Текст книги "Алеманида. Противостояние"

Аттал с трудом разогнул затекшие ноги и подошёл к двери.

– Ты можешь решить исход войны, а сидишь здесь и помогаешь мелкому отребью.

– Если бы не жизнь мелкого отребья, то и воевать было бы не за что. Перед логосом все равны, Аттал.

– Что?

– Продолжай делать то, что делал до прихода сюда. Того требует логос. Появление Филина случится на нашем веку, Аттал. Всё к этому ведёт. Асимотуа знает, что где-то в Галлии бродит его внучка, которой он мечтает вручить скипетр. В её очах он увидит свои собственные. Ступай.

Обратная дорога заняла меньше времени, так как Артахасис показал Атталу иной путь. Конунг шёл, погружённый в свои думы. Ему казалось, что разговор только всё усугубил. Теперь его голову заполонили мысли о неведомых этфириадах, девочке с малахитовыми глазами и недооцененном Эрамуне.

Путники прошли болото, пересекли лес и двинулись к пасеке.

– Мой господин, о чём он говорил? – спросил слуга. – Я ничего не понял.

– Не строй из себя тупицу, – холодно отозвался конунг.

Мальчик укладывал оружие в седло, когда кинжал полоснул его по горлу. Слуга медленно сполз на землю, утянув за собой седло. Конь искоса поглядывал на растекающуюся лужу крови и похрапывал, слушая предсмертное бульканье хозяина.

– Ты слишком много знал и видел, юноша.

Аттал отпустил коня оруженосца и направился в Лютецию, где стоял десятитысячный отряд. Он подумал, что только дочь Ирманда способна дать ему ответы на волнующие вопросы.

II

Для провинциалов и обывателей Рим со своими протяженными крепостными стенами казался центром мира. Но помимо Вечного города были и другие неприступные твердыни. В префектуре Востока титул непокоримого адаманта долгое время носил Дамаск, а в Галлии лавровый венок неуязвимой цитадели принадлежал Массилии, могущество форта которой не шло ни в какое сравнение с римским. Многие забывали про семиярусные редуты Экбатаны в Мидийской Атропатене и вершину гор – Бактры – город, который ни разу не покоряли.

Однако чем больше полис, тем сложнее уследить за его внутренними распрями. Если в Капуе одному прокуратору или легату было под силу уследить за неблагонадежными лицами, то в Дамаске, Экбатане и Риме с этим не справлялась даже палатинская гвардия, состоящая из десяти тысяч человек.

После свержения Максенция основной путь переселенцев снова стал пролегать через Рим. Город задыхался от приезжих, которые в поисках работы и лучшей жизни селились на его окраинах. Также Рим заполонило бесчисленное количество наёмников и шпионов с Галлии, Иберии, Иллирии, Сирии и Египта. Лазутчики и разведчики влились в культуру Вечного города, став его неотъемлемой частью. Они маскировались под торговцев, путешественников, мореплавателей, отставных солдат, рабов и даже проституток.

Каждый патриций имел в услужении внимательную птичку, которая узнавала о любом изменении в делах конкурентов. Рыночная площадь кишела шпионами. Они были вполне безобидны, в отличие от банд Авентина и пришлых наёмников из Афаним Афарот, которые промышляли убийствами и вымогательствами.

Молва гласила, что выходцы из ктесифонских трущоб могли за внушительную сумму устранить даже императора, однако Август Константин знал, что парфянские наёмники, которым Фауста заплатила огромную сумму за убийство старшего брата, не справились с заданием. В итоге Максенций утонул в реке в битве у Мильвийского моста, а горе-наёмники скрылись в неизвестном направлении. Фауста сделала вид, будто ничего не произошло, и утверждала, что восемь миллионов сестерциев потратила на новую виллу на берегу Тибра.

Пропретор Домициан хотел сформировать дворцовый отряд, который бы занимался отловом вражеских лазутчиков и мошенников, чуть не в открытую грабивших честных патрициев, однако эта идея не нашла отклика у Августа. Константин довольствовался палатинами и не боялся наёмных убийц. Определённых успехов в поимке шпионов достиг лишь старый Кастул.

