Текст книги "Алеманида. Грёзы о войне"

Друзья прошли под аркой центральных ворот и направились на площадку возле претория. Внутри крепости царило необычайное оживление: суета пастухов, толкотня кавалеристов, удары молотов в кузнице, шипение раздуваемых мехов, гвалт голосов и цоканье конских копыт. Так выглядел обычный день в гарнизоне во времена правления алеманнов Аттала. От римлян остались отголоски в виде форума, пары ферм, барака, где выделывали стрелы, и небольшого амфитеатра.

По приказу Харольда покои наместника снесли, а на их месте построили внушительное деревянное помещение, которое местные прозвали дворцом Вотана. Варвары быстро настроили новые хижины на территории помериума175175
  Помериум, померий (лат. Pomerium) – античная граница, обозначавшая священные пределы города Рима, его сакральная граница. Полоса земли за стенами каструма. Здесь, как правило, селились легионеры с семьями. Такой каструм включал в себя принципий (штаб), преторий, казармы, продовольственные склады, помещения для занятий, мастерские, казармы воинов первой когорты, конюшни и госпиталь.


[Закрыть] и за его пределами, чувствуя себя хозяевами положения.

Возле храма Весты, переделанного в капище Тараниса176176
  Таранис – бог грома в кельтской мифологии; считается, что своим именем, иконографией и функциями близок к другим богам-громовникам индоевропейского пантеона.


[Закрыть], с самодовольной физиономией стоял Артур, которого Аттал на время отсутствия Харольда поставил наместником крепости. Несмотря на молодость и неопытность, амбиций Артуру было не занимать. Его русые, выцветшие на солнце волосы несколько прибавляли ему возраста. Глаза пылали гордыней и уверенностью, а шрам на щеке, которым молодой военачальник невероятно гордился, добавлял мужественности.

Крепко сложенный Артур беседовал с нарочным префекта Веспасиана – Граннуксом. Это был бородатый плут, облаченный в чёрный плащ и дырявые калиги. Лицо Граннукса пыталось выражать высокомерие, хотя по большей части носило следы слабоумия. Один его глаз плохо видел, а второй – постоянно щурился, высматривая вражеские козни.

Из всех людей, проживающих в Нарбонне, никто лучше Граннукса не знал земель от Генуи до Арелата. Обычно от заставы к заставе он передвигался на худой кляче, для которой каждый заезд грозил стать последним. Посланник носил сообщения галлам от римлян и обратно. За это его и называли вередарием префекта, ибо он был вхож в любую дверь, и его никто не трогал. Все знали, что большего лицемера ещё нужно поискать. Граннукс продавал сведения и легатам, и приближенным Аттала, не испытывая угрызений совести. Для него разница между сторонами заключалась только в том, кто больше озолотит руку.

Анаит сбавила шаг и прислушалась к беседе, в которой прозвучало имя отца. Взволнованный голос старика запинался и прерывался. Граннукс так спешил изложить свои нестройные мысли, что проглатывал окончания.

– …пусть не дёргается понапрасну, – сверчком трещал Граннукс. – Эпихарид не так глуп, чтобы начинать войну. Иначе Атталу не сладить с золотыми орлами легионов.

– Не тяни, старик! Что мне передать Агаресу? – Артур изображал важность, неумело меняя тон голоса.

– Не Агаресу, а Атталу. Или Калвагу в крайнем случае. Легат передаёт волю Августа Константана. Я его глаза и уши…

– Которые я тебе сейчас отрежу! – повысил голос Артур. – И глаза между делом выколю. Хватит нести чепуху! Говори по существу. Довольно пустых разговоров.

– Эпихарид требует оставить гарнизон Гая Германика и возместить ущерб.

Артур удивлённо вскинул брови.

– А легат Эпихарид не желает часом Арелат на серебряном блюдце? Ежели такой смелый, пусть придёт и заберёт цитадель, раз уж считает её собственностью Августа. Римляне! Вы жрёте, жрёте и никак не нажрётесь!

– И я о том же, Артур! – всплеснул руками Граннукс. – Я говорил префекту, что это пустое, но легат настаивает. Эпихарид желает видеть в римских опочивальнях галльских жен, а самих галлов – за валом Адриана177177
  Вал Адриана – цепь оборонительных укреплений, построенная в Британии


[Закрыть].

