Текст книги "Алеманида. Грёзы о войне"

– Пусть Агарес оставит мне Бельфора, – сказал Аттал. – Он хотя бы бьётся как мужчина. К остальным у меня нет доверия.

– Вы хотите, чтобы я сказал ему об этом? Мы не настолько ладим, чтобы давать друг другу поручения. К тому же он сейчас занят Миргалимом.

– Агарес не просто так милуется с наставником. Он боится. Будь уверен, Калваг, Перс позвал старика, чтобы совладать с Кустодианом. Я сам поговорю с Агаресом. На рассвете вы с ним отправитесь в гарнизон Хлора и предложите военачальнику условия сдачи. Хоть мне и нужен повод к войне, но про дипломатию забывать не будем. Эпихарид знает тебя и Агареса, посему во второй раз прислушается к вашим словам чуть внимательнее. Выбора у тебя нет, Кулак, ведь простить одного человека дважды за шесть дней весьма непросто.

– Хорошо, мой конунг, – Калваг поклонился.

– Заодно узнаешь, что там с переменой легатов в крепости.

– Пока над ними стоит Филипп.

– А хотелось бы атаковать Эпихарида. Пусть лучше легат Августа обороняет мелкий форт, нежели Массилию, из которой его потом клещами не выдрать. Сегодня отдохни, развлекись, а завтра отправитесь к римлянам. И отправь лазутчика в Энанки. Вдруг Кустодиана уже убили, а я его впустую жду.

Калваг встал на одно колено, а Аттал потрепал его по лысине.

– Ты достойный сын Арелата. Ступай.

Кулак поклонился и отправился к вратам Алайсиаг. Неопределённость конунга иногда сводила его с ума.

IV

Холодные сумерки опустились на деревню, низины заполнились туманом. Римляне расставили караул, который меняли каждый час. Гоплиты с опаской поглядывали на легионеров Леонида, которые казались им послами из преисподней. Бойцы из разбитой центурии к смерти относились с пренебрежением, а учеников Кустодиана даже не считали за солдат. Они подначивали Стиракса и дразнили Эфиальта, не зная, что тот не отвечал им из-за увечья.

Протей сначала не отнесся к их провокациям серьёзно. Но Кустодиан сказал, что большинство из легионеров Леонида являются ветеранами и служат уже больше двадцати лет. Фракиец знал, что за эти годы Галлию пытались перекроить четырьмя конфликтами, посему представлял, сколько сражений пережили эти нелюди.

Прокл же сдержанно отнесся к словам Кустодиана. Он считал, что такие храбрецы по двадцать лет сидят за неприступными стенами Массилии и удят рыбу, а потом бахвалятся тем, что низвергли самого Матайеса.

Сам Кустодиан с подозрением относился к Леониду, ведь молодой центурион не походил на лидера матерых головорезов. Центурион был старше гоплитов всего на пару-тройку лет, посему спартанец догадывался, как юнец достиг столь желанного для любого легионера титула. Из-за мелких недомолвок центурион и трибун прекратили всякий диалог. Их общение строилось исключительно на структуре власти-подчинения в легионе.

Римский центурион, в свою очередь, считал, что лазутчики спартанца недостаточно вымуштрованы и подготовлены. Он видел хромающую дисциплину и слабую моральную подготовку. Для Леонида солдаты Кустодиана были искусными бойцами, способными лишь к фехтованию и выполнению простейших приказов. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что греческая школа войны сильно уступает римской. По его мнению, греки чрезмерно полагались на лидера, в то время как римляне даже в случае гибели легата не теряли голову.

Леонид представлял греков самовлюбленными эгоистами, кои были не способны проявить силу и стойкость. Для него даже греческая фаланга не являлась образцом единства. Легионер признавал только силу легиона и дисциплину римской коробки, считая прочие военные приемы глупыми и примитивными.

За подобные тривиальные суждения Леонид часто подвергался критике со стороны собственных солдат, ибо выделял римлян среди прочих народов. Легионеры удивлялись тому, что отец центуриона – фессалийский грек – воспитал такого противника греческой культуры. При всём уважении к достижениям и завоеваниям римлян Кустодиан не вникал в подобные дискуссии и считал Леонида заморышем.

