Текст книги "Необычные истории. Непридуманные маленькие рассказы"

Наезд

Зимой, когда я планировал отгулять все свои отгулы, которых было ровно тридцать шесть дней, – выспаться, отдохнуть, пройтись на лыжах, а потом полежать на диване с интересной книгой, меня вызвал шеф и предложил поехать в Москву, чтобы походить там несколько недель на курсы повышения классификации. Мне, откровенно, было лень куда-то ехать, особенно зимой, и я стал отказываться, как мог: приводил тысячу и один довод, чтобы вместо меня послали более достойного кандидата. Кроме всего прочего, у меня есть отгулы и еще причины, которые я могу озвучить.

Но начальник сказал, что пришла разнарядка в экспедицию, и кто-то должен был поехать на учебу. Я оказался самым свободным от работы специалистом, и моя святая обязанность заключалась в том, чтобы я съездил в Москву на эти курсы по технике безопасности, погулял по Москве и отдохнул в столице между занятиями. Деваться мне было некуда, и мы заключили джентльменское соглашение, что после этих курсов я посвящу оставшееся зимой время своим отгулам.

Мне выписали командировку, я обрадовал ею свою жену и собрался в путь. Была зима, и много личных вещей, особенно одежды, с собою можно было не брать. Я взял с собою свой институтский дипломат, в котором кроме тапок была рубашка, трусы с майкой, носки и полотенце с зубной щеткой.

До Москвы я добрался на поезде, и когда пришел по указанному адресу, мне показали несколько курсов, на которых я мог поучиться, и мне самому следовало выбрать курс. В списке были курсы для геофизиков, – обучение новым методов геофизики, и их предстояло проходить прямо в Москве. Проживание для геофизиков было в каком-то общежитии недалеко от курсов. Для геологов был только один курс – техника безопасности на геологоразведочных работах.

Он находился в подмосковном городе Раменское, и там же предстояло жить, если бы я подписался на эти курсы. Конечно, можно было мне переклассифицироваться в геофизика и пожить в Москве, вечерами прогуливаться по магазинам, московским улица и заснеженным паркам, но я представил себе, что буду слушать целыми днями лекции по науке, в которой я помнил лишь ее основы в институте, когда нам читали год лекции по геофизике. Кроме того, в конце этих курсов надо было сдавать экзамены, и получить двойку не ходило в мои планы – как бы я потом смотрел в глаза моему шефу.

Пришлось мне выбрать технику безопасности и отправиться в Раменское. Город просто утопал в сугробах, и там было довольно прохладно примерно минус пятнадцать мороза. В своей куртке с искусственным мехом, несмотря шерстяной свитер, мне было холодно. Я служил в армии, рядом с Москвой, и хорошо знал, что морозы здесь переносятся хуже – из-за повышенной влажности. На автобусе доехал до научно-исследовательского института, прошел в комнату, где меня ждали. Учиться предстояло здесь, в этом институте, а жить в частном доме – это были дачи москвичей, которые они сдавали зимой, таким как я, командированным.

Мне тут же дали адрес и я пошел искать этот дом. Город был не очень большим, и когда стало ясно, что эти дачи вообще находиться за городом, я выбрался из него и зашагал по заснеженному шоссе, поглядывая на подмосковные дачи и большие сугробы по обеим обочинам дороги. Светлый зимний день скоро должен закончиться и я рассчитывал до темноты добраться до нужного мне дома. По шоссе редко проезжали машины, им было трудно разъехаться в шоссе, обочины которого были засыпаны снегом. Поэтому, когда впереди показывалась очередная машина, я тут же оборачивался и смотрел назад, готовый к тому, чтобы уступить место машине, которая ехала в том же направлении, как и я. Несколько раз я был вынужден залазить в сугроб и ждать, когда машины, наконец, разъедутся.

Впереди метрах в ста от меня показался Камаз, и я посмотрел тут же назад – за мной ехал вишневый москвич. Я залез в снег на обочине дороги и стал спокойно ждать, когда он проедет мимо меня. Камаз скоро проехал мимо, и я почувствовал тяжелый, но мягкий удар, от которого я испытал чувство полета и вынырнул из-под снега уже в нескольких метрах от дороги, в мягком пушистом сугробе. Снег тут же пробрался в мои рукава и перчатки и стал немедленно там таять. Я поднялся из этой мягкой, пушистой белой перины, вылез из нее на дорогу и стал отряхиваться. Потом обернулся и посмотрел на Москвич, который подкрался ко мне незаметно и отправил в сугроб.

