Текст книги "Необычные истории. Непридуманные маленькие рассказы"

Хрустальный остров

В один из походов за кристаллами берилла и аметиста на Адуйские копи мне надо было перейти небольшое, длиной несколько сотен метров болото. Лето было жаркое, и идти по нему было легко, а на его середине был узкий и длинный остров, на котором я обнаружил длинную, не засыпанную геологоразведочную канаву, которой была вскрыта мощная кварцевая жила. На моей карте в этом месте не было указано копей, и мне сразу стало интересно, что в ней выкопали геологи. Я прошел по канаве несколько десятков метров и везде, на каждом шагу, в самой канаве и ее отвалах лежали многочисленные кристаллы горного хрусталя. Кроме него, там ничего не было – ни аметистов, ни других минералов: один кварц и кристаллы горного хрусталя.

Кристаллов было так много, что даже их не надо было собирать – достаточно было взять лопату, и накидать ею этих кристаллов мешок, два, или машину. Они были разными по размеру, большинство сантиметров пять – шесть, но были и большие. Маленьких кристаллов, до пяти сантиметров было просто огромное количество. Большинство из них были непрозрачными, с многочисленными залеченными трещинами, от которых они казались полосчатыми. Я набрал полные карманы таких симпатичных кристаллов, и отправился дальше по болоту – на его краю было нескольких копей, которые я не исследовал, но они были на моей карте.

Но про этот хрустальный островок я не забыл и как-то на очередной лекции по минералогии похвастался перед студентами этими кристаллами. Двое студентов из группы решили тоже сходить со мной на этот остров и пособирать хрусталь. Мы собрались и поехали туда в воскресенье.

Мы вышли из вагона пригородного поезда на станции ранним утром и через два часа уже были на месте. Начались сборы наиболее красивых, прозрачных и молочно белых полосчатых кристаллов горного хрусталя. Когда за несколько часов мы набили ими свои рюкзаки, пообедали и решили, что свою задачу выполнили и отправились обратно другим путем. Он оказался потруднее и я до сих пор не понимаю, как мы шли, потому что по дороге попалось болото, по которому пришлось идти по колено в воде, а потом вышли к какому-то охотничьему домику, около которого были пришвартованы лодки.

После мы выбрались на автомобильную дорогу Реж-Екатеринбург, и я сделал на одной сосне зарубку, чтобы еще раз там побывать. Прошли по дороге и очутились на железнодорожной станции, сели на поезд и приехали домой.

Просматривая фотографии, которые были сделаны там, я продолжаю удивляться, как мы шли и куда тогда забрели. Просто невероятная была прогулка по болотам, и выход из леса на дорогу, на которую мы никак не могли попасть. Наверное, нас водил какой– то местный леший.

Целина

Этот полевой сезон оказался долгим и проходил в интересных местах: начался он в середине мая, а окончился лишь в октябре. Площадь, на которой нам предстояло работать, располагалась на стыке Челябинской области и Казахстана. Там были раньше целинные земли, потом они были заброшены, и на месте старой пашни была степь, ровная как стол. Геологическая съемка там была очень старая, – я смотрел прошлого столетия геологические отчеты перед выездом в поле – они были 40-х годов прошлого века. Наша аэрогеофизическая партия провела там аэросъёмку для геологов, в ходе которой было выявлено много интересных геофизических аномалий. На них было интересно работать – можно было найти новое месторождение, или несколько.

Лето оказалось очень жарким, наши зеленые брезентовые костюмы выгорели на солнце и стали белыми. В них было не жарко, и они нас спасали от знойного ветерка, который гулял по бескрайной степи. Никаких ориентиров в степи не было, и мы их создавали сами – брали с собой длинные вехи и вкапывали их в своих шурфах. После того, как находили эпицентр аномалии, копали шурф, из которого потом надо было отобрать бороздовые пробы. Горные породы были до такой степени разрушены, что напоминали пух – легкий и пушистый. Выкопать в нем шурф глубиной два метра не составляло никакого труда – копали одной совковой лопатой за полчаса.

Привязывать эти шурфы было проблемой. Я достал буссоль, и мерял углы на ориентиры – методом засечек. На наших аэроснимках не было ориентиров, и часто даже определить, где стороны света на нем было непросто. Приходилось находить степную дорогу, составлять из аэрофотоснимков схему и фотопланы, и лишь тогда можно узнать, где на снимке север.

