Текст книги "Алеманида. Грёзы о войне"

Фракиец спустился в трюм и увидел, как Вирсавия дрожащими руками вытирает пол. Он усадил девушку на койку и ленивым движением ноги стёр следы желчи. Юноша погладил Вирсавию по щеке и состроил улыбку, больше похожую на гримасу.

– Как себя чувствуешь?

Вместо ответа Вирсавия схватила пропахшую водорослями конскую попону и прислонила ко рту, сдерживая очередной рвотный позыв. Протей понимал, что девушка с трудом переносила плавание, но не знал, как поддержать её. На протяжении непродолжительного путешествия Вирсавия уже сотню раз пожалела, что покинула твёрдую почву под ногами. В Лутраки она изображала любовь, однако на корабле маска исчезла. Протей думал, что Вирсавии тяжело, посему она от него и отстранилась.

Фракиец не мог подобрать нужных слов, однако старался всеми силами помочь Вирсавии. Он отдавал ей часть своей еды, выбирая кусочек повкуснее. Проводил с ней много времени, расспрашивал о жизни до Греции и пытался узнать лучше. В один момент девушка поймала себя на мысли, что в его присутствии страхи и сомнения улетучивались. Вирсавия верила в одного Бога, но боялась, что в неравной схватке любовь победит разум.

– Бог мой! Вот и второе плавание в жизни, – голос Вирсавии походил на писк. – Когда меня и брата забрали из Вифлиема, корабль выглядел добротным. Не как это проклятое корыто. Знаешь, Протей, я раньше никогда не видела море. В нашей провинции стелилось Солёное море169169
  Мертвое море – соленое озеро между Израилем, Иорданией и Западным берегом реки Иордан.


[Закрыть], но мне оно казалось какой-то лужей. И вот волею Всевышнего я увидела настоящее море. Доселе не лицезрела ничего более прекрасного и неповторимого. Воистину, воображение и ум Создателя не знают границ. Сегодня Он даёт, а завтра – отнимает для нашего же блага. Ну да ладно…

Родители погибли при очередном восстании зелотов. Меня и Вениамина пристроили к прокуратору. Чем-то мы ему не угодили, и нас продали Адриану. Едва корабль покинул Газу, как на нас обрушился дикий шквал. Не знаю, как мы выжили в ту ночь. Хотя моряки смеялись надо мной, говоря, что я струсила, едва подул ветерок. С тех пор я не считаю море тихим и спокойным. Стоит оказаться в его недрах, как опасности липнут к тебе без спроса.

Мы плыли до Греции почти две недели и делили быт с легионерами. Господи, какие же они мерзкие! Будь я постарше, меня бы изнасиловали все, кто мог, и выбросили бы в воду. Теперь я снова в море и снова страдаю. Господи, когда же закончатся мои мучения? Когда мы приплывём?

Фракиец смотрел в истерзанное лицо Вирсавии и не понимал, откуда у неё столько сил. Он хотел помочь, но не знал как. Фракиец знал, что до Сицилии плыть около недели, а оттуда еще десять дней до Массилии. Все зависело от ветра и воли Посейдона.

– Четыре дня и мы в Сиракузах, – солгал Протей. – Отдохнём пару деньков в Сицилии и двинемся в Галлию. Не боишься замёрзнуть в Галлии? Говорят, первые заморозки в тех краях начинаются уже в сентябре.

Вирсавия взглянула на Протея жалобными глазами и положила голову ему на плечо. Она поводила рукой по простыне, пытаясь что-то отыскать. Наконец её пальцы сжали ветхий фолиант и вытащили его из дыры в соломенной перине. Протей увидел книгу с порванным переплётом и нагромождением пергаментов.

– Занятная книжонка, – произнесла девушка. – Нашла в твоих вещах.

– Киприан подарил. Он же якобы служил в легионах севера. Наверное, его воспоминания.

– Солдаты Кустодиана обучены грамоте? Удивительно, – Вирсавия покрутила книгу и вопросительно взглянула на Протея. – Киприан сам её написал?

– Всё может быть. По его собственным словам он был и воином, и политиком. Возможно, и творцом этой бессмыслицы. Не выкидывай её. Я читаю, хоть и очень медленно.

Девушка открыла книгу и скучающим взглядом окинула потрёпанные страницы.