Он стоял в нескольких метрах от меня, и из-за руля на меня смотрел водитель. Я тут же поманил его указательным пальцем, он вылез из машины и с виноватым видом подошел ко мне поближе, ожидая от меня немедленной плюхи, и можно сказать, за дело. Камаз тоже остановился и стоял на противоположной стороне дороги, но водитель из него не торопился выходить. Бить я конечно водителя Москвича не стал, просто задал ему пару неудобных вопросов. Он был, так же обеспокоен случившимся, и я его тут же простил.

Когда он предложил подвести меня, я согласился, залез в машину, сказал, куда мне надо было попасть, и дал ему адрес. Он завел машину и мы поехали. Он рулил, а на запястье его болталась цепочка. Таких я сделал своими руками несколько, и спросил у него, не гонщик ли он. Когда он утвердительно кивнул головой, я сказал ему, что гонщик из него хреновый. Видимо, когда он увидел меня на обочине дороги, начал тормозить, но от этого машину занесло, и когда она сделала почти полный оборот, наехала на меня.

Мы ехали по дороге вдоль многочисленных, утопающих в снегу дач. На одном из перекрестков он повернул и подъехал к большому дому, на воротах которого был номер, который мне был нужен. Я вышел из машины, попрощался с этим зимним гонщиком и пошел к воротам. Мне открыл хозяин дома, и после недолгих вопросов и ответов провел меня внутрь, показал мне комнаты, которые он сдавал. Кроме меня там никого еще не было. Я выбрал комнату, из нескольких кроватей, которые там стояли одну, около двери, положил на нее дипломат, снял куртку и шапку, надел тапки и уселся на табуретку посредине комнаты с сигаретой.

В моей комнате стояло еще три кровати, а в соседней их четыре, и в ней было наподобие кухни – стоял стол, небольшой шкаф, и электроплитка. В шкафу обнаружились заварка, сухари и сахар, и я тут же организовал себе скудный ужин. В комнатах было прохладно, и когда я решил, что пора вздремнуть, улегся под одеяло в трико и притащил с соседней кровати еще одеяло. Быстро согрелся и уснул. Посредине ночи проснулся от зуда – мне чесалось в нескольких местах.

Я вскочил, включил свет и сразу выяснил, что на меня напали голодные клопы – они ползали по стенам, потолку, и их было достаточно много. Пришлось сразу проснуться, встать и начать борьбу с этими кровопийцами: вытрясти свою постель и поубивать некоторых, особенно наглых – на стенах и потолке комнаты. Кровать отодвинул от стены, а под ножки поставил миски с водой, чтобы они не залезли ко мне с пола. Но у них была привычка сваливаться к своей добыче прямо с потолка, и я просто не в силах был этому помешать.

Забрался в кровать, накрылся одеялом, и подоткнул его под себя. Потом уснул – до самого утра. После утреннего чая я оправился на занятия. В нашей группе было человек пятнадцать геологов, все из разных районов России. Лекции шли до часу дня, потом был обед, и можно было отправляться по домам. В моем доме уже собралось человек пять геологов, и мы решили отметить нашу встречу, начало занятий и выпить водки. Геологи народ запасливый, и каждый имел с собой и водку и закуску. Посиделки закончились уже поздним вечером, когда все уже было выпито и съедено. Уже вечером, когда тушенка была съедена, у самого старого и опытного геолога появилось желание съесть собачатины. Вышли на улицу, но собаки все попрятались по укромным уголкам, и пришлось оставить охоту.

На лекции я ходил дня четыре. Там ничего нового для меня не было. Чтобы время проходило быстрей, я писал, вел конспект и думал, как отсюда мне на законном основании уехать домой. Пока в мою голову ничего стоящего не приходило, и я дал своему подсознанию задание, чтобы оно нашло выход. В один из первых дней, когда я вернулся после лекций домой, в комнате переодевался новый жилец. Когда он повернулся, я его сразу узнал – мы проходили вместе практику в одном из геологических отрядов в Челябинской области. Сергей был с Украины, из геологоразведочного техникума, и был отличным поваром: когда он был дежурным, то варил такой вкусный украинский борщ, то лишь от его запаха можно было свалиться.

