Текст книги "Алеманида. Грёзы о войне"

– Забудьте про Виндобону, – сказал Кустодиан. – Там стоит тыловой легион, и против алеманнов он бесполезен. Подойдёт только для острастки тех трусов, кои боятся количественного превосходства.

Среди трибунов пронёсся шепот. Кустодиан переглянулся с Филиппом, а Веспасиан с самодовольным лицом посмотрел на председателей совета, словно знал ответы на все волнующие загадки бытия.

– Итак, – вкрадчиво произнёс префект, на помощь Рима даже не стоит надеяться, ибо префектура Востока интересует Константина больше Запада. Мы прикрываем беззащитные просторы Арелата и делаем вид, что всё так же хорошо, как во времена великого Гая Юлия. А теперь скажите мне, как победить врага, превосходящего нас числом десятикратно? Мы же все понимаем, для чего конунгу нужен гарнизон Хлора? И речь не про дырку в тылу. Давайте хотя бы сейчас не будем цитировать выдержки из военных трактатов.

– Аттал явится к стенам нашей твердыни, дабы потом выйти к Массилии, – сказал Квинт. – Он сможет общаться с Римом на равных, если подомнёт массильские гавани. Контролируя настолько могущественный аванпост, Аттал сможет строить поистине грандиозные планы. Здесь же мы выдержим осаду не дольше месяца.

– Всё намного проще, господа, – торжественно произнёс Веспасиан. – Не надо никого осаждать или готовиться к войне.

Присутствующие вопросительно уставились на префекта в ожидании ответа. Веспасиан обошёл стол Филиппа и томно уселся на него.

– Мне кажется, существует только одно решение, – префект бросил пронзительный взгляд на спартанца. Кустодиан и его отряд отправятся в гарнизон Германика. Они убьют Аттала и тогда, клянусь Юпитером, Харольд заговорит на такой латыни, что даже мы усомнимся в чистоте своего римского происхождения. Эта крепость важна, – он постучал по столу, – но не так, как голова нашего выскочки с бородою до колен.

– Так не пойдёт, – возразил Кустодиан. – Мы только что обсудили сей вопрос, и я принял волю легата.

– Идея прекрасная, но пусть отряд ведёт другой человек, – сказал Филипп. – Тогда в случае потери мы не так расстроимся. Хотя и грустно расставаться с Гунном раньше времени. Я так понимаю, решение принято?

– Нет, не принято, – запротестовал Кустодиан, посмотрев на Тита, который за весь разговор не произнёс ни слова. – Давно ли наместники у нас вмешиваются в такие дела? Вы противоречите сами себе. Гарнизон без приказа покидать нельзя, а сердце Аттала на блюдечке поднесите. Я подчиняюсь только легату. Пусть он приказывает.

Филипп взглянул сначала на Веспасиана, а потом на Кустодиана.

– Никто никому не противоречит, мой друг. Ты остаёшься в крепости, а Протей вместе со своей стаей идёт в гарнизон Германика, дабы устранить Аттала.

Кустодиан поджал губы, но всё же покорно кивнул головой.

Глава VI Спиной к Западу

I

Июль 313 – июнь 314

Какую надежду дал людям Плотник? Он указал им путь к добротному срубу, в котором нужно прожить, дабы после попасть во дворец с золочёными вратами. Галилеянин утеплил хижину, открыл погреб и показал, где вход, а где – выход. Но сердца смертных так устроены, что за три сотни лет люди нарубили сотню окон, восклицая, что солнце светит единственно с их стороны. Они пробили лаз в крыше в попытке добраться до воздания раньше срока, но наткнулись лишь на балки, удерживающие кровлю. Сейчас и вовсе норовят спалить хижину вместе с данными установлениями, не веря, что существует дворец. Ибо кроме хижины ничего и не видели.

Посыл Пророка понятен, хоть и труден к исполнению; необходим, хоть и необязателен. Его догма не упирается только в собственный Завет. Люди обвиняют диавола в кознях, однако забывают, что свободой воли их наделил Бог. Без неё ничего бы не было. Мало того, без свободы воли не было бы человечества и, наверное, самого Бога. Отсутствие воли – суть хаос, на основании которого и сруб не поставить, и бревна не положить.

