Текст книги "Необычные истории. Непридуманные маленькие рассказы"

Химия и жизнь

Был обычный коллоквиум по химии на первом курсе институте. Молодая преподаватель решила освежить у нас некоторые школьные химические познания в этой науке путем несложных опытов. Уже и не помню, между какими химическими реактивами надо было провести химическую реакцию. Но для начала надо было налить в каждую из десяти пробирок по десять миллилитров.

Я взял в руки мензурку и начал разливать. Когда мензурка опустела, все ее содержимое было в пробирках. Они стояли рядышком, в одной обойме, и даже на глаз было видно, что уровень жидкости в каждой из них находился на разной высоте. Меня это смутило, как и преподавательницу, которая ходила от одного студента к другому, и остановилась, наконец, около меня.

«Неправильно разлил», укорила она меня. Но я не думал сразу, вот так, сдаваться. «Проверим?», предложил я, и, взяв в руки проградуированную склянку, начал мерять содержимое каждой из десяти пробирок. Все окружающие студенты с интересом повернулись к нам, и ждали окончания промера. Я неторопливо, но уверенно сливал содержимое пробирок в мензурку, и когда там оказывалось ровно десять миллилитров, показывал ее девушке, и продолжал операцию со следующей пробиркой.

Когда выяснилось, что во всех пробирках было ровно по десять миллилитров, я победно посмотрел на нее и улыбнулся. Все студенты захлопали. Дело было в том, что у каждой пробирки толщина дна была разная, и поэтому уровень жидкости отличался по высоте у всех пробирок. Так получилось, что я на это обстоятельство не обратил сначала внимания, и разливал, как придется, но своею твердой рукой.

С этого момента я разливал алкоголь на всех наших студенческих попойках.

Этот случай мне вспомнился, когда вместе с рабочими топографического отряда ехал на свой участок на вездеходе. От базы до нашего лагеря было километров тридцать, – по невысоким холмам, еще покрытым снегом и по многочисленным, обширным болотам. Вездеход был старый, но лодка у него была целой, и наша компания сидела внутри в тепле, дремала под рычанье танкового двигателя.

Вездеход ехал по прямой, как стрела, дороге через болото, никуда не сворачивая. Но вдруг стал брать все правее и правее, пока всем не стало ясно, что он ездит по кругу. Все рабочие проснулись, и стали гадать, что бы это значило. Наконец водитель просунул к нам голову и сказал, что техника сломалась.

Рабочий у выхода открыл люк и шагнул из вездехода наружу. Тут же раздалась его ругань, он стоял по колено в болоте. Вода залила его, не расправленные болотные сапоги, и оказалась очень холодной. С проклятиями он залез снова внутрь вездехода, и принялся снимать сапоги. Когда он вылил всю воду и перемотал портянки, он вылез, и за ним вылезли остальные.

Наш вездеход стоял посередине болота. Кругом до самого горизонта была только одна вода с редкими кустиками и кочками. Водитель тоже вылез, и по его словам, сломался один из торсионов. Поэтому вездеход начал ездить по кругу.

Уже начало темнеть, и мы решили переночевать в вездеходе, тем более сухого места рядом и не было. Постелили спальные мешки на дно, и закурили перед сном. Потом один из рабочих вспомнил, что у него есть водка, и это обстоятельство заставило всех забыть про сон и поломку вездехода.

Мне протянули стакан и первую бутылку водки и сказали «вперед». Я стал разливать. От того, что у меня давно не было практики, а может, по другой причине, никак не мог разлить первую бутылку на всех участников так, чтобы ее хватило на всех, и чтобы у всех была одинаковая доза, и в конце закончилась и бутылка. Когда я налил последнему – себе, в ней осталось еще на одного участника. И пришлось эти остатки водки выпить старшему из рабочих.

Откупорили следующую. История повторилась: – в бутылке осталось столько же, сколько оставалось в первой. Остатки пришлось допивать второму по званию среди рабочих. Осталась последняя бутылка. Все повторилось.

