Текст книги "Эхо любви. Роман"

Уже на следующий день у дома появились соседские дети, целый день трудившиеся на своём участке.

В середине сентября заработала школа, и на переулке всё смелее стали появляться бывшие его жители.

Прасковья Ильинична выходила на тропу перед домом и перечисляла:

– За нами Чабровы, потом Марковичевы появились, вон и Зубовы пришли.

Она всех бывших соседей называла по-уличному, и вечером забавно рассказывала Серёже, почему их так называют.

Серёжа слушал её, и когда она останавливалась, торопил её:

– Бабушка, рассказывай, рассказывай, что дальше.

Иван и сам с интересом услышал один из таких рассказов и был приятно удивлён тем, каким тонким юмором она его излагала своему внуку. Ему показалось, что бабушка его придумала, хотя эти люди жили на самом деле здесь на переулке. Рассказ о Зубовых она изложила так:

– Мой внучок дорогой. Зубки есть у всех людей. Они и болят у всех, а особенно у дедушек. Так вот в семье, что жили от нас через три двора, жил старенький дедушка Трофим, у которого из зубов остались только последних четыре. Однажды и они у него очень сильно заболели. Он ходил по двору и стонал. Чтобы облегчить боль, домочадцы ему давали советы, то затолкать в дупло зуба табак, то – чеснок, то – сушёные листья подорожника. Каждый из них уверял, что всё это помогает от боли.

Может и помогает, но только не ему. Уж так они у бедного разболелись. Когда он поделился своим горем с соседом, то тот решил подшутить, посоветовав, использовать целебную слюну собаки и предложил ему залезть в собачью будку. Дед залез в будку, где с трудом разместился, открыв собаке свой рот. Тот, почуяв гнилой запах, действительно принялся лизать. Однако, зуб болеть не перестал, а вот выбраться из будки ни собака, ни дед не смогли. Деда обнаружили только утром. Пришлось разбирать собачий дом.

С тех пор деда Трофима прозвали «Собачий зуб», а всех членов семьи стали называть «Зубовы детки», потом и просто «Зубовы».

Приближался октябрь. Иван готовился к отъезду в Ленинград.

Перед отъездом они с Серёжей ходили в магазин, в котором купили мальчику новые одежды: костюм, ботинки, рубашку.

Бабушка, увидев внука в новом костюме, расплакалась и ахнула:

– Встретился бы навстречу, не узнала бы. Какой герой!

В ответ, он сказал:

– Бабушка, а я бы тебя за руку дёрнул, чтобы ты лучше смотрела.

Когда к ним пришли дочери Татьяны, то Серёжа, выйдя во двор, оглядывал себя так, что девочки смутились и сказали:

– Серёжка, не зазнавайся, костюм хороший, но и ты должен быть хорошим.

Бабушка заступилась за внука:

– Внучек мой добрый, красивый и хороший.

Ивану было по-человечески жалко этих добрых стариков, но расставание с ними было подготовлено жизнью.

К этому времени Иван узнал о месте захоронения своих бабушки и дедушки. Ему рассказала всё та же Ульяна, которая специально для этого ездила в деревню Дубровицы. Там вспомнили, что они умерли в один день от от бомбёжки. Их похоронили в одну могилу. Иван смог уговорить Ульяну и съездить туда вместе с ним.

Могила, которую им показали местные жители, была простым земляным холмиком, на котором он установил самодельный крест.

Приближался день отъезда Ивана и Серёжи. У дома рано утром собрались Татьяна с детьми и соседи.

Емельян Иванович жал руку Ивану и говорил:

– Я так беспокоюсь за Серёжу. Теперь ты за него в ответе, и мы на тебя надеемся. Пусть Серёжа растёт добрым человеком, заботься о нём, ведь у него есть только одно будущее. Подумай об этом. Не забывайте и нас.