Киприан Римлянин

«О Целом в учении Пророка из Назарета»

Путь любого вередария к Семипалатинскому дворцу начинался там же, где и история Рима – на Аппиевой дороге. При въезде в город путники сначала встречали сотни голодных детей, просящих милостыню, простых работяг, пьяных матросов, наёмников, проституток и только потом обнаруживали усыпальницу Сципиона Барбата. Здесь впервые упоминался Древний град, посему не заглянуть в неё было невозможно.

Из усыпальницы дорога вела к Палатинскому холму в обход Авентина через термы Каракаллы и Большой цирк. Попасть во дворец можно было только через Римский форум, который считался сердечной жилой города. Здесь, как правило, движение путников замедлялось, ибо диковинки и пороки рынка никого не оставляли равнодушными.

На рынке можно было купить невольников, получить женщин, одетых в мамиллары202202
  Маммилара (лат. mamillare) – красный пояс, приподнятый к груди, который, по требованию властей, носили женщины легкого поведения.


[Закрыть], экзотических животных из дальних провинций и разномастные товары. Форум заполонили сотни торгашей, нищих, ремесленников и попрошаек, прибывших со всех концов света в главный город империи, который теперь даже не считался столицей. При взгляде на главную рыночную площадь возникало ощущение, что Вавилон являлся центром Рима, а не Азии. Сутолока людей, громкие крики прохожих, споры, речи на сотнях диалектах перемежались со звоном монет. В воздухе стояли запахи свежей краски, конского навоза, гнилого зерна, прокисшего вина и ржавого железа.

Ежели путник или вередарий был сыт и спокойно проходил мимо таверн, питейных заведений, мансион203203
  Мансиона – гостиница, постоялый двор.


[Закрыть], забегаловок и складов, то его путь пролегал мимо фонтана, при взгляде на который бурлила кровь. Обычно у фонтана в центре форума собирались матроны и конкубины204204
  Конкуби́на – в древнем Риме незамужняя женщина низшего сословия, находившаяся в сожительстве с мужчиной. Такое отношение, называемое в Римском праве конкубинатом, не было зазорным, но было лишено всех прав, какие имел законный брак. Дети считались незаконнорожденными.


[Закрыть], которые обсуждали своих покровителей и делились подробностями ночных похождений. Здесь можно было найти проститутку на любой вкус и цвет, а при наличии тугого кошелька даже обзавестись гетерой.

За фонтаном рыночная площадь растекалась десятками улиц. В глубинах города продолжалась вечная битва пороков и добродетелей. Здесь играли контрасты плотной застройки инсул205205
  Инсулы – большие, обычно двухэтажные дома, квартиры в которых сдавались внаем преимущественно беднякам.


[Закрыть] и добротных домов и вилл зажиточных граждан. На храмовых папертях христианские проповедники смело доносили Божественную весть, а всего через квартал жрецы Сераписа возносили фимиам своим идолам. Глашатаи кричали о новых декретах и событиях с полей сражений, а спекулянты продавали билеты в театр, в Цирк и на большие игры во Флавиев амфитеатр.

Возле курии Юлия торговали люди, коим не хватило места на главной площади. Палатинские гвардейцы день изо дня бродили по улицам вокруг курии и разгоняли торгашей, а особо ретивых облагали большими штрафами.

За курией вилась узкая дорожка, которая вела на Семипалатинский холм. Его украшала колонна Траяна, располагающаяся возле одноименного форума, и арка императора Тита у форума Цезаря. Сверху открывался прекрасный вид: на Эсквилин на востоке, Квиринал на севере, Капитолий на западе и курию с аркой Септимия Севера на римском форуме. Особо зоркие даже могли разглядеть очертания бань Траяна и остатки Золотого дома Нерона.

Дворец занимал обширную территорию в центре Рима. На его внешнем виде отрицательно сказалась постоянная смена власти. Каждый император пытался украсить залы по-своему. Диоклетиан ненавидел Рим и избегал любых посещений, чем вызвал запустение; при Максенции дворец нарядился в восточные убранства, а после прихода Константина превратился в прагматичный дом философа.