– Ему уже не хватает римских женщин? О, Вальгалла! Хоть этот наглец и умудрился вонзить копьё в самого Матайеса, но это не дает ему привилегий. Даже в безвыходной ситуации римляне пытаются остаться победителями. Всегда тщатся заграбастать кусок побольше и повкуснее. Подавятся, но заберут. Дьяволы, не иначе! Ладно, – успокоился Артур, – увы, у меня нет полномочий, и я могу только портить воздух словами подобно тебе, старик. Для решения серьёзных вопросов требуются Калваг или Харольд, коих в крепости нет.

– Верные собачонки конунга разбежались по норам? – усмехнулся Граннукс. – Атталу, видать, нужны новые союзы? Вот все и рыщут по Нарбонну, – лишь бы владыка не серчал. Говорят, Аттал и к баскам, и к иллергетам наведывался. Неужели, правда? Знаешь, сынок, кто только не ходил к иллергетам – всё без толку. Самовлюбленные глупцы. И лжецы, причём высшей пробы. Ежели конунга нет, кто за него? Быть может, сладкоголосый Харольд здесь? Я слыхал, крепость Германика уже переименовали в честь британца. Не слишком ли много чести?

– Старик, я тебе только что сказал, что Харольда нет в крепости, а Калваг снова бродит по окрестностям. Я такие вещи не решаю, посему тебе одна дорога – к Харольду. Но я знаю, куда он тебя отправит, – Артур прыснул. – В задницу Вотана!

– Это мы ещё посмотрим. А Калваг?

– Что ты пристал с этим Калвагом? Он не способен связать и двух слов. И почему вы все норовите попасть к Калвагу? Он Ирманда ищет, ему не до пустяков.

– Выходит, мне передать, что префект и легат идут в задницу Вотана?

– Так и передай! Ставленники Константина в Массилии – неописуемые упрямцы. К чему споры? Наша кавалерия быстрее, солдаты сильнее, стены городов выше, разведка смотрит на край света. Римский консул178178
  Речь идёт о Юлии Цезаре.


[Закрыть] указал на ошибки предков, и более мы не потерпим сравнения со скотами без культуры и чести. Не думаю, что Эпихарид найдёт даже пару-тройку крепких легионов против чудовищной орды Аттала.

– Найдёт, – Граннукс махнул рукой. – Неделю назад пришло пополнение.

– Я слышал, старик. Я говорю про крепкие галльские легионы, а не про недоношенное отребье с Марсового поля. Беспощадный Вотан, да римляне совсем свихнулись, если набрали в легион алеманнов и галлов. Ладно бы те жили под властью префектов, но они же кормятся на земле конунга. Совсем, видимо, плохо у латинян с пополнением легиона.

– Кустодиан тоже прибыл. Ты ведь помнишь его?

Артур фыркнул.

– Тот безумец, который центурией пошёл на целое войско? Кажется, это было в Вероне. Тогда его и прозвали Безрассудным? Да, я слышал. Все про это талдычили, даже пару баллад сложили, но какой толк? Одно дело – биться против ленивых катафрактов, которым подавай золото песочными мерами. Или с преторианцами, которые давным-давно обмельчали. Другой разговор, если Кустодиан рассчитывает померяться силами с первенцем Матайеса. Могу пожелать ему лишь благоволение богини удачи.

– Все знают, что у них извечная борьба с Агаресом. Перс больше не наёмник. Возраст гнёт стан к земле, а монеты конунга изнежили его алчную душу. Когда спину гладит такая женушка, а у дочери нет отбоя от женихов, то в пекло лезть не хочется. Я всегда говорил, что наёмникам нельзя заводить семьи.

– Если Агарес перестал действовать скрытно, это ещё не значит, что он стал хуже сражаться, – возразил Артур. – Передай Кустодиану, чтобы готовил погребальные саваны для себя и своих сопляков.

Граннукс подобострастно поклонился и с насмешкой взглянул на Артура здоровым глазом. Вередарий вскочил на молодого добротного коня и покинул пределы крепости. Наместник топтался на месте, пока не затихло конское цоканье. Он очнулся от дрёмы и взглянул на фигуру в плаще, которая подозрительно долго стояла возле него. Анаит почувствовала на себе пристальный взгляд Артура и покинула площадь.