Старик бороздил просторы империи и выуживал ценные сведения для начальника римской армии. Кастул в два счёта распознавал людей с недобрыми намерениями и успешно способствовал поимке даже отъявленных мерзавцев. Благодаря старому центуриону в одном из трактиров Авентина задержали вольноотпущенника, который промышлял заказными убийствами, а также поймали лидера группы, который грёб аурелии, выдавая себя за адепта Аваним Афарот. Старый лазутчик с бородавкой под носом одним махом сэкономил уйму денег и времени неразборчивым толстосумам.

На Авентине многие знали про хромого доходягу, но не могли найти на него управу, ибо никто не желал связываться с Домицианом. Провернуть убийство Кастула под силу было только начальнику авентинских разбойников – Уммидию, но он не получал подобного заказа. Только сенатор или человек, приближенный к императору, мог покуситься на жизнь Кастула без ущерба для своей. Успех старого разведчика крылся во всеобщем животном страхе перед пропретором и излишней самоуверенности бродячих разбойников, кои недооценивали хромца.

Однако предвкушение лёгкой победы омрачилось известием о гибели легата Филоника и перестановках в Галлии. Кастул понял, что простое на первый взгляд дело уронило его репутацию на дно морское. Он с угрюмым лицом поплёлся к господину, дабы рассказать о случившемся.

Домициан отправился в Никомедию, чтобы успокоить обострившуюся подагру на ногах. Август настоял на временном отстранении пропретора из своего сопровождения, поэтому военачальник с нетерпением ожидал ослабления хвори и приказа правителя. Сам Константин с частью войска отправился в Галатию, где ждал сведения разведчиков.

Ранее он послал лазутчиков в Адрианополь, чтобы те разузнали подробности случившегося. Разведчики рассказали Августу о том, что по приказу Лициния жестокой смерти предали сорок христианских девственниц. Константин возмутился подобному варварству и посчитал, что более не вправе отсиживаться в стороне. Домициан со дня на день ожидал объявления войны.

Пропретор принимал посетителей и знатных горожан в атриуме дома, который арендовал на время пребывания в Никомедии.

– Я ждал тебя месяц назад, – процедил Домициан при виде Кастула.

– Виноват, господин. Зато за это время я успел узнать множество вестей, – Кастул поклонился и показал пальцем на рот.

Пропретор кивнул, и вольноотпущенник налил старику вина. Кастул приложился к серебряному кубку, вытер пот и намекнул, чтобы ему предложили сесть.

– Сначала я подумал, что ты ходил к желторотым. Потом мне сказали, что тебя зарезали где-то в Генуе. После я узнал, что ты жив и пьянствуешь в доме на берегу озера. Да, деньжат ты скопил достаточно. Небось и на дом хватит, но только попробуй уйти без разрешения, – Домициан пригрозил пальцем.

– И мыслей таких не было, господин, – поспешил оправдаться Кастул.

– Как объяснить твоё отсутствие? Говори, раз уж новостей полон рот. От твоих слов будет зависеть, выпорют тебя или нет.

Кастул кивнул.

– В понте Эвксинском утонул корабль с легатом. То ли киликийцы потопили, то ли царь Нептун.

– Давай без загадок, говори как есть. А то за вольности получишь палкой по спине.

– Какие вольности? – возмутился Кастул.

– Тему меняешь и принимаешь решения без моего ведома. Какого Зевса Мемнон сказал мне, что мы проводим линию на Евфрате? Почему я обязан краснеть и оправдываться перед каким-то варваром? Погоди, побеседует с тобой сотник. Он тебя научит, как держать язык за зубами.

Кастул подождал, пока ярость пропретора уляжется, и произнёс:

– Некто выдал себя за меня.

– Может, стоит тебя заменить? Ты стар, и твой крючковатый нос знает весь Рим. Что за легат утонул?

– Тот, которого Вы призвали из Галлии в Рим, господин.

– Я никого не звал.

– Вы, наверное, ничего не знаете, что творится в Галлии.

– Я жду письмо от Эпихарида. До Никомедии почта идёт дольше, – Домициан порылся в пергаментах. – А на сторожевых постах в последнее время неразбериха. Давно, видимо, у них не было проверки.