Все рабочие уже с большим интересом следили за моими действиями, и когда осталась последняя доза, то в ней было ровно столько же, сколько оставалось в первых двух бутылках. Я был озадачен не менее чем остальные, но виду не показывал. Большинством голосов эта последняя чарка была присуждена мне за оригинальный разлив водки в полевых условиях.

Ночь тянулась долго. Механик – водитель изредка включал двигатель, чтобы никто не мерз, и наконец, наступило утро. Путем разных манипуляций водителя, вездеход короткими дугами выехал из болота, и застыл у подножия холма. Я достал из полевой сумки телефон, который ехал со мной в выключенном состоянии, и отправился звонить на базу начальнику нашей партии. Дозвонился быстро, объяснил, в чем дело, и примерно где мы находимся.

После обеда за нами приехал другой вездеход. Мы перебрались в него и поехали дальше. Скоро миновали болота, начался лес. Доехали до просеки, в конце которой уже было видна наша кухня – маленький вагончик, на котором развевался красный флаг. Этот красный флаг я привез из дома и летом воткнул рядом с печной трубой.

От этого кухня только выиграла, так как стала походить на штаб партизанского отряда. Рабочие двинулись дальше по дороге, потому их палатки были дальше.

На досуге я вечером подумал, что разучился разливать. Но это не совсем так – я рассчитывал еще на механика – водителя, но он был непьющий.

Хризопраз

Миновала беззаботная жизнь, когда я жил с женой и двумя дочерями в семейном общежитии в центре города. С женой я развелся, после того как она предпочла мне свою маму, мою тещу, и практически сразу нашла себе друга, такого же высокого, как и я. У него была более подходящая для современной жизни практичная профессия – он был водителем Камаза.

Теперь мне приходилось труднее заниматься своими делами, но как раз они приносили больший доход, чем работа геологом. Раньше потенциальные заказчики отлично знали, где меня можно было найти, ко мне приходили в гости друзья и друзья друзей, которые просили о той, или иной услуге. Они платили деньги, и мы расставались довольные друг другом. Сейчас я их перестал видеть, и кормушка для меня стала закрываться. Единственным обстоятельством, которое меня радовало и выручало, было наличие многочисленных друзей и знакомых в этом доме, с которыми я поддерживал хорошие отношения и часто заходил к ним в гости.

На работе было тихо. Новых заказов не было, мы перебирали старые и занимались своими делами – в основном перепродажей товаров. Но это были случайные заработки. Однажды Николай, геолог, с которым мы скооперировались в то время, принес на работу бороздовый мешок с хризопразом – в нем было около двадцати килограммов этого красивого яблочно-зеленого прозрачного минерала. Это была обычная перепродажа – нам следовало продать этот мешок подороже, отдать деньги владельцу этого мешка, а прибыль поделить между собой.

Торговля минералами в то время начала процветать, – природный камень и изделия из него входили в моду, и многие геологи на этом иногда хорошо зарабатывали. Однажды ко мне зашел на работу знакомый и притащил с собой огромный кристалл голубого топаза, весом около десяти килограммов. Ему надо было продать этот кристалл, но он сделать этого не мог – и, когда он устал предлагать этот топаз своим друзьям и знакомым, пришел ко мне. Я смотрел на это чудо и представлял себе, сколько ювелирных изделий можно из него наделать. Но торговля самоцветами предоставляла рискованное занятие – можно продавать партию минералов, принадлежащих только себе сколь угодно долго, пока не надоест, но продавать чужое камнесамоцветное сырье было опасным делом. И я отказался брать у него этот кристалл топаза.

В кабинете, при нашем разговоре, присутствовал пожилой геолог, который проработал практически всю жизнь с такими уральскими самоцветными камнями, и он, между прочим, заметил, что раньше такими кристаллами подпирали двери в конторе, чтобы они не закрывались от порывов летнего ветра. Хорошая была замена обычному кирпичу. Прекрасное тогда было время, когда уральские самоцветы использовались таким образом, только оно уже прошло, и мне было немного жаль, что эти годы уже никогда не вернуться.