Он меня тоже сразу узнал, и мы были рады столь неожиданной встрече. Поговорили часа два, и он уехал в Москву по своим делам. Клопы не нравились никому из нас, и в доме кроме меня жило человека два, а остальные нашли себе более безопасное жилище и уехали. Наконец, я придумал, как на законном основании отсюда уехать. Утром на следующий день я отправился к руководству этих курсов.

Причина была простая и не позволяла мне продолжать учение – мой организм не был готов к перемене климата и меня мучили постоянные головные боли. Я даже дал руководителю медицинскую справку, в которой на смеси латинских и неразборчивых русских слов врачом был написан диагноз, и стояло несколько печатей. Где я ее достал, я и сам не помню. Но это был достаточно сильный аргумент, и меня отпустили на все четыре стороны. Подписали мое командировочное удостоверение, и я был этим очень доволен.

Перед тем, как отправиться домой, на Урал, я решил навестить родителей моего приятеля, геофизика. Он, когда у него был перерыв между полетами и его младший брат после девятого класса работали у меня в отряде. Родители их жили в Химках, и когда я приехал в гости, меня встретил его младший брат и мама. Они были мне рады, и я переночевал у них ночь. На следующий день родители собрали мне несколько посылок, которые мне надо было увести Диме, моему приятелю геофизику, и проводили меня на поезд. Встретить меня на вокзале должен был Слава, тоже геофизик, у него был автомобиль Москвич, и проблем, как мне добраться ночью домой, у меня не было. Я сгрузил посылки в отделение для багажа под мою полку, и уселся к окну. Поезд был скорый фирменный, и уже была глубокая ночь, когда он прибыл на вокзал Екатеринбурга.

Посылки я вытащил из вагона и стоял, ожидая Славу. Через несколько минут он подошел, и мы, захватив весь мой багаж, пошли к машине. Через полчаса я уже открывал свою городскую квартиру. Днем я побывал на своей работе, отдал командировку, и отправился в свои отгулы.

Наташа

Наступило седьмое марта, самый священный для мужиков день. Мы сидели за бумагами в своем кабинете и морально готовились к предстоящему застолью. Из шести оставшихся геологов в нашей геологической партии половина были женщинами, которых надо было так поздравить, чтобы они помнили об этом дне весь год – до следующего женского праздника. У меня, кроме покупки цветов, в этот день была еще забота – надо было унести в магазин шкатулки из змеевика и оставить их там на реализацию.

Ближе к обеду из коридора стали раздаваться шаги, звяканье и приглушенные разговоры – в соседних кабинетах уже началась подготовка к торжественному обеду. Мужское население нашего кабинета переглянулось, и один за другим покинуло свои рабочие места. Надо было начинать и нам подготовку к празднику. Мы распределили обязанности и разошлись, кто куда. Мне выпала честь сходить за цветами, а остальные должны были остаться на кухне, в которую должен был превратиться кабинет, накрыть столы, и приготовить роскошный, вкусный и сытный обед.

Когда через полчаса я вернулся, в комнате все преобразилось – столы были сдвинуты в один большой стол, накрытый белоснежной клеенкой, а мои коллеги уставляли его разными вкусно пахнущими блюдами. Водка с вином еще ждали своего часа в холодильнике, а пока женщины заняли место в уголке и тихо там обсуждали последние женские сплетни. В комнату заглянул шеф, окинул внимательным взглядом накрытый стол, всех присутствующих, а затем отправился запирать свой кабинет.

Через минуту он зашел и торжественный обед начался. Все заняли свои места за столом, откупорили первые бутылки. Шеф поднялся, произнес свою краткую поздравительную речь. Потом после бурных продолжительных аплодисментов все принялись пить и закусывать. В углу чей– то магнитофон затянул песню, про утраченную любовь, и женщины вытерли первую слезу. Все продолжалось, как и годом ранее – съели закуски, выпили вино, потом сварили пельмени и стали открывать одну за другой бутылки с водкой.

Праздник продолжался до самого окончания рабочего дня, и когда практически все было выпито, съедено, нам надо было перемыть посуду, уничтожить все признаки праздника и расставить столы по местам, чтобы в понедельник продолжить работу. Когда этот заключительный этап праздника закончился, все начали собираться по домам. Я хорошо попил водки, но еще больше съел закуски с пельменями, и чувствовал себя отлично. Наташа, молодая девушка, которая перешла к нам из другой партии, попросила ее проводить ее до остановки трамвая. Я оделся, взял свой тяжелый дипломат со шкатулками, откланялся и мы направились к выходу.

