Текст книги "Необычные истории. Непридуманные маленькие рассказы"

Старательский ковш

Наша геологоразведочная партия была в кризисе – новых заказов не было, старые были законсервированы из-за отсутствия денег у наших заказчиков. На дворе были 90-е годы. Все тогда выкручивались, как могли.

Многие открывали собственные предприятия под крышей. Начальник партии решил тоже организовать частную геологическую службу. Какая-то группировка решила спонсировать эту идею, и так было создано общество с ограниченной ответственностью, в котором были в основном геологи и геофизики, которым давно не получали зарплату в своих экспедициях. Я тоже получил предложение поработать в частной геологической компании.

Я уже и не помнил, что такое зарплата, и согласился, тем более там уже работали люди, которых я хорошо знал. Товарищество находилось в двухэтажном здании, и весь его второй этаж заняли мои коллеги, которые пришли из разных экспедиций.

Утром мне показали письменный стол, за которым я должен был трудиться, и на этом все пока закончилось. Мне не ясно было, чем мне предстояло заняться. Организация только была создана, и идеи, чем бы заняться, витали в воздухе. Их предстояло претворять в жизнь на практике, а это было делом долгим, и все это понимали.

Я всю свою сознательную жизнь занимался сбором информации о точках проявлениях и месторождениях уральских поделочных камней. Рылся в разных старых книгах, запоминал строки из геологических отчетов, когда видел новое проявление поделочных камней, расспрашивал друзей и знакомых, где можно, или нельзя достать, допустим, родонит хорошего качества.

Новое начальство об этом знало, и по этой причине взяло меня в свой штат. Но до реальных дел пока не доходило, и я расслабился – читал старые отчеты и ждал.

Один геофизик, с которым я был знаком по прежней работе, предложил мне съездить на север нашей области. Посмотреть и поискать новые сферы деятельности там. Поездка должна состояться на этой неделе, и у меня было время к ней подготовиться. Я начал свою подготовку с того, что навестил своего приятеля, который работал у меня в отряде водителем в одном из полевых сезонов.

Александр жил в частном доме с женой, бухгалтером геологоразведочной партии, в которой я когда-то работал, и мы отлично знали друг друга. Меня встретили очень гостеприимно, и за чаем стали делится последними новостями о работе, общих знакомых. Потом хозяин достал двухлитровую банку со спиртом, и мы выпили. Сначала за наше здоровье, потом за здоровье всех наших знакомых, и по остальным важным поводам.

Их было много, и банка стала понемногу пустеть. Мне уже было поздно ехать домой, и я остался в гостях. Мы с Александром пили неразбавленный спирт, закусывали и вспоминали полевые сезоны, в которых участвовали вместе. Я узнал, что у него болит нога и уговорил его показаться врачам, сославшись при этом на собственный богатый опыт. Потом мы взяли небольшой тайм-аут поздней ночью, вышли покурить на улицу и немного развеяться. Осмотрели вдвоем машины, которые Александр приобрел после того, как ушел из геологии, и снова отправились за стол.

Надо было покончить, в конце концов, с этим спиртом, который остался в банке. Под утро, когда мы закончили пить и банка опустела, Александр уснул. Я нашел себе укромное место у него во дворе, и решил тоже поспать. Впереди у меня была долгая дорога, так как на этот день был запланирован отъезд на север.

Я пришел на работу вовремя. Наша Нива стояла у ворот нашего товарищества. Водитель уже сидел за рулем, геофизик Александр сидел рядом, и они поджидали только меня. Мое место было на заднем сиденье, как только я его занял, машина тронулась.

Где мы ехали и куда, я не знаю, потому что всю долгую дорогу спал, удобно устроившись на заднем сиденье. Когда приехали в небольшую деревню и остановились у дома, в котором намеревались переночевать, я проснулся и пришел в себя. Александр достал литровую бутылку Рояля, тушенку, и предложил отметить наш приезд. Мы выпили, закусили, и отлично провели большую часть ночи. Утром мы с ним отправились по делам – наводить справки у местных стариков, бывшими когда-то золотоискателями.

Они, правда, не хотели делиться с нами сведениями о старых месторождениях россыпного золота, но много вспоминали анекдоты, были и истории на эту тему. Один из них поведал, что когда заключенные мыли россыпные алмазы, после одной промывки среди алмазов осталось много золота. И со словами «это не наше», начальник колонии выкинул весь металл подальше. Вторая быль тоже было интересная. И поучительная. Какой-то геолог шел по недавно отсыпанной щебнем и песком дороге, и случайно обнаружил среди песка алмаз. После этого весь гравийно – песчаный материал с этой дороги сняли и оправили на промывку.