– На границе всполошились гунны, и теперь письмо идёт чуть ли не полгода, – сказал Кастул. – Даже на пунктах вередариев всё через задницу Юноны.

– Так что за легат? – повторил Домициан.

– Филоник. Он передал легион Филиппу. Поговаривают, что нашего Македонца разбили возле Массилии, а Филоник вместе с массильскими купцами отправился в Рим. По пути корабль угодил в бурю, и теперь Филоник, раздутый, как шар, плавает в понте Эвксинском. Тело не нашли.

– Ещё раз говорю – с моей стороны приказа не было. И Август не упоминал, что хотел перебросить легата на Восток. Зачем они меняют легата? Они что, совсем глупые? Кишки себе в Галлии отморозили? Перебрасывают легион целиком, а не только одного легата, иначе какой солдатам прок от рокировки военачальников? У легиона может быть лишь один отец, второго же при жизни первого принять трудно – это главный догмат легиона. Легата могут разжаловать лишь за грубый проступок. Сотню лет назад их, может, и меняли, но при мне такого беззакония не случалось. Качество командования падает.

– Видать, Филоник так обделался, что поверил первому встречному.

– Выходит, твой двойник подделал печать императорского перстня и ввёл в заблуждение двоих легатов?

– Именно так. И если молва не лжёт, то Эпихарид крепко прошёлся по Филиппу и сослал его в Массилию.

Кастул без разрешения пропретора налил себя вина и выпил до дна. Он облизнул губы, утёр рот рукавом и тяжело вздохнул.

– Гарнизон Хлора захвачен, мой господин. Алеманны устроили настоящую резню.

Домициан сверкнул взглядом. Кастул знал, что господин был весьма вспыльчивым человеком. Пропретор задумался над словами посыльного. Серьёзность на его лице сменилась грозным оскалом. Ещё солдаты шутили, что в ярости Домициан походил на небесного громовержца, пускающего молнии на грешный люд. Впалые глаза пропретора неистово забегали – так случалось каждый раз, когда обстоятельства рушили его планы. На гладко выбритом лице сильнее выделились морщины, а некогда прямой нос, который от бесконечных переломов превратился в зигзаг, оглашал воздух свистом. Тройной подбородок, который походил на крепостной вал Массилии, подрагивал, а челюсти были крепко сжаты. Но спустя несколько минут яростный блеск в глазах сменился осознанием бессилия. Домициан побледнел.

– Именно этого известия я и ждал, – угрюмо сказал пропретор. – Мне нужен Архонт.

– Кажется, он на днях вернулся с поездки.

– Я не об этом. Мне нужен шпион вроде Архонта. Для этого медведя не сыскать двойника. Август знает, кого брать на роль личной ищейки.

– Этот громила виден за милю. Какой толк от его немереной силы? – с обидой произнёс Кастул, понимая, к чему клонит Домициан. – Его раскроют в два счёта.

– Боги несправедливые, а что же с Теренцием? Неужели он вступил в бой?

– Ничего не слышал о смерти ещё одного легата. Думаю, он живее всех живых. По крайней мере, слухи говорят, что Теренций не успел явиться в крепость Хлора и пересёк Изеру по ещё не сожжённому мосту.

В атриум вошёл вольноотпущенник и сообщил, что прибыл легионер-вередарий. Домициан велел скорее позвать солдата в дом. Низкорослый легионер в пыльном дорожном плаще отбил по кирасе и вручил пропретору письмо.

– На границе и правда заволновались гунны? – поинтересовался пропретор, раскрывая свиток. – Ко мне сегодня все опаздывают.

– Нет, господин. В прошлом году буйствовал Рейн и его притоки, а в этом некоторые реки сломали переправы и затруднили движение.

– Но ведь сейчас зима. Мороз – лучший строитель дорог. Поговаривают, что в Риме замёрзло больше сотни бездомных.

– Ваша правда, господин, – подтвердил Кастул.

– Никомедия словно другой мир. Я давно не встречал столько солнца. От него даже устаёшь.

– Господин, – обратился вередарий. – Вы же знаете реки в Галлии и Альпах. Они настолько бурные, что не замерзают.

