Текст книги "Алеманида. Грёзы о войне"

Аттал повернулся к нему и проницательно посмотрел в глаза. Артур сглотнул, а после заторможено кивнул.

– Язык проглотил? Нечего сказать?

– Наши осведомители передали, что в составе легионов сюда прибудет какой-то знаменитый римский военачальник, – выдавил Артур в надежде угодить конунгу.

– Я знаю, малец. Хотел меня удивить? Агарес уже встречался с ним и однажды даже поджал хвост. Сей муж стяжал великую славу в войне с пиктами. Впрочем, всё это не имеет значения. Я задал тебе вопрос, Артур из германцев. Ты понял мои поручения?

– Да, мой вождь!

Он поклонился и задержал голову в этом положении.

– Ступай, но прежде позови виночерпия.

Артур спешно удалился, оставив конунга в одиночестве. Аттал погладил бороду и сел за стол. Ещё никогда его не одолевало разом столько мыслей.

IV

Как бы ни тщился Рим доказать своё могущество обитаемому миру, его падение выглядело таким же закономерным, как движение небесных светил.

Слава Рима возводилась веками. Первый камень величия империи заложил Гай Юлий Октавиан, когда убедил сенат в неотвратимости единоличной власти. Он создал для сенаторов иллюзию республики, но, по сути, оставил вожжи в одних руках. Октавиан реформировал армию и создал предпосылки для дальнейших завоеваний. Даже его сумасшедшие наследники, которые не чтили нравы, умудрились отхватить по большому куску от варварских территорий.

Калигула начал завоевание Германии, на котором Октавиан сломал зубы, а император Домициан окончательно присоединил непокорный регион. Потом появился Траян из династии Антонинов, и империя увеличилась почти вдвое, достигнув даже Персии. Нынешние правители во всех злоключениях судьбы видели необъятные просторы империи, которая была велика даже для тетрархии и расплодившихся варваров, однако истинные причины невзгод были просты до безобразия.

Если слава ковалась в горнах войны, то разрушалась она от праздного безделья римлян, кои больше не видели достойных врагов.

Во времена империи принцепсы успевали везде и всюду: развлекали себя, радовали плебс и проливали реки крови в провинциях. Правители Рима не знали умеренности в поступках. Не алеманны сжигали заставы, не парфяне нападали на караваны, не иберы бунтовали в провинциях и не саксы топтали гарнизоны в Британии – римляне уничтожали себя сами.

С незапамятных времен люди знали, что гнильца на поверхности плода легко убирается лезвием, в то время как гниение сердцевины означает основательное кровопускание и полное искоренение кусков с привкусом тлена. Сейчас же стоики вспоминают об умалении нравов и твердят, что разложение рыбы всегда начинается с головы.

Вечный город смердел, точно мертвец, от которого растекались трупные выделения. Нравы развращались настолько, что люди удивлялись, как Рим до сих пор стоит? Как земля не распахнула объятия и не забрала нечестивцев города в тёмную и непроглядную глубину ада? Мало кто понимал, в чём заключалась суть успеха римлян.

Они усердно поклонялись богине Фортуне и возводили в её честь десятки храмов. При покорении Галлии Гаю Юлию сопутствовала удача. Да и на протяжении всей пестрой истории Рима удача держала жителей за руку. Что же в итоге способствовало успеху: везение римлян или глупость варваров? Вероятно, оба фактора сыграли роль, однако в угол себя латиняне загнали без чужого вмешательства. Они уже не внушали трепет и ужас многочисленным ордам в Галлии. Год за годом граница вдоль Рейна отодвигались к югу, Данувий ломился от натиска фраков. Аборигены денно и нощно задавали себе вопрос: ведь нас в разы больше, отчего мы терпим хомуты?

Римляне достигли совершенства в развитии городов, отточили административное устройство, причесали многоуровневое законодательство и превзошли прочие народы в своих империалистических замашках. Однако попытка построить идеальное общество, возвести изобилующий дарами элизиум и создать свой парадиз на земле привёл римлян к умножению пороков, гибели духа и превращению в скотов, ибо достижение благоденствующего рая в материальном воплощении невозможно. Эта прописная истина, дарованная свыше, но утерянная в праздной тоске.

