Текст книги "Необычные истории. Непридуманные маленькие рассказы"

Отгулы

Шла моя последняя неделя работы в одной из геологических экспедиций. Работа над геологическим отчетом требовала от нас максимальной самоотдачи, и все, за исключением меня работали по вечерам и в выходные. В выходные я не работал из принципа, и сразу об этом сказал главному геологу, а по вечерам работать тоже не мог – я жил далеко и мог просто не доехать поздним вечером домой. В новогодние праздники все-таки вышел на работу, и мне это поставил в упрек главный геолог, когда я стал отказываться от работы в выходные дни.

У нас в партии были несколько студентов – геофизиков, и одному надо было провести измерения магнитных свойств горных пород с нашего участка. Каталога образцов в природе еще не существовало, и студент без него просто не мог написать свой отчет по практике: он не знал названия горных пород, у которых надо было замерить магнитные свойства. Отдохнув несколько дней, я остальные дни новогодних каникул провел в своем кабинете и за несколько дней составил этот каталог.

Из-за этой постоянной работы с отчетом зимой даже не смел заикнуться о том, чтобы пойти в отгулы – я был нарасхват, потому что был единственным исполнителем работ в последнем полевом сезоне. Так что впереди было только два выхода – или получить за отгулы деньги, или уволиться на месяц позже, и эти дни провести, отдыхая дома. Потом через месяц я бы получил зарплату, как будто каждый день ходил на работу. Мне бы поставили печать в трудовой книжке, и все было бы нормально. Этот вариант не подходил ни руководству экспедиции, ни мне – приказ об увольнении был уже подписан начальником, и воспользоваться этим старым, проверенным методом я уже не мог. День увольнения приближался очень быстро, и я отправился в отдел кадров, чтобы разобраться, как быть с отгулами.

Начальник отдела кадров была удивлена тем, что у меня есть неиспользованные отгулы – их было надо оплатить, либо переделать приказ начальника на более поздний срок. Ни первого, ни второго она сделать не могла, и пребывала в недоумении, как ей быть. Потом сказала, что этого не может быть – у меня на самом деле нет никаких отгулов. Я немедленно возмутился таким наглым заявлением, и пообещал предоставить все мои полевые книжки, где на каждом листе стояла дата геологического маршрута, либо геофизических измерений. Она сдалась после этого моего обещания и пообещала изучить мое требование оплатить прогулы деньгами вместе с начальником экспедиции и бухгалтерией.

Я ничего особенно и не требовал – кроме как получить заработанные деньги. Но этим справедливым требованием поставил руководство на уши – им это сразу не понравилось, так как дело упиралось в деньги. До увольнения оставалось пара дней, и по трудовому кодексу, если мне не отдадут мне трудовую книжку, то я мог остаться и работать дальше. С другой стороны отдавать мне деньги начальство не спешило, и вызвало всех причастных к этому делу на ковер.

Кроме меня там уже сидели начальники геологоразведочных партий, мой главный геолог и главных бухгалтер. Начальник экспедиции назвал меня по имени и усадил рядом с собою: получился небольшой президиум. Последний раз я был у него, когда у меня в отряде один рабочий порезал другого ножом, и мне пришлось приехать в контору со своей объяснительной запиской. Теперь я сидел с ним и спокойно глядел на многочисленную толпу приглашенных, сидящих передо мной, и думал, что надо было отрывать столько людей от работы, чтобы выплатить увольняющему геологу заработанные им деньги.

Начальник экспедиции спрашивал то одного, то другого руководителя, все они подтвердили, что отгулы у меня действительно были. Он спросил у меня, просил ли я своего начальника партии уйти и отгулять отгулы в течение зимы. У меня возникало такое желание каждый день, но я так и не собрался попросить: в конце осени приехали все пробы с нашего участка, и я разгрузил машину прямо у лестницы, которая вела в подвал и на все этажи нашей конторы.

Куча проб лежала там месяца полтора, постепенно я ее разбирал и отправлял в лаборатории на дробление, а потом на анализ. Кроме меня этой работой заняться было некому: нас осталось мало, – три женщины, начальник партии и главные специалисты. Все, кроме меня, давно уже были на пенсии, и заниматься такой трудной физической работой не могли. Поэтому мысли об отгулах были только в моих мечтах.

