Текст книги "Необычные истории. Непридуманные маленькие рассказы"

Итальянская электричка

Боинг приземлился в Бергамо, и все потянулись на выход. На улице стояла такая жара, что я сразу снял свою джинсовую куртку и остался в полосатом десантном тельнике. Итальянцы не обратили на присутствие русского десантника в их аэропорту и продолжали сновать мимо меня в самых разных направлениях. Вокруг меня слышалась речь на самых разных языках, но русского языка не было слышно, и я пошел на выход.

У выхода стояли длинной вереницей автобусы, и я прошел вдоль них, читая, куда же они едут. Текст был на итальянском, и на английском языке, но я все отлично понимал. Мне надо было доехать до железнодорожного вокзала Милана и там пересесть на автобус, который меня должен был доставить в аэропорт. Я нашел свой автобус, закурил, с удовольствием пуская дым – в первый раз после приземления самолета. На остановке еще стоял автобус, в который шла посадка, и я не спеша курил, осматривая итальянский народ. Если бы не номера на автомашинах, которые все до единой были иномарки, и непонятный говор на разных языках, то можно было подумать, что я в каком-то незнакомом российском аэропорту.

Вот автобус, который мне был нужен, подъехал к перрону и я встал в небольшую очередь. Молодой итальянец продавал у входа билеты, я спросил него, на французском языке, сколько стоит проезд до вокзала. Он ответил на английском, и я протянул ему десять евро, потом забрав сдачу и билет, забрался внутрь и уселся на переднем сиденье, у окна. Так мне была видна дорога и проплывающий мимо пейзаж. Ехать было далеко – около ста километров, но мой самолет до Парижа улетал на следующий день, и я не боялся на него опоздать.

Наконец дверь закрылась, автобус вырулил на широкую автостраду, и я уставился в окно. Смотреть, откровенно говоря, был не на что – редкие итальянские поселки и машины в обоих направлениях. В Милане я раньше не был, и мечтал хоть несколько часов там прогуляться. Но мне этого сделать не удалось – мы приехали в Милан уже вечером, часов в семь вечера по Москве и мне было надо сначала узнать, где остановка автобуса, на котором я попаду в аэропорт. Когда я вышел на железнодорожном вокзале, то сразу увидел на стоянке такси большую очередь – в ней стояло около семидесяти человек, все они были с чемоданами и это мне сразу не понравилось.

Я не стал сильно переживать, и уселся в небольшом скверике около автобуса, на котором приехал. Достал из своего рюкзака армейскую флягу с водой, московские пряники, кусок колбасы и принялся за поздний обед. Было очень тихо и жарко, народа на улице мало, а в метрах в пятидесяти от меня группа итальянских рабочих чинила водопровод. Я ел и посматривал то на автобусы, то на длинную очередь у стоянки такси, то на рабочих, которые таскали трубы и лениво переговаривались между собой.

За то время, которое я просидел, не приехало ни одного такси и ни одного автобуса. Мне стало интересно, почему, и когда я пообедал, сначала подошел на стоянку такси и поискал какой-нибудь указатель, надеясь найти на нем надпись, что автобусная остановка находиться здесь. Но ни одного указателя, что здесь находиться не было, и я отправился на поиски.

Зашел в вокзал, который внутри оказался огромным, походил в нем по первому этаже и спустился по эскалатору вниз. Там ничего для меня интересного не было, и я поднялся на первый этаж, и принялся читать всю информацию. Она была на итальянском и на английском языках. Я знал несколько десятков слов на итальянском, около сотни слов на английском языке, и поэтому скоро начал понимать, где и что в этом вокзале находиться. Нашел расписание пригородных поездов и на всякий случай запомнил, когда уходит моя последняя электричка в аэропорт.

Но расписания автобусов на вокзале не было, и я решил поискать их остановку на привокзальной площади. Вышел из вокзала на вечернюю духоту и осмотрелся. Площадь была не очень и большой, но довольно многолюдной. Везде стояли и сидели небольшие группы негров, и ни одного белого человека. Таких негров я и не видел раньше – они были загорелые: кожа их была фиолетово-черного цвета, и у них, по-моему, здесь была тусовка.

Я не спеша прошел по площади в одном направлении, повернул назад и старался найти хоть одну автобусную остановку, или столбик с указателем. Ничего подобного не оказалось. Присев на горячую гранитную плиту, я принялся думать. Время уже было много – шел девятый час. Автобус как средство для переезда в аэропорт я не обнаружил, следовательно, надо было идти на электричку.