Она размышляла над обрывочными фразами Граннукса. Анаит и раньше слышала имя римского военачальника. Про Антигона Британского и Кустодиана пикты до сих пор вспоминали с содроганием. Первый уже пустил корни в сенате, а второй прошагал в легионе весь доступный для латинской сандалии мир. Одни алеманны уважали Кустодиана, прочие боялись, но львиная доля обитателей запада всё же восхищалась им. Ни один центурион в легионе не имел такой репутации.

Агарес неоднократно вспоминал спартанца с непробиваемым щитом как лучшего соперника. Анаит переживала за отца, так как знала, что главная опасность смерти заключалась во внезапности. Агареса считали сильнейшим воином на всем западе, однако дни его былых подвигов закончились. Анаит не понимала тонкостей войны, но знала одну простую истину – на любую силу найдется большая сила, ведь даже трусоватый тихоня Парис в итоге низверг великого Ахиллеса.

Очнувшись от раздумий, девушка заметила, что Ульрих пропал. Она огляделась по сторонам, пытаясь отыскать юношу в толпе. Стоило ей скинуть наголовник, как любопытные взгляды беззастенчиво стали раздевать её глазами. Анаит направилась к зданию, где некогда располагался римский преторий. Собрания здесь проводились в исключительных случаях, посему сейчас из присутствующих тут бродили только привратники из галлов крупного помета. За домом старейшин Харольд оборудовал для Анаит и Сатэ тёплые светлицы.

Анаит поднималась по ступеням, как перед ней, точно призрак банши179179
  Ба́нши́, или бэ́нши – в ирландском фольклоре и у жителей горной Шотландии, особая разновидность фей, предвещающих смерть.


[Закрыть], появился Ульрих. Девушка от испуга чуть не упала. Мальчик засмеялся и подошёл к ней.

– Не делай так больше! – Анаит толкнула Ульриха. – Настанет день, когда ты доиграешься, и я умру от страха.

Юноша протянул маленький букет засохших растений. Казалось, они увяли ещё сотню лет назад.

– Это тебе.

Анаит взяла цветы и улыбнулась.

– У кого украл в этот раз?

– Хотел подарить ещё неделю назад, да не смог. Мы же стали реже видеться.

– Война на носу, Ульрих. Мы не знаем, где будем завтра.

Ульрих томно вздохнул и вытащил из-за пояса второй букет, совершенно противоположный первому. При виде пурпурных фиалок девушка удивилась.

– А эти где сорвал? Нет, не сорвал, а украл. Фиалки тут отродясь не росли, – она понюхала цветы и улыбнулась. – Благодарю тебя, мне приятно. А теперь отправляйся домой, увидимся завтра.

Ульрих недовольно поджал губы, но тут же расплылся в улыбке, чувствуя, что угодил Анаит. Он побежал в кузницу, которая являлась его домом. Перед самой дверью его поймал Эмрес. Следопыт грубо взял юнца в охапку и прижал к стене.

– Знаешь, чьи цветы украл, тварь? – Эмрес кивнул на свой ремень, где торчали одинокие стебли от фиалок. – Знаешь, что римляне отрубают руку за воровство?

Ульрих помотал головой:

– Мы же не римляне.

– Но мы в их крепости. Мне по душе их традиция с отрубанием руки за кражу. Я бы оставил. Жаль, что тебя нельзя трогать. Я вижу твои ухаживания за Анаит, щенок. Держись от неё подальше, иначе отведаешь кое-что покрепче, нежели простой тумак. Чем ты приглянулся Анаит? Она печётся о тебе, точно ты царский отпрыск. У тебя есть дружок Далак, вот с ним и гуляй, а к Анаит не лезь. Теперь убирайся!

Эмрес ослабил хватку, и Ульрих рухнул на землю. Мальчик вскочил, однако сильный удар мужчины сбил его с ног. Ульрих кашлянул, ощутив в животе плотный комок боли.

– Ещё раз увижу, что ты украл мои цветы, сниму с тебя кожу, надену на себя и буду танцевать, – с безумным лицом произнёс Эмрес. – А ты будешь смотреть. Вон!

Ульрих без оглядки помчался подальше от Эмреса. Он ловко лавировал между людьми, пролезал в узкие щели и снова мчался с поразительной для его коротких ног скоростью. Он бежал, пока не врезался в Харольда. Советник Аттала присел и помог мальчику подняться. Ульрих с удивлением чесал затылок, ведь ранее не встречался с такими персонами.