Времена подобострастия завершились, ибо враги империи скрупулезно изучили ошибки прошлого. Ныне эпоха красных туник достигла своей вершины, после которой её ждет спуск по знакомым тропам крушения цивилизации и разобщения на маленькие королевства.

Киприан Римлянин

«Как падет империя Ромула»

Галлы заселили земли от Лютеции до Массилии. Римляне условно поделили весь регион на три неравномерные части: Цизальпинская, Лугдунумская и Нарбоннская. К IV веку Лугдунцы смешались с алеманнами и лангобардами, а нарбоннцы – с италийцами и римлянами. В своем упрямстве галлы походили на ишаков, а немереной силой – на медведей. Природа наделила их могучим здоровьем и несгибаемой волей. Мужчины, взращенные на мясе, молоке и грубом хлебе, были высоки и крепки, волосы заплетали в косы, бороды не стригли.

Взбалмошные на войне галлы в мирное время превращались в хороших отцов и мужей. В бою они не боялись смерти, ибо с ними наравне рядом бились их жены. Дабы поддерживать боеспособность войска, конунги периодически собирали солдат на смотры в июне, на которых раздавали хорошие донативы156156
  Донатив – денежная раздача в римской армии периода поздней республики и империи, производимая от имени полководца или императора. Солдаты в варварской армии получали донативы по образцу федератов старой римской армии.


[Закрыть].

Галльская знать воспитывала детей в воинственном духе в соответствии с заветами предков. Галлы ненавидели иберийских кельтов и саксов. Славились смышленостью и способностью перенимать у врагов тактические умения и уловки. Долгие годы они жили в небольших хибарах; позже позаимствовали римское городское устройство, коим латиняне и тосканцы так гордились. За несколько сотен лет галлы впитали в себя менталитет окружающих племен, хотя всеми силами избегали культуры римлян, считая, что обучение грамоте превратит воинов в философов, коих покорят за один присест.

Галлы считались самым многочисленным народом Запада, посему для римлян слово «варвар» и «галл» стало равнозначным. По привычке они называли галлами и приходящих с Германии алеманнов, хотя те разговаривали на ином языке.

Так в Лугдунум, а потом и в Нарбонн пришли берсерки. Этих бойцов боялись все – и свои, и чужие. В бою они игнорировали любые приказы и увещевания. Берсерки объедались беленой, выпиливали зубы, оставшиеся красили углём, и шли в бой. К несчастью для римлян, воспитание берсерков стало традиционным для восточных галлов.

Племена на северо-западе Лугдунума славились искусством мореходства. Даже финикийские мореплаватели в лучшие годы не могли с ними соперничать. В поисках лучшей доли лугдунумские племена набрели на земли непригодные для жизни157157
  Речь идёт о норманнах, которые появились намного позже событий, описываемых в романе.


[Закрыть], но удалённые от вмешательства завистливых соседей. Обстоятельства заставили их основать колонии и существовать набегами.

Смена поколений и суровые условия жизни вытрясли из колонистов последние остатки галльской души. Они вернулись на земли предков уже в качестве завоевателей. С топором войны они прошлись по всему побережью, оставив после себя кровь и пепел. Коренные галлы прозвали их норманнами. Они регулярно воевали и в бесконечной конкуренции перенимали военный опыт.

Галлы всегда жили неспокойно: и до прихода консула Гая Юлия, и после превращения Галлии в римскую провинцию. Такова была жизнь варваров. Галлы соревновались с алеманнами за господство, белги не могли договориться с гельветами, асдинги и аллоброги искали повода для стычки – междоусобицам в Галлии не было конца.

Вражде положил конец Матайес – косоглазый берсерк из Дурокорторума. Он первым вложил новый смысл в обидное слово «бер-бер»158158
  Эллинские народы в отличие от народов Запада считали себя более просвещенными и всех людей с грубым гортанным языком называли варварами, т.к. любое слово, сказанное из уст иноземца, звучало как «бер-бер». Первоначально не считалось оскорблением.