В первом же небольшом зале за стойкой стоял молодой итальянец, и я спросил у него на французском языке, как мне попасть в аэропорт. Он начал объяснять на итальянском, но я на английском сказал, что не понимаю. Тогда он перешел на английский, и я его понял, но не все. Пришлось объяснить ему, что он слишком быстро говорит, и попросить его говорить помедленней. Он стал говорить, уже не так быстро, и я, наконец, все понял. Билет можно было купить у него, или в зале напротив. До отправления электропоезда осталось мало времени, а следующая отправится через час с небольшим. Потом я узнал цену билета и сказал ему спасибо, на итальянском языке.

Сейчас мне надо было выяснить, где стоят пригородные поезда и я отправился бродить по вокзалу. В его конце был выход на платформы, – их было штук пять, и на одной стоял пригородный поезд, на котором в окне машиниста было написано Милан. Я прошел до конца электропоезда и там, в окошке машиниста было написано, что он идет в аэропорт.

Узнав, что мне было надо, я оправился за билетом. Подошел к итальянцу, с которым разговаривал и сказал, что хочу купить билет, на ближайшую электричку до аэропорта. Он попросил паспорт, потом я кредиткой оплатил билет, и с этим было закончено. Теперь надо было его закомпостировать. Еще дома, когда я зимой готовился к поездке, мне на глаза попалась информация, о том, где надо было прокомпостировать билет, иначе контроль в пригородном поезде мог ко мне придраться, или выписать штраф.

Эти небольшие аппараты желтого цвета висели на небольших столбиках у каждой платформы, но я не спешил в них засовывать свой билет – что от них можно было ожидать, не знал. Билет у меня был один и что с ним случиться в этом желтом ящике, можно было лишь догадываться – а вдруг он его съест, или покрошит на мелкие кусочки.

Редкие пассажиры не подходили с этим желтым ящикам, и я устал ждать, когда кто-то попытается прокомпостировать свой билет. На выходе стояла пара молодых людей с повязками на рукавах, и мне пришлось подойти к одному из них. Мне было непонятно, в какой желтый ящик мне опускать билет – в любой, или выбрать один из них, и как выбрать необходимый ящик. Общение с коренными обитателями итальянского вокзала проходило очень сложно, и я проклял этот итальянский язык, которого я не понимал, совсем.

Я спрашивал то на французском, и при этом смотрел на реакцию итальянского парня, потом на смеси английского и французского, но он меня так и не понял. Потом подошла молодая девушка, и, выслушав парня, а потом и меня, протянула руку за билетом. Но я его не отдал, сказал спасибо, и пошел к электричке. Остановился около желтого ящика, опустил туда свой билет, и автомат вернул мне его, уже с дырками. Похвалив его и себя, я зашел в первый вагон, уселся и стал ждать.

Через несколько минут в вагон зашла молодая семья – парень, девушка и маленькая девушка. Они были при чемоданах, и я облегченно вздохнул, была стопроцентная вероятность, что они, как и я едут в аэропорт.

Электричка тихо поехала, и я стал смотреть в окно. Там было очень темно, и иногда мелькали светильники. Смотреть было скучно и неинтересно, поэтому я стал рассматривать вагон, и гадать, где мне выходить и когда. Радио молчало, и на стенках не было карты или схемы.

Парень, который сидел на противоположной стороне вагона, в нескольких метрах от меня, видимо заметил мое беспокойство, и спросил на английском, куда я еду. Я ответил, что я еду в аэропорт, и что я русский. Он оказался израильтянин, и тоже ехал туда, куда и я. Мы с ним говорили – он на английском, я на смеси французского и английского, и мы понимали друг друга. Когда он поинтересовался, какой мне терминал нужен, я сказал, что не знаю. Он попросил мой билет, достал свой смартфон, и потом сказал, где мне выходить, и номер терминала. Он выходил передо мной, и я поблагодарил его за помощь.

В аэропорту Милана было три терминала – каждый представлял собою аэропорт, допустим, как Внуково, и они были на некотором расстоянии друг от друга. Попасть в них можно было из электрички, или на бесплатном шаттле, – таком автобусе, который ездил между этими терминалами. Я вышел из электрички на своем терминале, и был этим несказанно рад. Прошел по длинному тоннелю, читая многочисленную информацию на стенах и вскоре вышел в здание аэровокзала.