– Больше похожа на магический гримуар, нежели на исторический трактат.

Протей повернул книгу к себе и бросил мимолетный взгляд на стёршиеся наполовину слова. Практически на всю страницу был нанесен витиеватый рисунок. Протей прочитал подпись под ним: «Белая Гидра – эмблема северного племени этфириадов».

На следующей странице красовался набросок мужчины, закутанного в дорожный плащ, и подпись: «И возьмут они отпрыска из галлов и воспитают по канонам заснеженных гор. Пока мистики и соискатели ломают головы над загадками, которых нет, Сей муж образумит лжецов и потрясёт народы от Геллеспонта до обители бактрийских гор».

Вирсавия закинула книгу в подсумок Протея и распласталась на кровати, натягивая попону.

– Бесполезная книга. И зачем ты взял её с собой?

– Это подарок. Я пойду наверх, иначе Кустодиан заподозрит неладное, – произнёс фракиец, поглядывая на вход в трюм.

Вирсавия сжала ладонь Протея, но он аккуратно высвободил руку. Поцеловал девушку в лоб и поднялся по ступеням на палубу. Вирсавия же осталась лежать в одиночестве, отданная на растерзание морской качке и слабому желудку.

Протей поднялся на борт и, к своему удивлению, встретил там Прокла. Грек уверенно держался за перила из бука и читал свиток из толстого пергамента, иногда поглядывая вдаль морских просторов.

Фракиец подошел к греку и заговорил:

– Необычно видеть тебя здесь, мой друг. Обычно ты бежишь от моря.

– Полно, Протей! Устал сидеть в душном трюме, который насквозь пропах специями, – ответил Прокл и свернул свиток. – От пёстрых запахов голова закружилась сильнее, чем от качки. Ты от Вирсавии?

– Да. Путешествие ей дается нелегко.

– Думал, нет человека, что переносил бы открытое море хуже меня, – Прокл улыбнулся. – Она привыкнет. Мне кажется, я начинаю любить море!

– Неужели? А мне кажется, мы плывём не по воде, а по колдовскому зелью. Вас всех точно подменили. Где наставник?

– Не разговаривал с ним с самого отплытия. Утром носился по палубе, а сейчас куда-то исчез, – Прокл помахал Эфиальту, который направлялся к ним. – Мне очень любопытно узнать о планах Кустодиана. Что мы будем делать на границе? Он тебе ничего не говорил?

Протей покачал головой.

– Что это у тебя? – спросил фракиец, кивнув на свиток.

– Завалялось среди хлама. Надоело читать про войны, решил развлечься поэзией. Признаюсь, доброго в ней мало. Даже тут война! Это поэма, Протей. Теперь ни брат, ни сват, ни друг не воскресит твой хладный труп, – Прокл процитировал несколько строк. – Так отступила вся орда, ушла из града, мир даря. Я не знаю автора и не всегда понимаю суть содержимого. Просто пытаюсь скоротать время и отвлечься от страхов. Возможно, я стал чуточку взрослее.

– Ты вообще голову от книг отрываешь?

– Зачем? Это самый легкий и безболезненный способ покинуть реальность хотя бы на миг.

Протей всегда поражался побратиму и сейчас окончательно убедился, что его хладнокровие и занудство породили прочитанные пергаменты. Фракийцу пришли в голову слова, которые он помнил с детства. Стихи предсказательницы, кои она называла ключами.

– И месть в душе она лелеет, имея сотни злых имен… Может, это отсюда?

– Не знаю, – грек улыбнулся. – Я еще не особо разбираюсь в поэзии, и твои слова мне незнакомы. Рифмованных строк и виршей написано бесчисленное множество, но ещё больше утеряно безвозвратно. Человек отличается скаредностью по отношению к искусству. Особо ценное скрывается на виллах патрициев на Зелёной улице.

– О, как меня раздражает само это название, Прокл! – воскликнул Протей. – Что за улица? Вирсавия то и дело твердила, что Адриан рвется на Зелёную улицу. Там мёдом намазано?

– Слышал о Семипалатинском холме? Зелёный холм – подобное место. Из-за обилия парков и деревьев его называют Зелёной улицей. Этот квартал новее, чем Семипалат.

– Откуда ты это узнал?