– Надо было сразу строить мосты, как над Оронтом и не экономить, – фыркнул пропретор. – Знаешь, старик, я столько всего повидал в этой жизни, но каждый раз нервничаю, распечатывая письма из Галлии.

– Чья печать? – Кастул вытянул шею, чтобы посмотреть.

– Теренция.

Слава легату Августа! Слава доминусу! Слава Победоносному легиону Октавиана!

Если на свете и существует хаос, то, несомненно, он в Галлии. Сначала я думал, что хаос зародился в Риме, но теперь вижу, как глубоко заблуждался. Хаос вместе с грязью зародился в Галлии. Всё дерьмо липнет к калигам. Они превращаются в стофунтовые гири.

Прошу простить мой неуместный тон, но ситуация непростая. Гарнизон Констанция Хлора взят. Не могу точно сказать, на какой день крепость пала, ибо владею неполной картиной происходящего, но стены помериума сровняли с землей. Одно могу сказать наверняка: Эпихарид, семь трибунов и префект каструма отправились покорять царство Аида. Даже не знаю, как они все разместились в лодке паромщика? Попросили бы о милости главного устроителя лагерей и переправ Теренция, я бы приказал выстругать для них добротный челнок.

Некто долгое время водил нас за нос. Филоника отправили в Рим, и ежели молва не клевещет, то легат утонул, а человек без рода и племени по имени Филипп угодил в ещё более позорную передрягу и благополучно присоединился к своему дружку Кустодиану вместе с целым легионом. Славу Тевтобургского леса он не переплюнул, но римлян в Галлии подставил знатно. Тело Филиппа так и не нашли. Полагаю, что его слопали черви. Теперь главенство над VI легионом принадлежит мне, и оно неоспоримо.

Каструм выставлен и укреплен, но при осаде нас расплющат за пару часов. Не поможет никакой ров. Клянусь Герой, у Аттала уже сотня легионов, и его муравьи разберут мой вал за полчаса. Если на Аттала надавят, то он обойдёт широкий изгиб русла, и тогда не миновать беды.

Какого Зевса Веспасиан отмахивается от меня, как от комнатной мухи? Если в будущем нас ждёт унизительный разгром, то после Аттал двинется на Массилию. Сами знаете, что конунг с флотом – совершенно другой разговор. Да и морем добираться до Рима проще, нежели терять людей в переходе через Альпы. Правда корабельщики из алеманнов так себе, но воровать они горазды, вот и разграбят всю Массилию. Пусть Веспасиан думает наперёд, ибо моё поражение – его агония.

Прошу помощи у прославленного легата Августа, победителя вандалов и квадов. Здесь непролазная бездна, и даже ста легионов не хватит, чтобы одолеть орды алеманнов. Они пьянствуют уже пятый день подряд. Боги, откуда у них столько сил?

Я прошу всего три легиона. По моим подсчётам три легиона и несколько тысяч ауксилариев способы удержать береговую линию каструма от угрозы, исходящей из крепости Хлора. К тому же я не смогу прокормить больше двадцати тысяч ртов. Был бы рад получить Парфянский Победоносный, ибо обладать такими матёрыми гастатами – моя мечта. О нападении не думаю, единственно пытаюсь сохранить честь свою и Рима.

Ещё никогда я не был так религиозен. Страх заставил меня молиться богам и усопшим предкам. Мне даже пришлось казнить несколько христиан, которые противились принести жертву Митре.

Мы на грани, и лишь Изера сдерживает яростный порыв конунга алеманнов.

В приложение к письму шёл список с перечислением остатков провианта, количеством убитых и раненых. Также Теренций подробно описал, сколько ему требуется солдат, и просил наказания для Веспасиана, который игнорировал его письма. В конце послания легат требовал отменить эдикт пропретора, согласно которому Филипп после прихода легионеров из Виндобоны получал в руки VI Победоносный легион.

– Дерзкий малый, – заметил Кастул.

– Мальчик стал мужчиной, – гордо произнёс Домициан. – Он – мой ставленник. Но Теренций не имеет опыта войны, посему ему не помешает поддержка.