Прошелся там, нашел расписание со своим вылетом, потом отправился по зданию аэропорта, замечая, что где находиться. В аэропорту было тихо, безлюдно и немногочисленные пассажиры устроили себе постели прямо на полу, около окон, и спали. Было часа три ночи, мне спать еще не хотелось, и я достал свой смартфон и подключился к бесплатному интернету.

Мой рейс был около девяти утра, я немного поспал утром, и пошел к стойке регистрации с моим вылетом. Когда нашел, отправился покурить – мне, к моему удовольствию все сделать правильно, и меня ждал Париж. Французский язык я знал более-менее, и не боялся в нем потеряться.

Каменная лихорадка

Начиналась геологическая практика после первого курса. Всем потоком, в котором было три группы, мы ездили по крупным карьерам в окрестностях города и преподаватели рассказывали о них, все, что считали интересным и нужным для нас. Было интересно, и мы слушали, ходили и смотрели во все глаза.

Один из глазастых студентов, проходя по тропинке рядом со стенкой карьера, в котором добывали асбест, заметил в ней небольшие кристаллы берилла и теперь сосредоточенно выковыривал их оттуда перочинным ножом, отпугивая всех, кто приближался к его находке. Ему позавидовали, и стали усиленно осматривать стенки и дно карьера. Но никому не повезло, и этой находкой все закончилось.

Следующий карьер, в котором добывали ультраосновные горные породы, находился то ли в Первоуральске, то ли в его пригороде. Нас привезли туда на нескольких автобусах, и мы нестройной толпой за преподавателем шли вдоль его отвалов, чтобы посмотреть на сам карьер, в котором происходили работы. Он оказался довольно глубокий, но нас туда не пустили.

У меня в кармане лежал прекрасно ограненный и прозрачный кристалл горного хрусталя, который нашел в каком-то походе, и я кинул этот кристалл ему под ноги. А потом громко ему сказал, чтобы он смотрел под ноги.

Он взглянул под ноги и тут же заметил кристалл. Поднял его, и у него загорелись глаза. Потом сделал стойку, как заправская охотничья собака. Все горные породы вокруг были темно зеленого цвета. И под ногами, и вокруг. В этих породах просто не могло, и никогда не было хрусталеностных жил. Но ему было на это наплевать. Он только что поднял с земли превосходный кристалл и жаждал найти саму жилу.

Фортуна показала ему нос, и он безрезультатно осматривал отвалы, дорогу, и потом, когда мы дошли до старого карьера, стал лазить по его стенкам в поисках хрусталя. Но его нигде не было. Так прошел час, в течение которого он ничего не нашел. Я и несколько моих друзей наблюдали за этим спектаклем, и наконец, когда решил, что хватит, признался ему, что кристалл подбросил я.

По-моему, он так и не поверил моему чистосердечному признанию. Пока мы не сели в автобус, он так и не успокоился. Его глаза обшаривали каждый квадратный метр, и успокоился только в автобусе.

Вот такая штука, эта каменная лихорадка.

Каменные шкатулки

В нашей геологической экспедиции стали задерживать, а то и совсем не платить зарплату. Настали тяжелые времена не только дня нас, и мы стали выкручиваться, как могли. Часть геологов уволилась, и ушла в коммерцию, остальные нашли дополнительную работу, или подрабатывали грузчиками. Я один раз сходил на разгрузку фуры, получил за это нормальные деньги, но эта была случайная работа. Надо было искать другой источник дохода.

В нашей партии была небольшая камнерезка, и как-то я заказал одному парню шкатулку из змеевика. У мамы был день рождения, и она обрадовалась такому подарку. Положила в нее свои кольца, серьги, цепочки. Шкатулка была небольшая, из змеевика, а на крышке была накладка из яшмы, с хорошим рисунком – желто-красные размытые полосы на почти черном фоне.

В теплице у родителей у меня был склад с камнями, туда я складывал поделочные уральские камни, которые попадались в походах, экскурсиях, и просто на улицах города. Мне были уже известны старые каменные свалки, куда камнерезы из разных мастерских выкидывали отходы своей деятельности. Я посетил некоторые снова и притащил пару планшайб от шлифовальных станков. Как раз наступила зима, и эти тяжелые чугунные детали без особого труда доехали до дома на детских санках. Кроме этих планшайб пришлось забрать, и привести небольшие блоки серпентинита.