– Вас же нет в крепости? – пропищал мальчик.

– Утром нет, сейчас уже здесь. Я когда-то так же носился по крепости в Лондониуме, смотрел под ноги, пинал камни, пока однажды не врезался в человека. Прямо как ты сейчас. В итоге он заменил мне отца.

Ульрих долго думал, что ответить, пока на ум не пришла одна-единственная фраза:

– Вы мне замените отца?

Харольд посмеялся и положил руку на голову Ульриха. Тот съёжился.

– Я вижу, как ты носишься по бургу, точно тебя кипятком ошпарили. Стремление мчаться без цели – признак потерянной судьбы.

– Неправда! – огрызнулся Ульрих.

– Конечно, неправда, – Харольд присел, чтобы видеть глаза мальчика. – Ты просто юн и свеж, полон энергии. Нельзя сидеть на месте, иначе околеешь раньше срока от хворей. Жизнь тащит упрямых и бьёт в стену, которую не обойти. Некоторым не по силам преодолеть судьбу.

Ульрих смутился: он не понимал слов мужчины. Харольд расправился и похлопал его по плечу.

– Когда-нибудь ты встретишь наставника и обретёшь смысл в жизни. Как я. Знаю, сейчас тебя интересуют вещи приземлённые: влюбленность, дружба. Ты ведь понимаешь, что живой Агарес не позволит тебе прикоснуться к дочери?

– А мёртвый? – прошептал мальчик.

– Только при нем об этом не говори.

Мальчик промолчал. Советник добродушно посмеялся, потрепал парня по голове и ушёл. Ульрих без оглядки рванул дальше. Все ему твердили, что пора взрослеть, но он не соглашался. Юноша рассчитывал, что его будущее обустроит Анаит, ведь забота девушки ему казалась проявлением чувств. В силу возраста Ульрих не мог думать иначе. Тяга выпрашивать сочувствие у окружающих укоренилась в нём так же сильно, как любовь легионеров к поске. Анаит была старше Ульриха на шесть лет, и вся их дружба существовала благодаря её уступчивому характеру и сердобольному сердцу.

Первое время Ульрих относился к Анаит как к матери, а потом как к сестре. По достижению половозрелости в сердце юноши поселилась неведомая плеяда горячих чувств к Анаит. Девушка несколько раз объясняла Ульриху, что тот путает заботу со страстью.

Дети в Галлии переставали быть детьми уже с пяти лет. Суровые обстоятельства прерывали их детство и толкали во взрослую жизнь. Ульрих в глазах Агареса выглядел бездарем и лентяем, топчущим полы длинной рубахи и играющим с кораблями, но впервые в жизни у мальчика появилась мечта, ради которой стоило идти вперёд.

Он решил, что будет помогать Карлу с двойным усердием и научится сражаться, ведь с Агаресом и его нетопырями разговор одними словами не ограничится.

IV

Дыры в кладке южного гарнизона Хлора не латали два года кряду, кузницы не раздували уже лет десять, а конюшни забросили после весеннего разлива западного притока Изеры. Легионеры старательно избегали левого предела крепости, дабы не навлечь гнев галльских духов. По легенде, на месте домика раньше стояло капище кельтского божества Тараниса, которому приносили в жертву девственниц ещё в доримскую эпоху. Даже старейшины не знали, сколько невинной крови пролили на алтаре Тараниса.

После завоевания Галлии римляне утыкали территорию от Массилии до Арелата мелкими гарнизонами, не внимая словам друидов о таящемся зле. Гарнизон Хлора являлся опорным пунктом из Нарбонна в Лугдунум. В последнее время легионы здесь надолго не задерживались, ибо в крепости постоянно творилась странная дьявольщина.

Легионеры просыпались от ледяных объятий, обволакивающих шею, а караульные слышали заунывные песни в темноте. Поговаривали, будто усопшие девицы взывали к небесам об отмщении за свершенные злодеяния. За девяносто лет существования гарнизона больше сотни легионеров свели счёты с жизнью, утопившись в реке или пронзив себя мечом.

Предшественнику Эпихарида опостылело слушать байки и видеть дрожащие коленки легионеров, которые семь сотен лет назад вскрыли вены самому Карфагену. Барак, где происходило неладное, снесли, на старом фундаменте построили кузницу с арнаментарией180180
  Арнаментария – склад оружия в каструме.