Ночь проходила в тишине и покое. Все легионеры разошлись по постелям, кроме нескольких человек. Прокл учил Кеннета латыни. Стиракс пытался безупречно заточить наконечники стрел, но ронял точило, ибо постоянно чихал и кашлял из-за простуды. Кустодиан проверял точность выполнения приказов и раздумывал о словах Леонида

Киаксара тоже не могла заснуть из-за боли в ноге. В центурии Леонида нашёлся слуга Эскулапа, который собрал больше лавр в пьянстве, чем во врачевании. Однако мастерство осталось при нём. Лекарь вылил на ногу Киаксары не один галлон поски, обложил травами и перебинтовал. Едва угроза ампутации миновала, как девушку оттащили в самые дальние покои уцелевшего дома, принесли еды и забыли об её существовании.

Протей же топтался у двери покоев Киаксары и пытался придумать предлог для визита. Девушка никак не выходила у него из головы. Фракиец подумал, что поднаторел с Вирсавией, однако понял, как заблуждался. Он набрался смелости и осторожно приоткрыл дверь:

– Можно войти?

Девушка резко повернулась к гостю.

– Ты уже вошёл. К чему вопросы?

Фракиец пропустил дерзость мимо ушей. Он устал от бесполезных перемещений отряда и не желал ссориться из-за пустяков. К тому же Протей знал, что для особи подобных кровей нормально язвить чуть ли не с младенчества. Он постарался проявить снисходительность к девушке, думая, что её грубость вызвана страхом.

Протей поставил табурет возле кровати и бесцеремонно уселся.

– Чего тебе? – не унималась Киаксара. – Весь день ко мне приходят какие-то идиоты и лезут в промежность. Стоило злому спартанцу самолично отстегать пару человек, как поток просителей иссяк, словно ручьи Нила по весне.

– За помощь могла и поблагодарить злого спартанца, – угрюмо сказал Протей. – Ты намеренно так разговариваешь? Боишься, как бы к тебе не прилип человек? Или сама боишься прилипнуть?

– Что это за слово такое? Прилипнуть у вас, римлян, означает влюбиться? Могучий Вотан, было бы в кого, – Киаксара хохотнула.

– Не бойся меня. Я не сделаю тебе ничего дурного. Просто зашёл поговорить.

– Что ж, начинай! Расскажи о себе.

Протей почесал щетинистый подбородок. В минуты неудовольствия рабыня из Вирсавия давала волю чувствам, поносила весь мир, роптала и грубо высказывалась о несправедливостях. Киаксара чем-то на неё походила. Вирсавия никогда не интересовалась прошлым фракийца, и сейчас он замешкался, ибо сам не знал о собственных истоках.

– Меня зовут Протей. Родился в Риме, большую часть жизни провёл в Коринфе. Когда представляюсь, обычно говорю, что из Коринфа. Про отца и мать почти ничего не знаю. Легионер римской армии и начальник отряда ланциариев. Моя жизнь наполнена тренировками, бесплодными маршами и скукой. Вот, наверное, и всё.

Киаксара хотела успокоиться, но не могла. За прошедшие сутки она хлебнула столько ужаса и горя, что могла говорить только колкости.

– Какой трепетный и скрупулёзный подход к повествованию о себе, – Киаксара скорчила физиономию. – Может, скажешь чуть больше?

Терпение Протея иссякло.

– Я спас тебе жизнь, а ты – неблагодарная…, – он хотел добавить тварь, но вовремя осекся, – …никак не наберёшься терпения и уважения. На ужин тебе дали стакан вина и кусок отличной свинины, хотя трапезничать тебе следовало в чертогах твоих дрянных божков. Я могу прирезать тебя прямо здесь, и никто мне ничего не сделает. Я спас тебя, и твоя жизнь в моих руках. К чему издевки? Веди себя достойно! Говоришь, ты из аристократии? Я вижу только чудачку из алеманнов чересчур высокого о себе мнения.

Киаксара сначала съёжилась от тирады Протея, но потом расправила плечи и вольготно разлеглась.

– Ты мне не угрожай убийством. Я этих угроз наслушалась на несколько лет вперёд. Я слишком язвительная для тебя? Что ж, прости. Знаю, что веду себя гнусно и даже не отрицаю этого, но пока ничего не могу поделать. Извини. Я всю неделю бранила отца. Проклинала Энанки и весь мир, но меня никто не слушал. И в итоге деревню выжгли, а людей поубивали. Рим в недоумении, Арелат восклицает, а ты вынужден терпеть противную девку. Да, мне плохо. Я наполнена злобой, а выплёскивать душевные помои приходится на вас. К сожалению. Поэтому ты вправе отстегать меня или убраться вон, если такой неженка.

