Текст книги "Алеманида. Противостояние"

– Ты слишком большой человек, Далмат, твои действия не могут остаться незамеченными. Куда пошла твоя рабыня?

– Сообщить Атталу точное количество легионеров, состав войска и где находится шатёр Августа, чтобы ночью было легче отыскать.

– Я не шучу, Далмат.

– Она отправилась в Мерсал.

– В Санктум?

Септимий вопросительно поднял брови.

– Там находится Святилище, построенное ещё Матайесом. Разве твоя рабыня не дакийка?

– Дакийка.

– Дакийка пошла в Мерсал. Не находишь это странным? Почему она пренебрегает опасностью ради статуэтки Хорса? Залмоксиса здесь нет.

– К чему ты клонишь?

– В твоих сметах она числится как дакийка.

– К чему ты клонишь, Архонт? – недовольно вторил Септимий.

– Ни к чему, просто стало интересно. Молись богам, чтобы в лагере не нашёлся осведомитель галлов. Любую утечку сведений Август свяжет с твоей рабыней, посему будь осторожнее, Далмат.

– Раз уж Август всё знает, то почему позволил мне отпустить девчонку?

– У него свои причины. Не Август тобой интересуется, а Домициан. Слышал про Кастула?

– Кто же не слышал про этого пьяного бродягу.

– Его нашли в выгребной яме с перерезанной глоткой. Выродки с Авентина постарались.

– Откуда такая уверенность?

– Знаешь, ты всегда умел строить из себя болвана. Что Евтихиан, что Кастул – нити ведут к тебе. Дай мне время, и я выведу тебя на свет.

Архонт осмотрел богатое убранство дома, взглянул на кувшин с вином и удалился. Септимий налил вина и уставился на карту, пытаясь найти Мерсал, в который понесло Зию.

IV

В гарнизон Гая Юлия Германика свозили пленников со всех концов Галлии. Дезертиров из галлов, римлян: всех, кто нарушил присягу перед Отечеством и начальниками; неугодных Атталу людей, преступников всех сортов и мастей. К удивлению Харольда, набралось около двух сотен человек. Для них готовились ристалища в честь Вотана, у которого просили благословения на грядущую битву.

Сам Протей нескончаемые дни прозябал в темнице. За это время он успел поверить в богов, возроптать на них, снова поверить и послать в Тартар. Фракиец так и не понял: следят ли боги за своим непокорным созданием? Протей даже пытался вспоминать христианские нотации Прокла, но так и не понял, как идеи покаяния и любви к врагам могут облегчить его состояние. От мыслей фракиец сходил с ума. Иногда он думал о самоубийстве и один раз даже попытался задушить себя, но ему не хватило духу, и он понял, что ещё не готов попрощаться с жизнью.

Гости к нему больше не приходили, и Протей с сожалением вспоминал беседы со слепым стариком. Каждый день фракиец видел только угрюмые физиономии стражников и мальчика на побегушках, что приносил еду и воду. Изредка к нему прибегали галльские дети, которые швыряли в него мелкие камушки и дразнили. Он пытался не обращать на них внимания, но его терпение быстро иссякало. Тогда фракиец проклинал несносных мальчуганов, обещая надрать им задницу, когда выберется.

За неделю до ристалищ Агарес явился в тюрьму, дабы соблазнить своего пленника необычным предложением. Перс уже забыл, что хотел включить легионера в отряд нетопырей. Он думал об этом после предательства Эмреса, однако беседа с Атталом изменила его приоритеты. Протей являлся участником ристалищ наряду с остальными пленниками, но у Агареса созрел особый план.

Перс постучал по клетке, и Протей очнулся.

– Хочешь свободы?

– Глупый вопрос. А если я отвечу, что мне и здесь неплохо?

– Ответь, имеешь право. Есть человек, который сильно мне мешает. Нужна твоя помощь.

– Почему человек, которого нанимают для убийств, просит простого легионера кого-то убить? Никто не сделает это лучше твоих нетопырей.

