Текст книги "Необычные истории. Непридуманные маленькие рассказы"

Раки

Небольшая, уютная бухта была усеяна лилиями и кувшинками, и когда я плыл сквозь них на лодке, то они цеплялись за лопасти весел и плыли метра полтора за ними, насколько хватало их длинных ножек. Между ними была речная трава, которая как ковер устилала все дно этой живописной бухты. Здесь была отличная рыбалка: окуни гонялись за мальками, которые сбились в небольшие стаи и шарахались от хищных окуней в разные стороны. Иногда слышался всплеск – это были щуки, которые не разменивались на мальков, а гоняли чебаков и подлещиков. Раньше я брал на рыбалку спиннинг, но опять ловить блесной речную траву мне не хотелось – слишком ее много было в этом подводном царстве.

Иногда я вылавливал в таких местах, поросших травой и лилиями, щук – этих длинных зубастых торпед, и осторожно вытаскивал тройник из пасти, стараясь не пораниться об острые зубы. Молодые щуки были очень вкусные, мясо их было нежным и без костей. Но поймать щуку было непросто, требовалась, прежде всего, удача. Больших щук мне не попадалось, а вот мой отец ловил больших – почти до метра длиной.

После рыбалки, которая у нас с отцом всегда заканчивалась в таких заросших лилиями, кувшинками и травой заводями, мы с отцом плыли в гавань на лодочной станции вдоль болотистого берега, и отец тут же устраивал дорожку. Это был просто спиннинг, или два, с распущенной на метров двадцать леской. Блесна сопровождала нашу лодку весь путь до самой лодочной станции, и иногда ее хватала голодная щука.

Сейчас я хотел просто узнать, начали ли метать свою икру раки, которые в изобилии лазили по песчаному дну в нескольких сотнях метров: там был небольшой остров, с выходами гранитов на вершине. Они разрушались со временем, и берега накапливался песок. За долгие годы здесь образовался песчаный пляж, где было удобно купаться и главное, здесь было удобно заходить в воду – не было ни гранитных глыб, крупных камней, ни ила.

В детстве мы часто приходили сюда с маской и ластами, купались, загорали на прибрежных гранитных скалах и ловили раков. Их было много, и мы охотились на них, когда были голодны после купания. Было очень интересно за ними наблюдать под водой. Одни ползали по песку и шевелили клешнями, когда к ним тянулась рука. Кусались они очень больно, если промахнешься под водой рукой и схватишь его не за туловище, а за хвост. Как правило, особенно нам доставались от мелких раков – они своими мелкими клешнями кусались особенно больно. Большие раки попадались достаточно редко, и с ними возни было меньше, и мяса у них было больше.

Когда охота за подводными обитателями прекращалась, мы разводили костер и кидали туда пойманных раков. Они тут же краснели, и можно было приступать к обеду. В детстве я поймал и съел их достаточно, но когда раков стало особенно много, отец сделал рачевни – такие небольшие круглые сетки, и стал ловить раков этими ловушками. Они любили всякую протухлую рыбу и стрелой мчались обедать на эти сетки. Вдоль бортов лодки таких ловушек было штук шесть, мы с отцом их поднимали время от времени, снимали с них раков и складывали их в садок. Можно было наловить ведро, или два раков, а потом обычно мы плыли домой – в гавани оставляли лодку и шли домой – с рыбой и раками.

Однажды, проплывая вдоль болотистого берега бухты, я заметил на одной из болотных кочек рака. Он сидел в пяти сантиметрах от уровня воды и шевелил своими длинными усами. Я подплыл к кочке кормой лодки и вытащил его рукой. Под хвостом у него были икринки – он собрался откладывать икру, но я ему помешал. Я давно не ел раков, и когда проплыл вдоль берега, набрал штук двадцать таких же, с икрой раков, положил их в садок и отправился разжигать костер на берегу. Когда вытащил их из котелка, в котором они сварились, оставил их остывать и вспомнил, как мы их ловили, когда устроили лагерь на озере, в одном прошедшем полевом сезоне.

Мы искали тогда мрамор, и кроме этого укромного места подходящего подъезда к озеру не нашли. Участок наш был далеко, и это было единственным минусом в этом сезоне: чтобы добраться до работы, нам приходилось почти час ехать по крутой дороге, заваленной глыбами и щебнем гранита. Но в этом озере было так много раков, что мы вечером, когда было темно, брали фонарик и отлавливали их руками. Почему-то они стремились по ночам к берегу, и мы по колено в воде, с ведром и фонариком выходили на охоту. Когда раков набралось пара полных ведра, мы садились с рабочими вокруг костра, варили их, и тут же ели. Хорошее было время. Жаль, что оно прошло.