– Где же её взять, господин? Августа здесь нет, а свой легион Вы и с места не сдвинете, пока с Лицинием не разберётесь.

– И приказать я не могу, как раньше, – сетовал Домициан. – Жаль, Филипп погиб. Я ведь ему отправлял приказ.

– А если не погиб?

– Может, и не погиб, – Домициан снова посмотрел в послание. – Тело не нашли. Хотя галлы устраивают такие засады, что потом мясо с земли не соскоблить. Филипп стал бы хорошим посредником в переговорах. Я отправлял ему послание в гарнизон Хлора. Полагаю, оно уже неважно.

– Давно ли Македонец стал пропретором?

– Что?

– С каких это пор он получил в управление ещё один легион?

– Филипп неплохо себя зарекомендовал, управляя гарнизоном Хлора. Если, конечно, его отчёты были правдой, – хмыкнул Домициан. – К тому же тогда я не мог рисковать Теренцием, поэтому на время осады отдал легион Филиппу. У него опыта больше, чем у Теренция. Теперь же юный трибун повёл легион к крепости Хлора. Что ж, Филипп погиб, и эдикт утратил силу. Да упокоит Митра его наглую душонку, – добавил Домициан.

– Значит, Теренций остался в одиночестве против Аттала?

– Да, – заключил пропретор. – Теренций молод и горяч. Такой не выдержит даже одной провокации алеманнов. Я подумаю, что можно сделать.

Домициан спровадил вередария и несколько раз обошёл атриум. Он ходил из угла в угол, бродил кругами, рисовал ногами квадраты и трапеции до тех пор, пока ему в голову не пришла мысль:

– Августа Елена!

Кастул с непониманием уставился на пропретора.

– Какое она имеет отношение к войску?

– Никакого, но Константин не перечит матери. По крайней мере, пока. Она может выпросить у сына пару легионов. Мне трудно, Кастул, очень трудно. Сложно быть легатом Августа, который не имеет власти над собственными легионерами.

– Господин, так ведь Август урезал ваши полномочия только из-за накала отношений с Лицинием.

– Думаешь, что-то изменится, когда конфликт закончится? В кризис цена поднимается, а во дни благоденствия до исходной точки почему-то не понижается. Полагаю, меня отодвигают от дел.

– Эпихарид убит, господин, – Кастул указал на письмо. – Август не имеет права раскидываться своими пропреторами.

– Право он имеет. Но пока не хочет. Сейчас нужно беречь пропреторов, – Домициан с воодушевлением вспомнил, что после смерти Эпихарида он остался единственным пропретором. – Хорошо, я это еще обмозгую. Что там с супругой доминуса? Как дела в сенате?

– Ждут, когда Август погибнет в бою…

– Побойся богов, идиот! – прошипел Домициан. – Хочешь, чтобы нас с тобой на столбе распяли?

Глаза Кастула забегали.

– А что до Септимия, то он открыто обхаживает Фаусту. Прям возомнил себя Августом.

– Есть доказательства? Он патриций, пусть и не знатного рода, но важная деталь в механизме сената и малом совете Августа. Ты понимаешь, что начнётся, если такую персону оклеветать? Даже не представляешь, какой поднимется переполох.

– Сенаторы грызутся похлеще, чем Августы. Идёт какая-то делёжка. Они уже свыклись с мыслью, что доминусу не нравится Рим. Говорят, у Августа появились чертежи новой столицы.

– Это не секрет. Ему нравится колония Византий. Город крайне удачно расположен, и там можно заложить камни хорошей крепости, чтобы следить за фраками и персами. Константин любит рубить с плеча, но в этом вопросе я с ним согласен.

– Вот, значит, куда ушли деньги патрициев! – посмеялся Кастул. – Он не на войну собирал, а на мраморный пол в новом дворце.

– На войну. Он её выиграет, и тогда у него хватит золота, чтобы весь Рим покрыть мрамором. Странное дело. Август отщипнул от состояния сенаторов такой маленький кусок, никого не тронул, а они негодуют. Пока за штурвалом корабля стоял Тиберий, все были покорны, как собачонки, едва вернулся Антигон – всё покатилось к Аиду.