[Закрыть], а новые бараки возвели в другой части крепости.

Места страхов пустыми не бывают, ибо человеческое любопытство превосходит здравый смысл. Долгие годы легионеры таскали из окрестных селений женщин для утех, и не всегда возвращали их к отцам. Если мужчины изнемогали от ночных страхов, то женщины безмятежно обосновались в покинутой казарме. Они возвели убиенных в ранг духов и образовали жреческую общину. Мужчины с сотворения мира уяснили простую истину: женщины способны обуздать голодного льва, подоить свинью, остановить войну и даже договориться с призраком. Поэтому легионеры не удивились такому исходу дел.

Именно сюда Кустодиан и сослал Вирсавию. Он не верил в сплетни тщедушных юнцов, однако их страха перед древним злом хватало для защиты девушки. Спартанец желал обезопасить её от легионеров, которые за долгие годы вдали от жён могли сорваться при виде красавицы. Несмотря на жёсткость и непоколебимые принципы, Кустодиан уважал любую женщину, ибо только они были способны родить новую жизнь.

Возле водостока в землю вросла хижина, куда Кустодиан и определил Вирсавию. Спартанец жёстко пресёк претензии Протея, игнорируя его мнение и желание. Фракиец получал хорошую порку, но никак не мог уняться.

Несмотря на наказание, Протей в ожидании наступления много времени проводил у Вирсавии, иногда забывая о войне. Наставник вынес фракийцу последнее предупреждение: лишил звания начальника отряда, вручив поводья Проклу. Протей не сопротивлялся этому решению, понимая, что Кустодиан и так дозволял ему много вольностей. Стиракс предполагал, что терпение спартанца в итоге выплеснется в крепкую порку флагрумом или публичную казнь.

Протей попеременно чувствовал то пыл, то непроницаемое спокойствие. Он прилежно тренировался, однако стоило наставнику похвалить его, как он требовал увеселений. Кустодиан пригрозил фракийцу отхлестать флагрумом Вирсавию, после чего последовала временная покорность своенравного юнца.

Вирсавия скучала по прежней жизни, подругам и упрямому брату, но безвыходная ситуация заставила её освоиться в суровых краях. Первое время незнакомое место сплотило Протея и Вирсавию. Фракийцу даже казалось, что в Галлии он обрёл настоящую любовь, однако чем быстрее они обживались, тем сильнее шёл разлад. Вирсавия уже не могла скрывать своего равнодушия к Протею, ведь перед ней появилось много возможностей. Фракиец пока этого не замечал, ибо наставник не давал бойцам ни минуты покоя.

Вирсавия всегда ждала Протея с длительных рейдов. Она боялась не потери мужчины, а ухудшения своего положения в гарнизоне, что незамедлительно последовало бы после потери заступничества фракийца. Она привыкла к хорошему быту, простым людям и полной свободе действий, коей была лишена в Лутраки. Здесь девушка впервые столкнулась с уважением, от чего в её душе появились первые ростки гордыни.

Поначалу она помогала в принципии Эпихарида, а после отъезда того в Массилию стала помощницей Савла – слуги Филиппа. Отношения Протея и Вирсавии ухудшались с каждым днём, чему Кустодиан был только рад, ибо ему не хотелось прибегать к крайним мерам.

Время пролетало в незначительной суете. Ливни боролись с солнечным зноем. Алеманнская разведка с закрытыми глазами уничтожала эквитов, а легат медлил с решением о взятии соседнего гарнизона. Война, которую с нетерпением ожидал Протей, никак не подбиралась к стенам крепости – всё происходило на задворках, минуя легатов с их легионами. Мирное население Галлии наслаждалось последними спокойными днями, хотя события прошедшего года не внушали уверенности в завтрашнем дне.

Легаты собирали аурелии181181
  Ауреус – древнеримская золотая монета. Название происходит от aurum – золото. Введена в обращение во время Второй Пунической войны. Первоначально использовалась исключительно в качестве наградной монеты – для раздачи войскам в награду за одержанные победы. Находилась в обращении более пятисот лет, за это время неоднократно девальвировалась. После последней девальвации, проведенной императором Константином, стала называться солид.