Но я ответил, слегка покривив душой, что пытался попросить, но ввиду обилия работы мне такой возможности дать не могли. Начальник моей партии сидел прямо передо мной, и я знал, что он должен был помнить, что я ни разу его не просил об этом. Начальник экспедиции дал ценные указания бухгалтерии, чтобы мне подсчитали деньги и все разошлись по рабочим местам. Мне было немного стыдно, но жить было можно продолжать.

Через день я уволился, получил все деньги, которые мне причитались, забрал трудовую книжку и поехал домой. На работе без меня оставшимся сотрудникам было трудно. Все пробы были уже проанализированы в лабораториях, их надо было оттуда забрать, привести в контору и разгрузить в подвале, где в одной из комнат находились все мешки с пробами за три года. Их и так было несколько тонн, а кроме них надо было привезти еще новые, и поэтому, когда я уже работал инженером в кадастровой палате, ко мне стал звонить главный геолог – он просил меня помочь с перевозкой проб. Но я отказался, потому что уже не мог, и откровенно, не хотел. Что так приспичило увольнять меня, одному господу известно.

Дальше эти пробы перетаскивали целыми днями геологи других геологоразведочных партий. Я только мог представить, чего им это стоило. Такая вот вышла экономия. В один из обеденных перерывов на новой работе, когда я не спеша шел на работу, навстречу мне попался мой бывший начальник партии. Мы поздоровались, поговорили о каких-то пустяках, и разошлись по своим делам. У каждого были друг другу вопросы, но время прошло, и ворошить прошлое ни у него, ни у меня желания не было. Все уже прошло.

Отчет

Дверь кабинета внезапно открылась, и в него ввалились два здоровенных негра в белых, выцветших от солнца брезентовых геологических костюмах. Они с трудом внесли небольшой, но тяжелый ящик. Это был Юра и его маршрутный рабочий. В то время как я прохлаждался в уютном и пустом кабинете, в самый разгар полевого сезона, они продолжали трудиться на невероятной июльской жаре в Челябинской области.

В предыдущем месяце я неделю отгуливал свои неиспользованные выходные дни, а когда явился в контору, то узнал, что отряд уже уехал, без меня. Такого поворота событий я не ожидал, и уже просчитывал, как мне добраться до отряда самому. Зашёл к главному геологу и стал выяснять, в каком месте они сейчас остановились. Но он сказал, что я не поеду в поле, а буду писать геологический отчет. Это было очень неожиданно. В мыслях я уже был в геологических маршрутах.

Немного озадаченный, я получил от шефа листок с названиями районов, по которым я должен быть написать геологическое строение, и дал несколько советов. По первой площади конспектов у нас не было, и я решил, что начну с физико-географического очерка. Шеф дал мне толстую книгу на эту тему и сказал, сколько мне рукописных листов можно исписать.

Первая неделя писательского творчества закончилась, и я понес свой труд на проверку. В нем было шесть рукописных листов, и я, как ни старался, сократить их количество у меня не получалось. А надо было уложиться в пять листов. Главный геолог принял мои извинения, и сказал при этом, он найдет, что сократить в моем творении.

Впереди меня ожидала трудная работа, но об этом я и не догадывался, пока у меня на столе было пусто. Но после того как я взял в библиотеке все необходимые для меня геологические отчеты, они заняли половину моего стола, и две стопка толстенных книг высотою почти полметра, стала заслонять мне половину кабинета. Там, кроме текста, еще были геологические, тектонические и другие карты. Мне следовало с этим сначала разобраться, и потом написать всего двадцать рукописных листов. Тогда я понял, что в поле было работать в сто раз легче.

За полную рабочую неделю я написал всего половину листа, и голова у меня от напряжения гудела каждый день с утра до вечера. Я завидовал своим друзьям, которые просто– напросто отдыхали в маршрутах, и жалел о том, что вместо привольной, здоровой жизни на природе, я утопаю в бумагах – текстах отчетов, картах.

Время шло незаметно, и наступил, наконец, день, когда я закончил писать геологическое строение первого участка. Нашел шефа, который находился у геологов, занятых такой же работой, как и я, в соседнем кабинете. Он в шутливой форме распекал своего подчиненного, такого же геолога, но старше меня, и гораздо опытнее, что тот пишет свою главу очень медленно. Тут появился я на пороге, и объявил, что один из участков закончил. Шеф немедленно поставил меня в пример остальным. Смешная для всех сцена рассмешила всех, и я удалился, чтобы приняться за следующий раздел отчета.