Продукты мы покупали в деревне, в десяти километрах от нашего палаточного лагеря. Там, на окраине ее сохранился очень древний мавзолей из кирпича, и мы через него всегда проезжали по пути в магазин. В тот день мы с Сашей проезжали мимо этого мавзолея, и увидели корову, которая попала в одну глубокую яму, заполненную не то мазутом, не то гудроном. У коровы была видна одна голова с рогами, и еще час – другой, и она бы утонула совсем, в этой яме.

Мы остановились и подошли к бедному животному. Корова смотрела на нас своими грустными глазами, и мы решили ее вытащить. Саша достал длинный стальной трос, сделал на одном конце петлю и накинул ее на рога. Потом сел в автомашину и тихонько поехал. Корова стала потихоньку выползать из этой ямы. Ее шкура была вся черной – от этой черной гадости. Когда она уже была в нескольких метрах от этой ямы, она с трудом встала, и Саша снял с нее трос. Не знаю, выжила она, после такого купания, или нет. Но спасти ее, вытащить из этой ямы, надо было обязательно.

Мы немного постояли, а потом уехали, в магазин.

После этого полевого сезона я всю зиму сидел с лупой и аэрофотоснимками, – на некоторых из них было видно геологические структуры и тектонические нарушения, и тогда их надо было копировать на кальку. В результате такого дешифрирования получалась геологическая карта. На эту же карту надо было еще вынести шурфы, точки отбора геохимических проб и изолинии гамма-поля. Когда я заканчивал работу с одной аномалией, приносил эту кальку с аэрофотоснимком главному геологу, и он проверял мою работу. Если все было нормально, то чертежники вычерчивали карту на кальке в пяти экземплярах.

Защита нашего отчета проходила в ПГО Уралгеология, и он получил отличную оценку. Я в последний раз подержал его в руках, пролистал многочисленные аэрофотоснимки со своими картами – их было около семидесяти, и пошел сдавать отчет в фонды – специальные геологические библиотеки. Сейчас в наших геологических фондах города Екатеринбурга его уже не было – отчет был передан в геологические фонды города Челябинска. Надеюсь, он им понравился.

Черная полоса

Черная полоса в жизни бывает у каждого человека. Она добралась и до меня – не было работы, здоровья, семьи, жилья, и жить совсем не хотелось. Я жил у родителей, и кроме них, был не нужен никому. Но они ничем не могли мне помочь – у меня была болезнь, которую и врачи, и я не могли вылечить. Я переходил с третьей группы инвалидности на вторую и обратно. И кроме себя самого, никто не мог мне помочь.

Пришлось вылезать из такой жизни самому, как того не хотелось, через не могу. Как раз начиналась зима, и надо было что-то предпринимать, пока не стало слишком поздно. На сарае я нашел свои широкие лыжи на валенках, в которых когда-то ходил зимой по широким полям, разбивая профили для буровиков, – они бурили неглубокие скважины на кирпичные глины. Я одел валенки, взял лыжи и отправился проветриться в лес. В том году зима не скупилась на снег. Лес утопал в нем, ветки деревьев с трудом выдерживали сугробы снега на них, и было очень холодно.

Когда поселок скрылся за поворотом дороги, я надел лыжи и шагнул в сугроб. Палок не взял, они не нужны, когда идешь по лесу на широких лыжах. Тем более, на руках были меховые варежки, которыми лыжную палку не удержишь. На лыжах прошел до замерзшего ключа, и там начались следы разных зверей – зайцев, лисиц. Следы зайцев натолкнули меня на мысль об охоте.

У меня никогда не было ружья, и я стал размышлять, как бы мне добыть без него зайца. Самое простое – это поставить на него петлю. Но рядом был поселок, и вкусные зайцы прыгали по одному, где придется, а петли надо было ставить на заячьих тропинках, по которым бегали не один заяц, а несколько. На следующий день отправился на поиски мест, где зайцев должно было много.

Такое место нашлось около пруда. Летом там было болото, кусты ивняка росли среди осоки и камыша. Людей там не бывало, они всегда обходили такие места стороной. Походил по окраине болота и нашел многочисленные заячьи следы. Порой они сливались в тропинки, которые я искал. Дома нашел подходящую проволоку, сделал отвар из хвои и засунул туда готовые петли.