– Тиберий знал, что нельзя тормошить осиный улей, а Антигон – вояка, привык идти напролом. Вот они и дурят!

– Про Тиберия ничего не известно?

– Наверное, в какой-нибудь яме сидит по уши в дерьме, – просипел Кастул. – Ни слуху ни духу.

– Его странствие несколько затянулось. Думаю, это мог устроить Антигон, – предположил Домициан. – Возвращение Тиберия крайне невыгодно старику. Так почему ходят такие разговоры о Септимии?

– Его часто видят в свите императрицы. Молва гласит, что без того слабая на передок Фауста чуть ли не ежедневно наведывается к нему на виллу.

– Не молва, а обычные сплетни, причем самые грязные и лживые.

– Не понимаю, почему Константин игнорирует очевидное? Как можно быть таким слепым? Весь Рим исписан похабными памфлетами и картинками.

– Я понимаю твои опасения, но мы не можем с тобой обсуждать супругу царя даже в Никомедии. Кто рисует эти гадости?

– Чернь. Кто ж ещё? Один стишок заливают побелкой, на следующий день на этом же месте появляется уже три. Святая вера царя в свою супругу вызывает удивление. Я лично знаю легионера, который имел её раз двадцать. А матросы? Да они её насилуют и чуть ли не избивают.

– Полно тебе, Кастул. Не выдумывай.

– Клянусь жезлом Юпитера!

– Заткнись! – пресёк его Домициан. – Принеси мне доказательства насчёт Септимия, и мы подумаем, как быть дальше.

– В соседнюю префектуру больше не надо? Мне надоело жить с блохами.

– Будто здесь я тебя оставлю в своем доме, – усмехнулся Домициан. – Переговоры закончились, дело идёт к войне. В следующий раз от Лициния привезут твою голову, посему остерегайся. Отправляйся в Рим и найди мне доказательства про Септимия. Нельзя допустить, чтобы в такое лихое время в царской семье произошел разлад. Если случается большая беда, то Август сперва спрашивает со своих приближенных. Нас ведь обвинить проще всего.

– Когда вопрос касается женщин, то стариков обычно не трогают, – вымолвил Кастул.

– В делах любви ретивые супруги режут всех подряд.

– Так может не ворошить гнездо? – с надеждой произнёс Кастул. – Пусть царица продолжает скакать по портам и борделям. Чем меньше Август знает, тем проще живётся нам.

– Мы не знаем, что случится завтра, посему на любой войне лучшее оружие – сведения. Я же отправлюсь на поклон к Августе Елене.

– Пока ищете царицу, Аттал окажется возле стен Рима с головой Теренция.

– Ещё одно слово, и я отправлю Атталу твою голову.

– Простите, господин, – Кастул постучал себя по губам. – Не уследил за паршивым языком. Надеюсь христианская благодетель Августы поможет вам.

***

Слуга Домициана долго выводил буквы, но в итоге отправил письмо Елене. Ответа не было два дня. Домициан в нетерпении ковылял по комнате на больных ногах и даже успел выслать несколько писем Теренцию с просьбой не лезть на рожон.

Елена, которая уже полгода находилась в Никомедии, ответила спустя четыре дня. Она сослалась на недомогание и пригласила пропретора на обед.

Царица расположилась во дворце Диоклетиана, в саду, построенном греческим архитектором Диодосом.

– Я не люблю помпезность Диоклетиана, однако сад получился что надо. Мне не нравится дворец, но больше в Никомедии негде погреть кости старой женщине.

Елена облачилась в белую столу и надела золотые украшения. Внешне она нисколько не выделялась среди прочих городских матрон, прибывших с Рима. Домициан снял шлем и погладил плюмаж. Он не знал, что ответить.

– Вы один в городе? – спросила Елена. – Где ваша супруга?

– Она в Паннонии. Я не видел её уже четыре года.

– Пригласите её сюда. Все патрицианки едут в Никомедию поправлять здоровье. Здесь сухой климат и нет тибрских испарений. Дышится легче, чем в Риме.

– Это я приехал поправлять здоровье, – Домициан похлопал себя по коленям. – Моя Гипатия не любит избыток солнца.