[Закрыть], попивали вино и резвились с местными проститутками. Кустодиан же считал дни до первого кровопролития. И не он один. Едва фракиец узнал, что в галльских весях появились поистине достойные соперники, то потерял самообладание. Протей самовольно покидал крепость и провоцировал местных варваров на вооружённое столкновение.

Так он тешил своё эго в попытке продемонстрировать непревзойденные навыки фехтования. Однако подобных вояк галлы видели целыми фасциями182182
  Фа́сции иначе фаски, фасцы, также ликторские пучки – пучки вязовых или березовых прутьев, перетянутые красным шнуром или связанные ремнями.


[Закрыть]. Несколько раз фракийцу попадались вполне сносные оппоненты, а раз или два ему пришлось отступить. Но даже тогда он преподнёс соратникам поражение, как мнимое превосходство.

От действий Протея страдали простые люди, а война никак не начиналась. Едва прознав о драках ученика, Кустодиан занёс его в список на децимацию. В этом же списке находились дезертиры, сдавшие соседний гарнизон без обороны. Фракийца благополучно миновала участь расправы, зато он поучаствовал в избиении более неудачливых товарищей.

В свои неполные семнадцать лет Протей мыслил узко, считая, что мир крутится вокруг его персоны. Он ничего не знал о войне, смерти, чести, дружбе и, тем более, любви. Он представлял собой клубок амбиций и наивных предрассудков, которые редко оправдывались. Протей думал, что познал жизнь во всех проявлениях, хотя не успел её даже толком разглядеть. Филипп говорил, что не стоит обвинять подростка в момент перелома жизненных ценностей, ибо все через это проходили.

Юноша изнемогал в ожидании войны. Он даже подумывал вихрем пролететь подле Арелата и прирезать знатного вельможу, дабы чаша на весах сдвинулась хоть в какую-то сторону, но мощная галльская разведка не подпускала его к городу даже на лигу. Прокл считал, что побратим сошёл с ума, однако ничего не говорил Кустодиану, у которого и без того хватало забот.

Протей изучал окрестности в надежде наткнуться на Агареса или его отпрыска. Он не посвящал время ни тренировкам, ни учению, полагая, что всему научился и всего достиг. Однако после неубедительной схватки со Стираксом фракиец признал, что пора вернуться в строй и усердно тренироваться. Он понял глупость и необдуманность разъездов возле крепости.

Пока Кустодиан и Филипп прикидывали варианты конфронтации с Атталом, пропретор приказал набрать новобранцев в легион. В их число вошли и гоплиты, кои в системе римской военной машины считались новичками. Они оказались зажаты между муштрой Кустодиана и палкой центуриона Деста, который в тренировочные минуты превращался в настоящего изверга.

Гоплиты учились проходить марши по двадцать миль в полном обмундировании меньше чем за шесть часов. Среди учеников не нашлось слабаков, посему центурионская палка не понадобилась. Изначально гоплитов планировали использовать как лазутчиков, но в итоге те были вынуждены научиться всем маневрам в составе легиона.

Едва наступала свободная минута без маршей, гимнастики и построений, как центурионы гнали учеников на коней или в воду, дабы те поддерживали форму плаванием. Также гоплиты столкнулись с трудностями, когда отрабатывали удары на столбе деревянными мечами, кои весили втрое больше боевого гладия.

Самые большие препятствия возникли, когда трибуны решили устроить показательное сражение между двумя когортами. Два войска должны были пройти марш в тридцать миль, установить лагерь и выйти на предполагаемое место сражения. Гоплиты находились в команде синих туник и проиграли красным уже на стадии марша. Протей негодовал, называя ставленого командира олухом.

После окончания обучения гоплиты вернулись в центурию ланциариев и вздохнули с облегчением. В гарнизоне появилось четыре свежие когорты, отобранные из галлов и аллоброгов. Запланированная поездка Кустодиана до гарнизона Германика откладывалась несколько месяцев. Филипп ждал отмашки Граннукса, который в последнее время редко появлялся.

Перед самым отъездом Протей забрал от кузнеца фалькату. Он выиграл её в кости у одного отставного ветерана из триариев. Фальката изготавливалась у испанского кузнеца, которого пригласил Эпихарид в качестве подарка отставным легионерам. Зная ценность мечей, многие легионеры обменяли их на десяток галлонов вина.