[Закрыть] и доказал, что этим можно гордиться. Идея Матайеса объединить племена и отвесить оплеуху римскому орлу казалось слабой и нежизнеспособной, однако первые успехи в завоеваниях сплотили галлов, и в середине III века они умудрились крепко огрызнуться. Варварские племена стали сильной и сплоченной армией. Так началось отделение западных варваров от Рима.

После смерти отца Атталу удалось помирить галлов и алеманнов, скрепить союз с гельветами и защитить южные племена на границе лимеса. Конунгу было удобнее управлять Галлией, нежели родной Германией, ибо там власть отнимали после завершения войны. Сейчас его затея с объединением племен продвигались с переменным успехом.

Конунг уже было сдался, как Вотан направил в его руки бесценный дар – Агареса, который слыл в Парфии большим воином. Наёмника сослали в Галлию из-за немилости парфянского шаха, однако Аттал особо не вдавался в подробности его опалы. Свежий взгляд Агареса вдохнул в конунга новые силы.

Упрямство и прямолинейность Аттала не годились для дипломатии, а изощрённости нового советника конунга, британца Харольда, не хватало. Агарес же захомутал префекта Галлии, нашёл с десяток продажных военачальников, и дела пошли в гору.

Всего один человек перевернул ход событий. Союзники Рима чувствовали, что Галльская префектура слабела и выходила из-под контроля. Целые провинции бунтовали и вступали в стычки с римскими легионами.

К началу IV века галлы значительно преуспели в военном деле, однако против матерых легионов Августа Константина они спасовали. Плеяда полководцев, воспитанная ещё при Констанции Хлоре, установила военную гегемонию в Галлии на долгие годы. При усмирении вандалов большую часть иберийских наёмников уничтожили, а прочих раскидали по Лузитании и Аквитании. На всём Западе остались Агарес и пара десятков его нетопырей.

В то же время в Галлию занесло Кустодиана, который показал превосходство Агогэ над восточным учением Агареса. Перс доселе не встречался со спартанцами и в первой же схватке проиграл бывшему начальнику Священного отряда, который на тот момент числился простым центурионом.

Агарес проигрывал до тех пор, пока волею случая в Арелат не занесло его наставника Миргалима, которого также выдворили из Парфии. Несмотря на сложные взаимоотношения Агареса и Миргалима, наставник помог ему понять спартанский дух, ведь ранее он уже встречался с лакедемонцами и понимал их нестандартный ход мыслей. Старый перс сказал, что против спартанского центуриона нужно воевать так, словно ты стоишь против греческой фаланги, а не легиона.

Волею случая Кустодиан и Агарес встречались ещё трижды, где Перс вышел победителем, хотя спартанец всегда находился в худших условиях. Кустодиан отправился залечивать раны в Коринф с идеей гладиаторской школы, которую некогда ему подкинул Антигон.

Перс знал, что спартанец не терпит беззакония и несправедливости, посему подливал масла в огонь с помощью засад и ночных вылазок наёмников. Один на один Агарес не мог победить Кустодиана, но в моменты стычек за спиной Перса оказывалась толпа служек. Перс дразнил спартанца открытым боем, а Кустодиан надеялся на честь соперника и верил его мужскому слову.

В битве у Бреттильского леса Агарес потерпел поражение – его нетопыри и берсерки полегли все до одного. Вальяжное шествие Аттала на юг замедлилось. Перса сместили с должности Первого следопыта, и он решил взяться за наставничество. Он принялся воспитывать сирот, коих нашёл в Арелате, Авенио и Аквитании. Несколько лет Агарес тренировал юношей и пытался повторить опыт, полученный им в Аваним Афарот. Настойчивость Агареса не имела границ, и в конце концов он добился цели.

Конунг терпеливо ждал, когда тетрархи отвлекутся на неурядицы, а едва Константин убрался из Массилии, как вновь напомнил о себе. Аттал не обращал внимания на предостережения сената и усиливал напор на римские территории вдоль Родана, подчиняя селения и отодвигая лимес. Наместникам Галлии и сенату конунг отправлял насмешливые письма с извинениями.

На сторону Аттал перешёл бывший римский центурион Мардоний. В одном из сражений бывший легионер бежал с поля боя, перейдя в стан галлов. Он подчистую снёс три десятка сёл и ещё полсотни настроил против римлян.