– Тогда почему бы тебе не посетить её? Жена всегда рада видеть своего мужа.

– Служба не отпускает.

– Неправда. Пока мой сын меряется с Лицинием силами в словесной перепалке, успеешь съездить в Паннонию.

– Я уеду, и начнется война.

– А останешься здесь – не начнется. Да, обстоятельства обычно так и складываются – всегда против нас. Знаешь, Домициан, мы всю жизнь живем в ожидании чего-то. Ждём, а оно не наступает. Господь с этой войной. Ты же семью защищаешь. Для чего её защищать, если не чувствуешь тепла и поддержки? Отправляйся. Ежели сын осерчает, то я помогу.

– Священная, моей семье нужна помощь, но не в Паннонии. В Галлии служит трибун Теренций, он остался один против орд галлов и алеманов. Если можно так выразиться, он – мой пасынок. Официально я его не усыновлял, но отношусь как к родному сыну. Константин игнорирует угрозу Галлии, думая, что в последний момент метнётся в Арелат и пригвоздит Аттала. Однако не всё так просто.

Домициан вручил письмо Елене. Она прочла его и вернула обратно.

– А твой пасынок вызывающе смел. Прямо как мой отпрыск. Считаешь, что Аттал опаснее Лициния?

– Полагаю, что если садовнику дать сто тысяч солдат, то он вряд ли ринется в бой. А вот истинный воин отправится на бойню и с десятком.

– Мы имеем дело с амбициозным садовником, – оживилась Елена. – Но всё же я не раз говорила сыну, что Лициний велик и страшен только на словах. Он не умеет управляться с войском, да и тактик посредственный. У него большие территории, много солдат, поэтому с ним приходится считаться. Галлия же место далёкое и дикое. Оттуда и новости приходят с запозданием.

– У Аттала почти полмиллиона боеспособных человек. Его войско терзают внутренние распри, однако галлов всё равно безбожно много. Как мне убедить Августа, чтобы в Галлию отправили легионы?

– Пропретор уже бессилен? Помнится, в оные годы ты всегда стоял на передовой и часто принимал спорные решения.

– Увы, да. В легионе неразбериха. Легатов Августа теперь так же много, как и центурионов.

– Константину важнее Лициний. Они, как два пса, прыгают вокруг трона в попытке допрыгнуть до него. Кто сядет первым, тот и станет полновластным императором. Понимаешь, откуда это стремление к абсолюту? Константин хочет перекроить сенат, взять на себя роль первого пропретора, принцепса, консула, диктатора и построить идеальный полис. Он не злой, всего лишь целеустремленный и пока не понимает, чего хочет от правления и жизни. Константин прислушивается ко мне, но Галлия ему пока не интересна, и я бессильна. Когда сожгут Геную и разрушат Массилию, тогда он очнётся.

– Будет слишком поздно, моя госпожа.

– Знаешь, у него есть легион, и не один. И даже есть бездельник, который способен их повести в Галлию. Тетрархия Диоклетиана ещё жива, – Елена обвела руками деревья вокруг себя. – Он придумал её здесь, в этом саду, пока Галерий прикидывал, сколько христиан можно убить за один день. Сначала мой сын и Лициний превратили власть в триумвират, а теперь вообще в империю с двумя императорами. Но помимо двух Августов есть ещё Цезарь.

– Мы думаем и говорим об одном и том же человеке? – спросил Домициан.

– Есть ещё кто-то, кроме Тигго?

– Антигона из сената за спиной называют Цезарем.

– И их обоих зовут Антигонами. Я говорила о соратнике моего сына. О молодом галле. Вот он и отправится на помощь твоему сыну.

– Ну не знаю. Справится ли он?

– Ты ещё и торгуешься со мной? Думал, по первому твоему зову в Галлию отправится сам Господь? Либо Тигго, либо никто.

– Простите, Священная. Я согласен. И сколько же легионов под его началом?

– Вчера было три, сегодня не знаю. Я скажу Константину. Будь уверен, Тигго незамедлительно выступит. Он на Марсовом поле, до Галлии доберётся быстро.