Потом он крепко обнял внука, поцеловал его, сказав:

– Слушайся папу и новую бабушку. Научишься писать, напиши нам письмо. Приезжай к нам, мы тебя будем ждать всегда.

Мавра Анисимовна обняла Ивана и сквозь слёзы сказала:

– Мы любим тебя, ждём всегда тебя домой, мы хотели бы видеть у нас и Надежду Петровну. Береги Серёжу, он наше солнышко. Потом обняла внука и долго не отпускала его от себя.

Крепко обняла, тесно прижавшись к Ивану и Татьяна, обещая помогать старикам. Соседи тоже тепло прощались с Серёжей и Иваном, чем вызвали уважительные взгляды к ним стариков.

Иван же пожелал всем здоровья, обещая приехать в Почеп на следующее лето, и отказался от услуг Емельяна Ивановича отвезти их на вокзал, сказав:

– Мы сильные и здоровые, дойдём до станции сами, – и с сумкой за плечами, взяв за руку Серёжу, направился по переулку к верхнему шоссе.

Все собравшиеся у дома долго смотрели им вслед, а сами они, оглядываясь несколько раз, в свою очередь махали руками и про себя говорили «до свидания».

Глава 15. Папа, почему у тебя нет орденов?

Шагая по шоссе, Иван крепко держал в своей большой и сильной руке маленькую ручку сына. Сын сейчас полностью доверился ему, стараясь гордо идти с ним в ногу. Иван понимал, что этот маленький родной ему человечек, сформированный деревенской жизнью, теперь полностью зависит от него и новый его внутренний мир должен формировать уже он, его отец.

Они добрались до железнодорожного вокзала, где их уже ожидал знакомый дежурный по вокзалу Николай Иванович. Иван за день до отъезда уже побывал у него, чтобы заказать проездные билеты, поэтому тот знал об их прибытии.

– Билет для вас готов, получите, – сказал железнодорожник и вручил Серёже шелестящую бумажку.

Через некоторое время Серёжа впервые в своей маленькой жизни увидел приближающийся к ним поезд, и, вскоре раздавшийся пронзительный его свист заставил мальчика прижаться к отцу. Иван двумя руками обхватил его и отпустил только тогда, когда поезд остановился, при этом успокоил его словами:

– Не бойся сыночек, поезд идёт строго по путям и никуда свернуть не может.

Сам же подумал:

– Привыкай, мой маленький, ты находишься только в начале своего путешествия, впереди – целая жизнь.

Он взял Серёжу на руки и поднялся вместе с ним по ступенькам вслед за другими пассажирами в вагон.

Но вот поезд издал прощальный гудок и отошёл от станции. До свидания, Почеп!

Путь до Ленинграда Серёжа перенёс легко, и дорога действительно стала для него открытием в новый мир. Ребёнок за всю свою жизнь не увидел столько незнакомых ему людей, сколько здесь, в поезде.

К нему подходили дети, но Серёжа их боялся и, словно настороженный ёжик, молча сидел у окна рядом с отцом. Он ещё продолжал жить близким ему миром бабушки и дедушки, до конца не понимая, куда его везут. Присутствие отца немного успокаивало, но тревога не отступала. Иногда он задавал свои детские вопросы, выдававшие его тревожное состояние. Так, когда Иван на минутку вышел из купе, чтобы узнать точное время, он забеспокоился и спросил:

– Папа, а ты не оставишь меня здесь одного?

Другой вопрос «Мне очень жалко дедушку с бабушкой, и как они будут жить без меня, умрут, наверное?» поставил его в тупик. Иван не знал, как на него ответить, но пояснил, что ему тоже их жалко, но у них есть дом, соседи, тётя Таня и её ребята, обещавшие помогать им.

В голове сына постоянно жила мысль и о маме, а его вопрос «Когда мы поедем обратно к маме?» вновь переключил Ивана на мысли о его покойной жене.