– Пока ты крал цветы для Вирсавии, я скрашивал время за пергаментами, – грек улыбнулся.

Протей засмеялся и прижал друга к себе. Подошёл Эфиальт и поздоровался с соратниками.

– Вот что ещё интересно, – произнёс Протей спустя некоторое время. Кустодиан однажды упомянул старого друга из Лютеции. В подробности он не вдавался. Чувствую, речь идёт не о друге.

– Возможно, он имел в виду наёмника. В Галлии их множество, и они постоянно меняются местами, – ответил Прокл. – Персы уходят в наёмники к алеманнам, гельветы и галлы – к римлянам.

– Думаешь, речь шла о наёмнике? Это не похоже на Кустодиана. С какой стати он якшается с наёмниками? В конце концов, он из Лакедемона, и это ниже его достоинства.

Эфиальт внимательно следил за диалогом, посматривая то на одного, то на другого соратника.

– А спартанцы разве святые? Думаешь, они с наёмниками не общаются и сами ни к кому не нанимаются? Ты глубоко заблуждаешься, Протей.

– Наверное, ты прав. Если речь заходит о больших деньгах, то можно якшаться с кем угодно. Лишь бы платили, – рассуждал Протей. – Представь, в грядущей войне тебя наняли парфяне. Формально Греция принадлежит Лицинию, значит, тебе придётся убивать греков. Как ты считаешь, Прокл: лучше быть наёмником у греков или у их противников? Получается, преданность покупается за мешок с монетами?

– У наёмников нет морали. Всё решает золото. Один умный человек сказал, что нельзя полагаться на наёмников, ибо наступит день, когда и золото иссякнет. А что до нас? Кустодиан отобрал восемь человек для отряда гоплитов. Великий Митра! Какой отряд, если мы толком и в сражениях не участвовали! Горстка лазутчиков? Посмотри на Аниона и Кеннета – какие из них разведчики? – Прокл махнул рукой на галла с пиктом, играющих в кости. – Да об их приближении пронюхают за целую лигу. Наставник молчит, но я не глупец и понимаю, как нас будут использовать. И мы не наёмники! – грек повысил голос. – Да провалитесь к Аиду все, кто нас так называет! Мы обычные солдаты, лазутчики, в конце концов. В легион нас не возьмут, ибо какой толк в строю от нашего умения фехтовать?

– Ха! Ты тоже знаешь, какое нам будут платить жалование?

– Наверное, гастат-ветеран получает больше, – уныло проговорил Прокл. – Кустодиан сказал, что первое время нам будут платить как солдатам. Может, название и в самом деле имеет значение? В таком случае я согласен называться наёмником.

– Мой друг, вся армия – наёмники. Империя нанимает солдат, дабы они охраняли спокойствие внутри и вовне государства. Их опасный труд оплачивается звонкой монетой. А знаешь, почему мы не можем быть наёмниками? Агесилай как-то сказал мне, что в его время так называли солдат, защищающих интересы другого народа. Вот если уплывем мы в Британию и поступим на службу к местному вождю – станем наёмниками. А свора молодняка, плывущая в Галлию, – простые солдаты. Почему? Мы охраняем честь собственного государства.

– Никогда бы не подумал, что тебе это интересно! Прав ты или нет, узнаем позже.

Протей намеревался сходить справиться о здоровье Вирсавии, но остановился возле Эфиальта. Раньше фракиец не обращал внимания на браслеты и амулеты, которые носили побратимы. Эфиальт не носил украшений или оберегов, посему Протей сразу заметил изменения во внешности грека. На шее Эфиальта на толстой серой нитке висел медный крест. Протей подошёл ближе и увидел грубо изображённое распятие на христианском символе.

– Проклятие! Что это такое, Эфиальт? – Протей удивленно вскинул брови и взял крест в руку. – Ты веришь в Плотника?

Погружённый в раздумья Эфиальт смотрел вдаль невидящим взглядом. Он повернулся на вопрос Протея и посмотрел на него необычайно ласковым взглядом. Его серо-голубые глаза в этот момент напоминали лазурное безмолвие Эгейского моря. Ответить словами он не мог, однако утвердительно кивнул.

– Вчера ходил, – вмешался Прокл. – Пока ты развлекался с рабами Адриана, Эфиальт принял святое крещение.