Это было интересно послушать. Но верить им, или нет, это было наше дело.

И так день за днем мы ездили по друзьям и знакомым Александра, пока не закончились запасы спирта. Лишь тогда мы повернули к дому.

Я уже и не помню, какую деревню мы проезжали, но мое внимание приковал обширный полигон, оставшийся от золотодобытчиков. Там или ходила когда-то драга, или каким-то другим способом добывали золото, это не имело для меня никакого значения. Мне вдруг захотелось по нему пройти и посмотреть, не оставили ли они самородок золота – в этих отвалах, которые на девяносто девять процентов состояли из минералов железа. Я вышел на окраине деревни и двинулся по этим отвалам подальше от дороги, внимательно осматривая их, стараясь не пропустить самородок. Но его не попадалось, и я оставил попытки в надежде найти золото.

В институте нас учили мыть шлихи: серые, и доводить их до черного шлиха, в котором могло попасться золото. Мыли такими удобными чугунными ковшами. Но достать такой ковш было проблемой.

Гуляя по отвалам, я вспомнил о ковше. Зашел в один дом, спросил хозяина о ковше. Он не мог мне помочь. Пошел по улице дальше, стуча в каждые ворота, и задавая один и тот же вопрос. Наконец, добрался до самого последнего дома на улице. Перед домом, в метрах десяти от ворот, меня ожидал чей-то бумажник. Он лежал, одинокий, всеми забытый. Я сжалился над ним и поднял. Он был с деньгами. Считать их я не стал, мне это было неинтересно: у меня была другая задача – найти и приобрести ковш.

Поэтому я постучал в ворота, и когда мне открыл парень лет тридцати, я сразу спросил, не его ли этот бумажник. По его глазам я понял, что это действительно его пропажа. Отдал бумажник с деньгами владельцу, очень довольному, что пропажа нашлась, и спросил про ковш. Он попросил меня подождать, потом вышел на улицу, и пропал среди отвалов. Через несколько минут вернулся с ковшом и протянул его мне.

Мы попрощались, оба довольные знакомством. Он зашел в дом, а я отправился к машине, где меня все поздравили со столь нужным для работы трофеем.

Я не успел с ним поработать – после поездки он пролежал на полке над моим письменным столом месяца два. Мы стали выезжать на месторождения, и я совсем забыл о нем. Лишь год спустя я вспомнил, но к этому времени я уже уволился из этого товарищества. Надеюсь, что он попал в чьи-то умелые и заботливые руки.

Старик-камень и Старуха-камень

Так называются две горы под Нижним Тагилом, на которые я предложил своим друзьям Володе и Лехе съездить однажды зимой. Мы посещали театры и кино вместе, но не забывали и активных отдых. Летом это был в основном пруд, рыбалка и купание, а иногда просто катались на отцовской лодке по всему пруду. Тогда еще в нем были раки, охоту на которых мы устраивали на своем излюбленном месте – на мысе, который носит название Петух. Одевали маски и плавали под водой, отыскивая на песке и под камнями этих кусачих, но вкусных раков. Зимой это были лыжи.

Собрались, как обычно быстро. За один день было не успеть съездить, и предстояло где-то в лесу переночевать. У Лехи остался от дяди, который в молодости работал геологом, спальный мешок, я взял одеяло. Купили продуктов, вина, и поехали.

У меня была физическая карта Свердловской области, на которой были эти горы, пара дорог к ней, и мы без труда нашли одну из них. Стояла отличная зимняя погода. Светило солнце и было тепло – всего градусов десять мороза. Мы не спеша ехали по заброшенной линии электропередач, временами останавливаясь на перекур и на фотосессию. Тогда у меня был подарок двоюродной сестры – пленочный фотоаппарат Смена-3, которым я снимал все, что имело для меня интерес – елка, вся в снегу, приятели рядом, лыжня, ручей, пробившийся из-под снега и горы вдалеке.

К подножию гор мы подъехали уже во второй половине дня. Впереди был Старик-камень. На его склонах не было леса, но на вершине были видны ели. Снег от ветров был превращен в наст, по которому было очень удобно подниматься к вершине. Когда мы, наконец, подъехали к группе елей на вершине, то уже наступили сумерки. Надо было позаботиться о ночлеге и ужине.