Поиски покупателя хризопраза затянулись. Мешок с ним лежал у одного моего хорошего приятеля, с которым мы прожили в палатках не один год, и я был в нем уверен, что он никогда не станет брать чужое, а также не кинет меня с этим довольно дорогим минералом. Когда появлялся очередной потенциальный покупатель, я забирал мешок с хризопразом, и начиналось обсуждение сделки – товар был прямо перед ним, и он смотрел на его количество и качество. Но пока покупка срывалась – главным образом из-за цены и объёма. Многие соглашались с ценой, но покупать такое количество хризопраза не торопились – его было слишком много. А в мою задачу входило продать весь мешок сразу.

В один вечер в общежитие приехал с Украины мужчина лет сорока. Он был экстрасенсом и зарабатывал себе этим на жизнь. В то время некоторым предприимчивым экстрасенсам, таким, как Алан Чумак и Анатолий Кашпировский привалила удача, и народ пил заряженную ими воду, – в общем, лечился под экраном телевизора. Поселился он на время своих гастролей в Екатеринбурге в нашем геологическом общежитии и когда узнал, не знаю, как и от кого, про хризопраз, мы познакомились.

Мы с Николаем вечером зашли к нему в комнату с мешком и высыпали половину мешка на стол. Он напустил на себя таинственный загадочный вид и стал водить над обломками руками, время от времени извлекая из кучи то один, то другой обломок хризопраза. Мы с Николаем неотрывно следили за его пассами, и смотрели за увеличивающей кучкой минералов, в которые он складывал некоторые подходящие для него куски хризопраза. Через несколько минут он закончил свой сеанс и сказал нам, что вот эту кучку минералов он согласен купить, – за ту цену, которую ему назвали. Мы переглянулись и отказались – вот если бы он согласился купить весь мешок, то было бы просто прекрасно, но продавать по частям содержимое мешка мы не могли.

Ну, нет, так нет. Сделка не удалась, но никто из присутствующих и не думал расстраиваться по этому поводу. Он напоил нас чаем, а потом достал небольшой мешочек с небольшими отполированными кусками самых разных горных пород и минералами. Там была яшма, гематит, бирюза и еще много разных минералов. Мы с Николаем придвинулись поближе и глазами профессиональных геологов стали изучать эту красивую разноцветную россыпь камней.

«Это обереги», – сказал он, потом взял мою руку в свою, и стал водить ею над камнями. Потом выбрал один и протянул мне – это был мой оберег. Им оказалась пластинка гематита размером с пятикопеечную монету: – на темно-красном фоне были тёмно-серые прожилки железа, и выглядел этот мой оберег празднично и солидно. Николаю он тоже таким же способом выбрал его оберег и отказался от платы. Я сразу его сунул в карман джинсов и проносил его там в течение нескольких лет, пока он не сломался на две части. Они до сих пор лежат на моей книжной полке, в шкатулке из родонита.

Связать разрушение оберега с моими неудачами я не могу – их, этих неудач было довольно много, а жизнь у меня была так богата на разные события в этот период, что память не сохранила неудачи, которые случились после поломки этой гематитовой пластинки.

Хризопраз по-прежнему лежал у моего приятеля в ванной, и мои предложения пока не находили отклика у друзей и знакомых. В один из обеденных перерывов мы с Николаем зашли в каменную лавку в горном институте. Там, перед входом в геологический музей, находилось несколько небольших магазинов, которые продавали минералы, горные порода, инструменты для обработки камня, полировальные порошки и готовые каменные изделия. Перед продавцом стоял молодой мужчина, и все время пытался что-то купить. Сначала он указал на большой и красивый аммонит, но услышал от продавца, что это экспонат не продается. Потом он попытался купить жеоду с аметистами, но услышал такой же ответ. Он был иностранец, судя по его одежде и акценту, но русский язык знал, в общем, прилично и даже не обращался к переводчику, который стоял рядом.