– Будь ты простым легионером, тебя бы не держали в тюрьме и не охраняли гвардейцы Харольда. Я мог бы устранить цель по щелчку пальца, но тогда нить приведёт ко мне. Я не желаю, чтобы на меня упала даже тень подозрений. Мне нужно убить цель в открытую, но чужими руками.

– Мне какая разница, я же по твоей милости попал в плен! – прошипел Протей.

– Это уже неважно. Ты тот, от кого не ждут угрозы. За мной и моими нетопырями следят. Скоро начнутся увеселения для прихвостней Аттала. Слышал про ристалища?

– Ключник что-то упоминал, но я не понял сути.

– Это как ваши гладиаторские бои, но немного с другими правилами. Тебя выведут безоружного и без доспехов против какого-нибудь знатного всадника или даже двух. Как правило, такие видели кровь лишь на хоботе комара, но рассказывают всем, что они безжалостные убийцы. Ты волен сопротивляться, драться и защищаться, как умеешь. Можешь отобрать меч и даже убить. Уцелеешь – получишь свободу.

– Странный обычай.

– Я тоже неместный, парень, но таковы ристалища. Твоим соперником будет Харольд из Лондониума. Я всё проверну таким образом, чтобы твоя и его очереди совпали. Выйдешь на арену и пришьёшь его в два счёта.

– И кто меня отпустит после такого?

– Это традиция. Насколько я знаю, не было ни одного случая, чтобы легионер сумел отбиться. Хотя нет, я приврал. Был один случай. Сотню лет назад пленник убил сына конунга. Опечаленный отец развёл руками и сказал: «Значит, такова цена забавы». Пленники обычно едва ходят и дышат. Их ничем не кормят. Вот и делай выводы: как дохляк победит вооружённого здоровяка?

Агарес щёлкнул пальцами, и привратник поставил корзину, наполненной такой едой, что у Протея вмиг потекли слюнки.

– Ты будешь здоров, как галльский медведь. Убей Харольда и дуй на все четыре стороны.

– Я тебе не верю.

– Тогда я сам выйду против тебя и забью, точно свинью. Это обычное выживание. Я позабочусь, чтобы тебя не трогали до празднества.

– Киаксару тоже бросят на алтарь?

– У неё всё прекрасно. Аттал печётся о её сохранности. Она уже гуляет по бургу и рвёт цветочки.

– Выходит, она солгала?

– Это уже ваши дела, молодежь. Мне нет никакого дела до ваших договорённостей.

– А если я убью вашего проклятого Харольда, а против меня поставят ещё кого-нибудь?

– Ты спрашиваешь глупости, парень. Значит, твоё сердце маленькое, как у куницы, и не стремится к жизни. Или же нет? Бейся, как раненый зверь! Бейся, словно за тобой стена и бежать некуда. Всё ведь просто, правда? Но не думай, что будет легко. Ты должен сделать всё быстро и без лишних движений, иначе трусливый бритт ускользнёт.

– А Филипп будет?

– Будет. Как же без этого полудурка?

– Значит, он выжил.

– Этот таракан выживет везде. Если ты хотел биться против него, то ничего не могу обещать. Не всё можно спланировать. Если Филипп окажется вместе с Харольдом, то убей сначала бритта. Запомнил?

Перс ещё раз указал на корзину и убрался.

Галлам было чуждо бессмысленное кровопролитие даже в отношении пленников. Около ста лет назад конунг усипетов отбил у римлян крепость, внутри которой находился амфитеатр, служивший одновременно театром и гладиаторской ареной. Уцелевших защитников крепости швырнули на арену, дабы они бились на потеху новым господам, однако легионеры отбросили оружие и гордо встали против врага. Тогда конунг отправил к ним солдат, которые учинили резню. Римляне бились отважно, но всё равно были убиты. С тех пор в крепости появилась традиция давать каждому пленнику или преступнику возможность спастись.