Эфиальт улыбнулся.

– О боги! – ругнулся Протей. – Я думал, хотя бы ты нормальный.

– Что ты взволновался? – спросил Прокл. – Ты когда-то сам говорил, что знаком с Библией. Мне всё равно, кому поклоняется наш славный приятель. Главное, что человек он хороший и думает в первую очередь о других.

Из уст фракийца вырвался невразумительный смешок.

– Я говорил, что у старшей сестры было библейское имя, – Протей перевёл взгляд на крест Эфиальта. – Увы, на этом мое знакомство с христианами закончилось. Стиракс говорил, что содержимое Ветхого Завета страшнее итогов Пунической войны.

– Содержимое Первого Завета, быть может, и страшнее, а вот творения, следующие за ним, сильные и проникновенные. У тебя была сестра? – Прокл удивлённо захлопал ресницами.

– Да, но я никогда её не видел, а ежели видел – не помню лица. Отчим однажды упоминал имя девочки. Как же её зовут? Проклятье, не помню! Кто там в Библии головы отрезал? Не знаешь, Прокл? Только поэтому я и вспоминаю о сестре, когда упоминают христиан. Её продали в рабство. Кажется, Аврелиан говорил, что ее увезли в Британию. О Арес, сам не верю в сказанное!

– Во что? – спросил Прокл. – В сестру или рабство?

– И в то, и другое.

Протей демонстративно потёр ладони, точно очищал руки от нечистот и быстрым шагом покинул греков. Возрастающая сила христианства беспокоила его не меньше, чем дальнейшая судьба отряда гоплитов в Галлии.

Протей скептически относился к любым вероисповеданиям. В Риме поклонялись одному богу, в Афинах – второму, в Иудее – третьему. А на берегах Ганга, насколько знал фракиец, воспевали такое количество богов и духов, что жизни не хватит их сосчитать.

Протей часто клялся и божился именем Митры, но не поклонялся ему по-настоящему. Увы, подобных призывов требовали обычаи и статус солдата римской армии. Протей хорошо знал фракийского бога Хорса, но на своём пути ни разу не встречал ни одного святилища в его честь. Он сравнивал Эфиальта с Марсом или Аресом, однако никогда не верил в существование бога войны.

Новую религию, пришедшую из Иудейской провинции, Протей не воспринимал как догматическое учение, относя к сектантству. Христианский Бог раздражал его больше остальных. Фракиец не находил объяснения такой ненависти. Протею просто не нравились идеи спасения, милосердия и прощения, которые превозносили христиане. Он не понимал, как кроткие могут наследовать землю, если миром правят сильные?

Фракиец вознёс очи к небу:

– Посейдон! Если ты существуешь – разбей это судно в щепки! Докажи нам смертным, что в храме подле брата Зевса возвышается властелин вод морских, а не бездушный идол.

Но ответом ему было молчание.

Эфиальт остался в одиночестве. Прокл отправился к Стираксу, который без устали жульничал в игре с Кеннетом, Протей – к Вирсавии. Грек погрузился в размышления.

Он родился в деревне, что раскинулась в двух лигах от Афин. Отец Эфиальта безответно влюбился в гетеру и, дабы доказать серьёзность намерений, бросил жену и малолетнего сына. Но знаменитая гетера Эвтибида лишь посмеялась над наивностью мужчины и небрежно отмахнулась от него. Не выдержав отвержения, отец Эфиальта бросился на меч. Мальчику в тот год исполнилось шесть.

Предательство отца и обвинения отчаявшейся матери навсегда укоренили в Эфиальте недоверие к красивым женщинам. Его мать страдала падучей и умерла от припадка, когда мальчику не было и восьми. Судьба ещё долго терзала Эфиальта, бросая от одних родственников к другим.

В десять лет он поселился у тетки в приграничном фессалийском городке, который находился в напряжённых отношениях с Македонией. Война возле Олимпа продлилась два месяца, и за это время десятилетний Эфиальт умудрился побывать в обоих станах, ибо город занимали то одни, то другие.

Эфиальт уяснил, что можно придерживаться нейтралитета, если жить на кухне и использовать холодное оружие исключительно для нарезки сыра. Он обратил внимание и на то, что на пять поваров приходилось всего три ножа, которыми они обменивались с помощью бросков в стену. За пару недель мальчик поднаторел в искусстве метания ножа. Всё свободное время он посвящал совершенствованию навыка и экспериментировал с длиной лезвия.