– Да, за словом в карман ты не лезешь.

– Ты тоже не такой добренький, каким хочешь казаться, – она ехидно улыбнулась.

– Как же ты права насчёт помоев, – сказал Протей, ощутив, что преимущество вновь вернулось к нему. – Расскажи о набеге. Кем был твой отец?

– Ты издеваешься? Ты правда хочешь сейчас об этом поговорить?

– Хочешь, нырну рукой в промежность? Солдаты пристают – плохо, вопросы задают – плохо. Я человек, который видит смерть, но я возмущён тем, что увидел сегодня. Твои слова прольют свет на происходящее. Я не прошу чего-то свыше твоих сил. Если не хочешь говорить – так и скажи.

Киаксара вздохнула.

– Всех родных убили. И дальних родственников, которые жили в Энанки. Сначала мне казалось, что мы просто подвернулись под руку Аттала, но из криков этих извергов я поняла, что нападение было спланированно. Люди Мардония искали родственника конунга.

– Родственника Аттала?

– В деревне прятался его брат.

– Я не знал, что у него есть брат.

– Невелика ценность знания.

– Чем же насолила конунгу лично ты?

– Нас наказали за оказанную помощь. Мы жили возле его братца – этого вполне достаточно, чтобы приговорить целое селение.

– Спешу тебя огорчить или обрадовать, но римляне так же зачищают вражеские территории. В кровавых изысканиях люди, увы, одинаковы, – Протей вспомнил про двух мертвецов посреди деревни. – Что за кошмарные вещи тут вытворяли? Всё-таки не зря греки прозвали вас варварами.

Киаксара прищурила глаза.

– Варварами нас назвали не за дикие нравы, а за грубый язык.

Протей в очередной раз отметил, как красиво и напыщенно выражалась Киаксара. Для алеманнки она знала латынь в сто крат лучше некоторых римских сенаторов из галлов.

– Получается, пришли подонки Аттала и в попытке убить его братца вырезали всех жителей? А ты тогда кто?

– Киаксара, дочь Килана.

– Ты же говорила, что ты дочь Гигаса.

– Я такого не говорила. Только упомянула, что на площади казнили старейшину Гигаса. Я – дочь Килана, – твердо произнесла Киаксара. – Гигаса и его супругу осквернили люди Мардония и Калвага. Мужчина, над которым поиздевались на площади, являлся старейшиной Энанки и правил поселением более тридцати лет.

– Кем были твои родители?

– Мой отец был приближённый Гигаса. Старейшина был уже слишком стар, посему на его место готовили моего отца.

– А как же брат Аттала? Кстати, как его зовут?

Киаксара поджала губы, на миг отвернулась и снова взглянула на Протея:

– Ирманд. Здесь находилось его родовое поместье.

– Он разве не старейшина?

– Он – второй человек во всей империи, – гордо произнесла Киаксара. – Вотан, какой старейшина? Ты совсем спятил.

– Успокойся. Я всего-то пытаюсь свести концы с концами. Скажи мне, это был твой брат?

– Ты о чём?

– Парень в доме под завалами.

– По духу, быть может, и брат. И да, ты убил его!

– Ну конечно! Виноват же всегда тот, кто пришёл на помощь. Не ты, так он сейчас бы стонал и извергал проклятия в мой адрес, рыдая о тебе. Для приличия могла бы и отблагодарить.

– Я уже это сделала. Не люблю повторяться.

– Хотел бы я посмотреть на твоего жениха.

– А на твою невесту и смотреть не надо. Там всё понятно.

– И что тебе понятно? – взъелся Протей.

– Что мозгов там, как у коня Матайеса, который завёл хозяина на бойню.

– Кто такой Матайес?

Киаксара откинулась на подушку и запричитала:

– Ты меня подначиваешь или в самом деле такой узколобый? Впервые вижу настолько неграмотного военачальника. Хороший центурион, в отличие от плохого, одинаково владеет и гладием, и спатой.

– Чего?

– Он и про римлян знает, и про галлов. Матайес! Это ведь первый конунг-берсерк. Про него сложили столько баллад, что уму непостижимо. Ты хотя бы знаешь, кто такие берсерки?