Галлы не слыли глупцами, посему всех счастливчиков, коим выпал случай отстоять в поединке своё право на жизнь, предварительно избивали и держали впроголодь. В бою они еле передвигали ноги, и публика наблюдала больше за избиением младенцев, нежели за честной схваткой. Лишь самые стойкие и выносливые давали отпор, но тогда их задавливали количеством и убивали с поразительной жестокостью. Обычай разошёлся по Лугдунумской Галлии и к началу IV столетия от Рождества Христова добрался до Нарбонна.

Харольд прибыл в Арелат из Британии чуть больше десяти лет назад. Он удивился варварскому обычаю, но отметил его справедливость, ибо уцелевшему в бойне давали право покинуть арену. Предполагалось, что восставшего из мёртвых легионера убьют свои же за мнимое дезертирство, ведь всех пленников римляне априори считали изменниками. Про пленение Гая Юлия киликийскими пиратами многие во время дискуссий благоразумно забывали2727
  Согласно Плутарху в 75 году до н.э. 25-летний Юлий Цезарь попал в плен к киликийским пиратам. Они потребовали выкуп в 20 талантов серебром (примерно 620 кг серебра). Цезарь сказал, что стыдно требовать всего 20 талантов за такого человека как он и потребовал увеличить сумму выкупа до 50 талантов. После выкупа из плена, Цезарь собрал войско, вернулся на остров, где его держали, распял всех пиратов и забрал 50 талантов серебра. История документально не подтверждена (прим. автора).


[Закрыть].

Несколько раз Харольд наблюдал за ристалищами со стороны, но после нескольких тренировок на мечах вышел на арену вместе с двумя берсеркерами – личной стражей Аттала. Со временем Харольд осмелел и выходил на бой уже в одиночку против заметно слабых соперников. В грядущие ристалища он вновь готовился пролить кровь во славу бога, к вере в которого его приобщил странник из Лондониума. Сам Аттал сообщил Харольду, что не успеет добраться в срок, и велел советнику проверить всех конунгов и войско, прежде чем отправиться к гарнизону, где им предстояло встретиться.

После разговора Агареса с Протеем в тюрьме всё чаще говорили о больших ристалищах. Тюремщики часами напролёт рассказывали истории о том, как они закалывали по несколько сотен человек в день. Протей никак не мог взять в толк: как можно гордиться убийствами измученных и безоружных людей и для чего об этом трепать каждому встречному?

Послушав суждения тюремщиков, два из которых были неразговорчивыми гельветами, а ещё трое – алеманнами, Протей понял, что мудрецы лгали, утверждая, что не стоит оценивать людей по их соратникам. Фракиец сейчас ровнял всех под одну гребенку, считая всё население Галлии от Северных морей до Понта Эвксинского трусами и подлецами, неспособными честно воевать.

Привратник по имени Ликет шутил, что Аттал подкармливает богов, дабы вскоре напоить их реками римской крови. Фракийцу втайне давали еды, дабы в нужный день он был готов. Также Протей занимался гимнастикой и вспоминал каноны Агогэ, тренируясь прямо в темнице так усердно, насколько позволяло пространство. Сначала фракийцу казалось, что Агарес затеял какую-то пакость, однако слухи о грядущих играх и шумиха вокруг них внушали ему всё больше доверия.

Утром в солнечный день начались игры. Галлы называли ристалища играми, что звучало как насмешка над пленниками. Протея провели по подземным лабиринтам и оставили возле решётчатой двери, из-за которой доносился гул. Он с любопытством смотрел через решётку на людей, ибо за последние две недели видел лишь ворчливых тюремщиков, пару любопытных посетителей и изредка Агареса. Протея держали в отдельной камере, подальше от остальных заключенных. Увидев, что в его темнице больше никого не было, фракиец почувствовал себя привилегированным человеком в тюрьме наподобие Мамертинской.