Следующий участок располагался в старом горнорудном уральском районе. Я его немного знал, потому – что часто туда ездил за кристаллами горного хрусталя, и читал геологические отчеты. По некоторым даже писал конспекты в геологических библиотеках. В моем кабинете стояли стеллажи со старыми геологическими отчетами, и сначала надо было порыться в них. Один отчет был написан в границах моего участка. Мне не надо было ничего выдумывать, просто списать геологию до года, когда он был написан, и пополнить написанное новыми материалами геологической сьемки.

Так я и поступил. В моем творении уже была половина объёма, в пределах которого я мог писать, и дальше началась сложная работа. Я принес себе кучу новых геологических отчетов, и зарылся в них с головой. Когда я стал путаться с тектоникой, пришлось на большом листе кальки вычерчивать границы всяких зон, подзон, и их названия. Пока ее строил, эту схему, волей неволей разобрался с тектоникой участка. Потом я ее повесил на стенку и консультировался с ней, пока писал. Мои мозги уже не плавились, как прежде, и дело, хотя и медленно, но продвигалось.

Готовую рукопись отдал шефу и решил расслабиться. Выпросил у начальника партии старый компьютер, и в обеденных перерывах стал на нем работать. Расслабиться надолго мне не дал шеф, – оказывается, что мне надо еще писать и писать, так как он забыл мне показать документ, в котором были разделы отчета с фамилиями геологов, которым надо эти разделы писать. Время оставалось мало, и мне пришлось привлечь компьютер в помощь.

Я набирал несколько страниц текста, передавал шефу для проверки, и набирал следующие страницы. Тем временем, в комнате напротив геофизики чертили карты на компьютерах, и меня то и дело звали операторы, которые мучились с нашими геологическими маршрутами. Вся эта бумажная суета уже надоела, и все работали на износ, чтобы поскорее закончить отчет. У нас оставалось несколько недель, когда из достоверных источников стало известно, что нашу геологоразведочную партию после защиты отчета ликвидируют, и нам всем предстояло увольнение.

Наступил день, когда и текст, и графика отчета были готовы. Шеф принес текст отчета в нескольких экземплярах, и авторы его должны были на первой странице поставить свою подпись в каждом экземпляре. Моя фамилия была последней, и рядом с ней я и расписался.

Отчет был написан точно в срок, и через несколько дней наступили новогодние праздники. Все собрались в самом большом кабинете, накрыли столы, отметили сдачу отчета и поздравили друг друга с новым годом.

После новогодних каникул на работу пришли лишь несколько человек – ведущие геологи, у которых тоже были неоконченные дела. Большая часть наших сотрудников после сокращения сидела дома, или искала работу. Меня попросили сделать одну работу, связанную с большим количеством геологических карт, и меня пока не сократили. Прошло два месяца, работа у меня закончилась, и я был уволен.

Пока я один в кабинете возился с картами, часть сотрудников вышли на работу в другой экспедиции. Там тоже начали искать уран, и меня тоже пригласили. Мне не пришлось бездельничать два месяца, получая за это зарплату. Сегодня я приехал на работу в одну контору, а завтра меня уже ждали – в другой. И письменный стол уже меня ждал. В кабинете были одни знакомые лица, и мне это было приятно. Кроме всего прочего, я этой конторе уже раньше работал, и меня узнавали в коридорах, то тут, то там. Наверное, из такой дружной семьи никогда не уйти.

Работа была знакомой, интересной. Вокруг были хорошо знакомые люди, с некоторыми я дружил, и жизнь продолжалась.

Паводок

Весна это не всегда приятное время года. И мне в этом суждено было удостовериться, когда однажды я решил одним солнечным майским днем прогуляться по знакомым копям Адуя, вместо того, чтобы провести его с книжкой на диване. Думал, что места знакомые, и вечером на следующий день я уже буду дома. Загадывать перед самым путешествием плохая привычка, но я верил, что все пройдет гладко. Получилось, как всегда.