Я тут же предложил ему купить уральские минералы у меня. Он сразу повернулся и спросил, что у меня есть. У меня сейчас был только хризопраз. Мы поговорили немного, и он заинтересовался. Я объяснил ему, что товар находиться недалеко, в соседнем доме, и мы всем составом отправились по улице в наше семейное общежитие. По дороге мы шли рядом, беседуя на русском языке. Он оказался финном, а потом спросил, какой иностранный язык я изучал в институте. Я изучал французский в школе и в институте, но успехов в изучении его у меня не было никаких – я не только не мог составить фразу, но и не мог понять любой ответ на французском языке. Роберт, так его звали, тут же перешел на французский язык и стал продолжать беседу.

Мне тут же стало стыдно, так я понимал только отдельные слова, но смысл произнесенных фраз совершенно не понимал. Поэтому после нескольких неуклюжих фраз, которые я из себя выдавил, попросил его перейти на русский язык. Мы уже с ним подошли к дому, и я стал соображать, где бы нам устроиться. Ирина, с которой я работал в одной геофизической партии и продолжала жить в соседнем подъезде, оказалась дома, и я коротко ей объяснил, что мне с покупателем, иностранцем надо провернуть одну сделку. Она впустила нас в свою уютную квартирку. Я тут же отправился за мешком с хризопразом в соседний подъезд, и через несколько минут его принес.

Ирина уже переоделась в новое красивое платье, упрекнула меня за то, что я привел иностранца столь неожиданно, – но я извинился, объяснил ей, что сам также неожиданно с ним познакомился, буквально несколько минут назад. Все уже сидели в просторной кухне за столом, пили чай с вареньем и ждали меня. После того, как мы попили чай, убрали со стола чашки и варенье, я высыпал хризопраз на стол, и процесс продажи начался. Ирина встала у окна, а я, Николай и Роберт со своим гидом остались сидеть за столом. Финский бизнесмен склонился над кучей хризопраза и внимательно изучал ее в течение нескольких минут. Подавляющая часть хризопразов в этой груде минералов была первого и второго сорта, но в ней было немало камней экстра-класса.

Изучив несколько минералов, он спросил цену за камни. Я назвал цифру, и он стал ее обдумывать. Потом назвал свою, в долларах, и я в свою очередь задумался – перевел ее в рубли по курсу и понял, что этого нам с Николаем недостаточно. Торг продолжался около получаса, но мы так и не пришли к обовыгодному согласию. Если бы я согласился на цену, которую предлагал Герберт, мы бы с Николаем остались без прибыли, а это мне не нравилось. Поэтому продажа так и не состоялась, и мы все вместе покинули Иринину кухню.

Пока мы одевались, я сказал Николаю, что финн очень хорошо разбирается в ценах на сырье, и я не смог продать хризопраз по цене, которая, прежде всего, устраивала нас, продавцов. Мешок пришлось тащить обратно, в ванную комнату моего приятеля, и там он пролежал еще месяца два. Так его нам и не удалось продать, и когда хозяин товара пожелал его забрать, я передал мешок Николаю. Ни одного из обломка из этого мешка я себе не взял, и моя совесть была чиста.

После этой истории с непроданным хризопразом я воспылал страстью к этому красивому зеленому минералу и стал думать, где его можно найти, совершенно бесплатно, для моей коллекции. Месторождения хризопраза были в южных районах страны, и были связаны с месторождениями никеля. В нашей области никелевые месторождения были, но хризопраз хорошего качества и в достаточных количествах можно было найти только в Челябинской области, на никелевых месторождениях. Мне было лень туда ехать, и я решил попытать счастья в родной Свердловской области, где также были месторождения никеля.

Самое близкое и легкодоступное, уже выработанное месторождение никеля было под городом Нижний Тагил. Мне не надо было много минералов на продажу, только парочку, для меня, и я надеялся, что такую малость я найду.

Вечером я собрал рюкзак и утром вышел из вагона электрички на одной остановок, не доезжая до Нижнего Тагила. Прицепил к своему ремню ножны с охотничьим ножом и пошел по старой лесной дороге к месторождению никеля. Была весна, и на дороге, усыпанной щебнем, то тут, то там попадали зеленые крошки – это был хризопраз низкого качества, и я стал надеяться на свою удачу, – найти хороший хризопраз экстра-класса, такой, какой был в мешке.