Протей стоял перед дверью арены и лихорадочно пытался понять, когда галлы успели превратиться в римлян, а он – в гладиатора? Он не считал это позором, ведь долгое время воспитывался на подобный манер. Единственное, он опасался, что их могут привязать к столбу, как это часто делали с христианами. Не о такой смерти он мечтал.

Рядом с Протеем стоял здоровенный мужчина с вырванным клоком волос. Он с ухмылкой что-то пробормотал на своем языке и отвернулся. Следом привели худощавого парня, похожего на сирийца, и девушку с перебинтованным плечом. Фракиец оглядел их и понял, что они будут сражаться квартетом против вооружённых до зубов алеманнов.

От злости Протей ощутил прилив сил. Под ложечкой засосало, руки вспотели от покалываний. Ему уже хотелось поскорее выйти и надрать зад каждому. Он только сожалел, что вместо этой идиотской троицы, в которой никто не понимал друг друга, рядом не было Эфиальта и Прокла. Будь здесь гоплиты, они бы не оставили камня на камне от арены, а потом и от самого гарнизона.

Ворота открылись, и Протея обдала волна тёплого воздуха, улюлюканья и возбуждения. Он зажмурился от солнца и отскочил в сторону. Сощурившись, он посмотрел на происходящее. Его новоизбранные соратники преспокойно добрались до соперника и уже обменивались колкостями. Протей выпрямился. На миг ему почудилось, будто его швырнули во вшивый амфитеатр в каком-нибудь заброшенном Хорсом городке. В Италии, Иллирии и на Востоке гладиаторские бои стали всеобщим развлечением, и смерти во время них были скорее исключением из правил.

Но, осмотрев арену, Протей понял, что всё серьёзно. Он увидел песок, забрызганный кровью, и шестерых галлов с мечами. Повсюду валялись клочки одежды, а к двери повесили обезглавленного петуха, который, судя по всему, символизировал для алеманнов нынешнее состояние Галлии.

Фракиец тут же обратил внимание на противника в начищенных доспехах и со щитом. Он стоял немного позади. Протей без труда узнал в нём Харольда. Он так заковал себя в броню, что присутствующим оставалось только гадать, как он будет биться. Бритт едва мог двигаться. Харольд игнорировал насмешки и только после пары оскорбительных выкриков с арены снял часть брони, оставив кирасу и щитки на руках и ногах.

Галлы насмехались над новой партией смертников, шутили и корчили рожи. Они топтали песок, прыгали и разминались. Их голые торсы были перепачканы кровью и грязным потом. Они уже изрядно потешились: на их лицах отпечаталась ярость людей, которые отправили к праотцам не один десяток человек. Протей только сейчас увидел сотни разбросанных по арене человеческих зубов.

– Римляне хотя бы оружие давали гладиаторам, – процедил фракиец. – Так не честно, твари. С мечом я бы отделал вашу команду в одиночку.

Галлы слышали бормотания Протея, но не понимали ни слова. В бою фракиец рассчитывал только на свою природную ловкость и на то, что соперники допустят ошибки. Он понимал, что если завладеет клинком и примется рубить врагов, то трусливый плут, на которого ему указал Агарес, первым покинет песчаный корабль арены, и сделка сорвётся.

Приговорённые и палачи долго смотрели друг на друга, пока огромный галл не рванул к солдатам. Тот получил укол в плечо, но умудрился схватить нападающего за руку и вступил с ним в борьбу. Протей переглянулся с союзниками. Втроём они бросились на галлов.

Парня убили сразу. Харольд принялся за девчонку. Протей подоспел ей на подмогу и закрыл спиной, осторожно подначивая бритта. Во всех движениях фракийца чувствовались свежесть и скорость, поэтому соперник пасовал и боялся подойти. Опыт Протея сыграл ему на руку: дождавшись очередного выпада, он выхватил у Харольда меч, перехватился и с разворота взмахнул вслед убегающему бритту. Отсечённая икроножная мышца Харольда упала на песок так, словно и не была частью его тела. Бритт истошно завыл и, как подстреленный волк, отполз к краю арены, моля о помощи.