Август, будучи солдатом, в мирные дни имел бешеный аппетит, а в периоды маршей воздерживался от еды сутками, дабы сохранить остроту ума. Посему самую просторную залу отвели под триклиний, чтобы утихомирить ненасытность императора. Смежное помещение расчистили, поставили обшарпанный трон-кресло и с лёгкой руки сенатора Валериана нарекли залой аудиенций. Здесь же пока проводились заседания сената, ибо подле здания курии прорвало клоаку.

Совещания проводились крайне редко. Львиную долю времени Август посвящал диалогам с приближёнными; читал черновики, представленные рабами и вольноотпущенниками по тому или иному административному вопросу; решал мелкие и большие споры квиритов; устраивал аудиенции, дабы в разговорах с плебсом понять, чем дышит Рим. Изредка Август устраивал заседания малого совета. С Тиберием Константин не пришёл к единому соглашению во взглядах. После возвращения из посольской делегации с востока сенатор с присущей ему помпезностью возглавил заседания сената, с нетерпением ожидая вызова во дворец.

На исходе октября тронную посетила мать царя – Августа Елена, а позже присоединился сенатор Валериан. Советник расположился за небольшим столом, а царица устроилась на расписном стуле, который ей подарили купцы из Дамаска. Константин, сидя у окна, всматривался в горизонт, словно пытался пробить взглядом городские стены.

Уже четверть часа в зале висела неловкая тишина. Никто не решался начать беседу. Наконец советник не выдержал и спросил:

– Произошло нечто паршивое?

Константин очнулся от забытья и оглянулся.

– Где же наш доблестный Антигон? – спросил Август. – Он был таким стойким в походе, но в Риме разнежился. Помнится, два дня назад я приказал ему явиться во дворец. Тьма и свет сменяют друг друга – старика нет.

– Антигон немного приболел, доминус. Он денно и нощно пьёт смесь вина, поски, кардамона и корицы, дабы быстрее подняться на ноги.

– Я слышал это неделю назад. Политик в нём раскрывается неожиданно долго, а вот солдат, видимо, не умрёт никогда, – сказал Август. – Поска и вино? Он совсем спятил? Да, на ноги он поднимется, но потом неделю-другую будет опорожнять желудок. Всё же из легионера не сделать чиновника.

– Любой человек, сменивший кирасу на тогу – чиновник, – сказала Елена. – Чем тебе не угодил старик, ежели ты сам сутки напролёт смотришь в окно и молчишь?

Константин строго взглянул на мать и снова принялся разглядывать город.

– По Риму расползаются сплетни, точно болячка, – вмешался Валериан. – В народе говорят, будто Лициний вышел победителем в схватке за Восток и подмял под себя земли четвёртой префектуры.

– Он находится в наиболее выгодном положении, – ответил Август. – Подружился с Парфией и прибрал к рукам зерно с Египта. Мы с ним и враги, и соратники. О Митра! Лициний хорошо меня знает и понимает, что я не стану с ним биться, ибо в Галлии Аттал обнажил меч. Мы закованы с двух сторон, у нас не хватает ресурсов, а Лициний только посмеивается и намекает на фиктивность последнего договора. А что до Максимина: Лициний раздавил третьего соправителя, словно комара.

– И где сейчас Максимин Даза?

– Сбежал в Азию, – Константин скрестил руки за спиной и повернулся к Валериану. – Только не предлагай мне заключить союз с ним. Даже если мы с Лицинием расторгнем соглашение, я скорее прыгну из окна и расшибу голову, чем побратаюсь с Максимином. Он молод и неопытен. На голых амбициях можно только набить морду трактирщику, знаете ли. Юнец не опасен, но усиление Лициния меня беспокоит. Он желает вернуть власть в одни руки – впрочем, как и все правители. Я тоже этого хочу. Боги, я выберусь из передряги, которую вы мне послали!

– Так и проверяется достоинство, сын мой. Простого смертного сломит подобное бремя, а для царя – это повод снова заточить стиль, дабы сделать его полезным для дощечки. Ты побеждал врагов и при худшем раскладе.