Утром я отправился их ставить на заячьих тропинках. Поставил штук десять, пообедал бутербродами и отправился домой. Когда подходил к дому, было уже темно. Одна из моих причин не любить зиму – это короткий день. А вторая – это холод.

Однажды, когда работал в артели зимой, я чуть не замерз. Днем я работал бурильщиком, а вечером геологом. Чтобы не мешал телевизор и разговоры рабочих, я уединялся на кухне, которая была устроена рядом с жилым домом. Там было тепло, был просторный стол, и я мог на нем разложить и карты, и документацию по скважинам.

Работы у меня было много, и я засиживался там до полночи. В тот вечер я вышел из жилого дома, но до кухни не дошел – потерял сознание между кухней и домом. На улице было тридцать градусов мороза, и на таком морозе я долго бы не прожил.

Очнулся на кухне. Я лежал на полу около двери, а по мне, повизгивая, лазил щенок лайки. Он лизал мои щеки, нос, уши, и видимо, радовался, что я живой. Пока приходил в себя и подумал, что мне была уготована такая легкая смерть от холода. Рабочий Юра, который был в эту ночь дежурным, вышел на улицу и обнаружил меня около кухни, лежащим на снегу, затащил внутрь, и теперь спокойно смотрел на меня с табуретки.

Мне стало жаль, что я не умер. Пропали бы все проблемы и трудности, с которыми жил последнее время. Юра вытащил меня с того света, и приходиться снова жить и решать все свои проблемы – с жильем, одиночеством, со здоровьем.

Я не мог не сказать Юре спасибо. Но думал тогда совсем другое.

***

Настало серое зимнее утро. Первая мысль, которая мне пришла в голову, что в одну из петель попался заяц, и если я буду долго заставлять себя встать, одеться, умыться, позавтракать, то его найдет какая-то лиса, или волк. Мне было жалко отдавать мою добычу лисе, или волку. Поэтому я встал, оделся, умылся, позавтракал, сунул в сумку пару бутербродов, и отправился за зайцем.

Проехав по своим следам, я осмотрел все петли. Они все были пустые. Никто из зайцев не пожелал себе легкой смерти. Они все обогнули петли и вернулись снова на свои тропинки. Но особенно ленивые и хитрые не стали прыгать по своим узким дорожкам в глубоком снегу, а предпочли прыгать по моей лыжне.

Для таких хитрых, ленивых зайцев я поставил петли прямо на лыжне, и поехал в сторону дома. Когда вышел из болота, то заметил дымок от костра. Мне стало интересно, кого это вдруг принесло в такой мороз. Подошел ближе, и увидел мужика. Он сидел у костра и курил. Лыж у него не было. Потом, в разговоре, выяснилось, что это простой бомж. Я с ним покурил за компанию и поехал дальше – домой.

С каждой такой лыжной прогулкой я стал оживать. Мысль о том, что в мою петлю попал заяц, мешала мне поддаваться депрессии и хандре. Надо было проверять петли, чтобы вовремя забрать добычу. Я каждое утро надевал лыжи и шел смотреть на петли.

Однажды на термометре было минус тридцать, и я заехал посмотреть, жив ли знакомый бомж. Приехал на то место, посмотрел на потушенный костер. Никого рядов, даже следов, не было. Потом заметил из-под какой-то коряги струйку пара. Крикнул погромче, и в ответ из сугроба раздался негромкий недовольный голос. Типа – «чего тебе». Оказалось, что этот бомж устроил себе берлогу в ямке и спит там, под метровым слоем снега. Я ему сказал, что заехал посмотреть, жив ли он. В ответ он сказал, у него все нормально, и я пошел дальше.

Иду через болото по своей лыжне и вдруг обнаруживаю, что петли, которую здесь ставил, нет. И березки, к которой я ее привязывал, тоже нет. Я прошел еще метра полтора и увидел яму на лыжне.

Заяц, который попал в петлю, сражался за свою жизнь изо всех своих заячьих сил: сломал березку, потом протащил ее немного по лыжне, и здесь от нее освободился. В ходе отчаянной борьбы за жизнь он и выкопал такую яму в снегу.