Срубили пару сухих елей, развели костер, и начали варить. На ужин были рожки с тушенкой и вино – «Белое крепкое», в массивной бутылке. Нам было тепло и хорошо после плотного ужина и вина. После перекура выкопали в снегу около костра две небольшие пещерки – одну для Володи и Лехи, которые должны были спать в одном геологическом спальном мешке, а одну для меня.

Межу тем в ночной морозной тишине начали раздаваться чьи-то голоса, и мы отправились узнать, к кому они принадлежат. Лыж не стали одевать, так как наст хорошо держал и не проваливался при ходьбе. Когда подошли поближе к вершине, то увидели в небольшой ложбинке большую палатку, в которой обосновались туристы. Их было человек семь, и большинство были девушки. Нас пригласили в гости, и мы не стали отказываться. Когда перезнакомились, появилась гитара и бутылка рисовой водки. Крепость у нее была больше, чем у обычной водки – пятьдесят пять градусов. Мы стали пить и закусывать наравне с хозяевами. После первой бутылки появилась вторая, а когда и она закончилась, третья.

С непривычки от такой крепкой водки я быстро опьянел и вышел на воздух. Походил около палатки и незаметно для себя дошел до вершины. А тем временем мороз начал усиливаться, и я решил, что хорошего помаленьку, и начал искать свой костер. Нашел, погрелся у костра, потом посмотрел, как устроились мои приятели вдвоем в спальном мешке, и полез в свою пещеру. Достал свое одеяло, укутался в него и быстро заснул.

Проснулся ночью от холода. Мороз игнорировал мое одеяло и стал потихоньку пробираться под одежду. Мне стало холодно спать дальше, и надо было погреться у костра. Кроме этого, требовалось срочно сходить в туалет.

Когда покончил с туалетом, и захотел погреться у костра, то не нашел его. Вместо костра была яма глубиной в метра три, и на дне этой ямы дымились остатки от стволов елей. Около костра на дне ямы стенки подтаяли, и получилось место, где мне можно было устроиться. Я недолго думал – сбросил на дно два небольших бревнышка, несколько палок, и начал туда спускаться, топором вырубая себе ступеньки. Спустившись, пристроил бревна в стенки, так, что получились нары, подкинул в огонь оставшиеся палки. На нары я лег, подоткнув под себя одеяло и моментально заснул.

Спалось очень хорошо – в тишине и в тепле. Проснулся уже утром от криков. Кто орал наверху мое имя и очень громко. Я тотчас отозвался и стал глядеть вверх. Кроме снежного потолка ничего не было видно. Тогда пришлось встать со своих нар и подойти к костру, чтобы стало видно отверстие ямы. Над ним появились головы моих приятелей, и одна из них сказала, что я нашелся.

Одна из девушек, которая была в палатке, пришла утром, чтобы узнать, как у нас дела. Двое из нас еще спали, а я отсутствовал. Пришлось ей разбудить моих друзей и организовать поиски. В окрестностях нашего костра и пещер в снегу меня не оказалось, а мысль о том, что я сплю в таких комфортных условиях у костра на глубине два метра, им не пришла в голову, тем более с поверхности меня не было видно.

Я выбрался наверх, с очень довольным лицом, и принялся за завтрак. После завтрака и перекура мы сходили на вершину, осмотрели дальние дали, зашли попрощаться с туристами и отправились на электричку. Спускаться с горы оказалось намного быстрей, чем подниматься. Между Стариком-камнем и соседней горой, которая тут же получила название Старуха, был широкий и длинный лог, на котором везде был наст. Мы сели на свои лыжные палки и серпантином покатились вниз. Когда устали ездить по очереди то по склону Старика, то по склону Старухи, то выехали на свою вчерашнюю лыжню. И скоро уже были на станции. Практически дома.

За эти неполные два зимних дня запаслись здоровьем на всю оставшуюся часть зимы. Впереди маячило лето, на которое уже имелись планы.

Студенческая рыбалка

Наконец кончилась зимняя сессия, и можно было расслабиться. На улице стояла зима в самом разгаре, было холодно и сидеть дома в морозы никому не хотелось. Я иногда ходил с отцом на зимнюю рыбалку, и позвал поморозить носы своим студенческим приятелям. Три человека согласились, и мы договорились о том, что поедем на Волчихинское водохранилище и там порыбачим, пока не замерзнем, а потом с богатым уловом поедем варить уху. Это водохранилище нам подходило по двум причинам – оно было рядом с железнодорожной станцией, в случае, если будет очень холодно, там можно было погреться, и в нем было больше рыбы, чем на пруду, куда мы ходили на рыбалку с отцом. На пруду не клевало, и отец зря просиживал там целые дни. Возвращаться без рыбы с пруда я не хотел.