Из-за забора тут же выпрыгнуло несколько вооружённых галлов. Они загородили Харольда собой. Протей бесстрашно бросился в бой, ведь любое промедление могло стоить ему жизни. Фракиец крутился, точно змея, и жалил резкими выпадами. Соперники недооценили его с самого начала и дорого поплатились за ошибки.

После череды неудачных попыток поразить юркого фракийца нападавшие замешкались, и один из них упал, провалившись в яму в изрытом песке. Протей отбросил негласные правила поединка и всадил лежачему бойцу клинок в живот. После ринулся на второго и сделав пируэт размашисто ударил его по спине. Противник вскрикнул и упал на песок, извиваясь от боли. Харольд к тому времени уже уполз в подземелье, откуда выводили пленников.

Протей с досадой повернулся к оставшимся соперникам и увидел, что уцелела только дикарка, которую беспощадно атаковали толпой. Фракиец оценил её упорство и смелость, но не успел помочь. Один из галлов, отличавшийся неимоверной скоростью, обезоружил девушку, схватил за волосы и мощным ударом усадил на колени. Дикарка завизжала, но тот безжалостно срезал ей кусок скальпа, а после заколол. Протей подобрал второй меч у убитого галла и добил раненного в шею. Он остался один против четырёх соперников.

Один из галлов с большими ушами выставил вперёд ладонь и сказал нечто непроизносимое для языка фракийца. Протей решил, что он велел соратникам стоять в стороне. Галл с нахальной физиономией, испещренной шрамами, резвым шагом имитировал наступления и отходы, показывал странные движения, похожие на танцы. Иногда он поворачивался к публике и получал волну рукоплесканий. Таких позеров и любили в Риме. Обычно они надоедали плебсу спустя месяц, но при наличии определённых дарований получали рудиус к концу года.

Галл показал на Протея, потом на публику и жестами предложил им выбрать способ убийства легионера. Стороны сошлись на отсечении головы. Галл вволю насытился овациями и двинулся на соперника.

Он медленно шёл вперёд. На миг остановившись за пять-шесть футов до цели, он поднял клинок и помчался, точно жеребец. Фракиец стоял, не шелохнувшись. В последний миг он уклонился от взмаха и в прыжке воткнул меч галлу под рёбра. Противник охнул, но сразу же вернулся в бой: рана была незначительная. Он потрогал порез и с деланным удивлением показал кровь зрителям. Всё делалось молча, мимикой и жестами. От каждого движения галла зрители приходили в восторг.

Протей оценил его провокации, но старался держать себя в руках. Галл лёгкими переступами подбирался к фракийцу, перебрасывая меч из руки в руку. Он нанёс фракийцу пару ударов, отошёл в сторону и пустился в незамысловатый танец. Публике уже надоели дурачества, она требовали крови. Остальная троица скучала в стороне и подумывала прирезать этого танцующего мерзавца, замедлившего проведение ристалищ. Едва один сорвался с места, как танцор успокоился и остановил соратника.

Галл бросился на Протея. Фракиец сдержал порыв. Галл атаковал ещё пару минут, пока из-за танцев, игры на публику и самого сражения окончательно не выдохся. Протей, выверенными блоками отражавший выпады врага, почуял кровь и двинулся в наступление. Галл слишком поздно понял, что пленник превосходит его навыками боя. Каким бы быстрым он себя не считал, маленькая ранка всё же давала о себе знать, и он начал задыхаться. Но всё же честь была дороже – он продолжил схватку.

Протей отвёл очередной слабеющий удар в сторону, крепко приложился локтем в челюсть галла и рубанул по его запястью, оставив часть руки на песке. Соперник ничего не понял. Он с глупым видом смотрел на свою культю, забыв о защите. Протей дернулся вперёд и резким ударом вогнал галлу в грудь клинок по самую рукоятку. С трудом вырвав меч, фракиец направился к уцелевшей троице.