Вечером я уже был на месторождении. Осмотреть его вечером мне не удалось – уже стало темнеть, и надо было найти место для ночлега. У одного затопленного никелевого карьера я разжег костер, плотно поужинал, достал одеяло и переночевал у костра. Ночь была теплой, я не мерз около костра и отлично выспался. После завтрака я бродил по заросшим молодыми соснами отвалам карьера – искал кварц, в котором должны быть прожилки хризопраза. Но так и не нашел ни одной даже маленькой глыбы кварца – все было тщетно. Все отвалы поросли травой и молодыми деревьями, а карьеры были затоплены водой и представляли собой живописные маленькие пруды.

После обеда я собрался на электричку. Шел по лесной дороге, мокрой от недавно прошедшего дождя, смотрел под ноги. Скоро я перестал просто смотреть, а начал собирать хризопраз. Он был, правда, непрозрачный, но очень красивого яблочно-зеленого цвета, и размеры обломков были маленькие – до сантиметра, двух. Но это меня радовало, и когда у меня набрался целый мешочек хризопраза, я спрятал его в рюкзак и пошел на остановку. Задача была выполнена. Я дома положил несколько обломков хризопраза на книжную полку, несколько мгновений полюбовался ими, и удовлетворенный результатами, занялся очередным своим проектом.

Хрусталь, пробы, и олений рог

Заканчивался мой второй сезон на Приполярном Урале. Наступала осень. Было еще тепло, поспевала голубика, морошка, вылезли на божий свет грибы. Не знаю, как их называли в этих краях местные жители, но, по-моему, это были подберезовики. Подавляющая часть их росла на склонах гор, где каменистые осыпи покрывал мох. Видны были только шляпки. Ножки были у них очень длинные и прятались во мхе. Найдешь такой гриб и тянешь за ножку, пока всю не вытянешь. В тайге их было очень мало. Но мы как раз работали на горах и на их склонах. Наш повар начал варить из них очень вкусную грибницу, и грибы тащили все, кому везло их найти во время работы.

В основном мы тогда проходили канавы маленьким японским экскаватором на гусеницах. У него были два сменных ковша, и он довольно быстро копал траншеи, местоположение которых определял я – в тех местах, где пряталась рудная залежь. Документацией этих канав занимались два геолога, я только проверял их работу.

Основная моя работа заключалась в поисках и оценке радиоактивных аномалий. Еще раньше я начал находить аномалии, которые находились в стороне от известной рудной залежи. Иногда они находились от нее в нескольких километрах. Когда число таких объектов стало очень много, я решил разобраться, в чем тут дело. Загнал на цепочку таких аномалий экскаватор и задал две канавы. Когда экскаваторщик их выкопал, то стало ясно, что мы обнаружили еще одну рудную залежь.

Как водится в таких случаях, доложил главному геологу, и он дал добро на работы на этой второй залежи. Надо было проследить, как далеко она тянулась, ее мощность и глубину. Это был фронт работ для экскаватора и геологов. Буровая установка в это время работала на первой залежи, но я не сомневался, что и она появиться вслед за канавами.

Канавы проходились быстро, и скоро стало ясно, что эта рудная залежь тянется на несколько километров и заканчивается у западной границы нашей площади. В ходе работ экскаватор вскрыл в одной канаве хрусталеносную кварцевую жилу. Я как раз шел по отвалам канавы и нашел кристаллы дымчатого прозрачного хрусталя. Потом встретил геолога, который тоже нашел кристаллы. Новость о том, что мы нашли горный хрусталь, распространилась по всему отряду, и каждый рабочий стремился найти себе на память кристалл, или друзу горного хрусталя.

Особенно повезло в этом деле пожилому рабочему, который нашел небольшую, но очень красивую друзу с дымчатыми, прозрачными и хорошо ограненными кристаллами. Глядя на его находку, остальные рабочие после рабочего дня стали пропадать на этой канаве, и, в конце концов, выкопали экскаватором небольшой карьер несколько метров в длину по простиранию жилы. Мне некогда было искать кристаллы, надо было подготовить профили для буровой.