– Мои соперники всегда имели больше золота, людей и лошадей – так уж повелось. Я побеждал, изучая изъяны врага. Вожди Галлии были осыпаны сталью с ног до головы, однако воинами являлись бездарными. Лициний – прекрасный солдат, и с ним не совладать проверенными способами. Однако и к нему можно найти подход.

– Лициний крестьянин из Дакии, которому впору сажать капусту, а не примерять царскую тиару, – глумливо произнесла Елена. – Он и мыслит, как дак. Какие от него могут быть проблемы? Уповай на Бога, и Он излечит твою беду.

Константин посмотрел на мать и слегка улыбнулся. Елена порой мыслила настолько простыми сущностями, что у Августа складывалось впечатление, будто для неё правление являлось спектаклем, сценарий которого актёры забыли, полагаясь на импровизацию и собственные дарования. Нынешние щекотливые отношения Августов выглядели для царицы рыночной суетой.

Константин мог бы и не воспринимать всерьёз очередное высказывание матери, однако знал, что события всегда складывались точно по её словам. Она подталкивала отпрыска к решениям в минуты сомнений и останавливала, когда его план выглядел откровенной авантюрой.

Елена познакомилась с Констанцием Хлором в ту пору, когда он занимал должность Цезаря. В то время будущая царица была служанкой в трактире. В молодые годы она отличалась крутым нравом и острословием, но болезни и религиозные воззрения заставили женщину пересмотреть взгляды на жизнь. Ныне она делилась с сыном знаниями, кои некогда почерпнула от мужа. Однако конечное решение принимал Константин. Силы Елены увядали, и Август понимал, что самый бесценный советник в грядущем сможет помогать ему лишь во снах и видениях.

В отличие от римских матрон царица не носила парик и в одежде предпочитала элегантную скромность. Кудрявые волосы она заплетала в строгую прическу, которую покрывала лёгкой накидкой. Тяготы жизни морщинами легли на приятное лицо Елены, тонкие губы редко складывались в улыбку, а глаза фисташкового цвета внимательно наблюдали за окружающими. Она больше слушала, чем говорила.

Присутствие царицы, чья персона вызывала как страх, так и уважение, усмиряло даже буйные головы вроде Септимия и Евтихиана. Ритм жизни Рима значительно отличался от никомедийского, и появление Елены в древнем городе заставляло людей глубже заглянуть в себя.

Константин связывал изменения в характере матери с принятием христианства. Он уважал христианского Бога, но сетовал на Него из-за того, что эта странная философия отняла у матери улыбку. Согласно новому учению прощение врагов возводилось в культ, однако с противниками Рима Елена не церемонилась.

– Ежели в ближайшее время выступим на Лициния, то сможем его приструнить, – сказал Константин. – Мне понадобятся лучшие легаты и Эпихарид.

– Он держит Галлию, – напомнил Валериан.

– Я знаю. Наверное, больше разговариваю сам с собой. О титаны, закованные в цепи Тартара! Все толковые легаты собрались в Галлии в ожидании вспышки гнева возгордившегося алеманна!

– Будет война, – произнесла Елена. – Деяния твоих предшественников легли на алтарь страданий. Небо вопиет об отмщении – так сказал Евсевий из Александрии. Грядущие столкновения не войны, а их жалкое подобие, мой сын. Аттал не фатум, коим себя считает, и Лициний – не пророк. Шаткий мир простоит ещё лет десять, и вот тогда ты поймёшь, что такое настоящая испепеляющая война. Лициний казнил в собственном войске всех христиан, держащих в руках гладий и скутум. Что ж, они выбрали крест. Выбрали правильное, а не простое. Лициний одинаково презирает тебя и христианство. Вы для него – одна суть и мера всех вещей. Щит, что ты разукрасил своей десницей, стал последней каплей в его чаше терпения. Выбери и ты крест.

– Так пусть Бог поможет мне победить, – Константин пронзительно взглянул на мать.

– Он не помогает по одной лишь просьбе и не идёт за людьми, уповающими на собственную избранность. Его воля непостижима, и простым смертным её не разгадать, пока Он сам не даст ответ. Лициний плюет в небо и пытается доказать, что он сильнее тебя и всего мира. Он хочет показать, что сильнее Бога, – Елена вздохнула. – Тебе нужно усмирить его, иначе он не даст ни минуты покоя. Аттал посягает на твоё тело, а Лициний – на душу.