Фракиец пожал плечами.

– Тяжело тебе живется. Кто ты, Протей из Коринфа?

– Я начальник отряда гоплитов.

– Какого отряда? Солдаты так любят давать всему странные названия, – она впервые по-доброму посмеялась.

Фракиец оглядел худые руки, вымученное тело и хрупкие кости девушки. Её поведение цепляло непокорством и дерзостью. Протей подумал, что из Киаксары получился бы неплохой боец. Эта девица, в отличие от Вирсавии, прямо-таки пылала силой, точно была дочерью Пентесилеи194194
  Пентесилея – царица амазонок, убитая Ахиллесом.


[Закрыть]. Фракиец не понаслышке знал, что сильного духом человека достаточно обучить азам фехтования и способности держать удар, дабы в будущем он мог устрашать врагов.

Протей вспомнил тарабарщину Стиракса про гоплитов.

– Галльская префектура далека от исконной столицы империи, посему находится много наглецов, кои переписывают вековые догматы военного дела. Побратим придумал шуточные звания, и каким-то невероятным образом они к нам прилипли. Легионеры называют нас гоплитами.

– Впервые слышу такие словечки в военном деле римлян. Гоплиты же в основном в Афинах. Как я поняла, ты не грек? Я знаю, что после военной реформы Диоклетиана сам Вотан сломит ногу в чинах и званиях. Может, ваш наставник грек, поэтому вас потянуло в сторону эллинов?

Фракиец припоминал имя Диоклетиана с уроков Агесилая. Он думал, что тот являлся известным полководцем, но после слов Киаксары решил, что Диоклетиан был кем-то посерьёзнее простого центуриона или легата. На лекциях о военном деле Протей считал ворон, ибо теория не представляла для него интереса.

– Да, наш наставник Кустодиан спартанец. И трибун.

– Скажу, что для трибуна у него уже довольно почтенный возраст, – сказала Киаксара.

– У нас в центурионах ходят до гроба, а ты говоришь – почтенный возраст.

– Обычно трибуна получают либо слишком рано – за приближённость к легату, либо ходят в центурионах. Золотая середина случается редко. И да, ваш легат не отличается светлым умом.

– Это еще почему?

– Смотри, под Кустодианом стоит четверть легиона. Трибун бродит с горсткой разведчиков по галльским деревням, пока его остальные легионеры пьют вино и ползают к женщинам. Кто возьмёт руководство над войском, если лидера отряда прирежут в случайной стычке? А тебе, видимо, пожаловали звание за говорливость? У тебя на лице написано – главарь шайки. Волны так не накрывают побережье, как амбиции твою совесть. Ты жаден до власти, и когда она окажется в твоих руках – точно ею не поделишься. Мечтаешь, наверное, о тройном триумфе? Или хотя бы сорвать овацию? Увы, один лишь Август получит триумф, но и это не точно…

Протей сурово взглянул на Киаксару. Она не сразу поняла, что превысила допустимые рамки, но после краткой паузы продолжила монолог:

– На мой взгляд, сейчас не нужны деления на ланциариев и передвижные отряды ауксилиев. Достаточно гастатов и легкой пехоты. С кавалерией проблем никаких. В конников набирают преимущественно галлов, а они – лучшие наездники Запада. Есть ещё иберы на юге и парфяне на востоке, но вряд ли они нам встретятся в ближайшие лет двадцать.

– Откуда ты об этом знаешь? – удивился Протей. – Даже юноши твоего возраста не настолько просвещены в вопросах деления легиона. Про женщин вообще ничего не говорю.

– Мой отец служил в легионе, – сказала Киаксара. – От него нахваталась. Так ты центурион?

– Нет, я ещё слишком молод. Я опцион.

– Поэтому твой товарищ придумал отдельное звание для начальника душегубов?

– Почему ты так к этому прикопалась? – ощетинился Протей.

– Не только ведь тебе задавать вопросы. Мне просто интересно, зачем всё так усложнять. Отец говорил, что чем механизм проще, тем он надёжнее. Всё же уже придумали за вас. От безделья, наверное, полезли в дебри.

Протею хотелось чем-нибудь в неё запустить. Вирсавия иногда обрушивалась на него с тысячей вопросов, но Киаксара не шла с ней ни в какое сравнение. У этой девицы язык был без костей.