Калваг формировал отряды рекрутов, Агарес с учениками жёг заставы и аванпосты, иберийские наёмники изматывали легионы мелкими стычками на границе Аквитании. Захваченные города пылали, а конунги сотен племён безуспешно молили о помощи римского префекта. Веспасиан, который год назад отметил наместничество трёхдневной пирушкой, кусал полы туники.

Не дождавшись помощи от малодушного Веспасиана, вчерашние союзники Рима переходили на сторону алеманнов. Часть племён, угнетённые нападками Аттала, после отказа римлян бросились к иберам. Испания не желала ставить Риму ультиматум и воздержалась от каких-либо решений и притязаний, заняв нейтральную сторону.

Харольд проявил всё своё хитроумие и дипломатический гений в объединении племен, отвергнутых Веспасианом. Харольд убедил нарбоннских галлов и полтора десятка других крупных племен в обоснованности претензий Аттала. Галлия вспомнила, что уже триста лет кланялась в ноги римским владыкам, и восприняла слова Харольда точно клич к освободительной войне. Пассивность Веспасиана привела к тому, что у Рима в Галлии остались легионы с брешами от утерянной кавалерии да аллоброги, кои не умели воевать.

Дни шли. Римская Галлия слабела, в то время как восточная граница усиливалась легионами для войны с Лицинием. Все ждали знамения, которое позволило бы начать новую эпоху.

V

К концу зимы алеманны укрепили северный гарнизон Германика. Ныне, в случае акта возмездия со стороны римлян, цитадель могла выдержать длительную осаду. После прибытия основных сил Аттала солдаты разместились возле крепости. Так близ гарнизона выросла военная деревня, состоящая из тенктеров, гельветов и усипетов.

Первый месяц Веспасиан строил планы по возвращению твердыни, дабы показать Августу хоть какую-то способность к действиям. Однако быстро отказался от нападения: лагерь ежедневно пополнялся алеманнами и галлами. От вида нарастающей мощи Аттала у префекта обострилась подагра. Если в октябре ещё можно было попробовать захватить лагерь турмой159159
  Ту́рма (лат. turma) – конный отряд из 30—32 человек, 1/10 (алы) в армии Древнего Рима.


[Закрыть] с десятком осадных орудий, то к марту уже требовалась пара легионов и три-четыре турмы кавалерии, поскольку враг построил редуты и отлично укрепился.

Латиняне располагали в Нарбоннской Галлии всего двумя резервными легионами, которые находились недалеко от Аквитании и уже потрепались от мелких стычек с асдингами и вандалами подле Иберии. Аттал старательно выжидал момент смены власти в главном гарнизоне Арелата. Он рассчитывал, что амбиции нового молодого легата невольно втянут Рим в очередную Галльскую войну. В настоящее время должность главного военного лица в Галльской префектуре занимал Эпихарид, с которым Аттал не намеревался связываться, ибо тот сочетал ум и хладнокровную предусмотрительность.

Конунг усердно пополнял войско новобранцами, которые настойчиво просились в армию. В крепости, принадлежащие Атталу, текла стальная река без брегов. К северной твердыне сходились люди с Авентикума, Дурокорторума, Лютеции, Аргентората и Аквитании. На зов конунга откликнулись триста саксонских и тысяча балеарских пращников. Знаменитые лучники из Лондониума преклонили колено пред правителем Галлии, пикты сказали, что отдадут за Аттала жизнь, а знаменитые алеманнские берсекеры пустили кровь во имя Вотана. На миг Аттал даже подумал, что превзошёл предка.

Но конунга не оставляли другие заботы. Ирманд, Фаниса и их чадо наравне с Августом Константином стали худшими врагами Аттала. Владыка Арелата судорожно желал одновременно исполнить волю друида Калиматара и удовлетворить собственные прихоти.

На поимку брата он отправил набившего всем оскомину римлянина Мардония и лучшего следопыта Агареса – Эмреса. Предводитель варваров намеренно использовал римского дезертира, наживаясь на его имени. Духом Мардоний напоминал арверна, но в его венах всё же текла римская кровь. Поэтому любое злодеяние дезертира приписывалось Риму, а не конунгу алеманнов.