Фессалийцы выстояли в войне, и жизнь вернулась в привычное русло. Эфиальт понял, что ему понравилось, когда всё вокруг звенело и пылало, точно струны кифары. Он жаждал надеть кирасу, взять акинак и ринуться в бой, но его желание не поддержали. Вместо этого мальчик услышал подтрунивания. Из-за неестественной худобы ему не подошла ни одна из кирас, а злопыхатели спорили, за сколько секунд юнцу раздавят плечи в фаланге.

В оные дни в Азии стояли легионы Максимина Дазы, которые ожидали столкновения с катафрактами Максенция. Легаты Дазы набирали ополченцев, и Эфиальта определили оруженосцем к видному воину из всаднического сословия. Юноша исполнял не столько непосредственные обязанности, сколько был конюхом и поваром. Однажды он даже взял в руки меч, чтобы отбить ночное нападение.

Во время боя Эфиальт получил тяжёлое увечье языка и челюсти и более не мог разговаривать. Сначала он выражал мысли мычанием, но окружающие не понимали его. Парня отправили на кухню, а после расформирования легиона – обратно в Грецию. В гавани он обчистил местных мальчишек игрой в ножички, за что они его и побили.

Тогда и случилась судьбоносная встреча Эфиальта с Кустодианом, который направлялся в Коринф. Спартанец заступился за юношу, поинтересовавшись, за какие преступления его побили. Тот жестами объяснил, что его выигрыш отняли за умение бросать нож. Кустодиан по достоинству отметил талант парня и зачислил его в гладиаторскую школу.

Сдержанность и дисциплинированность Эфиальта сделали его уникальным бойцом. Другие ученики Кустодиана и Агесилая попали в школу благодаря случаю и навыкам. Объединяло их одно – покалеченные судьбы. Верой в другого Бога и следованием новым идеалам грек лишь снова выделился из толпы.

Горизонт затягивало тучами, которые пронизывали молнии. Ветер крепчал и подстёгивал худое судёнышко. Киликийцы на палубе суетились в ожидании бури, а Эфиальт напряжённо вглядывался в небо, думая о неотвратимости фатума.

II

После захвата Атталом гарнизона Германика Домициан направил в резерв Массилии дополнительный легион под управлением легата Филоника и ещё один – под началом Филиппа – в гарнизон Хлора.

Эпихарид ожидал к концу месяца увидеть легион в арелатском гарнизоне, однако Август Константин выслал на подмогу четыре легиона, один из которых состоял из ланциариев. В Виндобону вместо двух легионов отправился один. Эпихарид не рассчитывал, что гарнизон Хлора долго протянет, посему оставил в нём один легион и ополченцев.

Пропретором в Галлии назначили Эпихарида, которого Домициан побаивался, несмотря на то, что считался Первым легионером. Веспасиан обрадовался, когда с его хрустальных плеч сняли значительную часть ответственности и окончательно пустил корни в Массилии, издалека наблюдая за стараниями пропретора.

Сам Эпихарид заканчивал дела в ближайшем массильском гарнизоне Серой лиги перед отбытием в гарнизон Хлора. Он планировал провести смотр галльских легионов, прежде чем идти ко второму арелатскому гарнизону. Пропретор понимал амбициозные требования Аттала к Августу и старался подходить к устранению разногласий с холодной головой. Он обладал не присущей мужчинам интуицией и поразительным чутьем, которое не раз спасало ему жизнь.

Харольд неоднократно пытался переманить Эпихарида на сторону Аттала, ибо толковые полководцы среди варваров после войны Матайеса выродились. Однако ни сладкие посулы, ни золото, ни угрозы не сломили устоев принципиального военачальника. Посему при живом Эпихариде Константин был спокоен за Галлию.

Филипп прибыл в порт Массилии на три дня раньше Кустодиана. За четыре дня легион маршем дошёл до крепости Хлора. С многочисленных каструмов Нарбонна в цитадель стеклись полчища легионеров.

Даже Сатурналии170170
  Сатурна́лии – у древних римлян декабрьский праздник в честь Сатурна, с именем которого жители Лация связывали введение земледелия и первые успехи культуры.