Материала для шкатулок у меня теперь достаточно. Кроме серпентинита, в теплице были блоки лиственита, кахолонг, цветной известняк и большие куски родонита, которые я отыскал на месторождении, когда тракторист отлучился на обед. Он закапывал Большую Орлецовую копь, знаменитую на весь мир. Наверное, я был последним ее посетителем, и последним любителем камней, который успел из-под трактора достать последние образцы известного на весь мир родонита. Кроме того, у меня в небольшом количестве была яшма и лазурит.

Отец мой как раз вышел на пенсию, и, когда я изложил ему мою задумку, он с увлечением принял в ней участие. Зимой не было никакой работе в частном доме, и за неполный месяц он собрал в нашем сарае три камнерезных станка из подручных материалов. В этом сарае была печка, которую топили углем, и мы с братом, когда женились, немного там пожили – по году, перед тем получили квартиры в городе. Отец топил эту печку, и целые дни проводил в небольшой, теплой, и уютной камнерезной мастерской.

Я подсказывал ему, какие обороты должны быть у этих станков, учил его азам камнерезного дела. Абразивные порошки приходилось доставать в самых неожиданных местах. Часть их я доставал в горном институте, часть у других камнерезов, а грубые абразивы мы делали с отцом сами: однажды, когда я шел с электрички домой, увидел целую кучу старых использованных наждачных кругов. Мы с отцом покрошили их, потом просеяли, и получился абразив – самый крупный из тех, который у нас был. Им было очень удобно обдирать камни после распиловки.

Большой алмазный диск валялся у меня несколько лет – он тогда мне достался мне совершенно бесплатно. Пришлось купить еще пару маленьких алмазных пил, эпоксидную смолу в магазине, и у нас все было готово для производства камнерезных изделий. Я в это время продолжал трудиться геологом, и принимал участие в работе только по вечерам, и в выходные.

Отец взял за шаблон мамину шкатулку и стал резать из змеевика детали будущих шкатулок. Они были из змеевика, а крышка была из разных по цвету поделочных камней. Мы с ним вклеивали родонит, цветной известняк, яшму, кахолонг, лиственит и лазурит в змеевик, и получалась очень симпатичная крышка для шкатулок. Пока я был на работе, отец резал камни, потом их обдирал грубым абразивом. Я подключался к работе после ужина. Доводил их мелкими абразивами и шлифовал. Первую партию шкатулок мы сделали быстро – их было всего штук пять. Когда они были готовы, я зашел в один магазин, который занимался продажей изделий из камня, и отдал их на реализацию.

В те благословенные времена как раз началась мода на камнерезные изделия. Наши шкатулки купили очень быстро, и магазин сразу отдал мне деньги. Я пришел домой, отдал половину отцу, и мы начали делать новую партию. Она была больше, чем первая. У нас появился стимул, и производство стало работать на полную силу. Наши изделия были красивые и пользовались в магазинах у покупателей спросом, но одинаковых шкатулок у нас не было – все были с разными крышками, и смотрелись на витринах очень нарядно, и порой было жалко их отдавать на продажу.

Готовые шкатулки я отвозил в разные магазины города, по несколько штук, и меня уже знали в десятке магазинах. Проблем с их продажей у магазинов не было, и часто меня в магазинах просили оставлять побольше изделий. Но оставлять другие магазины без шкатулок я не хотел, и выход был только один – увеличить количество изделий. Надо было для этого больше работать, и мы с отцом стали увеличивать количество шкатулок в партиях. Обычная партия сейчас насчитывала до двадцати штук. Оптимальное количество для меня, потому что больше двадцати шкатулок в мой дипломат не входило.

Начальник геологической партии был в курсе того, что я занимаюсь таким производством после работы, и смотрел на шкатулки, которые я вез на продажу. Через некоторое время организовал такое же производство в своей камнерезке. Когда у него наступало перепроизводство, часть изделий стал предлагать мне, чтобы я их продал. Кроме шкатулок у него были картины из орской пестроцветной яшмы. С такими твердыми в обработке камнями я старался не связываться – они требовали больше времени и затрат, и в нашей кустарной мастерской было трудно их изготовить. Нашими проверенными камнями, легкими в обработке были змеевик, мрамор, лиственит, разноцветный известняк и родонит. Лазурита было мало, и мы его использовали редко.

Я принял выгодное для нас обоих предложение, и когда вез готовую свою продукцию, захватывал изделия, которые мне готовил начальник партии, накидывал на них пару тысяч рублей, и стал жить не только на деньги от своих шкатулок, но и на комиссионные от продажи чужих изделий.