Зимой я устроился сторожем в магазин и охранял его по ночам, – учил там всю ночь институтские науки, французский язык, и время для меня проходило незаметно. Кроме всего прочего, он находился рядом с домом, и утром, вздремнув немного времени на работе, я отправлялся домой, завтракал и ехал в институт.

В этот вечер мне надо было дежурить, до утра. Я зашел в магазин, в подсобку, прошел по двору и стал ждать своих друзей – рыболовов. Они вскоре появились, и мы вчетвером уселись в подсобке и стали нести службу по охране магазина: достали пиво, закуску, карты и принялись за дело: пили пиво, закусывали и играли в тысячу. Пива у нас было много, – литров двадцать, и оно кончилось только к самому утру. За это время в тысячу выиграл только один из нас, – все объединялись и мешали будущему победителю, скидывали его на последнее место в турнирной таблице, и борьба продолжалась дальше.

Между пивом и картами мы осматривали ружье, которое стояло в углу, в сейфе, обсуждали новости, дела и проблемы. Их у нас было немного, и они нас особенно не беспокоили. В восемь утра, когда пришли продавцы, мои приятели уже были на автобусной остановке, и ждали меня. Все у нас было с собой – удочки, наживка, коловорот, обед и водка. Мы дошли до электрички и достали карты – следовало закончить партию. Между делом договорились, что тому, кто поймает больше рыбы, достанется награда – сто грамм водки. Это был солидный приз, потому что водки у нас осталось мало, и за него стоило побороться.

Мы вышли из вагона электропоезда у водохранилища, отошли от железнодорожной станции на сотню метров и начали бурить лунки. Лед был толстый, и с непривычки мои приятели устали, но сразу же согрелись. Эта согревающая работа всем понравилась, и как только кто-то начинал мерзнуть, сразу бежал за коловоротом и бурил лунку, или две. Рыба клевала плохо, и нам через несколько часов надоело смотреть на кивок, поплавок; к тому же подул ветер и мы стали мерзнуть. Но у всех к этому времени был хоть небольшой, но улов – по два окуня на брата. Мы тут же решили, что дополнительная водка достанется тому, кто первый выловит третью рыбку.

Мне крупно повезло – у меня клюнул голодный, совсем маленький ерш, и я его всем начал показывать. Со всех участников соревнования посыпались ко мне претензии – мол, размер этого ерша слишком маленький, но я отвечал, что о размере не было и речи. Как только спор был улажен, в мою, естественно, пользу, то мы собрали свои снасти, и пошли к берегу. Там спрятались от ветра, разожгли костер, достали тушенку, водку и термосы с чаем.

До самой электрички мы ели, пили и закусывали у костра. Мне налили приз, сто грамм водки, и я его с удовольствием проглотил, под завидные взгляды остальных рыболовов.

Стук

На улице завывал ветер, бросая в окна снежные заряды и качая на столбе одинокий уличный желтый фонарь, словом, настоящая вьюга. Или метель. Не знаю, чем они отличаются, кроме месяца – на дворе был не то январь, то ли февраль. Я мирно сидел за письменным столом, который недавно сделал мне отец, как раз под мой рост, и увлеченно занимался курсовой работой под музыку. У меня был проигрыватель виниловых пластинок с алмазным звукоснимателем, и я взял у одного приятеля в нашей группе альбом Пинк Флойд «Животные».

Когда мама услышала через стенку лай собак из моей комнаты, она очень удивилась и, заглянув ко мне, спросила – «это у тебя собаки лают?» Я сказал «да», и добавил, что это такая музыка. «Ну, понятно», и пошла досматривать телевизионную программу.

Я снова углубился в расчеты, и очнулся от стука в окно. Кто-то стучался ко мне. Я отдернул штору и посмотрел в окно. На улице и в палисаднике никого не было, только ветер и снег. Может, померещилось, подумал я, и снова вернулся к калькулятору. Только начал считать, стук повторился. Кто-то усиленно стучал по оконному стеклу. Я снова посмотрел в окно. Никого и ничего.