Рассказчик

Мои товарищи плавали по уральским рекам, чтобы не ломать ноги в береговых зарослях и не обходить то и дело многочисленные прибрежные скалы. У меня был печальный опыт сплава, и я отказался плавать на резиновой лодке. Тогда меня сделали начальником этой группы, дали уазик с водителем и в мои обязанности входило провожать маршрутные пары на маршруты и потом встречать. У меня были топографические карты, где было указана скорость течения рек, и я подсчитывал, когда та или иная группа приплывет к концу маршрута, чтобы ее встретить. После встречи давал им отдохнуть и увозил на следующий отрезок реки, в плавание.

Потянулись дни, в течение которых приходилось много ездить. Однажды надо было забирать много маршрутных пар, и я поехал на уазике повместительней. Эту машину в просторечии называли «батоном». На автостраде у нее потек радиатор, и мы встали на обочине. Надо было ехать за буксиром. В нашем лагере был еще Газ-66, и надо было пригнать его на помощь.

Наступал вечер и начало быстро темнеть. Чтобы успеть добраться до дому, надо было действовать быстро. Я вышел из машины, дошел до шоссе, в конце которого находился дом, в котором мы остановились. До него было около сотни километров. Мне во что бы то ни стало надо было уехать на попутке. Они ездили редко, и я шел пешком по обочине шоссе, иногда голосуя машине, которая ехала в сторону дома. Было уже темно, и никто не останавливался. Когда очередная иномарка мигнула левым подфарником, чтобы меня объехать, я повернулся и пошел дальше.

На моем плече висела офицерская сумка с картами. Ее-то и увидел водитель. Он остановил машину, и я забрался в салон. Молодой мужчина жил в паре километров от деревни, в которой мы остановились, и согласился меня довести почти до самого дома. Мы поехали. В салоне стояла тишина, мой спутник ни о чем не говорил, не спрашивал меня ни о чем. Ехать ночью на машине в тишине трудно, и я начал ему рассказывать, о том, кто я, чем занимаюсь в этих краях и почему голосовал на обочине. Водитель меня не прерывал, и я продолжал рассказывать ему обо всем, что приходило в мою голову. За два часа рассказал ему, почему попал на работу в геологию, затронул годы, проведенные в институте, где работал после его окончания, и какие полезные ископаемые пришлось искать, а также что ищу в этих краях. При этом он узнал некоторые сведения о геохимии урана, железа, меди, золота и алмазов.

Темы были для меня хорошо знакомы и я не испытывал недостатка в словах. И речь моя была непрерывной, содержательной, и порой я вспоминал разные интересные и смешные истории.

Поездка незаметно подходила к концу. Начались сараи, потом дома и, наконец, машина остановилась перед гаражом. Мы вышли из машины, и водитель обьяснил, в каком направлении мне следует идти. Я его поблагодарил, попрощался, и вышел на грунтовую дорогу. В конце ее находился дом, в котором мы жили. Рабочий и водитель Газ – 66 еще не спали, когда я открыл дверь и зашел на кухню. Мне хотелось пить. Я слишком долго работал языком, и у меня пересохло в горле.

После того, как я выпил две кружки чая, мы с водителем уселись в Газ-66 и отправились за машиной и геологами, в ней оставшимся на автостраде. Проехав несколько километров, я увидел в свете фар несколько знакомых фигур, которые шли нам навстречу по обочине дороги. Как потом оказалось, им надоело ждать, когда я приеду, и они сели на рейсовый автобус и поехали на нем. Мы их забрали и довезли до дома, а потом поехали за уазиком.

Взяли его на буксир вместе со спящими там геологами и дотащили до дома. Под утро операция закончилась. Нам повезло, что в отряде было несколько машин, и не пришлось вызывать помощь из конторы, которая была в шестистах километрах от нас. Все обошлось благополучно.

Розовый камень из детства

Вот и закончились школьные экзамены. Впереди ждет самостоятельная жизнь, в которой надо было определиться, кем стать. Я давно, еще в классе пятом, определился, кем буду. Весной, когда начинал таять снег и по дорогам поселка, усыпанным разным гравием, начинали журчать ручьи. Я любил находить красивые камни в этих ручьях.