Фракийца не устраивал подобный залог, но легионер переубедил его. Ветеран рассказал, что иберийские кузнецы и мастера оружейных дел Дурокорторума подметили странную особенность материалов для ковки. При хранении металла в земле на протяжении нескольких лет коррозия уничтожала слабые сегменты и укрепляла материал. Клинки выходили прочными, долго держали остроту и пробивали кирасу с одного удара.

Фалькату Протея изготовили из металла, который хранился в земле три года. Кузнец отошел от канонов ковки фалькат и заострил обе кромки. Вооруженный столь грозным оружием, фракиец еще сильнее жаждал встречи с соперниками.

Протей во снах видел, как голова Агареса, про которого так много рассказывал Кустодиан, валится с плеч, а его окровавленное тело тащит лошадь под одобрительные крики легионеров.

В назначенное время у центральных ворот собралась компания. Граннукс с любопытством разглядывал молодняк, прикидывая, сколько в Галлии протянут щупленький Стиракс и женоподобный Эфиальт.

– Я вообще-то хотел передать послание, а не вас забирать, – проскрипел Граннукс. – Сегодняшним вечером алеманны Калвага прочесывают местность.

– Кто именно?

– Сам Калваг, кто ж ещё? Эмрес обычно тоже сопровождает его. Они сейчас не разлей вода.

– Какое совпадение, – Кустодиан с напряжением смотрел на проводника. – Уж не от тебя ли Калваг узнал час смены караула и гарнизонной разведки?

– Будь так, я бы молчал, точно иглобрюх, и дышал над монетами. Тебе нужно быть учтивее, Кустодиан. Поблагодари, а не упрекай в вещах тебе неизвестных.

– Мне всё равно, кому ты продал свою старую задницу, Граннукс. Нельзя одновременно служить Атталу и Эпихариду, – Кустодиан развернул коня. – Деньги никогда не закончатся, а аппетит будет только крепчать.

– Какой аппетит? – мотнул головой Граннукс.

– Он про твою жадность, дубина, – Стиракс постучал коня по голове. – Показывай уже дорогу!

По замыслу Филиппа отряд Кустодиана должен был проскочить первую линию Серой лиги и выйти к деревням, в кои эквиты не проходили. Филипп с Эпихаридом имели смутное представление о происходящем в стане враге. Опытных ланциариев-лазутчиков перебили лет пять назад, а прочие разведчики предпочитали децимацию, нежели идти на север, в лапы к своре Агареса и Калвага.

Филипп поднял документы предшественника и выяснил, что за последние полтора года римская разведка ни разу не вернулась в крепость живой, посему Кустодиана ждали, словно первенца. По словам гастатов-старожилов отряд гоплитов был слабо подготовлен, ибо следопыты Агареса и Калвага считались неуязвимыми для простого оружия.

Однако подобные восхваления соперников только сильнее подстегивали Кустодиана. Недаром его прозвали Безрассудным после битвы у Вероны. Спартанцу хотелось перевернуть ход событий и одним махом заткнуть всем рты. Он тщился доказать, что сумел воспитать плеяду лазутчиков не хуже, чем это делали на востоке. Кустодиан верил в своих бойцов, но по-прежнему слабо верил в себя.

Отряд гоплитов под началом Граннукса тронулся в путь. На небе алел закат, тьма одеялом застилала землю. К ночи перелесок возле межи ожил. Он был единственным на пять миль вокруг и казался бесконечным пятном на горизонте. Пока лошади шли иноходью, под их копытами хрустели ветки. Из далекого аквитанского леса доносились протяжные завывания волков и вопли пойманных жертв.

Коней пустили в галоп. Они двигались строго на север, дабы обойти перелесок. Протей со Стираксом скакали впереди, за ними – Прокл и Кустодиан, Эфиальт с Анионом двигались сбоку, Кеннет с Кемнеби и Кемалем замыкали колонну. Кустодиан крикнул фракийцу, дабы тот замедлил ход и закончил соревнования с ветром. Граннукс безжалостно хлестал коня, до предела надрывая жилы животного. Вооружились гвардейцы тем же арсеналом, коим пользовались на тренировках.

Граннукс повёл их по чудовищному бездорожью. Они свернули с тракта и двинулись к болоту. Кустодиан знал, что десяток всадников сможет незаметно проскочить сквозь топь. Он предполагал, что они не встретят в этой узкой колее алеманнскую конницу, которая в количестве меньше пятисот голов в разведку не выходила.