Повисло напряженное молчание. Константин мечтал о справедливости во всем мире, но сам же постоянно рубил сук, на котором сидел. В этом и заключался его характер – Август желал добиться гегемонии, поймав обоих зайцев.

– Пусть Домициан готовится к походу на Восток. Я поведу войско на Лициния.

– С Востоком всё ясно, но как быть с Западом? – сказал Валериан.

– К предарелатским территориям подошло подкрепление, Массилия усилена, как и Нарбоннские провинции.

– Мой царь, вы считаете, этого достаточно? Силы Аттала поистине безмерны. Лициний даже на лигу не приблизился к возможностям алеманнов. Если события на Востоке протекают спонтанно, то в Галлии всё развернулось вполне закономерно. Матайес подготовил почву для своих последователей. Теперь пожинаем плоды собственного неверия и бессилия.

– Последний раз я был в Галлии на своей свадьбе, – весело заметил Константин. – Арелат красивый город, однако Аттал показал верх безвкусицы, когда снёс царскую резиденцию и выстроил на её месте деревянную развалину. Даже если он подмял один гарнизон, ничего не поменялось. Даже Ганнибал и Александр Завоеватель не захватили бы фортификации Массилии. Это могущественная крепость. Даже в то время Массилию защищали мощные стены. Если Тигго меня не обманул, то цитадель разрослась ещё больше. Не думаю, что она придётся по зубам Атталу.

– Матайес разрушал первую линию легионов хорошо обученной кавалерией, но ему была незнакома осада. Старший из его отпрысков поставил осаду во главу угла. С далёкого Тира ему привезли инженеров, которые построили стенобитные машины. С их помощью он преодолеет препятствия к Массилии.

– Мало иметь деревянных чудищ, чтобы разбить камень, – вмешалась Елена. – Нужно обладать колоссальным войском, дабы доказать свои притязания.

– Проклятье! – воскликнул Валериан. – В Галлии же есть Ирманд. Он всей душой сочувствует Риму и его бедам. Почему нам не обратиться к нему?

– Ирманд уже как год пропал с горизонта, – процедил Константин. – У меня нет желания гоняться за младшим братцем Аттала по всему Западу и просить, чтобы он успокоил конунга. Независимость Галлии – не основная цель Аттала. За всю историю существования западных провинций больше всех проблем доставил Риму только Верцингеториг206206
  Верцингеториг – вождь кельтского племени арвернов в центральной Галлии, противостоявший Юлию Цезарю в Галльской войне.


[Закрыть], но великий Юлий охладил его пыл. Сейчас же всё иначе. Аттал хочет завоевать Массилию для того, чтобы с её стен разглядеть слабые точки Рима. Арелатские гарнизоны ему нужны как пропускной пункт. Только после захвата южных гаваней он сможет вести полномасштабную войну с нами.

– Как когда-то Карфаген? – спросил Валериан. – Конунг не воин из клана Баркидов. Такого врага у Рима не было и не будет.

– И каковы же силы Аттала?

– Этого мы не знаем, – пожал плечами Валериан. – В Галлии доминирует разведка варваров, посему мы владеем скудными сведениями. Аттал же знает про нас всё, что внушает некоторое беспокойство. Уверен, он нападёт именно в тот момент, когда начнется раздор с Лицинием.

– Ну и забил же ты мне голову всяким вздором, советник! Об этом я ещё поговорю с Септимием. Все-таки он служил префектом в Галлии. Быть может, впервые скажет что-то полезное.

– Я могу идти, доминус?

– Иди. Не забудь про набросок текста для декрета.

Валериан поклонился царю и Елене и тяжёлой поступью покинул тронный зал. Константин остался наедине с матерью и бесконечными думами, от которых морщины на лбу Августа углубились.

– Сын, тебе принимать решение, – сказала Елена. – Враги облепили нас со всех сторон, словно мухи гнилое мясо. Трудно нападать и обороняться, посему в такое неспокойное время лучше сохранять нейтралитет.