Он обнял сына и сказал:

– Дорогой мой сынок, я так любил нашу мамочку. Мы обязательно вернёмся к ней в Почеп, но скоро ты увидишь другой город, который она тоже любила, дом и квартиру, где мама жила, – и стал рассказывать ему о Ленинграде и о том времени, когда они жили там и радовались своей счастливой судьбе.

Неожиданно сын задал отцу такой вопрос, на который пришлось искать очень непростой ответ. Так, когда ребёнок увидел вошедшего на одной из остановок военного человека с орденами на груди, он спросил:

– Папа, а почему у тебя нет орденов? Ты что, воевал плохо?

Как объяснить ребёнку, почему ему не полагались ордена, несмотря на то, что он, не жалея себя, добросовестно работал на танковом заводе?

Но он попытался это сделать, хотя не был уверен, что ребёнок поймёт его. Иван рассуждал об этом примерно так. Орденами награждали воинов там, где шли бои, и они, сражаясь с фашистами, могли погибнуть, и он просил отправиться туда, но его не отпустили, приказав работать на заводе не за ордена, а за совесть. И ещё: на фронте жизнь и смерть ходили рядом, а где присутствовал риск смерти, там была возможность подвигов, за которые вручались награды. В тылу, где он работал, тоже было очень трудно, но люди там не погибали, поэтому он вернулся домой,

Серёжа, слушая отца, внимательно смотрел на ордена мужчины, сидевшего напротив, а потом не выдержал и спросил у отца:

– Папа, а можно потрогать у дяди ордена?

Иван сказал:

– Если дядя разрешит.

Пассажир, услышав вопрос мальчика, сказал:

– Можно, но сначала скажи, как тебя зовут? – и представился Ивану:

– Капитан Белохвостов.

– Иван Николаевич, – в ответ сказал Иван. Вот мой сын Серёжа заинтересовался вашими наградами.

Капитан, лет сорока мужчина, моложавый на вид, посмотрел на Серёжу и, победоносно выпятив грудь вперёд, сказал:

– Да, это мои боевые ордена и медали. Хочешь потрогать? Пожалуйста. Я прошёл по всем фронтам войны.

Ивану не понравился тот хвастливый тон и гонор, с каким капитан представлял свои награды, и он произнёс:

– Спасибо, капитан, поздравляю вас с наградами. Серёжа, трогать награды нельзя, а вот посмотреть можно.

Вскоре военный покинул вагон, сойдя на остановке.

Вместо военного в вагон вошла женщина с маленьким ребёнком, который долго плакал и не мог успокоиться. Серёжа задумался. Когда маленький крикун замолчал, он посмотрел на отца и спросил:

– Папа, а у нас больше никогда не будет мамы? Будут одни бабушки?

Как объяснить ребёнку, почему у него нет мамы? Иван рассказывал о своей любви к его маме, о том, как они любили его, совсем маленького сыночка, и объяснил причину её гибели войной, унёсшей миллионы человеческих жизней.

– Папа, а я в Ленинграде не заблужусь? – задал он свой последний вопрос перед прибытием поезда.

Иван обнял сына и сказал:

– Нет, что ты. У тебя есть я и ленинградская бабушка Надя, которая любила твою маму, очень любит и ждёт тебя. Мы не дадим тебе заблудиться.

Глава 16. Хлеб блокадный

Серёжа смотрел в окно, а Иван смотрел на сына и был доволен тем, что купленный костюм смотрелся на нём хорошо и соответствовал погоде.

Поезд остановился, и все пассажиры засуетились, направляясь к выходу.

Иван тоже взял сына за руку и сказал:

– Серёжа, мы приехали домой.

По дороге к дому он вспомнил, как шесть лет назад вместе Машей они также на троллейбусе добирались домой, но тогда их встречала мама, и у них было много вещей.

Не хотелось верить в то, что не стало его любимой Машеньки и что вместо неё с ним возвращается в Ленинград их сын, сосредоточенно смотревший на городской мир через мутное окошко движущейся машины.

