя бросало из показной добродетели в откровенные пороки. Ты считал пропреторов идиотами, хотя сам недалеко ушел. Бери пожитки и отправляйся в Массилию. Надеюсь, наши пути более не пересекутся.

– Вирсавия едет со мной, – твердо произнёс Филипп.

– Я сказал – бери пожитки и проваливай. Вирсавия остаётся в гарнизоне.

– Два часа назад ты сам угрожал, что даёшь мне неделю! – вмешалась Вирсавия.

– Теперь это дело принципа. Не заставляй меня повторять сказанное в третий раз.

– О Арес! Какие же спартанцы всё-таки самоуверенные!

Кустодиан положил руку на акинак, и Филипп спасовал.

– Хочешь проверить?

Македонец сглотнул, перевёл взгляд с обескураженной Вирсавии на невозмутимого Кустодиана. Он знал, что ему ни за что не совладать со спартанцем.

– Мне жаль, что всё случилось именно так, – тихо пробормотал Филипп.

– Не нужно жалеть или расстраиваться из-за назначенного Мойрами. Так должно было случиться, такова воля богов. Ступай, Филипп. Пусть Массилия примет тебя таким, каков ты есть. Да благословит тебя Афина.

Филипп в последний раз взглянул на побратима и вышел из хижины. Больше они никогда не виделись.