Елена видела сомнения сына по поводу вступления в войну. Для неё наибольшая угроза исходила с Востока, ибо западного правителя она не знала. Долгие минуты мать и сын стояли в тишине, изредка поглядывая друг на друга.

Дверь отворилась. Вошёл широкоплечий привратник в палатинском сагионе и сообщил о визите советника Септимия. Константин жестом пригласил сенатора в тронную. Молодой советник уверенно вошёл в залу и поклонился присутствующим.

– Вы звали меня, мой император? – елейным голосом произнёс Септимий.

Константин подумал, что в венах советника наверняка бурными всплесками текла кровь евнухов. От его льстивого голоса и наигранного смеха временами подташнивало, а преувеличенное подобострастие не порождало в Августе ничего, кроме злости. Септимий был одарён острым умом, но, видимо, по ошибке, так как мудрость была несвойственна людям его ранга.

Царь оглядел ровно уложенные складки трабеи207207
  Трабея – парадная, а также консульская тога.


[Закрыть] Септимия мраморного цвета, его чисто выбритое лицо и тщательно прилизанные волосы. Легкая улыбка играла на лице сенатора, глаза полыхали неутомимой жаждой деятельности. Если бы Константин видел Септимия впервые, то подумал бы, что тот готов за один день выстроить Рим из руин или провести земельную реформу, уравновешивающую силы плебса и патрициев. Однако Август знал, что любое слово и действие советника было направлено на обогащение и поощрение собственного эгоизма.

Август держал сенатора под боком, не желая упускать из виду всех лицемеров. Константину казалось, что Септимий на пару с Евтихианом в прошлой жизни являлся цирковым канатоходцем, ибо умел балансировать на терпении царя. Иногда Август не понимал ни себя, ни обстоятельства, благодаря которым Септимий оказался в консистории.

– Я знаю, что ты ведёшь переписку с Эпихаридом и Веспасианом. Никак не можете поделить награбленное золото? – поинтересовался Август. – Из-за вас мне пришлось повернуться спиной к Западу.

– Не понимаю, о чем идёт речь, – без смущения ответил Септимий.

– Правда? Вы своими выходками ослабили Галлию, и по вашей доброй воле я вынужден метаться между границами. Благодари богов, что я не поймал тебя за руку, Септимий. Все обвинения являются только домыслами. Настанет день, когда ты своей безалаберностью выведешь меня, и тогда я буду действовать подобно Домициану208208
  Тит Флавий Домициан – последний император из династии Флавиев. При нем была значительно ограничена власть сената.


[Закрыть]. Зато город очистится от властных прелюбодеев вроде тебя.

У Септимия не нашлось возражений. Елена заметила, как он нелепо скрывал волнение за маской спокойствия.

– Что ж, хотя бы не оправдываешься. Молчание одинаково говорит как о смелости, так и трусости. Умники, подобные тебе, понимают, когда ударить крепким словечком. Раз уж ты здесь, перейду к делу. В канцелярии Максенция нашлась интересная бумага. Донесения на сенаторов разной величины: доходы, имущество, вложения и траты. За год человек твоего положения не обнищает настолько, чтобы переселиться к термам Каракаллы. Поэтому я решил с каждого сенатора отрезать по золотому куску. У меня на носу две войны, а казна опустошена самозванцами и прихлебателями. Сначала я подумывал о единой сумме, но удобнее применить десятину, ибо не все так богаты, как ты, Септимий. Десятая часть имущества и годового дохода будут уходить в пользу магистрата, пока волны не улягутся. Декрет выйдет через пару недель: над ним уже трудятся. Ты узнал о нём первый, ведь тебе придётся потратить немало времени, чтобы посчитать монеты и решить, что укрыть, а что швырнуть мне. Только у Флавия и Тиберия больше средств, но у них я изыму ещё больше золота. Теперь расскажи мне про Галлию.

– О новостях в Галлии Вам лучше спросить у достопочтенного Домициана, ибо он является пропретором, – голос Септимия утратил прежнее спокойствие.

– А что с крепостью возле Арелата? Неужели не отбили?