Тогда я отодвинул шпингалет, и открыл одну из створок. И сразу заметил привязанную к леске картофелину. Леска была протянута через оконную ручку, и когда она натягивалась, то картофелина стукалась в стекло. Все стало понятно, когда вдобавок к стуку еще раздался смех. Это мои детские приятели меня так разыгрывали. Ладно, запомним…

Я отвязал картошку и, вспомнив, на чем я остановился, продолжил расчеты. Часа через полтора, уже устав думать и считать, оделся потеплее и вышел на улицу. Вернее, я вышел во двор, но дверь на улицу не смог открыть. Пришлось идти через огород и палисадник. Подошел к двери, которую не смог открыть, и увидел, что она была привязана проволокой к колодцу. У меня было только два приятеля, которые могли это сделать. Один – мой закадычный друг Леха, жил в двухстах метрах. Туда не хватит проволоки. А вот Влаха, он жил в доме рядом с колодцем, напротив моего дома. Туда как раз проволоки хватит.

Я привязал проволоку одним концом к колодцу, а второй конец привязал к дверной ручке Влахиных ворот. И довольный, отправился спать.

Утром на улице раздалась долгая и громкая ругань – Влахины родители безуспешно пытались открыть дверь своих ворот, чтобы отправиться на работу. Но дверь не поддавалась.

Проделка удалась – и у меня, и у моих друзей.

Прошло то время, когда можно было судить по словам. Настало время судить по поступкам.

Самый страшный суд – это когда сам себя судишь. Себя я оправдал, и даже не обратился к себе с кассационной жалобой. Поэтому можно было жить дальше – со спокойной совестью.

Татьяна

Наша дружная семья обосновалась в новом многоэтажном доме, в центре города. Под окном был родной горный институт, рядом был парк Зеленая Роща, где нашей группой после лекций было выпито не одна сотня литров пива. С балкона, на котором я курил по вечерам после работы, открывалась панорама на пойму реки Исеть, где недавно был построен цирк, купол которого напоминал берлинский рейхстаг из военных фильмов. Чтобы узнать время, достаточно было выйти на балкон и посмотреть на часы, которые были на здании городской думы.

Половина жителей дома были геологи и геофизики, которых я хорошо знал по работе, и с некоторыми из них я работал в одном кабинете, жил в одной палатке во время полевого сезона. Поэтому все жили очень дружно и ходили, друг к другу в гости безо всяких приглашения в любое время суток.

Теща в те благословенные времена бывала в гостях довольно редко, и мы вели с женой самостоятельную жизнь, и воспитывали вместе Наталью, которая была довольно самостоятельным и общительным ребенком. Я не мог летом заниматься воспитанием дочери, так уезжал на все лето со своим отрядом в Челябинскую область, и приезжал в город раз в месяц с финансовым отчетом.

На работе было все отлично, после того, как мой отряд доказал свою эффективность в ходе наземной проверки аномалий, выявленных в ходе аэросъёмки. Выявил при этом массу геохимических аномалий почти всех элементов таблицы Менделеева. С начальником экспедиции мы после работы играли в волейбол в школе, она была в квартале от нашего дома, и наша экспедиция арендовала в ней спортзал.

Начальник нашей конторы и его заместители начали здороваться со мной за руку. К тому же некоторые из них устраивали своих детей летом рабочими в мой отряд, где была железная дисциплина, твердые установленные порядки и не было места алкоголю. Полевые сезоны проходили в Челябинской области, где была летом всегда хорошая погода, много дикой вишни и клубники. Места для палаточных лагерей я выбирал еще весной – на берегах рек, в которых было много рыбы, и подальше от населенных пунктов. Дети там были заняты простой физической работой на свежем воздухе, отдыхали и загорали, набирались сил перед школой, и при этом получали зарплату, как взрослые.

После одного такого полевого сезона жена сказала мне, что она залетела, у нас будет еще ребенок. Я был против. Напомнил ей о своей неизлечимой болезни, работе, которая требовала длительных командировок. Мне, в конце концов, стало обидно, что моего согласия на рождения ребенка не понадобилось. Но сделать что-то я уже не мог – если такая женщина, как моя жена, решила, то отговорить ее было практически невозможно. К этой теме мы с ней уже никогда не возвращались.

Весной я уехал в очередной полевой сезон на юг Челябинской области, довольно далеко – на самый ее юг, к границе Казахстана, и проработал там до сентября. Отряд был многочисленный, объектов аэросъемкой для нас выявлено очень много, и мы работали с очень плотным графиком. Я был единственным геологом, а геофизиков было несколько, и у меня было всегда очень много работы.