Иван тоже стал вглядываться в очертания мелькавших за окошками видов, про себя восклицая:

– Здравствуй, город мой дорогой, измученный голодом и бомбёжками, неисчислимыми страданиями людей. Я вернулся к тебе не один, а с сыном, с которым мы и разделим все радости и трудности будущей жизни.

Вскоре они уже шли к невысокому старинному дому на Крюковом канале, который отныне станет и для Серёжи родным на много лет вперёд.

– Серёжка, пришли. В этом доме живёт твоя бабушка и моя мама. Она так давно хотела тебя увидеть, – сказал отец.

Иван вдруг поднял глаза и в окнах второго этажа неожиданно увидел Надежду Петровну.

Не успели они открыть парадную дверь их подъезда, как она уже летела вниз, торопясь к ним.

– Такая радость явилась мне, здравствуйте, мои родные сыночек и внученек, – говорила она.

Схватив Серёжу на руки, бабушка прижимала его к себе, целовала и продолжала говорить:

– Моё самое сильное желание было увидеть вас, я измучилась такой надеждой, теперь я буду жить ради вас.

Иван обнял её, поцеловал и сказал:

– Мамочка, здравствуй. Мы так рады, что видим тебя здоровой и красивой.

Бабушка не отпустила внука и на руках внесла на второй этаж. Иван шёл позади неё, сознательно замедляя ход, потому что очень сильно билось его сердце, почти на пять лет разлучённое с родными людьми, домом и близким его сердцу городом.

Но вот и заповедная дверь, ведущая в мир их семьи, где теперь будет вершиться и судьба его сына.

Зайдя в квартиру, он первым делом взял сына за руку и повёл в спальню, где мог бы появиться на свет он, Серёжа, если бы тогда его беременная жена не уехала в Почеп.

Комната была словно законсервирована, ничего не изменилось, и на высоком комоде стояла фотография Ивана и Маши. Это было единственное совместное фото, запечатлевшее их в Ленинграде.

Серёжа, узнав свою маму, схватил фотографию и, прижав к себе, закричал:

– Мамочка моя, это ты. Папа, это ведь мама. Ты и мама. Узнал, узнал её, – а потом прижался к отцу и заплакал.

На слёзы внука вошла Надежда Петровна:

– Что произошло? Серёженька, почему ты плачешь? Не надо плакать, твоя мама жила здесь вместе с нами. Пойдёмте все за стол, я приготовила вам поесть.

Двухдневная дорога всё же сказалась на состоянии Ивана и Серёжи, поэтому после вкусного обеда они улеглись на кровати и незаметно для себя уснули.

Иван спал недолго, а проснувшись, встал, подошёл к маме, обнял её и сказал:

– Мамочка моя, дорогое и бесценное сокровище, ты без меня провела все эти дни в лишениях и тревогах. Несмотря на такие испытания, ты сохранила в неприкосновенности нашу комнату. Спасибо тебе за это. Я так хотел приехать к тебе и помочь, но меня не отпустили. Расскажи мне об этих днях. И о папе, ведь я ничего о нём не знаю.

На что Надежда Петровна ответила:

– Очень трудно рассказывать, мне надо заново всё это пережить. А про твоего отца скажу, что погиб он нелепой смертью. В октябре месяце сорок первого года записался в дивизию народного ополчения, и надо же ему было оказаться в ненужном месте и в ненужное время. Фашистский самолёт, неожиданно налетевший на их позиции, сбросил бомбу, которая попала прямо на участок, где находился отец. Его тяжело ранило. Он попал в госпиталь и умер ночью следующего дня.

Надежда Петровна заплакала. Сын тоже расстроился, обнял её, поцеловал в мокрые глаза и просил как можно скорее показать место его захоронения.

Желая успокоить свои чувства, Иван решил погулять по улицам города, сказав маме, что он очень по ним соскучился.

Она согласилась с его решением, сказав:

– Будь осторожен.