Лошади вязли в грязи и пыхтели, не понимая приказов наездников. Местами вода скопилась в таком количестве, что ноги всадников по колени утопали в жиже. Наконец лошади прошли неприятное место, и под копытами снова оказалась твёрдая земля. Граннукс сказал, что нужно отклониться на запад, чтобы обойти холмы сбоку и оказаться на соседнем бугре. Так они смогут заранее увидеть приближение врага. После чего подойдут к лимесу, ставшему для римских эквитов красной чертой.

Указанное место не походило ни на горы, ни на холмы. Они оказались на огромной равнине, разделенной на две части небольшим ущельем. Кустодиан подумал, что за два часа переместился в другую страну, ибо виды вокруг напоминали Грецию. Узкий проход походил на Фермопилы, от чего спартанец невольно вспоминал подвиг Священного отряда и беотийцев.

– Убираемся отсюда, иначе лучники нас перебьют, – сказал Кустодиан, думая, что снова подошёл к делу с горячей головой. – Одно слово засадного командира, и мы погибнем. Даже мечи взять не успеем.

– Неужели в Галлии есть горные хребты? – поинтересовался Стиракс.

– В Галлии и не такое ещё встретишь, – ответил Анион.

– Граннукс! – крикнул трибун. – Мы же должны были оказаться возле западного тракта?

– Скоро, господин. Мы немного схитрим и обойдём их с тылу.

– Зачем обходить, ежели не собираемся атаковать? Кого обойдём? Мы кого-то ждём?

Граннукс посмотрел на Кустодиана и ничего не ответил. Он направил коня к ущелью и жестами увлек остальных за собой. Трибун в который раз подумал, что его прозвище снова оправдывается. Ведь опыт, полученный сквозь боль и кровь, говорил, что их тащат в западню. Дорога стала настолько узкой, что отряду пришлось двигаться друг за другом.

– Эй, Граннукс, и когда же ты успел приобрести гнедого скакуна? Насколько знаю, твоя кляча не могла перегнать осла, съехидничал Стиракс.

– Подарок господина Эпихарида перед уходом в гарнизон Массилии, – проводник прищурил глаз, похожий на маленькую щель, и ухмыльнулся. – По этой тропе три часа назад прошёл Бельфор.

– Бельфор? – спросил Прокл. – Это кто?

– Прихвостень Агареса. Карлик со странными рисунками на теле – не то письмена, не то узоры. Арелатцы говорят, что Галлия не видела мечника сильнее и что даже Матайес не достиг подобных высот. Я, конечно же, более сдержан в оценках. Агарес, если надобно, быстро прижмёт ублюдка к ногтю.

Кустодиан осмотрелся по сторонам, думая, что Граннукс окончательно свихнулся. Либо темнота обманывала глаза, либо они по ошибке проскакали тракт, откуда им предстояло двинуться к первой деревне Аттала. Проводник завёл их в дебри, коих сам не разумел. Мерин Кустодиана вертел головой и прядал ушами, страх животного передавался наезднику. Спартанец понял, что Граннукс обманул римлян, но осознавал, что взбучка или истерика в данной ситуации не помогут.

Кустодиан по запахам и ощущениям вспоминал галльские просеки. Он повёл за собой отряд. Тропа закончилась, и они смогли осмотреться. Перед ними расстилалась голая равнина, местами прерываемая жидкими перелесками. В сотне локтей виднелись полуразвалившиеся обломки стены: жалкие остатки римского сторожевого поста. На севере горело множество огней, предвозвещающих караулы галлов.

Улыбка сошла с лица Стиракса, прочие гвардейцы дрожащими руками пожимали поводья. Кустодиан понимал, что попался на уловку, но по-прежнему не показывал вида. В конце концов за Граннукса поручился Филипп, в противном случае спартанец бы и не выбрался из крепости. Галльские наместники вынуждено набирали лазутчиков из старых галльских солдат, которые в оные годы бились против римлян, ибо никто лучше них не знал троп Серой лиги.

Протей гневно сжимал кулаки, смотря на непринуждённое лицо Граннукса. Он бы с удовольствием распял проводника, но спокойствие Кустодиана останавливало от непоправимого поступка.