Меня часто спрашивала дома мама, когда я приходил домой вечером, попался ли заяц. И сегодня она спросила о том же. Я ответил, что заяц попался, но, увы, он так любил жизнь, что сбежал из петли. Мама осталась довольна поступком зайца. Я – тоже.

Щетка бериллов

Сосновый лес, который вырос на молодом гранитном массиве, приготовил для меня много приятных неожиданностей. Я шел по нему от озера, которое находилось рядом с городом Миассом по лесной дороге, и уже успел на заросшем высоким соснами берегу озера найти интересную и интенсивную радиометрическую аномалию. Пока ходил по ней с радиометром, отыскивая эпицентры, в которых были максимальные значения гамма-поля, настал полдень. Я занес их координаты в память навигатора, чтобы наш геофизик мог найти их без меня, и зашел в сосновый лес, в который проникали многочисленные солнечные лучи. Это не было тайгой – скорее заброшенный городской парк с многочисленными высокими кряжистыми соснами. По нему было легко идти, оглядываясь по сторонам и слушать пение многочисленных лесных птиц, которые радовались жаркому летнему дню. Одним своим ухом я слушал птиц, а вторым треск, который доносился из телефона, – он мне говорил, что радиоактивность фоновая, и я продолжал прогулочным шагом идти по гостеприимному сосновому лесу.

Одна из старых сосен упала, и в вывороченных корнях лежали обломки горных пород желтого, малинового и красного цвета. Это было удивительно красиво, но и необычно: обычно в таких развалах встречались обломки горных пород белого, серого цвета, и надо было их сначала разбить геологическим молотком, чтобы узнать, какая горная порода мне попалась, какой у нее настоящий цвет и минеральный состав. А тут этого не требовалось, и я с большим интересом смотрел на скопление разноцветных обломков – интуиция мне шептала, что я нашел что-то стоящее, наверняка будущее месторождение.

Я достал из полевой сумки лупу и принялся изучать минеральный состав этих красивых разноцветных обломков. Там было много полевого шпата и мусковита, и я сразу вспомнил лекции в институте по различным типам месторождений – обломки горных пород были грейзенами, в которые превратились граниты, и в них могло быть все, что угодно – начиная с благородных металлов до редкоземельных элементов. Находка была очень интересной, и я сел, чтобы все увиденное записать в своей полевой книжке. Когда все записал, достал навигатор и снял с него координаты этого обнажения. Потом достал из рюкзака пустые мешочки для проб и наполнил их близкими по цвету обломками грейзенов. Радиоактивность здесь была в норме, и я пошел дальше.

Недалеко мне была видна лесная дорога, по которой я начал идти от озера, и на ней были отвалы, ямы и канавы. Их надо было исследовать, и я вышел из леса и присел около первого отвала. Видно, по этой лесной дороге не так давно проехал бульдозер, и почистил дорожное полотно, поэтому тут были ямы, канавы и отвалы. В них были обычные граниты, радиоактивность была у них в норме, и ничего на первый взгляд интересного для меня тут не было. Я просмотрел все отвалы и залез в одну из неглубоких ям на обочине дороги. В ней тоже были граниты, но я взял на всякий случай образец и уселся на кучу щебня – задокументировать обнаруженное искусственное обнажение и записать номер образца.

Тут мой наметанный глаз заметил среди щебня какой-то необычный обломок. Я вытащил его из кучи и уставился на него широко открытыми глазами – это была щетка кристаллов бледно-зеленого цвета. Кристаллы вообще редко попадаются в геологических маршрутах, а здесь их было много, но они были мелкими – самые крупные достигали сантиметр. Я сидел и любовался красивым образцом несколько минут, а потом задумался, куда его мне деть. Домой мне не хотелось его брать, там и без него было много камней, а в качестве образца он мне не подходил – я искал урановую руду, а не минералы. Поэтому, после недолгого раздумья, я решил сделать из этой красивой щетки кристаллов пробу. Засунул ее в мешочек, написал на этикетке номер, засунул его в рюкзак, и пошел дальше по сосновому лесу.

В одном месте я наткнулся на старые полузасыпанные ямы, вокруг которых валялись многочисленные обломки кварца. Их надо было тоже отправить на анализ в лабораторию, – в них могло оказаться золото. Достал мешки для проб, наложил в два мешочка обломков кварца, и отправил их в рюкзак, вслед за грейзеном и берилловой щеткой.