Разговор затих, и пауза умерила гнев Протея. Чтобы скрыть появившуюся неловкость, фракиец схватил со стола влажную тряпку и попытался вытереть чёрные следы возле рта и носа Киаксары. Она отмахнулась и отодвинулась дальше к стене. Протей совершенно не понимал её странные повадки. Он выпрямился, играя желваками.

– За несколько минут ты дважды меня поразила. Сначала блеснула знаниями, а потом явила лицо истинной дикарки.

– Увидел пятнышко и решил, что я живу в грязи? Сажа из легких выходит. Ты спас мне жизнь, и я тебе обещаю отплатить добром, но этот момент ещё не наступил. Безмерно благодарю тебя за помощь. Ты уже помог мне, Протей, и прошу тебя не строй из себя тактичного юношу. В вашем отряде есть благородные мужчины, но ты не из их числа.

– Я же тебе жизнь спас, – прошипел Протей.

– К сожалению, правда такова. Ты из той породы людей, которые делают добрые дела напоказ.

– Не зря Гай Юлий с таким тщанием вырезал города галлов, – сквозь зубы проговорил Протей. – Как были лесными бедуинами, так ими и остались.

– Вы, римляне, настолько убеждены в собственной правоте, что не способны принять доводы другой стороны. Не буду с тобой спорить, Протей из Коринфа. Найдется человек, который унизит твою римскую честь и докажет, что все мы люди независимо от идей и взглядов.

Протей швырнул тряпку на стол и поспешно удалился. Киаксара спокойно восприняла эту вспышку ярости. Она взяла тряпку и самостоятельно вытерла следы возле носа.

Фракиец стоял во дворике и глубоко дышал, пытаясь успокоиться. Морозный воздух отдавал горечью и гарью, от которой на языке оставался неприятный приторный привкус. Протей мимолетом осмотрел караулы, убедился в их готовности в случае нападения и направился в комнату для гвардейцев Кустодиана.

Римский штандарт слабо колыхался от дуновения ветра. Сигнум195195
  Сигнум – военный знак манипулы, когорты, центурии или турмы (конный отряд). Знак состоял из древка, на котором закреплялись фалеры (специальные диски, использовавшиеся в качестве знаков почета), сверху сигнум венчал наконечник в форме листа или Манус (изображение открытой ладони, символ принесенной легионерами присяги верности).


[Закрыть] наискосок воткнули в землю – Протей подумал, что легат за подобную неосторожность приказал бы выпороть знаменосца, а вместе с ним и начальника манипулы. Кустодиан же равнодушно относился к воинской атрибутике, считая, что она нужна только для того, чтобы покичиться великолепием войска.

Протей едва дотронулся до ручки двери, как послышался свист и глухой стук. Фракиец в два прыжка оказался напротив караульной башенки и увидел опрокинутого навзничь солдата. Второй караульный орал во всю глотку и мчался к колоколу. Меткая стрела сразила дозорного – римский стан остался без оповещения. На месте убитого появились вражеские лазутчики.

Протей несколько раз надрывно прокричал:

– Варвары! На деревню напали!

Он бросился к колоколу. Из хижины выскочил Стиракс с обезумевшим лицом. Следом подтянулись Прокл с Анионом. За пару минут отряд собрался. Не хватало только Эфиальта и Кустодиана. Легионеры из центурии Леонида уже вступили в бой с нападавшими.

Отовсюду доносились крики и ругань солдат: деревня проснулась и приготовилась к сражению. Протей не представлял, что ему делать, ибо в отсутствие Кустодиана его смелость и уверенность исчезали. Власть Прокла фракиец до сих пор не признал. Невесть откуда появился Кустодиан, приказав:

– Идём к Леониду. Поодиночке нас перебьют с закрытыми глазами.

Гоплиты побежали на другой край деревни. Задумка Кустодиана была ясна: защитить тыл и выстроить солдат в монолит. Остальное зависело от умений бойцов и воли богов.

– Где Эфиальт? – бросил на бегу Прокл. – Кто-нибудь видел немого?

Его вопрос остался без ответа. Гвардейцам было спокойнее в присутствии немого грека, ибо его умения казались безграничными, а сам он – бессмертным творением Зевса.

– Анион, Кеннет, прикрывайте тыл, – сказал Кустодиан и достал из кармана центурионский свисток.