Он зашёл в спальню и, убедившись, что Серёжа спит, вышел на набережную.

Послевоенный город показался Ивану строгим и даже суровым. Монолитные стенки гранитных берегов напряжённо сдерживали воды и отражённые в них тяжёлые тучи, проплывавшие в вышине. Один только Мариинский театр бирюзовым барином раскинулся на большой площади и как бы небрежно тыльным фасадом прикоснулся к каналу.

Иван обошёл его полукружие, вышел на Офицерскую улицу и направился к знаменитому в городе «Дому сказки», к которому ранее часто приходил, чтобы посмотреть на замысловатый мир причудливых окон, балконов, многочисленных башенок, придававших дому романтический вид. Он особенно любил парадный фасад со стороны Английского проспекта, украшенный высеченной из камня птицей Феникс и яркой облицовкой стен природным камнем с красочными майоликовыми панно.

Всё это создавало на фоне рядовой застройки старой Коломны волшебное зрелище, напоминавшее вид театральной декорации, соответствовавшей настроениям актеров Мариинского театра, живших в нём.

Он шёл в предчувствии увидеть это красочное зрелище. Однако, подойдя поближе, сказки не нашёл, а вместо неё взору представилась печальная картина: знаменитый дом превратился в обгорелый каменный монстр, в котором с угла второго этажа нависал обрушенный эркер, а под ним тёмной дырой открывался подвал. На тротуаре валялись и каменные крылья разбитой птицы.

Потрясённый видом разрушенного здания, он с состраданием сказал себе:

– Ещё одна моя порушенная сказка, – и, желая улучшить своё настроение, направился в сторону Невы. Он шёл по Английскому проспекту, вышел к Мойке, и, перейдя реку через мост, ускорил движение к Неве.

Дух захвалило от увиденного простора реки, где высокие гранитные берега обнимали мощный напор ладожской воды. Однако, набережная была почти безлюдной, а ему захотелось видеть много людей, и он подумал о том, что скоро люди начнут возвращаться в свой город и он сам станет свидетелем этому. Уверенный в том, что так и будет, он захотел ускорить эти события и представить себе многолюдную живую картину, чтобы вот сейчас из всех зданий на набережную вышли люди, когда-либо жившие в этих дворцах и особняках.

И силой его воображения уже ожил первый угловой дом, из которого важно выходили в длинных своих одеяниях предки купцов Демидовых, ставших с петровских времён столичными жителями.

И из соседнего окрашенного в солнечный свет высокого дома выходила большая группа нарядно одетых людей.

Чем дальше он шёл по набережной, тем больше он видел нарядных людей. Шефствовали многочисленные чиновники, прославленные генералы и адмиралы, бароны и князья со своими свитами, среди которых ему представился знаменитый князь и министр Николай Румянцев, вышедший из своего величественного дворца.

Он увидел писателя Фонвизина, важно открывавшего двери углового дворца, и выходившего из министерства иностранных дел молодого поэта Александра Пушкина со своими литературными героями. Радовались за свои творения архитекторы, возводившие вдоль Невы прекрасные особняки, художники и скульпторы, украшавшие их.

Трудно сказать, сколько блистательных лиц из разных времён и сословий могли предстать здесь, всех их знать он не мог.

Иван совершенно отвлёкся от реальности, рождая пока неведомый ему самому театральный спектакль, и чувства его наполнялись гордостью за этих людей, и он подумал:

– Таких талантливых людей, сотворивших эту историю и красоту, невозможно победить.

Потом вышел на площадь, где, как заключительный аккорд его размышлений, перед ним открылся Медный всадник, гордо взметнувшийся над скалой и устремивший свой взор к далёкому северному горизонту. Огромная махина памятника императору возвышалась и над ним и всеми теми людьми, которые усилием его воображения только что выходили из небытия и бродили вместе с ним по набережной.