– Аттал захватил северный гарнизон, иных сведений у меня нет. У варваров больше сотни племен, и даже сейчас половина враждует. Их численность равна песчинкам на морском берегу, но для наступления они ещё не созрели. Посему надо разбить Аттала сейчас, пока Галлия окончательно не окрепла.

– Почему вы с Евтихианом никак не успокоитесь? Западный вопрос тревожит только вас двоих. Боишься за свои земли в Алемании? Покупать владения посреди океана алеманнов – не лучшая сделка. Если только ты не в сговоре с Атталом. Давай, скажи мне, почему я должен идти на Запад?

Лоб Септимия покрылся испариной, черты лица натянулись и обострились. Елена почуяла нарастающий гнев Константина и постаралась разрядить обстановку.

– Ты должен выслушивать советы, а стоит ли им следовать – решать тебе, – царица посмотрела на Септимия. – Он твой слуга и желает, чтобы империя процветала.

– Процветала? – воскликнул Константин. – Этот ханжа уже не первый год твердит, что Аттала следует уничтожить в зачатке. – Август подошёл к советнику. – Я тебя не понимаю, Септимий. Ты получил калигой под зад и стрелой вылетел с галльской префектуры. После эпистолярной проверки Валериана я был вынужден тебя убрать, но для твоей казни фактов оказалось маловато. С чего вдруг тебя потянуло обратно? Былые грешки хочешь прикрыть или выслужиться? Хочешь, чтобы я поставил тебя наместником в северных провинциях? В Британию метишь? Тягаться силами с Атталом рано, откупаться – тоже. И конунг алеманнов рассуждает так же. Пока мы общаемся, чтобы достигнуть выгодного соглашения. По крайней мере, пытаемся общаться. Убирайся, Септимий, пока я не увеличил твою десятину вдвое, – Константин махнул рукой. – Ты многое знаешь о происходящем в Галлии, но ради всех богов – не лезь туда и меня не подначивай. Наворовал – теперь пришла пора расплачиваться.

Сенатор бросил на царя змеиный взгляд, демонстративно поклонился и направился к привратнику, который отворил дверь, едва услышав «убирайся». Константин злым взглядом проводил советника и повернулся к матери:

– О каком совете речь, если Септимий не отвечает на прямой вопрос?

– Установи слежку за ним. Или поступи, как обещал.

– О чём ты?

– Твои слова про Домициана.

– Ах, ты об этом.

– Не бросайся словами и не приравнивай патрициев к квиритам, как сумасбродный принцепс. Человеку твоего положения не пристало грешить пустословием. Евтихиану я доверяю, хотя он истый лицемер и падок на праздные шатания в лупанариях. Септимий же ищет выгоды для себя, как и прочие мздоимцы. Они не простые граждане Рима, посему спрос с них выше. Провинился – накажи, помог – награди. Сей принцип освободит тебя от сотен ненужных размышлений.

– На Евтихиана мне плевать, – Константин резко развернулся и подошёл к окну. – До поры до времени он надёжен, но когда-нибудь точно напьётся и захлебнётся собственными испражнениями. Или жрица любви заласкает его до смерти, наградив заразой. Меня беспокоит Септимий. Хоть он и носит римское имя, но в наш просвещённый век мог легко подчистить свою подноготную.

– Он из варваров? – спросила Елена. – Издай эдикт, чтобы в сенате сидели исключительно чистокровные латиняне или италийцы. Допускаю присутствие греков с их пресловутой демократией, но западный сброд вышвырни из сената. Пусть получают воинские звания: в вопросах кровопролития они мыслят шире и дальше, чем мы.

– В вопросах войны никто не мыслит шире Рима, – грубо ответил Константин.

– Что касаемо благоустройства империи, – спокойно продолжала Елена, – власть и золото быстро уводят лжецов на неправедную дорожку. Коренные римляне и выходцы с Альбанских гор имеют много золота, но пришлые люди в сенате наглеют с каждым днём. Септимий не исключение.

Константин повернулся к матери и многозначительно посмотрел на неё.

– Это только догадка.