Я вышел на знакомой остановке из поезда, прошел лесною дорогой часа три, и очутился в самом сердце Адуйских месторождений, среди старых заброшенных шахт и шурфов. Большинство этих горных выработок я уже знал, и лишь в северной части, где протекала река Адуй, находились глубокие шахты, на которых еще не был. В них когда-то давно добывали аметисты. И мне позарез был нужен серовато-фиолетовый аметист.

У меня была в полевой сумке обзорная карта и крупная схема с этими старыми шахтами. На одном повороте лесной дороги я свернул в сосновый лес и пошел напрямик, к реке. После большого лесного пожара многие сосны упали, и лежали в сухой прошлогодней траве. Для новой травы еще не пришло время, и это как раз помогало увидеть старые и новые горные выработки. Потом, когда все будет в зеленой траве, трудно найти вот так сразу отвалы, и устья шахт. Неторопливо пробираясь между стволами обгоревших сосен, и зорко смотря по сторонам, я нашел несколько старых шахт, которых не было на моей схеме. Осмотрел их, порылся в их отвалах, но ничего интересного не нашел.

Вышел на широкую просеку, и по ней добрался до своей цели – группе старых шахт. Они все был окружены высокими отвалами. Устья шахт и шурфов выглядели так, как будто их выкопали вчера: гнейсо-граниты были совсем невыветрелые, и крепкими. В них как раз и находились кварцевые жилы с аметистами. Вмещающая их порода оказалась настолько крепкой, что ее было трудно даже разбить геологическим молотком. И трудно было себе представить, что в этих гнейсо-гранитах век назад проделали такие глубокие шахты. Колоссальная была работа, и очень трудная. Я лазил по отвалам этих старых шахт, заглядывал в устья шахт и шурфов, и все – таки отыскал несколько забытых старателями аметистов. Пегматит здесь был просто превосходный, и действительно напоминал еврейские письмена.

Время шло незаметно, и уже стало темнеть. Было достаточно тепло, и я решил не устраивать ни шалаш, ни искать какую-то берлогу, для ночлега. Развел большой костер и, когда съел свой ужин, то просто уснул перед ним. Ночью я вставал пару раз, подбрасывал дрова в костер и спал дальше. Отходить от костра не хотелось, так на каждом шагу можно было свалиться в какую-то шахту, или шурф и остаться там навсегда – стволы этих старых шахт были без креплений и стенки их гладкими. Зацепиться было негде.

Утром я плотно позавтракал и еще прошелся по этому месторождению, но кроме красивого пегматита, в мой рюкзак ничего не попало. Надо было возвращаться на станцию. Идти по дороге мне не хотелось, тем более я рассчитывал попасть на дневной поезд, а если идти по дороге, можно было опоздать. Достал карту и решил перейти реку Адуй, чтобы выйти на другую станцию, поближе к городу. Река была рядом, можно было свалить любую сосну, и по ее стволу перебраться на другой берег. А там все зависело от того, найду ли я дорогу на эту станцию.

Какой была река летом, помнил хорошо. Метров семь в ширину, и не глубокая. Но сейчас, в конце мая, она стала другой. Паводок был в самом разгаре, и она не была похожей на реку, которую я помнил.

Ширина ее была больше десяти метров, и бурные потоки тащили по течению многочисленный деревянный хлам – ветки, кусты и палки. Тем более разлиться ей мешали крутые берега, и она текла как бы в желобе. Переходить ее вброд мог только танк, или мощный трактор. Человека здесь бы просто смыло, и унесло бы вниз по течению на сотни метров. Найти и свалить сосну для переправы было трудной задачей. И я пошел по берегу, то поглядывая на реку, то на береговой лес, ругая себя за то, что не пошел на станцию по знакомой лесной дороге. Но в душе надеялся на себя и на чудо. Чудо имело бы форму моста, или, в крайнем случае, на большую упавшую сосну.

За первым же речным поворотом это чудо предстало предо мной во всей красе. Большая высокая сосна упала в реку и соединила оба берега. На ней было ни одной ветки, и ее не захлестывали потоки воды. Они неслись ниже в полуметре от ствола. Можно сказать, что это был настоящий мост, только узкий, и можно было рискнуть.