Используя Мардония, конунг алеманнов хотел осложнить жизнь Риму. Фаниса, жена Ирманда, являлась парфянской принцессой, дочерью некогда могущественного Бахрама. По мнению советников Аттала, после её убийства римским легионером парфяне и римляне должны были залить тлеющие угли мира лампадным маслом. Мнимые узы дружбы Никомедии и Ктесифона и без провокаций держались на честном слове, и Константин вряд ли хотел бы увидеть на восточных границах своей префектуры начищенную сбрую катафрактариев.

На поиски бывшего посла Парфии отправили добрую тысячу кавалеристов и три тысячи гельветских пехотинцев. Как говаривал Харольд, с таким количеством людей можно прочесать территорию от Иберии до Британии за две недели и найти синего зайца с зелёным хвостом. Но Ирманд оставался неуловим, словно чувствовал, что его семье грозила большая беда.

Будто в воду канул и самый младший брат – Эрамун. По слухам он скрылся под покровом ночи не то в лесах Саксонии, не то в Аквитании. После устранения Ирманда конунг подумывал взяться и за младшего брата.

Сегодняшнее утро обещало стать особенным. В Арелат прибывала делегация лугдунумских галлов из Лютеции. Несомненно, Аттал и его советники ожидали прихода четырёх тысяч отборных солдат, однако более прочих делегацию ждал Агарес. В одном из обозов находился его учитель – Миргалим. Старший наставник редко откликался на зов ученика, но сейчас отправился в дальний путь без лишних увещеваний.

Агарес не понимал, что заставило старика самовольно покинуть Лютецию. Однажды они вместе сбежали в Лугдунумскую Галлию, когда попали в опалу шахиншаха Ктесифона, однако их дорожки разошлись. Миргалим пустил корни в Гесориакуме, а позже перебрался в Лютецию, где проживал последние десять лет.

Аттал по просьбе Агареса отправил навстречу старцу Калвага, который по-прежнему не преуспел в поисках Ирманда.

– К крепости движется колонна! – заорал дозорный на стене.

– Миргалим! – воскликнул Агарес.

Уныло протрубил трофейный карникс160160
  Карникс – духовой инструмент кельтов железного века, разновидность бронзовой трубы, вертикально направленной, с раструбом в виде головы животного, например кабаньей.


[Закрыть]. Перс промчался по ступеням, путаясь в полах плаща. В момент бега Агарес походил на огромного ястреба, высматривающего жертву. Перс спустился к массивной решетке и непринужденно встал рядом с привратником.

Первым в крепость влетел всадник с гербом Лугдунумской Галлии. Он надменно осмотрел окружающих и двинул коня к Харольду. Следом за всадником въехали ещё около пяти десятков конных. Остальные по приказу Калвага расположились в деревне. В северной твердыне места хватило на размещение только знатных воинов.

Калваг верхом на коне приблизился к Агаресу и угрюмо взглянул на Перса. Лысина Калвага блестела на солнце. Борода, собранная в косичку, шевелилась на ветру.

– Старика нет. Повар сказал, Миргалим исчез ещё вчера.

– Благословенный Ахурамазда, как же я устал от его выходок. Найди его!

– Я не шавка, чтобы бегать за костью. Он твой наставник. Не мой. Сам его ищи, Перс.

Калваг развернул коня и ускакал в деревню. Они с Агаресом не ладили, посему всегда ограничивались короткими фразами. Харольд прикладывал все усилия, дабы помирить враждующие фракции. Но после очередного поражения признавал собственные ошибки, ибо сам не ладил ни с Калвагом, ни с Агаресом.

– Что ж, сбежал так сбежал. На вид почтенный старец, а ведёт себя, точно отрок. Найдёшь дорогу домой! – рявкнул себе под нос Агарес. – До боли надоели твои выходки, Миргалим.

Перс с недовольным лицом побрел в кузнечную, дабы забрать подновленный меч. Возле кузницы, к своему удивлению, он встретил Бельфора и Марвина.

– А вы что здесь забыли?

– Тренируемся, – провинившимся голосом сказал Марвин. – Говорят, из Лютеции прибыл Миргалим?