На улице светило яркое солнце, все таяло, оживленный радостный народ сновал по тротуарам в разных направлениях. Трамвайная остановка была за углом, и когда мы с Наташей завернули, она сказала – «бежим!» Наш трамвай уже подъезжал к остановке, и ловко увертываясь от пешеходов на узком тротуаре, она пустилась к трамваю бегом. Мне, с тяжелым дипломатом, и с не менее тяжелым от водки и пельменей животом, было трудно за ней успеть, и я рысью побежал за ней по дороге рядом с тротуаром.

Успел пробежать несколько метров, как меня остановил неожиданно ниоткуда взявшийся милицейский наряд. Старший его сразу мне сделал замечание, что я бегу по дороге, а не по тротуару. Я стал оправдываться, что бегу за своей девушкой и трамваем, но это мне не помогло. Меня окружили трое в милицейской форме, замечания с вопросами сыпались один за другим. Я заметил, что Наташа остановилась в метрах десяти, смотрела, как меня арестовывают у нее на глазах, но подходить ко мне не спешила, а решила оставаться в стороне от происходившего.

Надо было рассчитывать только на себя, помощи мне ждать было неоткуда. Милиция оказалась не совсем обычной – это были солдаты срочной службы, которых нарядили в милицейскую форму и отправили на улицу наблюдать за порядком в этот предпраздничный день. Когда я служил в армии, у меня тоже была милицейская форма, в которой я так же патрулировал военный городок и охранял дачу министра внутренних дел.

Переключив внимание с Наташи на милицейских наряд, я спросил у них, правда ли они солдаты-срочники, и когда они подтвердили мое предположение, стал им рассказывать, что тоже был в такой же шкуре, но в Москве. Стал упрашивать их отпустить меня к мой девушке, которую надо проводить до дома. Но они решили оформить задержание в отделе милиции и потащили меня туда. Сопротивляться было бесполезно, и я пошел с ними, таща свой тяжелый дипломат. Отдел милиции был рядом – в двух кварталах, и через пять минут мы туда дошли. На прощанье я высказал им все, что о них думал, облегчил, таким образом, свою душу.

В отделе милиции меня оформили, как полагается, спросили, что у меня в дипломате. Я его открыл, и показал шкатулки, которые там были, пояснил, что это моя работа, и я нес их в магазин будущим покупателям. Потом меня отвели в камеру, где уже сидел мой товарищ по несчастью – такой же молодой парень лет двадцати пяти. Не знаю, за что он попался, но было ясно, что тоже по какой-нибудь глупости. На моих часах было уже часов семь вечера и нам предстояло просидеть в этой камере до самого утра. Время тянулось медленно, и делать было абсолютно нечего. Сигареты у меня не отобрали, но спичек не оказалось. У соседа тоже были сигареты, но спичек не было тоже.

Я обшарил все свои карманы, но даже в самых укромных уголках не нашлось ни одной спички. Мы начали обследовать каждый дюйм камеры, но ничего так и не нашли, ни одной спички. Дежурный мент тоже отказался дать нам спички, и так, совсем без никотина, мы провели всю оставшуюся ночь. Я немного вздремнул перед рассветом, и когда дежурный сказал, что скоро нас повезут в суд, обрадовался этой новости, так как сидеть без дела, за решеткой, для меня было суровым наказанием.

Утром нас посадили в желтую милицейскую машину и повезли. Сначала остановились у геологического управления – мне надо было забрать свой паспорт из письменного стола, и я под конвоем прошел по всем коридорам нашего большого здания до своего кабинета. Там уже сидел наш старый геолог, который с удивлением посмотрел сначала на меня, а потом на милиционера, который остановился у двери. Я ему сразу объяснил, что меня задержали и мне надо забрать свой паспорт, чтобы предъявить его в суде. Паспорт оказался на месте, я сунул его в карман, оставил на работе дипломат со шкатулками и вышел в коридор.

Под конвоем я прошел к выходу из конторы и снова уселся в милицейскую машину. Там нас уже было трое – я, парень, с которым просидел всю ночь в камере и женщина лет сорока. У нее тоже не было с собой документов, и мы поехали на улицу А. Валека, где она жила. Она забрала дома документы и принесла нам спички. Мы с парнем тут же закурили, а лейтенант милиции подождал, когда мы закончим перекур.