Я закурил сигарету и стал раздумывать, как без страховки пройти по этой сосне. На моих ногах были резиновые сапоги, в них можно было идти по стволу, – они не скользили, как большинство современных сапог с пластиком на подошве. На берегу я срубил длинный сухой шест и ступил на этот узенький мостик. Идти по нему было метров восемь над водой, потом можно было спрыгнуть на залитый водой берег. Адреналин вскипел в моем теле, и я медленно, осторожно двинулся вперед, стараясь не спешить, но и не медлить, следя затем, чтобы мои подошвы сапог становились на сосну как можно точней посередине ствола. В руках был шест для равновесия, и им можно было, в крайнем случае, упереться в дно реки.

Внизу в полуметре под ногами проносились мощные струи воды с ветками, и я старался на них не обращать внимания, а сохранять равновесие. Мелкими шагами мерил эту сосну и добрался до середины. Дальше идти было легче, в том смысле, что идти до берега осталось мало, и трудней, если бы пришлось вернуться назад. Но все кончилось хорошо, и я спрыгнул со ствола уже на том берегу. Выкинул уже ненужный шест, и пошел по высокому берегу реки, надеясь встретить дорогу на своем пути. Дороги не попадалось, а вскоре высокий берег реки стал опускаться, и, в конце концов, превратился в болото. Пришлось отказаться от речного берега, и идти через лес.

Вот когда я начал понимать, что не следует пускаться в путешествия в период, когда тает зимний снег и все, и леса и поля в воде. Повсюду была вода – и в лесу, и на полянах. Множество маленьких и больших ручьев текли в самых разных направлениях, впадали друг в друга, образовывали речки и затапливали любое низкое место. Я шел на запад, рассчитывая или выйти на железную дорогу, или в какой-нибудь населенный пункт. Мне преградил путь ручей на одной большой поляне. Когда-то летом, ручей вел себя тихо и мирно: журчал себе потихоньку на этой поляне. Но сейчас это была настоящая река. Я сунул в воду около берега шест, длиной метра два с половиной, и не достал дна. Свистнул про себя и отправился к стогу сена на поляне.

Возвращение мое в город откладывалось, и более подходящего места для ночлега, чем этот стог, трудно было даже представить. Уже наступали сумерки, я покурил и поел на поляне и стал, как мышь, или червяк протискиваться сквозь сено внутрь стога. Через несколько минут добрался до его середины, поворочался немного, и положив голову на рюкзак уснул.

В стоге было тепло, тихо, темно, и пахло разными травами. Я безо всяких сновидений проспал всю ночь, и утром вылез из своей норки. На поляне было по-старому. Глубокая река тоже была на месте. Переправиться через нее я и не думал – она, скорее всего, впадала в Адуй, и пришлось идти вверх по течению, на северо-запад. Через четыре часа бульканья сапогами по воде показались первые дома. Это была Верхняя Пышма.

Мое путешествие по затопленным лесам и полянам закончилось. На автобусе я доехал до железнодорожного вокзала Екатеринбурга, пересел на другой автобус и вечер встретил уже за ужином дома.

Больше так меня весне не провести, и когда идет паводок, меня не вытащишь из дома никакими пряниками.

Пари

Палатка и кухня стояли на крошечном острове между двумя руслами маленькой речки. Вокруг простиралась степь до самого горизонта, лишь изредка несколько ивовых кустов чахли в редких низинах – там видимо неглубоко находись подземные воды. Днём стояла неописуемая жара, сухой слабый ветерок обветривал нашу кожу, когда мы прочесывали с радиометрами эту степь в поисках эпицентров гамма аномалий.

До этого мы жили в маленьком березовом лесу на берегу реки, и там не было такой обширной степи – лишь поля и березовые колки между ними, в которых можно укрыться от палящего солнца и пообедать в тени. Здесь, в новом месте, можно было найти тень лишь в нашем лагере. Речка шириной метра два промыла русло в песчано-глинистых отложениях на целый метр, и к воде было трудно подойти – можно было увязнуть в вязкой глине по самое колено. Перед небольшой низиной она раздваивалась на два русла, и между этими руслами росли несколько высоких берез среди кустов ивы. Под ними была тень, и мы ухитрились там поставить палатку для нас и кухню. Над кухней натянули тент и поставили под ним обеденный стол и стулья.

Газ для плиты здесь было не достать, дров для костра тоже не было, и мы варили себе еду с помощью паяльной лампы. На бензине ездил наш Газ– 66, и мы не страдали от отсутствия дров.