[Закрыть] могли позавидовать гвалту, который извергал урбс171171
  Урбс – латинский термин, обозначавший в античности город, окруженный стеной, укрепленный город. Территория внутри стен каструма.


[Закрыть]. Римская твердыня оживилась. Из кузниц доносились удары молотов, на стройках слышались постукивания тысяч топоров, куда волоком подкатывали новые брёвна. Возле ипподрома взбеленившиеся лошади устроили вакханалию, разломав часть старой конюшни. Центурионы били палками распоясавшихся легионеров и тщетно пытались создать хотя бы видимость дисциплины. Беспрестанно скрежетали колеса телег, перегруженных провиантом. Бесконечным потоком они въезжали в крепость, заполняя амбары и склады.

Едва легионы разместились и достроили недостающие бараки, как явился вередарий от Эпихарида с приказом выступить к крепости Германика. Филиппа поставили старшим над крепостью Хлора, что возлагало задачу по возврату утерянного соседа на его плечи. Начало блистательной карьеры Македонца ознаменовалось непосильной задачей, ибо северная твердыня превратилась в настоящий муравейник из представителей сотен племен, что делало невозможным его взятие прямым приступом.

Новоиспечённый легат не желал нападать на крепость, мотивируя отказ спешкой. Он не видел смысла в возврате гарнизона под юрисдикцию Константина. В словесной битве Филипп переубедил Эпихарида, напомнив про римские деяния четырёхсотлетней давности. Македонец отметил, что Цезарь двигался к врагу, имея войско в сто сорок раз меньше. Он воспользовался разобщённостью варваров и покорил Запад.

Времена римской тактики миновали. Наученные горьким опытом галлы ныне имели пятикратное численное превосходство, сплоченное в едином массиве, что кардинально меняло расстановку сил на чаше весов. Эпихарид выслушал Филиппа и на время отказался от захвата крепости, ведь в гарнизоне Германика и его окрестностях собралось уже больше ста тысяч солдат Аттала. Пропретор решил ограничиться разведкой, которую намеревался заслать в стан врага.

Новоприбывшему подкреплению галльские легионеры прожужжали уши про нетопырей Агареса. Решение этой проблемы возложили на Кустодиана и его свору. Спартанец долгие годы мечтал отомстить давнему врагу, однако с равнодушием воспринял приказ пропретора. Ему больше нравилось обучать, чем в грядущем хоронить ещё зелёных учеников.

Для нынешнего пропретора Галлии являлось странным, что юные лазутчики, надежда римских следопытов, не получили полноценного опыта разведки. Кустодиан оправдался перед старшими военачальниками. Он не беспокоился за исход дела, так как считал, что класс его бойцов и без того достаточно высок.

Легионеры в крепости Хлора приветствовали Кустодиана словно префекта. Про знаменитого военачальника с Лакедемонских плоскогорий помнили со времён, когда тот нес службу на берегах Родана. Солдаты боготворили Кустодиана и мечтали попасть в его когорту. Про ответственное поручение Домициана тут же узнал весь гарнизон. Легионеры стали делать ставки – кто из следопытов проиграет первыми.

Филипп с Кустодианом собрались в принципии. Кустодиан налил себе вина и развалился в кресле, точно римский патриций.

– Я смотрю, в Греции ты научился расслабляться как следует? – спросил Филипп.

– Это вы в Афинах любите расслабляться, а я только балуюсь. В каструме с вином особо не разбежишься. Хватка быстро теряется, а ты знаешь, как я не люблю одышку на маршах.

– Что с Протеем?

– Ничего. Выпорол, а потом ещё раз выпорол. Думаю, его стоит убрать, ведь отсутствие дисциплины на войне подобно смерти.

– Мне бы хотелось сказать, чтобы ты не обращал на него внимания, – произнёс Филипп. – Да, Протей набедокурил, и его следует приструнить, но не более. Выпори парнишку, отхлестай флагрумом, наконец. Пусть твои следопыты публично его отлупят, чтоб другим было неповадно.

– Стоит однажды оставить проступок безнаказанным, как тобой будут крутить и вертеть, мой друг, – ответил Кустодиан.