Суд оказался недалеко – над ЦУМом. В небольшой комнате сидела перед столом с папками с уголовными делами, народный судья – женщина лет сорока. Она мне предложила мне уплатить штраф в тридцать рублей ей, и тогда о задержании на работе не узнают. Мне было жалко денег, которых у меня было мало, и я сказал, что на работе уже знают, и мне на это было наплевать. Она заполнила все бумаги и сказала, что я свободен.

На работу я в этот день не пошел – поехал домой, отдыхать после ночи проведенной в камере и от празднования женского праздника. На следующий день пришел на работу, и когда появилась Наташа, объяснил, как ей надо было себя вести: – она меня бросила и ничего не сделала, чтобы попытаться меня отбить у милицейского патруля.

Я на нее был очень зол и не скрывал этого. Начавшиеся между нами отношения прекратились, и я дулся на нее еще долго. Так, наверное, судьба оградила меня от любовной связи, и возможно, от совместной с нею жизни, но я был этому рад. Верность и надежность требовалось от моей будущей спутницы жизни, а Наташа совершила ошибку в самом ее начале.

Незапланированные танцы

Молодежное семейное общежитие постепенно заполнялось работниками ПГО Уралгеология и в нем жило уже много моих знакомых. Это были геологи и геофизики, с которыми постоянно сталкивался на работе в тайге, горах и с некоторыми я жил вместе в одной палатке.

В соседнем подъезде жил геолог Женя, который хорошо играл на гитаре и у него был хорошо поставленный голос. Вечерами я брал свою гитару и отправлялся к нему в гости, на очередную репетицию. Его сосед по комнате хорошо играл в теннис, и научил этой игре меня. Я нашел свою старенькую ракетку, и мы играли на первом этаже, где в одной свободной комнате установили теннисный стол.

Напротив этой комнаты была довольно большая комната, которая была задумана как актовый зал, но до совещаний еще дело не дошло, и как-то вечером меня посетила одна замечательная идея – в ней можно было устроить танцы.

Как раз была пятница, и мы с Женей притащили в этот актовый зал мой проигрыватель виниловых пластинок, колонки и пластинки с музыкой российских и зарубежных исполнителей. Установили эту аудиосистему на стол, около входа, включили музыку погромче и стали ждать танцоров. Пришла на открытие моя жена Лена, и когда мы начали танцевать, комната постепенно стала заполняться народом. Музыка была слышна во всех подъездах, и скоро в зале было некуда яблоку упасть.

Танцевальный вечер продолжался до полуночи, потом народ стал расходиться по своим квартирам – кому-то надо было поужинать, а остальным надо было заняться домашними делами. Но все были довольны и благодарили устроителей этого танцевального вечера с– меня и Женю. Он помог мне унести вертушку и колонки с пластинками.

Устроить еще такой же вечер не получалось, и я вспомнил о нем, когда пришла пора Ленинского зачета. В те времена я был комсомольцем, и хотя не участвовал в общественной жизни, но платил, комсомольские взносы и ходил на демонстрации. Когда я предстал перед райкомом комсомола – комсомольские функционеры приехали в нашу экспедицию, чтобы принять у каждого Ленинский зачет, один из комиссии, сидя в президиуме, спросил, что, правда, что я устроил танцы в общежитии, Я ответил, что, правда. Ему было интересно узнать, под какую музыку мы танцевали, – нашу, советскую, или под зарубежную. Это был провокационный вопрос, и я ответил, что примерно половина пластинок были советскими, а остальная из социалистических стран, участников Варшавского договора. Тогда он предположил, что мы танцевали под песни с матерными иностранными словами. Я ответил ему откровенно, что фирма Мелодия таких пластинок на наш советский рынок никогда бы не пустила.

На этом все и закончилось. Я получил Ленинский зачет, а когда через полгода мне исполнилось двадцать восемь лет, я попрощался с комсомолом. Мне отдали на память комсомольский билет и наградили бесплатной путевкой в Венгрию.

Я не поехал в Венгрию – впереди меня ждал полевой сезон, и мне надо было к нему хорошо подготовиться. Но я не пожалел ни разу, что тогда не поехал, ни тогда, ни потом. За рубеж я поехал позже, один, когда у меня появилось свободное время и желание.