Однажды нашел на шоссе очень красивый известняк ярко-розового цвет, и пытался его оттуда выковырять. Но так не смог, потом я забыл его местоположение, и прекратил свои попытки. Продолжение этой детской истории случилось в одном из моих геологических маршрутов, когда наша геологоразведочная партия искала по заявке одного предприятий цветной мраморизованный известняк для облицовки метро.

Нас было человек двадцать – геологи, проходчики шурфов и буровики. Поиски проходили недалеко от Екатеринбурга, в районе деревни, в которой жила родственники жены моего брата.

Мы разбили лагерь на живописном берегу маленькой речки и принялись за работу. Буровики бурили, рабочие копали шурфы, а я с одним из рабочих стал ходить в геологические маршруты. Мне через недели две надо было уходить в очередной отпуск. Это был в моей жизни отпуск, который я получил летом. Мне это не верилось, так как из-за особенности моей профессии приходилось брать отпуска зимой. Весной не получалось – надо было готовиться к полевому сезону. В течение полевого сезона я был начальником отряда и единственным геологом, так что можно было и не проситься в отпуск. Осень тоже не годилась для отпуска, так как осенью мы приезжали с полевых работ, на которых трудились все лето, и начиналась пора по сдаче в лабораторию проб, оформление своих полевых книжек, составления краткого отчета о проделанных работах, сдача наших приборов метрологам на поверку, составление каталогов образцов и проб для лабораторий.

Время на все не хватало, и реальный отпуск можно получить только зимой, к тому же мы работали в течение полевого сезона без выходных, и за это время накапливались отгулы. Однажды я накопил за весну и лето тридцать шесть отгулов, и пока их отгуливал, кончилась зима и начиналась весна, когда надо было готовиться к новому полевому сезону.

И вот в этом году я должен пойти первый раз в жизни в летний отпуск на целый месяц. Мы с рабочим ходили в маршруты каждый день, и с каждым днем время до отпуска неумолимо сокращалось. У нашего отряда не было хороших результатов работ. Буровики находили хороший по декоративным качествам цветной известняк, но он находился под мощным слоем глины. Так что добывать его открытым способом было для заказчика невыгодно. Маршруты мои тоже не давали результатов.

В один из дней, когда у меня был самый длинный и дальний маршрут, мы с рабочим шли вдоль заболоченной и заросшей ивняком поймы маленькой речки, я каблуком своего кирзового сапога наступил на глыбу известняка. И очень удивился этому – на нашем участке везде на поверхности коренные горные породы были перекрыты глиной. Это был единственный случай, когда я наступил на коренные породы. Сразу был извлечен из рюкзака молоток, и был отбит первый образец. Это был розовый с прожилками кальцита белого цвета мраморизованный известняк. Очень красивый. Он был из моего детства, – как две капли воды похож на камень розового цвета, который я пытался выковырять из дороги.

Пока я колотил по этой глыбе известняка, стараясь отбить как больше образцов, а потом привязывал свою находку к карте, рабочий сделал обед, и мы отметили находку сначала супом, а потом чаем. Потом я пошел осматривать местность, а рабочий принялся копать шурф. В ходе моей послеобеденной прогулки выяснилось, что здесь нет леса и водоохраной зоны. Мы нашли известняк на месте старого выруба – идеальное место для будущего карьера. И я сразу наметил через шурф линию буровых скважин.

С набитыми образцами рюкзаками мы пришли в лагерь. Я пронумеровал образцы, привел в порядок свою полевую книжку, и уже ночью залез в свой спальный мешок. Утром после завтрака сложил всю рабочую одежду, молоток и одеяло в спальный мешок, и засунул все в чехол от спального мешка. Получилось все аккуратно и красиво. Собрал свой рюкзак и отправился в путь – начался мой законный отпуск.

До деревни было километра четыре, потом надо было ждать автобуса, или идти пешком до железнодорожной станции, до которой было километров десять. Я выбрал второй вариант, и пошел пешком. Было тепло, по пути я знакомился с малоизученными мне местами. Когда стало темнеть, я съел банку тушенки, запил ее чаем, и заснул около костра. Утром я дошел до станции и на электричке добрался до города.

Отпуск летом – это просто сбывшая мечта. Дети находились в пионерском лагере, и мы с женой отлично проводили время – загорали и купались на пруду, отдыхали у родителей и в своей городской квартире. Так прошло две недели, и я устал от отпуска, – мне надо было заняться чем-то полезным.