Такая сила энергии этих людей и красота видов города сформировали слова, как бы исходящие от царя Петра:

– Ничего, Иван, мы пересилим

Вскоре он был уже дома. Серёжа продолжал спать в своей постельке, так отозвалась ему долгая дорога, а мама готовила ужин для сына и внука.

Она уже не плакала, а ждала Ивана, и когда тот вошёл, спросила:

– Как тебе показался город? Мы старались сделать его чистым и опрятным. Жаль, что многие жители не дожили до победы.

Иван обнял её и сказал:

– Я получил хороший заряд энергии, вот только «дом-сказка» порушился. Жаль, без него Коломна осиротела.

Серёжа спал до утра следующего дня, а когда проснулся, потянул ручонки кверху и сказал:

– Папа, где я?

Иван подошёл к нему, улыбнулся, поцеловал и закричал:

– Бабушка, мы совсем проснулись, иди к нам!

Надежда Петровна, услышав такие слова, прибежала в спальню, бросив все кухонные дела.

– Внучек проснулся! Серёженька, дорогой мой, какая радость. Иди ко мне!

Серёжа подчинился её словам, улыбнулся, и потянул свои ручонки на бабушкину ласку, с которой и начался первый день их совместной жизни.

Надежда Петровна подумала, что самое прекрасное в жизни, смотреть в глаза ребёнку, который тебе улыбается.

Прошло несколько дней. Серёжа ещё не понимал, что Надежда Петровна постепенно становилась для него не просто бабушкой, но разумной и заботливой матерью.

Наступило первого октября, день рождения Серёжи, которому исполнилось ровно пять лет. Иван очень хотел, чтобы пятая годовщина его рождения была отмечена в Ленинграде. И вот этот день наступил.

Утро выдалось солнечным и относительно тёплым, у всех членов семьи было приподнятое настроение.

Всё складывалось по распорядку, придуманному Надеждой Петровной. Сначала она с Серёжей сходила в магазин и купила внуку тёплые вещи, ведь зима была уже не за горами. По пути бабушка решила сводить внука в Никольский собор.

Когда они проходили мимо него, она, поясняя цель такого посещения, сказала:

– Серёженька, посмотри, какое красивое здание перед нами, в этом соборе мы зажжём свечу в память о твоей маме. Она была у тебя красивой и доброй, любила бывать в нём.

Серёжа слушал и доверял добрым бабушкиным словам, спросив при этом:

– Бабушка Надя, а как мы будем зажигать свечу?

На что бабушка сказала:

– Я покажу тебе, как это делать, мамину свечу зажжёшь ты сам. Мы поставим свечу и твоему погибшему дедушке Коле. Вспомним и бабушку Мавру с дедушкой Емельяном, ты же их любишь?

Серёжа ответил:

– Бабушка, пойдём скорее зажигать свечи.

Так впервые мальчик вошёл в храм. Молящихся людей там было мало, поэтому свечи купили быстро, одну из которых и вручили ему.

Бабушка приподняла внука над золотым поминальным столиком, помогла ему зажечь её, а затем его ручонку со свечой направила к свободной ячейке подсвечника.

Надежда Петровна, перекрестившись три раза, зажгла свою свечу и поставила её рядом со свечой внука, затем подошла к другому подсвечнику и поставила две свечи за здравие почепских бабушки и дедушки.

После этого она сказала:

– Серёженька, горящие свечи – это знаки, выражающие любовь к тому, кому они ставятся. Те, кто не любит родных людей, у того свечи долго не горят.

Серёжа, приняв от бабушки эти наставления, кивнул головой.

В этот праздничный день Надежда Петровна для сына и внука приготовила сюрприз: два праздничных обеда, блокадный и обычный.

Она хотела донести до их сознания ту обстановку блокадного времени, которую прочувствовала сама, будучи уверенной в том, что в жизни человека ничего не происходит бесследно.

Вокруг стола она поставила один лишний стул, напротив которого поставила портрет Машеньки и Ивана.