Отпив вина, трибун продолжил:

– Он сделал это намеренно. Чего он ждал? Думал, спрячет её в личном поместье? Как же! О боги. Бойцы они отменные, но наивные глупцы. Нужно было Прокла ставить командиром отряда. К чему они придут с таким беспринципным ублюдком во главе? Домициан велел перехватить инициативу у Агареса. Как вырвать жезл из рук Перса с такими сатирами?

– Ни в коем случае тебя не обвиняю, однако стоило быть чуть осмотрительнее. Заметь ты девицу на Сицилии, можно было бы посадить на корабль и выдворить обратно в Грецию. Адриан не идиот. Быстро спохватится.

– Не спохватится. Он, должно быть, уже слинял в Рим. Они с Цецилией более не делят ложе. Старикан оказался тем ещё пройдохой. Святая Диана, он ровесник Киприану, а ведёт себя, точно свинья на случке. Протей думал, я не знаю, как выглядит шлюха из гарема Адриана? Священный щит Ареса! Чем он думал? Да по ней прошлась половина города. С ней миловался не только Адриан и его дружки. Если девица пойдёт Протею во вред, придётся отослать её обратно. Наверное, я слишком совестливый. Порка флагрумом? Отдать девку солдатам и дело с концом! Лучше всяких наказаний. Протей осознает свою оплошность, когда увидит изувеченный труп с разорванным лоном.

– Как её зовут?

– Вирсавия. Иудейка из Вифлиема.

– Спасибо за уточнение, Кустодиан! – Филипп хохотнул. – Кто же, по-твоему, еще проживает в Вифлееме, помимо семитов?

– Ассирийцев полно, иорданцев и египтян хватает.

– Одно и то же.

– Стыдно легату говорить такое, – отрезал спартанец. – Высшие чины получают не только за талант полководца, но и ум.

– Обычно его получают за деньги, – безмятежно отмахнулся Филипп. – Мне с тобой не тягаться в эпикурейских беседах. Как поступишь? Я могу объявить децимацию. Благо, поводов для неё достаточно. Или не благо? Ты мой побратим, и я пойму любое твоё решение. Одного прошу: не убивай парня. Боги, это ведь мелочь по сравнению с проступками галльских легионеров. Они бродят по деревням, грабят и насилуют, а пропретору хоть бы хны. Легионеры изнежились от длительного простоя: утратили доблесть, впитали пороки. Еще и животы отрастили по сотне фунтов каждый. А твой юнец? Подумаешь, привёз с собой девчонку. Тоже мне, проступок!

– Не в этом дело, Филипп. Он поставил собственные прихоти выше товарищей. Он проклятый единоличник. Протей безусловно получит наказание. А как быть с легионерами, которые в Галлии пустили корни вдалеке от семьи? Некоторые уже заменили жён и живут с ними в форте. Но большинство частенько бегают в прилежащие деревни, дабы развеяться с потаскухами варваров. А тут такая красавица сама пришла к ним. Протей её не удержит. Мечом он размахивает отменно, но куда ему совладать с центурией маститых ланциариев? Эти нелюди сбросили Матайеса с коня, когда Протея ещё не было в помине.

– Стоит взглянуть на проблему с другой стороны, Кустодиан. Ты говоришь, удержит ли её Протей? А я говорю: удержит ли его Вирсавия? – Филипп потёр ладони. – Один косой взгляд на девчонку, и фракийский недоносок убьёт любого. А там уже не до децимации. Прибью ублюдка к столбу в назидание остальным. Надеюсь, ты надёжно спрятал девчонку?

– Нет, я не вмешивался. Это заботы Протея, не мои. Привез глупец женщину на войну, пусть разбирается с последствиями. Вот скажи мне, Филипп, где у человека ум?

Македонец засмеялся.

– Оставим его и поговорим о делах. Вчера ты намеревался рассказать о письме Домициана. Вот мы вдвоём, ничья трибунья морда нам не мешает. Я тебя слушаю, Кустодиан. О чём речь?

– Что тебе известно про нетопырей Агареса? Легата порой допускают до тайн, к которым трибуну дорога закрыта. А со времени последней нашей встречи с Агаресом многое изменилось.

Филипп откинулся на спинку стула и повел бровями.