По мере приближения к площади звуки бойни становились всё громче. Леонид выдохнул при виде Кустодиана. Молодой центурион убрал свисток, молча передав полномочия старшему по званию.

– Через десять минут от нас ничего не останется, – громко сказал Кустодиан.

– Строй плотный, – Леонид силился перекричать вопли бойцов. – Они не сумеют подступиться к нашей коробке.

– А через час? Они нападают с трёх сторон, а нам нужно сократить дистанцию до лобовой атаки. Необходимо перегруппироваться.

– Мои солдаты не знают технику фаланги. Вы каждую битву превращаете в Фермопилы196196
  Фермопи́льское сражение – сражение в сентябре 480 года до н. э. в ходе греко-персидской войны 480—479 гг. до н. э. в ущелье Фермопилы. Легче вооруженные и не имеющие строевой подготовки, подобной греческой, воины персидского царя не могли прорвать плотную фалангу греков, укрывшуюся за сплошной стеной больших щитов.


[Закрыть]?

– Мы сохраняем больше жизней. Доставай свисток, центурион, и веди свою братию к улице, где вчера строили ограждения. Солдаты хотят жить? Значит, научатся фаланге. Возле мастерской лежит фасция копий. Три ряда должны вооружиться, иначе через полчаса нас измотают.

К Леониду вернулось самообладание. Он не до конца понимал задумку Кустодиана, однако по мере отступления к улице с частично восстановленными строениями решил, что трибун сделал ставку на мощь фаланги в узком пространстве. Алеманны улюлюкали и с воодушевлением поднимали друг другу боевой дух. Они думали, что вывели силы римлян на площадь, где с лёгкостью сломят сопротивление. Отступление приняли за прелюдию победы.

Большинство легионеров стояли в туниках; некоторые успели набросить теплые накидки, кирасы надели только дозорные. Прошла четверть часа, прежде чем римляне отошли к проходу. По приказу Кустодиана солдаты выстроили монолит, состоящий из центра и двух флангов, дабы отбивать сторонние выпады. И всё же для трибуна фаланга была неполной без плотного строя сарисов197197
  Са́риса – длинное ударное копье, пика. Впервые получила известность в Македонии со времени Филиппа, отца Александра Македонского.


[Закрыть].

Алеманны не сразу осознали, насколько неприступна римская черепаха. Варвары взбирались на строения и пытались пробить брешь с фланга, однако грамотная оборона не давала ни единой возможности сделать это. Леонид подобрался к гуще сражения. Алеманнов скопилось бесчисленное множество, и центурион усомнился в плане трибуна.

– Не проседать! – орал Кустодиан. – Стиракс, поднимайся на крышу! Леонид, выдели лучников!

Легионеры выставили заслон из щитов, сквозь который алеманны не могли пробиться. Улица упиралась в частокол, который по приказу Кустодиана укрепили дополнительной дозорной вышкой. Варвары искали способ окружить войско, но для этого требовалось обойти деревню и влезть на стену, которую защищали караульные.

Первым шеренгам передали копья. Гвардейцы неустанно следили за флангами, тыл прикрывала стена. Алеманны поджигали уцелевшие дома, швыряли факелы в римлян и норовили поджечь деревянную основу коридора. Легионеры в ответ кололи копьями и тут же скрывались за щитами.

Центурия медленным шагом отодвигала врага. План Кустодиана работал, но фортуна в один миг отвернулась от римлян. Огромный берсерк с разбегу влетел в левый фланг, от чего горстка легионеров опрокинула стоящих позади соратников. Несколькими размашистыми ударами алеманн убил пятерых солдат, чем окончательно нарушил строй.

Варвары хлынули в образовавшуюся дыру. Легионеры не могли оттеснить варваров и были вынуждены отойти. Алеманны поняли, как следовало действовать, и подтянули ещё нескольких берсерков.

В лице полуобнажённых пьяных дикарей Анион увидел соперников. Он яростно расталкивал легионеров, пробираясь в начало колонны в поисках врага. Выходка галла разрушила строй, и фаланга превратилась в подобие скалы, от которой алеманны наплывами откалывали по куску камни.

Кустодиан увидел, что центурия отступает под напором врага. Он понял, что скоро алеманны прижмут их к стене и расшибут головы о частокол кольев.