Отец был очень доволен дополнительным заработком, который был иногда больше, чем его пенсия, и мой начальник тоже. Он избавился от трудностей с реализацией своих изделий. Я работал на своей основной работе, дома в своей мастерской, и продажами. Продажа оказалась целым искусством. Я постоянно ходил по магазинам, которые продавали мои изделия и смотрел, что пользуется спросом, и запоминал цены на каменный товар. Постепенно увеличивал число магазинов, в которые мог отдать на реализацию свою и чужую продукцию. Тогда мода на камни и изделия из них росла, в городе появились выставки-продажи каменных изделий, стали появляться новые магазины, занимающиеся продажей камней изделий из них.

Многие знакомые геологи тоже занялись этим бизнесом, я их часто встречал на выставках-продажах. Мы смотрели на наши изделия, и обменивались информацией. В таких выставках я не участвовал, и не продавал на них свои шкатулки. Перед открытием выставки – продажи я заполнял все доступные мне магазины своей продукцией, и когда она заканчивалась, и участники хотели оставшийся каменный товар разместить в магазинах, то оказывались с проблемой – магазины были уже заполненными, и отказывались брать на реализацию новый товар.

Времени у меня постоянно не хватало. Как-то раз, получив деньги за шкатулки, я, наконец, забрал у бывшей жены подольскую швейную машину с тумбой, который подарил на свадьбу отец, и к которой я очень привык. Взамен я купил аналогичную – Чайку. Когда мы с бывшей женой привезли ее в квартиру, я ее собрал, и она мне не понравилась – у нее был очень тяжелый ход.

Дни летели очень быстро. Я с трудом справлялся с многочисленными повседневными делами, которые росли как снежный ком. Мои знакомые стали производить кольца, серьги из серебра и мельхиора с вставками из камней, и я не мог остаться в стороне – тоже занялся их реализацией. Мне было нетрудно это сделать – я уже оброс нужными связями, и в магазинах меня хорошо знали. Теперь я стал в основном жить на проценты от продажи чужих изделий.

Однажды я заболел, а когда выкарабкался, зашел в магазин, в котором были изделия, которые мне отдал на реализацию начальник моей партии. Магазин, хотя и продал все изделия, денег мне не мог отдать. Одна из продавцов залезла в кредит, и все деньги ушли туда. Мне стоило больших трудов их вернуть. Проблема стояла очень остро – эти деньги были не мои, а начальника, и я был должник. Надо было вернуть ему около миллиона рублей. Но получить эти деньги в магазине мне не удавалось. Прошел месяц, в течение меня кормили там завтраками, и мне надоело. Я пообещал продавцу, что продам ее долг ОПГ Уралмаш, и она испугалась. Через неделю я получил все деньги и отправился к начальнику, и вернул ему все деньги, которые был ему должен, за исключением своих процентов. Все окончилось для меня и начальника хорошо. В этот магазин я больше не ходил, и не знаю, как выкрутился продавец – мне это было безразлично.

На изготовление шкатулок у меня не стало хватать времени. Отец все также пилил заготовки, вчерне их обрабатывал, а мне оставалось только их доводка и шлифовка. Последняя операция занимала у меня много времени, так как у станка, который собрал отец, была маленькая скорость, и как-то, раз с полировального круга у меня улетела шкатулка. Круг был старый, он задрался, и я едва успел уклониться от пролетавшего мимо каменного изделия. Пришлось менять войлочный круг. Но изменить у станка скорость было трудней – надо было менять не только электродвигатель, но и всю конструкцию станка. Тратить на это деньги и время было жалко, и я нашел выход – стал отдавать готовые шкатулки на шлифовку знакомым камнерезам. Выходило намного удобней для меня, и качество полировки шкатулок от этого лишь выигрывало.

Однажды я нашел у себя подарок институтского приятеля – небольшой штуф минерала хромдиопсида, который он привез его с одной геологической практики. Этот минерал был густо-зеленого цвета, и напоминал изумруд экстра-класса. Один из старых моих институтских друзей занимался огранкой, и я при встрече показал ему этот небольшой штуф. Камень был в трещинах, но в нем были участки, которые можно было гранить. К тому же он обладал меньшей твердостью, как драгоценные камни. Я уже учился в колледже на бухгалтера – экономиста, когда он после занятий встретил меня у выхода, и показал, что у него получилось.