Это райское местечко я обнаружил совершенно случайно, когда поехал на разведку – посмотреть, где можно остановиться невдалеке от следующих аномалий, которые надо было нам посетить. Ездить до них по часу каждый день было нам неудобно на нашей машине, которая была очень прожорливой.

Топографические карты у меня были почти вековой давности. За это время почти ничего не изменилось. Та же степь с немногочисленными болотцами и маленькие речки. Деревень, обозначенных на картах, уже не было, сохранились одни их названия, такие, как например, деревня «Страх Буржуазии».

Это подходящее место для лагеря было единственным среди степи, и мне оно сразу понравилось. Совсем рядом были наши объекты, речка, и росло несколько берез. Перед тем, как перетащить на островок свои вещи и палатку, нам пришлось сделать небольшой мостик через одно из русел, и по нему ходить. Машина стояла на противоположном берегу, под солнцем. В ней по вечерам мы смотрели телевизор, а днем в гости приезжал пастух – казах на лошади и тоже смотрел в экран телевизора вместе с водителем, пока мы работали в степи.

После трудового и жаркого дня было очень приятно встать на наш мостик в тени, зачерпнуть ведро прохладной воды и вылить его на себя. Сразу хотелось жить после этой жары. В этой маленькой речке было огромное количество пескарей. Они там плавали целыми стаями, так и просились на скороводку. В основном были по двенадцать сантиметров в длину, но попадались и крупные рыбешки.

Обеденный раскладной стол кухни под тентом стоял у самой воды, в каком-то метре от берега. Место за столом у самой воды принадлежало нашему водителю – Сереге, который любил после плотного ужина посидеть с сигаретой и удочкой. Для него наш лагерь был просто раем на земле. Голодные пескари не давали ему даже затяжки сделать, клевали даже на голый крючок, едва он долетал до воды. И по вечерам он сидел и махал удочкой, вытаскивая одного за другим голодного пескаря. На смену постоянно тающей пескариной стаи приплывала другая, и нам не грозила голодная смерть от недостатка рыбы.

Жареные на сковороде пескари был очень вкусными, и мы каждый вечер опустошали по несколько сковородок, полными золотисто – желтыми жирными, жареными пескарями. Серега всегда снабжал нас нужным количеством рыбы, это было для него увлекательным отдыхом после жаркого дня. Никому из нас и в голову не приходило, чтобы лишить его должности главного и единственного рыбака, и ему это нравилось.

Наш геофизик, парень с неиссякаемым чувством юмора, решил пошутить как-то вечером над Серегой. Ему стало скучно, после того, как он посчитал все концентрации элементов за день. Сел около Сереги на кухне и стал хвастать своими рыболовецкими подвигами еще в детстве. Когда главный наш рыболов стал сомневаться в правдивости некоторых его рассказов, Шура ему предложил на спор, что за несколько минут он поймает больше рыбы, чем он. В это время я оторвался от своей работы и тоже заинтересовался их беседой.

В конце они заключили пари, и я стал главным свидетелем спора. У Шуры не было удочки, и мне было очень интересно, как он мог рассчитывать на победу над опытным рыбаком.

Я засек время на часах, и Сергей закинул удочку в речку. Сразу же последовала поклевка, и он снял с крючка первого пескаря. За ним последовал второй, третий. Наконец на мостике появился Шура, его соперник. У него в руках была трехлитровая банка с крошками хлеба, затянутая марлей с небольшим отверстием. К банке была привязана веревка, и, держа банку за нее, он спустил ее под мостик. Через минуту он ее достал, и она была полная пескарей. Даже можно было не считать количество рыбы, которая набилась в банку за какую-то минуту.

Серега, наблюдая за действиями своего соперника, начал от досады ругаться, но был вынужден признать свое поражение. Условий о способах ловли пескарей не было, и я объявил чистую победу хитроумного Шуры.

Мы стали пользоваться этим браконьерским методом рыбной ловли постоянно, прикармливая пескарей у мостика. Количество пескарей под ним не уменьшалось, и мы ели столько, что еле выползали из-за стола. Набирать лишний вес после такого объедения по вечерам нам мешал степной жаркий климат. Через две недели две мы закончили работу и, и по вечерам, уплетая тушенку с вермишелью, мы вспоминали вкусных жареных пескарей.