– Вперёд! – трибун свистнул. – Покажите мне настоящий строй! Протей, бери Прокла и иди на левый фланг. Уберите подальше этих громил.

Протей с Проклом растолкали легионеров и подобрались к просаженному флангу, где властвовали неугомонные бойцы-двуручники. Вместе с другими легионерами гоплиты оттеснили врагов и восстановили часть фланга. Едва линия выровнялась, как легионеры двинулись вперёд, сопровождая каждый шаг боевым кличем.

Варвары старались создать подобие порядка, но опьянённые схваткой не поддавались приказам предводителей. На миг волна алеманнов отступила. Вперёд вышли берсерки, отдышались и ринулись в атаку. Римляне уже поняли тактику врага и во второй раз не сдали ни пяди земли.

Фаланга Кустодиана работала безупречно: легионеры потеряли несколько человек, в то время как алеманны недосчитались уже десятков солдат. Варвары проклинали небеса, искали обходные пути, но римляне оставались непоколебимы.

Огонь сражения разгорался. Кустодиан уже не мог перекричать шум лязгающего металла. Он отошел в тыл и с помощью единственного корнифера198198
  Корнифер – младший офицер в легионе, который с помощью музыкального инструмента корна передавал приказы центуриона.


[Закрыть] менял линии в центурии, позволяя солдатам отдышаться. Трибун понимал, что всю ночь они не устоят. Варвары могли отправиться за подкреплением.

Левый фланг просел под напором: солдаты еле держали строй, а у галлов словно открылось второе дыхание. Спустя ещё четверть часа варвары пробили несколько брешей, и фаланга вновь разрушилась.

– Надейтесь на себя и на богов! – крикнул Кустодиан. – Бейте тварей!

Легионеры поняли, что теперь жизнь зависит только от них самих и принялись крушить врага с большим остервенением. Гоплиты Кустодиана держались обособленно. Только Стиракс сидел на крыше и выпускал уже третий колчан стрел.

Сражающиеся ходили по телам, многие из которых в агонии изливали ругательства и богохульства. Анион в безумстве обрушивал топор на головы варваров, которые раскалывались, как лесные орехи. Под напором галла кольчуги лопались, шлемы мялись, а рёбра трещали. Прокл с Кемалем одновременно отбивались от шестерых алеманнов, Кеннет неистово колол врагов пилумом и мечом.

Протей обронил один из клинков, но стремительно развивающиеся события не позволили ему отыскать фалькату. Переступая через тела, фракиец заметил в руках алеманна с выбитыми зубами и осколком копья в животе спату. Протей отсёк противнику кисть, схватил оружие и бросился в самую гущу.

В бою фракиец иногда чувствовал, как над ним берет верх его тёмная сущность. Она поглощала светлую сторону. В такие минуты Протей становился неуязвим, ведомый лишь провидением. Его не доставали ни клинки, ни стрелы. Фракиец не чувствовал боли, страха и усталости, любая рана казалась незначительной, а каждый его удар – смертоносным. Замахнувшись клинком, Протей пожалел о том, что рядом нет Эфиальта. В тандеме они устроили бы кровавое представление.

После долгих прыжков и уверток Протей почувствовал усталость. Во время битвы он отошёл от основного места сражения. Едва фракиец остановился, чтобы перевести дух, как возле него оказалась девушка в кожаных доспехах.

Внимание Протея привлекли её покрывающие руки и ноги иссиня-черные татуировки, нанесённые вайдой и поблескивающие в отражении огня. Залитое кровью лицо исказила неописуемая злоба, рот перекосило. Девушка держалась за правый бок, из которого хлестала кровь. Сквозь пальцы просматривалась белизна рёбер. Воительница уже не кричала, а хрипела, ибо посадила голос.

Она сражалась так отчаянно и свирепо, что Протею показалось, будто он оскорбил её согласием на поединок. Едва девушка погрузилась в бой, как печать злости сошла с её лица. Протей обратил внимание, насколько красивой была соперница. Фракиец на миг остановился. Его очаровал внешний вид девушки, её непокорство и воля. Он понял, что не способен её убить. С диким воплем девушка бросилась на него, но Протей увернулся и крепко ударил ногой, опрокинув соперницу на спину. Он не стал продолжать бой и двинулся на поиск мужчин.