– Благодарю Вас, моя царица.

– Довольно. Я всего лишь не хочу нарушать порядок, заведённый природой. Пусть дети хоронят своих родителей. Помоги Теренцию.

– Благодарю Вас, Священная.

– Не меня благодари, а Единого бога.

– Я могу заколоть жертвенное животное в Его честь.

– Ему не нужна кровь животных. Он ценит наши поступки.

– Что я должен сделать? – сглотнул Домициан.

– Всё угодно Богу, что вяжется с принципами Плотника. Вы ведь так его называете?

Домициан промолчал. Елена махнула рукой, и гость понял, что ему пора уходить. Он поклонился и покинул сад Диодоса.

Когда пропретор вернулся домой, то вспомнил, что забыл написать письмо Теренцию. Домициан аннулировал эдикт, согласно которому Филипп брал на себя главенство над VI Победоносным, а Теренцию строго-настрого запретил казнить легионеров за инакомыслие.

Что делать с Веспасианом Домициан так и не придумал, ибо не имел столько власти над наместниками Южной Галлии.

III

В этом году снег выпал раньше обычного, словно природа пыталась утихомирить враждующие стороны. Легионеры, которые по воле судьбы побывали и в парфянской жаре, и в галльском холоде говорили, что во всей империи нет более непредсказуемого места, чем Галлия. Соперничать с Нарбоннскими просторами могли лишь Альпы со своими камнепадами, проливными дождями и заснеженными дорогами. Природа в Альпах часто позволяла себе вольности: отдаляла наступление весны, задерживала лето, насылала лютые морозы.

Декабрь в Галлии выдался на редкость снежным и с множеством метелей. Легионеры заблаговременно утеплили зимние палатки, а для высших офицеров поставили добротные срубы под квартиры. Баллисты завалило огромными сугробами, крыши проваливались от непомерного количества снега.

Но как бы сильно ни дули ветра и как бы низко ни опускалась температура, полноводный приток Рейна не замерзал. Предания говорили, что во время Второго триумвирата времен Гая Октавиана на Галлию обрушились страшные морозы, которые сковали Изеру. Аттал надеялся, что история повторится и в январе реку схватит лед, но в то же время понимал, что невозможно воевать на землях римлян в такой чудовищный холод, посему просто ждал знака богов.

Перед началом февральских календ Теренций получил послание от Домициана, в котором говорилось, чтобы силы виндобонского легиона немедленно отправлялись к гарнизону Хлора. Письмо датировалось ещё ноябрём, и легат прикинул, что почта отставала на три месяца. Теренций с ужасом понял, что наставник не знает о происходящем в Галлии, а значит, надеяться галльские легионы могли лишь на богов и самих себя.

Спустя сутки прибежал ещё один вередарий, который принёс крайне противоречивое послание. В нём легата Филиппа отправляли на переговоры с представителями Аттала. В послании значился ряд пунктов, пара которых до крайности возмутили Теренция. Домициан предполагал различные исходы, в зависимости от которых Македонец должен был действовать тем или иным образом. Так, пропретор предлагал алеманнам добровольно сдать гарнизон взамен на земли провинции Авенио. Здесь уже попахивало самоуправством, ибо вряд ли Август Константин был готов подарить Авенио, где полторы сотни лет назад располагался один из крупнейших каструмов.

На странное письмо от пропретора Теренций закрыл глаза, но некоторые документы в канцелярии обеспокоили его. Он знал, что после бойни возле массильского тракта тело Македонца так и не обнаружили. Легат был готов принести жертву самому Христу, лишь бы окончательно убедиться, что Филипп уже нежилец. В отчётных документах у Теренция хранилась копия эдикта Домициана, согласно которому VI Победоносный легион на время обороны земель Серой лиги принадлежал Филиппу Македонцу.

Теренций долго пытался понять причину такого решения. Он знал, что Домициан не доверял собственному пасынку, ибо от ситуации в Галлии зависела карьера и репутация пропретора. Легат пришёл к выводу, что эдикт был личной прихотью Домициана, ибо виндобонскими легионами он мог свободно распоряжаться, в отличие от массильских, которые принадлежали Эпихариду.