Публика застыла в недоумении. Они пока не понимали, как боги допустили подобное святотатство. Зрители, которые с первого взгляда распознавали ретивых бойцов, нашли в лице Протея своего героя и принялись скандировать: «Lupus! Lupus!2828
  Волк (лат.).


[Закрыть]»

Спеси в галлах явно поубавилось. Они уже уважали соперника, который, как выяснилось позже, убил не просто галла, а предводителя гельветских берсерков. Соперники окружили Протея и по сигналу одновременно кинулись в бой. Протей знал, что втроём можно только запинать неприятеля ногами. Мечники же обычно мешали друг другу, ведь численное превосходство не давало особых преимуществ в бою с опытным соперником. Именно это и произошло. Галлы осторожничали, прятались за спиной соседа, а иногда и намеренно толкали друг друга к противнику.

Протей ранил одного, крепко завернул руку второго, а третьему въехал рукояткой по плечу. Со стороны галлы выглядели, как спешившиеся катафракты в полном боевом облачении: тяжесть оружия замедляла их движения, в то время как неуловимый фракиец скакал, точно бес, раздавал порезы и злил отчаявшихся врагов. Иногда Протей отступал в тень навеса, переводил дух и снова летел в бой. Соперники пользовались передышкой с умом и вдоволь наслаждались тенью у стены, хрипя от усталости.

На третьей такой передышке галлы не успели отдышаться, как фракиец вышел на последнюю жатву. Он нырнул под замах одного из галлов, выбил у него меч и сильно ранил. Двое уцелевших бросились бежать, оставив соратника истекать кровью.

Фракиец не знал, входит ли в традиции галлов помилование раненых, но он считался с ними ровно настолько же, насколько они с ним. Протей добил галла и остался на арене единственным выжившим. Он только сейчас понял, что публика молчала, точно на похоронах. На него смотрели сотни глаз: любопытных, испуганных, восхищённых. Спустя миг в него уже летели куски хлеба, яблоки, камни и даже мелкие дротики. Протей ловко отбил несколько предметов и нырнул в тень навеса над ареной: туда, где находилась дверь.

На другой стороне арены, откуда за сражениями обычно наблюдали легаты, появился человек в лёгкой кожаной броне и уверенными шагами направился к Протею.

– Мне говорили, что если уцелею в сражении, то могу пойти своей дорогой, – крикнул Протей, пытаясь вспомнить, как зовут этого бойца из своры Агареса.

– Всё верно, – ответил незнакомец. – Только оно ещё не закончилось. Твоя свобода за моей спиной. Заслужи её!

Протей обшарил глазами публику и увидел Агареса, стоящего с кубком в руке под навесом. Перс встретился с ним взглядом, пожал плечами и уселся за столик.

– Тебя хотели включить в наш отряд, но после бойни, что ты устроил, путь у тебя один.

– Это мы ещё посмотрим.

– Меня зовут Белет. Скажешь это своему паромщику, когда он спросит, кто отправил тебя к нему.

Белет сверкнул глазами, вытащил два меча и встал в боевую стойку. Он ухмылялся так же, как и его предшественник. Протей не понимал, откуда у этого народца столько уверенности и глупого безрассудства? Они вели себя так дерзко, словно вчера разрушили стены Рима.

Настоящий поединок, коего так ждала толпа, начался только сейчас. Боец ткнул сапогом в песок, но фракиец вовремя прикрыл глаза. Они обменялись парой ударов и разошлись. Белет пытался подобраться к Протею, давая понять, что продемонстрировал не весь арсенал приемов, однако все его нападки заканчивались ничем.

По стилю боя Белет напоминал Аниона, отличаясь только скоростью и габаритами. Анион старался делать меньше ударов, но всегда метил точно в цель. В этом он был полной противоположностью Эфиальта, который крутился, точно сатир с шестом, и накрывал противника волной ложных выпадов. Белет не мог подобраться к Протею, но и сам фракиец никак не мог отыскать брешь в защите соперника, так хорошо прикрывавшего корпус.