Когда все расселись, Надежда Петровна встала и, глядя на сына и внука, сказала:

– Мои дорогие, Ваня и Серёженька, мне радостно на душе, что вы живы. С нами вместе и портрет мамы Серёжи, которую мы любили. Война не пощадила её. Погиб и твой, Ваня, отец, а мой муж Николай Петрович. Так угодно было судьбе. В день рождения Серёжи, я хочу, чтобы мы помнили это. И ещё. Я приготовила для вас военный ленинградский блокадный обед.

Она сняла накидку, укрывавшую часть стола, и все увидели в фарфоровой тарелке что-то похожее на студень с рядом лежащим маленьким кусочком чёрного хлеба. Здесь же стоял стакан с налитой жидкостью, похожей на кисель.

Надежда Петровна пояснила:

– В тарелке находится суп из дрожжей, а в стакане – кисель из столярного клея. Здесь же двести граммов хлеба. Это был самый лучший обед, который можно было приготовить в трудный период блокады зимой сорок первого года. Этот хлеб за пять лет превратился в сухую корочку, но получала я его по карточкам почти сырым. Нет цены этому кусочку для тех, кто пережил блокаду.

Она предложила сыну и внуку попробовать блюдо на вкус. Иван и Серёжа взяли ложки, зачерпнули из тарелки светлый на вид студень, поднесли ложку ко рту, но есть не стали.

Иван сочувственно посмотрел на маму и сказал:

– Мама, совсем безвкусно, – а потом взял в руки хлеб. Он был твёрдым как камень.

Несколько минут была тишина, потом внук подошёл к бабушке и стал вытирать стекавшие по её щекам слёзы. Иван тоже посочувствовал матери, нарушив молчание:

– Мамочка, дорогая, ты выдержала такое испытание. Теперь мы с Серёжей будем помогать тебе. Да, сынок?

Мальчик кивнул головой, заплакал и, обнимая её, тихо проговорил:

– Бабушка Надя, я люблю тебя.

Бабушка сразу, притворно повеселев, воскликнула:

– Серёжа, в твой день рождения я приготовила и вкусный обед. Ваня, расставляй тарелки.

Больше в этот день о трагических событиях блокады она не вспоминала.

Второй обед был вкусным, но к нему бабушка приготовила ещё и сюрприз, завороженно достав из медного таза мороженое, которого внук никогда не ел. Купив его на рынке, она не пожалела потратить свои скромные сбережения.

Сладость мороженого быстро растаяла на устах внука, оставив надолго в памяти Серёжи след бабушкиной любви.

Остаток дня внук провёл в превосходном настроении и не отходил от бабушки до позднего вечера.

С этого дня Надежда Петровна полностью отдалась воспитанию внука, словно к ней вернулась её вторая молодость. Она повторяла путь, который посвятила ранее своему сыну. Теперь внук стал главной целью её жизни.

А примерно через неделю после дня рождения внука Надежда Петровна предложила мужчинам съездить на кладбище «Красненькое», где был похоронен Николай Петрович. Могилу нашли не сразу. Надежда Петровна предполагала такое обстоятельство, что место будет найти трудно, поэтому по углам холмика положила четыре камня, случайно найденные на пустыре.

За пять прошедших лет камни заросли травой, а невысокий обелиск почти упал на землю, вызвав у сына чувство горечи.

Иван выправил обелиск и, обращаясь к Серёже, сказал:

– Сынок, здесь похоронен твой дедушка. Он защищал Ленинград и погиб за него. Запомни это. Бабушка тебе об этом потом расскажет. Вернулись домой они уже вечером.

Много разных блокадных историй рассказала позже бабушка Серёже, который проникся к ней доверием и во всём её слушался.

Тогда же она стала обучать его и грамоте, подготавливая к школе и освобождая от этих забот сына.

В конце октября месяце Иван пошёл в геологический институт справиться о работе, где ему предложили должность руководителя отдела. Наконец, он займётся своей любимой работой, от которой его отлучила война.