Римляне постепенно возвращали преимущество. Варвары скопом убегали во тьму леса, и лишь истые бойцы не признавали безвыходность положения. Кустодиан перестроил легионеров в коробку, после чего даже матерые алеманны и берсерки дали дёру. Центральные врата с корнем выломали, и жалкие остатки варваров хлынули прочь.

Протей взглянул в сторону дома, где была Киаксара. Его обуял ужас:

– Она со своей ногой даже с постели не встанет!

Фракиец бросился к дому, расчищая дорогу клинком. Он мчался, забыв об усталости, и за пару минут оказался на месте. По лестнице текла кровь, стены забрызгало кровью, как на бойне. Протей замедлился, стараясь двигаться бесшумно. Он еле сдерживал рвотный позыв при виде окружающего ужаса.

Повсюду лежали трупы, неестественно вывернутые, точно безвольные куклы. Протей увидел отсечённые головы, исполосованные конечности, обезглавленные и расчленённые тела. По полу были разбросаны пальцы, похожие на сосиски из диверсория199199
  Диверсорий – загородный трактир.


[Закрыть] в крепости Хлора. В некоторых местах виднелись даже окровавленные предметы, напоминающие вырванные глаза. Фракиец впервые видел исход сражения, сопряжённый с такой поразительной жестокостью. По пути он насчитал десять тел.

Перед входом в комнату Протей встретил лысого алеманна с бородой. Тот стоял на коленях, заталкивал внутренности в своё распоротое брюхо и что-то бормотал под нос. Фракиец даже не решился его добить, зная, что тому остались считанные минуты.

В комнате Киаксары на полу валялось пять изуродованных и обезглавленных трупов; на кровати вповалку лежало ещё два мертвеца без кистей. В углу фракиец увидел берсерка с вонзённой в висок ножкой от стула.

Протей понял, что по хижине с серпом прошёлся Эфиальт. Фракиец всегда чувствовал превосходство над тощим греком, однако сейчас разуверился в собственных силах. Теперь он окончательно убедился, что на тренировках Эфиальт ему поддавался. Протей по-прежнему не знал, какой демон вселялся в грека, когда тот обнажал клинок. С каждым днем фракиец всё сильнее опасался побратима.

Протей переворачивал тела, ожидая обнаружить под ними страшную находку.

– Киаксара! Где ты?

– Я здесь, – отозвался голос неподалёку.

Протей побежал в атриум, где к своему великому облегчению обнаружил Киаксару. Она скрючилась в углу и тяжело дышала; её глаза испуганно шарили по комнате. Эфиальт с невозмутимым видом сидел на стуле и протирал клинок от крови. При появлении Протея на лице грека, обагренном кровью, появилась улыбка. Белки его глаз были белее талька, руки покрылись плотной коркой грязи, а с длинных волос стекала кровь.

– Хорс, что ты за человек такой? – после обнаруженной горы трупов Протея потрясло безмятежное состояние побратима. – Что здесь вообще случилось?

Киаксара с ужасом поглядывала на Эфиальта, точно страшилась его больше галльских лазутчиков. Побитый и окровавленный грек выглядел до того чудно, что Протей невольно улыбнулся. Киаксара взглянула на фракийца, закрыла лицо руками и разрыдалась. Протей приблизился к девушке, наклонился к ней и погладил по голове.

– Больше сюда никто не придёт. Они отступили.

Эфиальт закончил чистку оружия и поспешил к выходу. Киаксара проводила его взглядом и поднялась.

– Я никогда не видела, чтобы один человек уложил сотню. По нему рыдает ад. Это был злой дух? Может, он сам дьявол в человеческом обличье?

– Нет. Это наш тихоня Эфиальт. Иногда мне тоже кажется, что внутри него злой дух. Ты не ранена?

– Нет, – Киаксара незрячим взглядом осмотрела себя. – Эфиальт? Значит, я была права. Он мужчина. Боги! Что за кошмар? Галлы вошли в комнату, нашли меня и накинулись. Влетел этот и осыпал их ударами. Я испугалась его сильнее, чем галлов. Сначала подумала, что в комнату вошла женщина, но потом засомневалась. Он так быстро передвигался, что за ним никто не мог угнаться. Они пытались взять его измором, но в итоге утомились сами. Мне показалось, его пырнули раз двадцать. Но нет же! Ни царапины! Как такое возможно? Если бы такой человек был в гвардии отца, мерзавцы бы не подошли к нашему дому и на лигу.