Я нашел работу рабочим на стройке около дома, получил спецовку на новой работе, и летним утром отправился на новое место отдыха. Мне предстояло достраивать какой-то дом. Нашел свое будущее начальство, и с бригадиром отправился изучать стройку. До этого я никогда не был на таких работах.

Кроме одного эпизода – после окончания рабфака из нашего потока сформировали стройотряд, и мы помогали строить в какой-то деревне коровник. Мы там проработали месяца два и заработали немного денег. А по вечерам ходили на танцы в деревню. Местные сразу же размечтались устроить нам драку. Но нас было очень много, и мы были для них чересчур здоровые. Ведь мы были после армии, а некоторым было уже под тридцать.

Как-то слишком самоуверенные в своем превосходстве деревенские музыканты хотели утереть нам нос. В клубе один из них взял гитару и сыграл соло из какой-то композиции Deep Purple. Тогда мой приятель Валера взял у него электрогитару и сыграл очень сложную партию из другой песни этой же группы. Я немного разбираюсь в нотах, и понял, что основная часть этой партии состояла из 1/64 и 1/32 нот. Мне доводилось играть гаммы на баяне, и было трудно играть даже 1/16 ноты. Превосходство наше было неоспоримым. Нам пожали руки, и больше у нас с местными проблем не возникало. На стройке коровника мы занимались всем подряд – копали, бетонировали. Это был для нас отдых перед институтом.

А на этой новостройке мне как-то сразу не понравилось. Не было такого порядка, которое был в геологии. И работу мне сразу не нашли. Я прослонялся там полдня, сходил на обед домой, а после обеда рассказал мастеру, что я увольняюсь. И покинул стройку.

Отставшее время в отпуске я провел на рыбалке, и когда отпуск, наконец, закончился, вышел на работу. Наш отряд уже возвратился с полевых работ, и я начал в своей конторе изучать новый заказ. Хотел найти свои образцы, забрать один на память, но не нашел ни одного. Их растащили на сувениры – уж очень был красивый известняк. Потом, уже осенью, нашел плитки из него в нашей камнерезной мастерской.

В начале зимы меня вызвал начальник партии и приказал выехать на место, где я нашел эти коренные выходы известняка, для бурения и закладки в этом месте опытного карьера. Участковым геологом сделали моего коллегу, я же занимался в то время кирпичными глинами. Короче, работа закипела. Не знаю, есть ли теперь там карьер по добыче этого красивого камня.

Но быть первооткрывателем это приятно для каждого геолога.

Рудный столб

В канавах, которые выкопал наш японский экскаватор поздней осенью, урановой руды не оказалось, и перед нашим главным геологом стояла трудная задача – как посчитать прогнозные запасы, если руды нет. А она просто обязана здесь быть, и ее надо было найти.

Я пошел по профилям с радиометром и выяснил, что руда выходила прямо у обрыва, которым закачивался гранитный массив, дальше начинались сланцы, в которых и находились эти безрудные канавы. Экскаватор не мог там копать, он просто не мог забраться по обрывистому склону. Оставался один выход – пробурить под эту рудную залежь наклонные скважины. Я отметил на карте место для бурения и пошел дальше. Скоро обрыв закончился, и там была достаточно ровная местность, заросшая карликовой березкой, которая сменялась дальше по склону березовой рощей.

Здесь канав не было, и я стал размечать начало и концы канав для экскаватора. По методике сначала надо быть выкопать канавы, а уж потом заниматься бурением, этому геологов учили еще в институте. Проходка канав был дешевый метод, а бурение – дорогой.

Я наставил колышки, повесил на них яркие тряпки, и оправился на обед в лагерь. На канавах трудился геолог Саша, вместе с рабочим, и они присоединились ко мне. Мы прошли перед нашим лагерем свежевыкопанную канаву, в которой была рудная залежь, в которой занимались документацией два наших геолога, и забрали их за компанию с собой, на обед.

Кормила нас очень вкусно женщина из поселка, который был в нескольких десятках километров от участка, и все были всегда довольны обедами, которые она нам варила: была поваром всю свою жизнь. За столом собралось много народа, мы подождали, когда первая смена пообедает, и заняли свои места. Обеденный стол стоял на опушке березового леса, и перед нами открывался замечательный вид – в ста метрах, по крутому каменистому логу протекал ручей, за ним был пологий склон, а на горизонте, в нескольких километрах, высились уральские горы. На одной горе, если внимательно присмотреться, был вход в штрек, где когда-то добывали дымчатый горный хрусталь. Но идти к нему было долго – почти двадцать километров, и больше половины их занимали трудно проходимые заросли ивняка.