Перс промолчал. Из мастерской выскочил попрошайка Ульрих и со всех ног бросился к южным вратам. Этот юнец был единственным из крепости, кто мог дружить с дочерью Агареса Анаит. Она частенько возилась с бедолагой. Пока он был мал, Перс не обращал на него никакого внимания. Агарес зло взглянул вслед мальчугану и зашёл к кузнецу.

– Полагаю, истинный мастер следит за оружием самостоятельно? – прошептал Бельфор.

– Он таскает Карлу скимитар161161
  Скимитар, также симитар и сцимитар – обобщенный европейский термин для различных восточных сабель.


[Закрыть] чуть ли не каждую неделю. К чему затачивать клинок так часто, если тот только болтается на поясе?

– О да. Видел, как обложил эфес камушками?

– Хорош ножичек, ничего не скажешь, – Марвин пошёл в атаку. – Он скоро меч не поднимет от обилия бляшек.

– Вспомни, когда наставник последний раз вмешивался в дела по существу? Только и делает, что бахвалится былыми подвигами. Едва нас посвятили в следопыты, его будто подменили.

– Мне кажется, ещё раньше после смерти Фелана. Сейчас Агарес бьётся исключительно на тренировках, да и то не всегда. Покрасоваться он любит, этого не отнять. Наставник всегда найдёт минутку, чтобы похвастаться собой. Дескать, взгляните на меня, посмотрите на мое великолепие.

Бельфор засмеялся и призвал к передышке.

– Начнётся война, и Аттал вынудит Агареса взять в руки оружие, – сказал Марвин. – Получать тройное жалование мечтает каждый, вот только для такой беззаботной жизни иногда нужно что-то делать.

– Увы, бывалые наёмники обычно так и живут. Стоит монетам перевесить клинок, как горячим местом становятся постель и шлюхи, а не заварушки в ночных вылазках.

Марвин нахмурился.

– Не думаю, что наставник бегает по трактирам. Признаюсь, спонтанный приезд Миргалима навевает опасения. Наставник рассказывал, что в прошлый раз Миргалим явился за месяц до кровопролития в Бреттильском лесу. Чего сейчас ожидать?

– Разумеется, Миргалим заявился не ради Агареса. Старик заскучал – только и всего.

– А знаешь, может, с приездом старикана наша жизнь изменится? Надоело бегать по ночам. Тёмные силуэты римлян разбегаются от каждого шороха, и кроме страха в их глазах ничего не сыскать. Сколько можно вскрывать глотки спящим легионерам?

– Не забывай, в этом наша сила. Записаться в солдаты никогда не поздно. Наёмник получает, куда бόльшее жалование, нежели простой регуляр. Уверен, что справишься с иберийским вандалом в открытом поединке? А что скажешь насчёт алеманнского берсерка?

Марвин скривил губы в усмешке.

– К сожалению, берсерка сейчас днём с лучиной не сыскать, чтобы на нём навыки отработать…

– Или он на тебе свои отработает, – усмехнулся Бельфор.

– Видимо, ты не лучшего мнения о наших умениях. Вот начнётся война, я тебе покажу, как с помощью ложного выпада можно уложить на лопатки любого бойца. Даже самого большого.

– Не будет никакой войны, Марвин.

– Откуда такая уверенность?

– Пара-тройка открытых сражений, осада укрепленного бурга, десяток ночных стычек. Больше похоже на конфликт отца и сына.

– Не буду спрашивать кто отец, а кто сын. Как же ещё назвать все творящиеся беззакония и пустую дипломатию? Пара-тройка сражений, осада и стычки – это и есть война, Бельфор. Когда свевы не заплатили дань Риму, их быстро поставили на место. Одно ничтожное сражение, а унесло тридцать тысяч жизней. За пару повозок с золотом римляне истребили шесть городов. Любое насилие – война против морали и совести. Твои кровь и память белловаков не дают покоя?

– По нам, белловакам, прошлись, точно молотом по наковальне. Да, наверное, ты прав. Не думал, что травник вроде тебя способен так мыслить.

– Это Харольд сказал, не я, – Марвин поднялся и отряхнул штаны. – Пойду выпью воды. Увидимся вечером.