В конце лета приехал старший геолог нашей партии для проверки качества выполняемых работ. Он взял на себя часть геологической работы, и стал участвовать в проверке аномалий наряду со мной. Его не надо было ничему учить, всю жизнь он провел на таких работах, и очень мне помог. К тому же ему не хватало полевого стажа для досрочного выхода на пенсию.

Работа кипела и бурлила, времени у меня постоянно не хватало. Я спал по пять – шесть часов в сутки, чтобы все успеть. Однажды на мотоцикле приехали знакомые местные ребята из деревни, в которой мы покупали продукты, и я узнал о рождении дочери. Они привезли с собой пару бутылок вина, поздравили меня с замечательным событием. Мы с гостями отметили это событие, и наступило завтра, как две капли воды похожее на предыдущие дни. Мне некогда было думать о том, что там происходило с женой и новорожденной. Она была в городе, там были многочисленные родственники, теща, мои родители, наконец. Оставить свою работу даже на несколько дней я не мог.

.В степи начались сильные ветра, и хотя мы жили на берегу речки, которая промыла за миллионы лет очень глубокую долину, наши палатки то и дело срывало. Каждый день, когда приезжали с работы, мы вновь их ставили и укрепляли камнями. Единственной палаткой, которую не срывал ветер, была штабная палатка. В ней я жил, и работал по ночам при свете керосиновой лампы.

Особенно доставалось палатке, в которой находилась кухня. Ее постоянно рвало и срывало ветром, и, в конце концов, нам надоело ее зашивать. Чтобы не срывало, мы обложили ее камнями почти на полметра от земли, прижав стенки мелкими валунами и глыбами гранита. Каждый вечер, возвращаясь, домой мы, смотрели на свою кухню – жива ли она, или придётся ее снова ставить, чтобы поужинать в тепле, и отдохнуть от холодного ветра, который дул от казахстанских степей.

На базу мы приехали только в конце сентября, когда работа была закончена. Я приехал домой и впервые увидел дочь, которая родилась, когда меня не было дома. Долго выбирал имя. После долгих раздумий остановился на имени Татьяна. Это было самое подходящее для нее имя. К тому же оно подходило и к имени старшей дочери. И у меня стало две дочери – Наталья и Татьяна.

Жизнь продолжалась. Я уходил на работу, теща и жена растили вместе дочерей, ругались между собой на кухне, причем победителем всегда выходила теща. Она пару раз устраивала скандалы, которые мне очень не нравились. Татьяна незаметно росла, оставаясь при этом молчаливым и углубленным в свои мысли ребенком. Про таких людей в народе говорят – себе на уме. Наталья полностью отличалась от нее характером.

Потом, много позже, я понял, что Наталья была характером в меня, а Татьяна – в мать.

Самым любимым ее занятием было рисование. Можно было ей дать цветные карандаши, стопку бумаги, и смело оставить на несколько часов. Перед школой я привез ей письменный стол из своей экспедиции, и мне было интересно узнать, что и куда она в этот стол будет складывать. Но был разочарован до глубины души, когда однажды туда заглянул, и узнал, что всем занималась теща.

Для тещи она была любимым ребенком. Она даже устроилась няней в тот детский садик, куда мы с женой ее водили вместе с Натальей, и чересчур активно занималась ее воспитанием, отстраняя при этом не только меня, но и жену.

Как – раз я увидел о наборе детей в компьютерный класс в педагогическом институте и решил, что Татьяну надо обязательно туда пристроить. Она в то время посещала художественную школу, а этот компьютерный класс был рядом. Было очень удобно.

Теперь теща водила ее и в художественную школу, и в компьютерный класс. Мне не пришлось в этой жизни водить ее ни в художественную школу, ни на занятия по изучения компьютера. Зато это была моя идея, и я этим утешался. Потом, когда наступила эра домашних компьютеров, я купил для детей первый информационный комплекс. Мой брат подсоединил его к телевизору, при этом он поинтересовался у Татьяны, как она учиться в своем компьютерном классе. Она смело ответила, что она лучше всех в своем классе.

Этот поисково – информационный комплекс с играми на пятидюймовых дискетах до сих пор жив. Он лежит на чердаке дома, среди таких же старых электронных устройств, старых масок из дерева, фотоувеличителей, которых просто жалко выкидывать.

И теперь, когда рисование и компьютер с детства были ей знакомыми и любимыми занятиями, приятно было узнать, что и работу, связанную с рисованием и компьютером она нашла по душе. Я рад, потому что знаю по себе, что это здорово – заниматься любимым делом на работе и дома, на досуге.