Вечером после маршрута я приехал на нашу базу, положил пробы в ящик, а утром, до завтрака стал разбираться с образцами и пробами, которые взял в маршруте. Посмотрел в последний раз на щетку кристаллов, потом взял геологический молоток и раздробил ее на мелкие кусочки. В таком виде она осенью и попала в дробилку нашей лаборатории.

Зимой, когда мы с главным геологом стали смотреть содержания элементов в пробах, которые я отобрал в геологических маршрутах, в кварце оказалось большая концентрация серебра. В грейзенах были редкоземельные элементы с высоким содержанием, а в пробе из берилловой щетки не оказалось ничего, – просто набор химических элементов со средними содержаниями их в земной коре. Куда исчез бериллий, мне до сих пор непонятно.

Главный геолог, рассматривая высокие содержания серебра и редкоземельных элементов в моих пробах пошутил, что я кроме урана сумел обнаружить новую рудоносную провинцию, и отдал анализы проб ведущему геологу, который раньше в этом районе работал. Он сидел над анализами проб и геологическими картами очень долго, анализируя мои находки.

Я не стал говорить ему о пропавшем бериллии, который просто обязан быть обнаружен в пробе из щетки с кристаллами бериллов – у него и так было много работы с моими пробами. Это осталось просто загадкой, которую я так и не смог разгадать.

Яма

В этом году, впервые за много лет, не удалось полностью собрать урожай в огороде. Собрать – то я его собрал, но не весь. На кустах черной смородины остались висеть ягоды, и сейчас шустрые синицы поклевывают оставшиеся ягоды. А на молодой яблоне, на самой вершине кроны осталось висеть несколько десятков яблок. Сороки их клевали в самые сильные морозы. Сейчас, когда я пью после бани компот из этих яблок, которые успел собрать осенью, мне жалко, что они достались нахальным сорокам. Но все, что выросло в огороде, я не успеваю съесть – слишком много всего вырастает одновременно, и приходиться выкручиваться, придумывать способы сохранения ягод, груш, яблок и кабачков.

Года три назад, когда я только начал приводить огород в порядок, у меня не было таких хлопот, как в этом году. Я варил спокойно варенье, из всего, что выросло, и потом опускал в яму, которую выкопал еще отец. Полок в ней не было, весь урожай в банках умещался на полу. И все что там стояло, я успевал съесть за зиму.

Два года назад весной я спустился в яму за следующей банкой варенья и обратил внимание на одну из стенок. С ней было что-то не так. Из кирпичей образовался пузырь, который выступал почти на полметра. Стена ямы готовилась обрушиться и похоронить оставшиеся банки с вареньем, которые стояли на полу. Я сразу представил, что весь мой труд, который я вложил в варенье, погибнет. Представить такой исход мог, но не мог этого допустить. Я стал спасать варенье, вытаскивая банки наружу, по лестнице, в мастерскую, которая находилась над ямой. Вытащил все, и стал думать, как мне быть.

Конечно, можно сейчас, когда я спас варенье, позволить стенке упасть. Такой вариант меня не устраивал, потому что была вероятность, что фундамент стены у мастерской повиснет в воздухе. Фундамент заливал отец с дедом, и я не знаю, какой он прочный. Допустим, что он из плохого раствора. Тогда стена мастерской тоже рухнет. А над стеной – труба от печки, крыша, которые тоже упадут.

Когда я прикинул все потери от пузыря из кирпичей, и о том, сколько мне надо будет времени, чтобы все восстановить, мне стало плохо. Перспектива провести все лето за ремонтом мастерской мне не нравилась, и это было слишком мягкое слово. Надо было что-то предпринять, чтобы остановить процесс разрушения моей любимой мастерской. И на следующий день я начал действовать.

Рано утром взял топор, пилу и отправился в лес, отложив все остальные дела. Нашел несколько небольших сухих сосен, которые уже лежали на земле, распилил их на чурки по два метра, и потащил их домой. Я хотел упереть их в этот пузырь, чтобы он раньше не рухнул. Осторожно спустился в яму и этими бревнами заклинил пузырь. Теперь на время можно было успокоиться.