– А что вечером?

– Пир в честь гостей из Лугдунума. Мы приглашены.

– Гости? А гости собираются нам помочь против римлян или только на винный стол приехали? Я не пойду.

– Конечно, не пойдёшь. Весь город разбегается при виде твоей изрисованной морды.

Бельфор вздохнул, а Марвин повёл бровями. Он пантомимой изобразил жителей Арелата, которые шарахались при виде узоров на лице Бельфора. Отсалютовав, Марвин вложил меч в ножны и ушёл.

Бельфор потрогал татуировки на виске и невольно согласился со словами собрата. Агарес постоянно напоминал, что любой недостаток можно преподнести как достоинство. Перс говорил, даже проклятием можно гордиться, однако Бельфор не мог привыкнуть к метке, полученной против воли. Он двинулся в южную часть крепости. Бельфор думал взглянуть на деревню, что Харольд заселил белгами и аквитанскими галлами.

Бельфору нравилось глядеть на необъятный горизонт с крепостной стены, высматривая в дымке южную твердыню. Ему казалось, что он видит форт, но на самом деле он по ошибке принимал перелесок за каменную кладку. Бельфор считал, что два главных гарнизона подле Арелата находились в непосредственной близости друг от друга, однако юноша глубоко заблуждался.

Он мечтал посетить дворцы Рима и Дамаска. Галлы со своим минимализмом не вписывались в мировоззрение Бельфора как достойные подражанию. Он хотел увидеть бюсты императоров древности, так как Арелат выглядел для него слишком простым. Виды Нарбоннской Галлии изрядно поднадоели Бельфору, ведь он видел только места, отвоёванные у римлян и пресловутый дворец Аттала.

Резиденция конунга находилась в хорошо защищённой крепости. По словам Агареса, маленький город внутри Арелата мог вместить до пятидесяти тысяч легионеров с полным обозом. Для сравнения обывателю на ум тут же приходила Массилия, которая могла вобрать в себя двести тысяч солдат. У Бельфора в голове не укладывалось такое число. Он не понимал, как человек научился возводить настолько циклопические сооружения.

Бельфор спустился с крепостной стены и принялся изучать её кладку, дабы выявить тайные ходы и лазы. Сей гарнизон являлся для него чуждым местом. Зная тягу римлян к туннелям и подкопам, Бельфор в каждой цитадели досконально исследовал необычные места.

Проходя мимо конюшни, юноша остановился. Он знал, что в северной части крепости – за псарней – стояла неиспользуемая конюшня, которую галлы оборудовали под отхожее место. Обнаруженная Бельфором конюшня выглядела ещё более ветхой и заброшенной, чем первая. Время изрядно поработало над ней: часть крыши провалилась, стойла разрушились. Нечто необъяснимое притягивало внимание юноши к неприглядной постройке.

Бельфор вошёл внутрь и понял, что конюшню использовали значительно чаще, чем казалось снаружи. Он обнаружил следы, неумело заметённые соломой, и уловил запах духов, который тонкой нитью висел в воздухе. В крепости проживало около пяти сотен женщин. По большей части они являлись массильскими проститутками, обслугой Аттала или женами германцев-регуляров. Некоторые солдаты таскали сюда местных проституток, дабы изредка удовлетворить зов природы. Однако в Галлии так повелось, что даже гетеры высшего сорта не пользовались духами.

Аромат наводил Бельфора на скверные мысли. Только дочь Агареса могла позволить себе духи.

– Ах ты маленькая обманщица.

Бельфор аккуратно приподнял солому и посмотрел, куда ведёт вереница следов. Они привели его в угол опрятного стойла. На полу, в малозаметном месте, предусмотрительные строители сделали проход вниз, накрыв деревянным щитом. Бельфор, недолго думая, отодвинул его и смело прыгнул во тьму.

Он оказался в проходе, выложенном камнем. Бельфор восхитился находкой, ибо подобные лазы являлись его страстью. По всей видимости, он наткнулся на тайный ход, который служил неплохим подспорьем лазутчикам и мог пригодиться осаждённым в случае нападения на крепость.