– Нетрудно догадаться, когда видишь такое рвение к проведению политики у берегов Рейна. Его мать была иберийкой, а отец – германец. Оказавшись в высоких кругах, он мог легко сменить имя. Если бы мы жили во времена грызни Юлиев Клавдиев и Домициев Агенобарбов, то наш льстец Септимий стал бы первым доносчиком. Он опасный человек и ни перед чем не остановится. Я распоряжусь, чтобы за ним проследили мои ищейки.

– Я уже говорил, что за ним следят. Все попытки тщетны.

– Он умён и предусмотрителен. Стоит поменять шпиона или попробовать переманить его ищейку.

Константин кивнул и снова уставился в окно. Император всё утро услаждал взор видом, что открывался с третьего этажа дворца на Семипалатинском холме. Долгие годы дворец являлся самым высоким жилым сооружением в городе, однако охальник Тиберий выстроил виллу выше допустимых законами пределов. Но в восточной части Рима царским покоям по-прежнему не было равных.

Вид из окна протягивался над городскими стенами. Константину не нравились быт и традиции Рима. Он ждал случая перебраться в другой город. Даже Никомедия, где Август провел юные годы, привлекала его больше, однако ему казалось, что память города навеки осквернена именем Диоклетиана.

Константин знал, что едва покончит с Лицинием и Атталом, перенесёт столицу в другое место. Он был из тех, кому проще написать новую книгу, нежели редактировать старую. Посему Август метался между двумя огнями: перенести столицу или построить новую.

Его мыслями овладела мечта о грандиозном возведении города на перепутье торговых путей. Константин представлял, как новая столица будет множиться и преуспевать. Он знал, что это будет величайший город в мире, и чужеземцы сойдут с ума от одного упоминания о нём. Август тут же представил Византий, где он мог бы спокойно наблюдать за фраками и парфянами.

Грезы захлестнули Августа. Он забыл, что его мечты в ближайшие двадцать лет неосуществимы. От размышлений его отвлёк порыв ветра, который принёс в помещение запах прорванной клоаки.

– Где эти проклятые формалисты из магистрата? – крикнул Август.

Дверь отворилась, и показалась голова секретаря Меция.

– Отправить за Фабием?

– Пусть они разберутся со сточной канавой. Вонь невыносимая.

– Будет сделано, доминус.

– И побыстрее. К вечеру в курии должно пахнуть мятой и розами.

Август перевёл взгляд в окно и понял, что ради чистоты и свежести готов снести Рим и возвести новый город.

II

В гарнизоне Германика шли последние приготовления перед наступлением на римскую твердыню. Аттал решил не ждать, пока сойдёт снег и выступить в ближайшее время. Он ожидал лишь прихода квадов.

После смерти Ирманда и казни Мардония Аттал решил, что дела пошли в гору. Конунг на время забыл о существовании Агареса, ибо посчитал, что алеманны могут справиться и без него.

Сам Агарес одновременно праздновал смерть Ирманда и оплакивал его жену. Он не беспокоился насчёт опалы. Перс знал, что во время осады возникает множество сложностей, посему со спокойным сердцем ждал момента, когда конунг придёт к нему с опущенной главой и просьбой о помощи.

Впервые за долгое время Перс стал общаться с учениками, а в отсутствие жены и дочери зачастил в бордели. Агарес жил одним днём, зная, что в скором времени грянет война. Единственное, что его беспокоило – возросший интерес Миргалима к Кемнеби. Перс не мог понять причин такого поведения наставника. Пленник в свою очередь хвостом увивался за стариком и даже не думал оставить гарнизон, хотя имел все возможности для побега.

В один из погожих дней, когда заиндевевшие камни строений переливались на солнце, точно самоцветы, Агарес решил побеседовать с Кемнеби. Персу требовался ещё один человек в команду, ибо Харольд долгие месяцы обхаживал Эмреса. Агарес не мог противостоять советнику конунга напрямую, посему со дня на день ожидал, когда тот приберёт к рукам одного из его бойцов.

Стражники привели узника, швырнули к ногам Перса и удалились. Кемнеби исподлобья посмотрел на Агареса. В его глазах виднелось непонимание. В последнее время Кемнеби замечал странный интерес алеманнов к своей персоне. Египтянин не сомневался, что скоро его прилюдно казнят, а конечности разбросают перед римлянами, дабы подорвать веру в ланциариев.