Я ходил с картой, буссолью, горным компасом, навигатором и рулеткой по канавам и проектировал точки заложения буровых скважин на этой новой рудной залежи. Потом, когда закончил с этой работой, на склоне горы были закреплены длинными кольями точки заложения проектируемых скважин, а в пикетажке были указаны координаты всех скважин по трем будущим буровым профилям.

Пока занимался этой работой, то мне на каждом шагу попадались оленьи рога – по одному, иногда по нескольку рогов лежали рядом. Одни были уже сгнившими, но основная часть в отличном состоянии. У меня в родительском доме уже был рог от лося, который я нашел в лыжном походе еще в институте. В зимние каникулы мы с одним приятелем поехали на лыжах на несколько дней на гору Шунут в окрестностях города Полевской. Жили там, в лесу, катались на лыжах по горам, и я нашел там торчащий из снега рог лося. Привез его домой, и отец сделал из него отличную вешалку. Но оленьего рога у меня не было. И я хотел его привезти.

Каждый день я притаскивал в лагерь килограммы образцов и проб, а для рогов у меня не хватало ни времени, ни сил. Но в самом дальнем геологическом маршруте нашел огромный, красивый и хорошо сохранившийся олений рог. Несмотря на то, что у меня был рюкзак забит пробами и образцами, я подобрал этот рог. Чтобы он не занимал место в рюкзаке, привязал его к рюкзаку сверху и так весь остаток маршрута с ним и проходил.

На обратном пути я осмотрел канаву, которую перед этим выкопал наш экскаватор. Ее уже наши геологи задокументировали. Но канава была уже затоплена подземными водами. Я отбирал кроме образцов и литогеохимических проб еще пробы воды из поверхностных и подземных источников, и мне пришлось достать бутылку и отобрать пробу воды. В рюкзаке уже не было места, привязал ее к оленьему рогу. Так я и пришел в лагерь – с тяжелым от образцов и проб рюкзаком, и привязанным сверху рогом и пластиковой бутылкой.

В конце полевого сезона, когда мы уже собрались уезжать, собрали все пробы в одном месте на базе партии, и под эту гору проб спрятали все рога, которые нашли геологи и рабочие. Уже в Екатеринбурге, зимой приехал длинномер с пробами, и рогами. Я узнал об этом, уже сидя над геологическими разрезами в теплом кабинете. Мне дали машину с недавно принятым на работу водителем, и мы поехали в Сысерть, где стояла машина с пробами.

Я перегружал эти многочисленные пробы полдня. Водитель стал мне помогать. Когда мы дошли до рогов, которые были на самом низу, водитель тоже заинтересовался. Но все рога имели своих хозяев, и лишних рогов не было. Я пообещал ему, что отдам ему олений рог с Магадана, который мне привез приятель. Он мне не подходил для вешалки, а делать из него рукоять для ножа мне было лень.

На следующий день я отдал ему этот рог, и он остался доволен. Я – тоже, потому что если бы я стал бы в одиночку перегружать пробы, то бы провозился до ночи.

Мой олений рог тоже приехал. Через несколько лет, когда я стал обустраивать новую квартиру, повесил его в прихожей, над входной дверью. Перед этим вычистил его наждачной бумагой, потом прошелся по нему марганцовкой, из-за этого кость приобрела красивый темно-коричневый цвет. В заключение я покрыл его лаком.

Стена была несущая, из очень крепкого бетона, и я несколько дней то дрелью, то молотком делал в ней отверстия для саморезов. Рог я привинтил к полированной доске, и эту доску саморезами прикрепил к стене. Прихожая была тесна для этого огромного оленьего рога, но я смог его втиснуть. Как раз внизу, на первом этаже строители устанавливали оборудование для магазина, и мой шум от дрели сливался с шумом строителей.

Сейчас на нем висят мои шарфы и шапки, и, глядя на него, я всегда вспоминаю тот мой сложный и тяжелый геологический маршрут на Приполярном Урале.