После строительства заборов, когда я заказал почти полтонны цемента, осталось мешков десять цемента. Я надеялся, что этого мне хватит для возведения бетонной стены, чтобы и этот пузырь перекрыть бетоном, и быть спокойным за стенку сарая. Провел ревизию на чердаке, в теплице и в сарае, и весь железный хлам пустил на арматуру. Сделал опалубку, и начал смешивать раствор. Готовил его во дворе, вручную, так у бетономешалки полетел подшипник, когда заливал основание для забора.

Когда все было готово, и раствор, и опалубка, спустился в яму. Работать было там опасно и очень неудобно – я спотыкался о бревна, которые упер в стенку и в кирпичный пузырь. Я перелазил через них, подлезал под ними, и всегда был настороже. Быть похороненным под бетонным полом мастерской и стеной не входило в мои планы. Конечно, было бы хорошо, кода бы за мной смотрел какой-нибудь помощник, готовый откопать меня, или позвать на помощь, но я был один – одинешенек, и мне пришлось полагаться на своего ангела – хранителя и на свою удачу.

Первую порцию раствора я залил в неглубокий фундамент, который пришлось выкопать на дне ямы. Потом дело пошло быстрее. Я готовил раствор, таскал его в сарай, спускал в яму, заливал в опалубку с арматурой. В ходе этой работы с утра до вечера пришлось проститься с лишним весом, который у меня еще оставался от зимы.

Бетонные работы продолжались почти две недели. Я постепенно убирал бревна – распорки, и мне осталось заложить самый верх этой новой стены кирпичами. Раствор туда залить было невозможно. Когда искал в лесу эти кирпичи, случайно нашел новые толстые сосновые доски. Заложил верх стенки кирпичами, и стал строить стеллажи из этих досок и бревен.

Вышло две полки, длиной по два метра и шириной почти полметра. По углам ямы я поставил по бревну и распер их этими полками. На всякий случай я еще в середине ямы установил два бревна – для прочности своей конструкции. После этого почистил яму и стал спускать банки с вареньем, солеными грибами, огурцами.

Варенье и соленые грибы с огурцами смогли занять лишь одну полку. Мне пришлось в это лето идти заготавливать грибы, собирать ягоды для варенья, варить компоты из яблок – я не мог допустить, чтобы яма была полупустой.

Осенью, когда я закончил эту работу, на всех полках и на полу стояли многочисленные банки с разным вареньем и солеными грибами, а весь пол занимали пластиковые бутыли с компотами и солеными огурцами.

Зима продолжалась долго. Но, наконец, она закончилась. Миновал февраль, март с капелью и на огород возвратилась весна. Я начал производить ревизию, сколько съел этих летних запасов. Получилось не очень и много. Тогда решил летом не собирать грибов и ягод в лесу, потому что банок у меня для них не было. Надо было съесть весь лесной урожай на корню.

Но из этой затеи у меня ничего не получилось. Сначала кто-то отдал мне два мешка пустых стеклянных банок. Потом, когда ходил за черникой, чтобы ее съесть свежею – несколько ведер, в лесу появилось масса белых грибов, которые пришлось собирать и варить в больших кастрюлях. А в самом конце осени начали падать груши, и пришлось собирать давильный аппарат, чтобы делать из них сок.

Молодая яблоня тоже не решила остаться в стороне, и когда я собрал яблоки с нее, получилось пять ведер. Это был у нее второй урожай в жизни. Я сварил компот из них, и попробовал. Компот оказался вкусным и сладким. Пришлось сварить компот из всех яблок. Получилось пятьдесят литров компота. Я его разлил в пластиковые бутылки, так же поступил и с грушевым соком, которого оказалось много – столько же, как компота.

Я был морально готов к тому, что все – и компот, и сок начнут бродить. И, когда начались морозы, я все эти бутыли вынес из ямы в огород. Когда я потом растаял одну пятилитровую бутылку с превратившим в лед компотом, оказалось, что сок утратил свою способность к брожению и выглядел так, как его только сейчас сварили. Наверное, все микробы и бактерии замерзли на морозе.

Сейчас, когда ползимы уже прошло, на оставшиеся в яме банки с грибами, вареньем и огурцами мне осталось максимум полгода. И я думаю, что все успею до нового урожая съесть, по крайней мере, большую часть. А что мне остаётся?