Бельфор шёл, казалось, целую вечность, пугаясь собственных шагов. Он двигался исключительно на инстинктах и запахах. Юноша уже пожалел, что не взял свечи. Он явственно ощущал под ногами крепкие камни, коими римляне выкладывали тракты и главные дороги. За счёт этого туннель оставался сухим: в нём не чувствовалось затхлости, а по полу и стенам не шагали легионы мокриц и прочих гадов.

Дорога поднималась выше, пока не уперлась в тяжёлую деревянную дверь. Бельфор отворил её и опьянел от солнца и свежего воздуха. Дверь замаскировали в холме свисающей растительностью и поросшим мхом. Бельфор мысленно похвалил римлян за изобретательность и подумал, что галлы, увы, могли только их копировать. Наёмник оказался в лесу, из которого даже не виднелась крепость.

– Неужели так долго шёл? – спросил он полушепотом.

Бельфор по привычке крался и не понимал, куда его занесло. Он не прошёл и десяти шагов, как услышал голоса. Бельфор подобрался ближе и спрятался за деревом.

Возле внушительного тополя переминался Эмрес. Привязанный мерин недовольно фыркал, лук с колчаном, к удивлению Бельфора, висел на седле, хотя Эмрес никогда не выпускал его из рук. Второй человек спрятался за тополем. По голосу Бельфор определил, что собеседником соратника была Анаит.

– Вот это да! – Бельфор поразился неожиданному открытию. – Догадка стала явью.

Теперь у него появился весомый аргумент против Эмреса. Учеников Агареса осталось четверо, но между ними так и не зародились братские узы. Перед наставником они клялись в верности его принципам и целям, однако по сути каждый был сам за себя. Ученики не доверяли друг другу и пытались во всем обличить. Агарес не силился сплотить маленьких нетопырей, ибо у Миргалима сам воспитывался бунтарем. Наставник следопытов так и не понял, что сила отряда заключалась не в индивидуальных особенностях учеников, а в их единстве.

После смерти Фелана соратники ополчились на Бельфора. На него и до этого из-за татуировок на видном месте косо поглядывали. Бельфор доверял лишь Марвину, но далеко не каждый секрет. Эмрес и Белет также держались вместе, но являлись мелкими единоличниками.

Открытие Бельфора ставило под удар не только Эмреса, но и всю свору нетопырей. Знаменитый на всю Галлию лучник встречался с Анаит, немыслимо рискуя жизнью. Все знали, что Агарес не станет слушать оправдания – махом снесёт голову.

«Какой дьявол занёс тебя в эту дыру, если ты с разведчиками Калвага должен искать Ирманда? Что ж, теперь понятно, почему вы так долго разыскиваете его. Ах хитрец! Оставил Мардония в одиночестве, а сам милуешься с девкой?» – подумал Бельфор.

Эмрес как раз говорил о римском дезертире.

– Мардоний отправился к Бурдигале. Теперь, когда Калвага отозвали в крепость, он может делать всё, что заблагорассудится. Калваг зол на всех и хочет первым найти Ирманда. Не знаю, какие цели Калваг преследует, но я не хочу ввязываться в его авантюры. Он и так поступил скудоумно, когда взял с собой всего двести конных и отправился за Мардонием.

– И конунг ничего не знает об их ссоре? – спросила Анаит.

– Может и знает. Мне об этом неизвестно. Мардоний надеется найти Ирманда к утру. Не выйдет, пустая затея. Я знаю, где прячется Ирманд. Калваг скачет не в том направлении.

– Тут я ничего толкового не посоветую, милый. Зачем Великому вождю понадобилась смерть родного брата?

– Достаточно одного суеверия, чтобы человек совершил большие глупости.

– Какого суеверия?

– Не буду утверждать, что в этом замешаны аквитанские иллергеты. Это лишь догадка. Для начала хочу ещё раз удостовериться в правоте собственных слов. Мне пора, дорогая Анаит. Солдаты заметят моё отсутствие.

– Постой, не уходи. Мы так редко видимся. Мне тоскливо. Мать ещё долго не приедет, а я скоро сгнию в этой Галлии. Великий Ахурамазда, принеси войну на эту землю!