– Я знаю не больше тебя, Кустодиан. Вокруг Агареса и его своры рождается такое количество несуразных сплетен, что я уже потерял нить правды. Ты ведь знаешь, как рождаются легенды. Я прочитал все отчеты легата, но не обнаружил в них ничего путного. Сплошные цифры, нудные записи, идиотские стишки. Известно лишь их число – четверо, – Филипп раскрыл пятерню и убрал большой палец.

– Всего? Я думал, их пара контуберний. Следопыты берут количеством. Если прикажут убить человека, то целая ватага сгинет на подступах, и только один доберётся до цели. Мне казалось, Агарес готовил смертников. Ведь таких нетопырей создают ради достижения цели ценой своей жизни. А тут всего четверо, и никто не может их изловить. Странное дело. Полагаю, нетопыри бы так спокойно не разгуливали, будь префект с чистыми помыслами. Он давно шушукается с Атталом. Невозможно с такой лёгкостью резать жилы, не имея прикрытия в верхах.

– Да, они совсем обнаглели, сволочи! Ночью налетают на гарнизон, а наутро от легионеров – ножки да рожки!

– Римляне обмельчали, – удрученно произнёс Кустодиан. – Пока ты мне не сказал ничего нового.

– Конечно же, на гарнизон они нападают не квартетом, а в сопровождении алеманнов-лазутчиков и гельветов. Но агаресовы выродки всё равно гениальны. Даже выходцы из Аваним Афарот не могут похвастаться способностью проходить сквозь стены. Мне уже претят подобные истории, Кустодиан. Хвала богам, что подле Арелата стоит добротный легион ланциариев. Проклятые галлы спасуют.

– Спасуют или нет – не знаю. Пока не понимаю, с чего начинать.

– Почему ты спрашиваешь, хотя это я должен выпытывать у тебя сведения? Я, в отличие от тебя, ни разу с ними не сталкивался. Ведь ты сражался с ними у Бреттильского леса?

– Сражался, но не с ними, – пояснил трибун. – Агареса я точно видел. Клянусь пеплумом Афины, в тот дрянной день нам наподдавали так крепко, что мы отступали до самого Тайгета172172
  Считается, что в древней Спарте существовал обычай убивать новорожденных детей, бросая их в Апофеты – ущелья в горах Тайгет, в случае, если у них имелись какие-либо физические недостатки, однако, согласно данным современной археологии, это не соответствует истине (прим. автора).


[Закрыть], желая от стыда головы размозжить о камни. Я видел бойцов, одетых на павлиний манер, однако их быстро перебили. Без малого их было человек сорок. Все в доспехах из дублёной каприйской кожи и изогнутыми клинками, которые впору кавалеристу. Но нетопырей я не встречал. Уверен, Агарес уже знает, что я прибыл в крепость Хлора. Жребий брошен – я сам напросился. Всё же мне кажется, мы с Агесилаем неплохо потрудились.

Филипп неуверенно пожал плечами.

– Кто знает. На мой взгляд, опрометчиво пока сводить нетопырей с твоими легионерами. Кустодиан, твои ребята прошли серьёзную подготовку – я в них не сомневаюсь. Но четыре маленьких следопыта Агареса поставили на уши всю Галлию. Не стоит их недооценивать!

– По-твоему, всё неизвестное является величественным?

– Да, Кустодиан. Именно! Я до сих пор так живу, – Филипп назидательно посмотрел на соратника. – Живу и пока не сгинул в залы Аида.

– Вы, греки, корчите из себя эстетов!

– А вы, спартанцы, строите из себя умников. Поверь мне, друг, любой из нетопырей сильнее нас с тобой вместе взятых. Не хочу принижать твои достоинства как солдата и наставника, но нужно смотреть на вещи здраво, – Филипп подошел к Кустодиану. – Слышал о Миргалиме? Говорят, он тренировал Агареса. По словам старожилов, Перс – легендарная личность в определенных кругах. Понимаешь? Миргалим воспитал Агареса, а тот обучил галльских негодяев. В отличие от нас, их готовили для убийств. Ты выставишь Протея, а какой-нибудь недоносок Агареса убьёт его с завязанными руками и закрытыми глазами. Мы не победим их умением или количеством. Перс не так тривиален, как нам кажется. Хитрого врага можно победить его же оружием. Честность здесь ни к чему. Не хочется подохнуть в ночи от удара ножом в спину.