Каждое столкновение толпа встречала криками. Дабы усилить дух соревнований зрители разделились на две стороны: в ход пошли ставки. Когда Протей теснил соперника, одна часть амфитеатра ревела от восторга; едва ситуация менялась – ликовала другая половина.

Мечники бились наравне. Задача Протея не изменилась: он стремился защитить свою жизнь. Белет же вышел, дабы потешить гордыню, а сейчас думал, как с честью выйти из ситуации. Протей оказался выносливее. С каждым шагом он напирал всё сильнее. Белет был бы не прочь, если бы Агарес остановил битву, но тот лишь хладнокровно смотрел на дуэль, разбирая действия каждого бойца. Он предвидел итог противостояния.

Белет окончательно выдохся и еле поднимал меч. Он уже бился одним клинком, в то время как Протей не выпускал зазубренные, гнутые скрамасаксы. В очередной стычке фракиец порезал сопернику ногу. У Белета точно открылось второе дыхание. Он с удвоенным усердием ринулся в бой, пытаясь воссоздать стиль Бельфора, однако не дотягивал до умений соратника.

Протей предусмотрительно отошёл. Он разил врага в открытые части тела. Протей не хотел превращать расчётливый бой в позерство, так как знал, что позже барды в своих творениях и так приукрасят действительность.

Белет уже истекал кровью, некоторые его раны были очень глубокими. Фракиец понял, что пересёк грань и решил закончить мясорубку. Он ловко пригнулся от неожиданного выпада, но не устоял на ногах и упал на спину. Раненый зверь почуял слабину и бросился на жертву. Протей и сам изрядно утомился, его движения потеряли былую резвость. Но всё же он успел подняться и на ложном замахе обошёл Белета, обезоружив его. Протей жестом поставил соперника на колени и встал сбоку.

– Давай, ничтожество! Убьешь безоружного?

– Ты ведь от Агареса? Скольких ты убил безоружных, мразь? Умели бы вы, ребята, выполнять обещания, и я бы тебя не тронул.

Протей поднял клинок, точно палач занёс топор над жертвой, и обрушил его на голову Белета. Тот упал на песок, голова со стиснутыми зубами откатилась в сторону. Протей присел на корточки и отдышался.

Агарес, взявший на себя роль устроителя игр, произнёс пышную речь, половину которой Протей попросту не расслышал из-за буйных криков. Снова полетели камни и хлеб. Фракиец нашёл силы, чтобы спрятаться под навесом, но галлы, недовольные гибелью своего бойца, ухитрялись попадать в пленника.

Агарес остановил всеобщее помешательство, и Протея вернули туда, где он сидел всё это время. Вечером тюремщик принёс ему баланду и передал, что Агарес зол из-за сложившейся ситуации. По мнению Перса, всё произошло не так, как он задумывал. Харольд обладал значительным влиянием, посему отнял у Агареса право на помилование пленника. Теперь фракиец принадлежал советнику Аттала.

Протей угрюмо смотрел в стену, и от обиды на его глаза наворачивались слезы. Он знал, что подобные испытания поединком существовали не только в Галлии, но заранее не верил в исход. Он выжил, убил всех соперников, но всё равно проиграл. Протей не знал, какая судьба ожидает его.

В душевных муках прошли три дня. Протей осунулся, побледнел и превратился в малахольного юнца. Позже слова тюремщика подтвердились – римский легионер становился личным рабом Харольда. Как бритт видел это на деле, Протей пока не представлял.

Ночью тюремщик сообщил, что римляне понесли большие потери, но с первого раза умудрились отбить гарнизон Констанция Хлора прямым приступом. Протей порадовался за соратников. Сейчас ему хотелось быть вместе с гоплитами. В нём сильнее разгорелась тяга к жизни.