В коробке на белом пенопласте лежало несколько ограненных хромдиопсидов. Если бы я не знал, из чего были сделаны на самом деле эти ограненные камни, то принял бы за изумруды высокого качества. Тогда я принес ему заготовки для колец из серебра и мельхиора, в которые он вставил эти камни. Поучилось очень красиво. Кольца, в которых были мелкие камни – примерно три десятых карата, купили очень быстро. А тройку – серьги и кольцо с крупными ограненными диопсидами он сделал для продавца из ювелирного салона. Но она не захотела их купить из-за застежек на серьгах, и я долго не мог их продать. И, в конце концов, подарил ее маме.

Ей было страшновато носить такие украшения, и большей частью они пролежали у нее в шкатулке. Незадолго до смерти она подарила этот набор моей дочери Татьяне. Когда Татьяна увезла кольцо с серьгами, воры забрались к ней в дом за ее пенсией, то не нашли ни денег, ни драгоценностей. Мама была очень довольна, что сделала подарок очень своевременно и ворам ничего не досталось.

Прошло незаметно несколько лет с тех пор, когда мы с отцом основали свое производство. Оно нас кормило и поило. Но стало трудней тягаться с конкурентами. Для этого требовалось приобретать алмазные инструменты, а это было для нас невыгодно. Запасы камня тоже таяли. Мне стало не хватать на все времени, и я решить постепенно закончить производство шкатулок. Часть последних шкатулок делал отец. Последнюю партию, в которой было около десяти маленьких ларцов, он сделал один. Меня не было рядом, когда он выбирал для этого камень. Раньше мне приходилось быть дизайнером, и я выбирал из чего делать изделия. А теперь, когда меня не было рядом, он остановил свой выбор на известняке розово красного цвета, и сделал для них крышки из такого же известняка.

Когда я приехал из командировки и увидел отцовские поделки, стал думать о том, что мне нелегко будет их продать. Они никому не нравились в тех магазинах, куда я заходил, и, в конце концов, я засунул их в нижний ящик своего письменного стола на работе, и там они остались после того, как я уволился.

Последний блин оказался комом. Мы с отцом постепенно разобрали все камнерезные станки, немногочисленную оставшуюся часть каменного сырья я разложил по ящикам, и перенес их в дальний угол огорода, где они сейчас и лежат.

Оставшиеся не распиленные блоки родонита мне очень пригодились. И тяжелые чугунные планшайбы тоже. В моем огороде растут отцовские яблони и груши, им по тридцать – сорок лет, и всегда на них большой урожай, который невозможно съесть. Одна только яблоня приносит ведер двадцать. А их три. Все яблоки, которые невозможно съесть, я режу и сушу на дольки, и зимой из них получается очень вкусный компот. А вот груши, которых вырастает тридцать ведер каждый год, невозможно сушить – они очень сочные. Но очень вкусные, чтобы их просто выкидывать.

Когда я начал из груш делать сок с помощью приставки к мясорубке, проблема с грушами начала решаться. Единственное, что мне не нравилось, это постоянная резка. Можно без труда нарезать ведро груш, но если у тебя таких ведер десять, и через неделю будет еще столько же, то остаётся только чесать в затылке, придумывая всякие способы уклонения от резки груш.

Пришлось думать над тем, чтобы облегчить себе жизнь. Я вылил из одной пятидесятилитровой пластмассовой бочки воду для полива, сделал в нижней части кран, засыпал в нее три ведра спелых груш, и придавил их двумя тяжелыми планшайбами. А сверху еще положил несколько кусков родонита, который был в рубашке марганцевой руды, очень тяжелой.

Когда все было готово, я подставил под кран десятилитровое ведро и оставил его на всю ночь. Утром оно было полное – вкусным грушевым соком. Литра два я выпил сразу, а остальное перелил в пятилитровые пластмассовые бутыли и спустил в овощную яму. Грушевая проблема было полностью решена. Груши я стал давить этим самодельным прессом, а сок хранил в яме.

Но не все. Было два сорта груш. Один сорт был осенний – груши поспевали в начале сентября, и поздний – они поспевали в конце октября. Они были очень большие, сочные и ароматные. Из них я делал варенье, и просто ел, угощал ими соседей.

Когда осенью начинаю давить груши родонитом и планшайбами, я сразу вспоминаю изготовление каменных шкатулок. Дома, на одной полке в гостиной разместились дорогие мне геологические образцы, урановая руда месторождения, которое я нашел в маршруте, и изделия из камня, которые было жалко продавать – шкатулки и панно из яшмы.