В одно теплое солнечное утро, когда мы завтракали, за ручьем, метрах в ста от нас, неторопливо пробегала медведица с двумя медвежатами, – как будто мы с рабочими сидели в кинотеатре и смотрели фильм про медведей. Я сбегал в палатку, нашел ракетницу и выстрелил перед мохнатыми гостями, чтобы они больше тут не бегали.

Наш обед закончился, и мы с Пашей отправились на экскаваторе на северный участок, по старой дороге, которую проложили геологи лет сорок назад. Она проходила через многочисленные болота, но наш японский экскаватор их легко преодолевал: он был легкий, но довольно мощный. Прошлой зимой я за ним наблюдал и удивлялся тому, что он практически не проваливался в снег. Мне приходилось ходить на своих широких лыжах, и иногда тонуть в сугробах, которые наметал ветер. А он – нет, ни разу не провалился. Я показал Паше, где копать канавы, колышки с разноцветными тряпками, и оставил, работать.

Вечером он приехал, и сказал, что выкопал все, что я его просил – все три канавы, и мы утром с Сашей отправились их смотреть. Взяли с собой радиометры, и когда подошли к первой, Саша остался документировать, а я пошел смотреть остальные канавы. Прошел по одной и сразу отметил в ней рудную залежь, правда, она была маленькой. Ну, понятное дело, надо было радоваться хоть этому. Часть канавы оказалась с вечной мерзлотой, и Паша не смог ее выковырять ковшом, а просто снял дерн, под которым она была. Третья канава тоже оказалась с вечной мерзлотой, и без руды.

Я вернулся к Саше, и поинтересовался, как у него дела, и нашел ли он рудное тело. Он мне ответил, что есть аномалия в канаве, но она какая-то слабая, и не похожа на аномалии, которые наблюдались в рудных канавах. Добавил, при этом, что у него такое чувство, что рудное тело находиться рядом с канавой, и глина в экранирует радиоактивность. Мы отметили это место колышком и на следующее утром приехали на нее на экскаваторе.

Паша начал рыть стенку канавы, а мы с Сашей смотрели за этим процессом. Экскаватор копал не глубоко – всего метр, этого нам пока хватало. Время от времени Саша подходил к породе, которую экскаватор бросал рядом и шарил в ней гильзой радиометра. И однажды он повернулся и показал мне большой палец, – он нашел, наконец– то руду. Рудоносный пласт оказался мощным, и я такого пласта на этом участке еще не видел – он был почти метровый.

Экскаватор пришлось остановить, и я объяснил Паше, что ему предстоит сделать. Он снова залез в кабину и продолжил свою работу. Через полчаса он сделал все, что я его просил – углубил эту короткую канаву, и в конце выкопал яму несколько метров в ширину, столько же в длину и глубиной два метра.

В ней обнажилось мощное рудное тело. Саша немедленно туда залез, и начал документировать эту яму с рудой и небольшую канаву, ведущую к ней. После того, как я нагляделся на этот мощный пласт руды, выбрался наверх, и подумал, что надо рыть еще канаву, чтобы проследить, куда и как идет дальше эта мощная рудная залежь.

В трехстах метрах от ямы поставил два колышка, и Паша начал копать. Но руды в ней не оказалось, и я поставил его поближе – в ста метрах от ямы, но и там ничего не оказалось. Пришлось выкопать следующую канаву в семи метрах от мощного рудного пласта. В канаве не оказалось руды – там были сланцы, а ураном и не пахло. Этого не должно быть, но факт остается фактом – руда кончилась.

Вечером, когда мы с Сашей пришли в нашу палатку, я порылся в своих бумагах, и вытащил на свет божий свою фотосхему, над которой трудился всю зиму. На этой схеме были отмечены все тектонические нарушения, которые я нанес по геофизике и по данным дешифрирования аэроснимков. Я нанес на нее яму с рудой, и оказалось, что рудная залежь была обрублена тектоническим разломом.

Все стало на свои места, только было пока неясно, как ее снова можно найти. Но впереди еще было все лето, и я не расстраивался. Все равно она никуда от меня не денется; и со спокойной совестью я уснул. Завтра было, как всегда, много работы.