Текст книги "Необычные истории. Непридуманные маленькие рассказы"

Пегматитовые жилы

Наступили осенние холода. Обширные поля вместе с редкими березовыми рощами, на которых мы работали, продувало ветрами. С берез уже сдуло всю листву, и в березовых лесах было так же ветрено и холодно, как и на полях. Нам оставалось совсем немного работы, чтобы потом ехать в тепло городских квартир. А пока мы одевались потеплее и ели больше. Поверх геологических костюмов и энцефалиток надо было надеть телогрейку, а дополнял экипировку длинный брезентовый плащ. Только так можно быть ходить по полям и березовым перелескам, спасаясь от пронизывающего ветра. Жить перебрались к коллегам – геологам одного из отрядов челябинской экспедиции. У них были небольшие деревянные домики из бруса, с печками. Один из них пустовал, и в нем мы и разместились. Нас оставалось всего четверо – водитель, геофизик, рабочий и я, и всем хватило места.

Район изобиловал старыми мелкими месторождениями драгоценных камней. Они были уже отработаны, отвалы перемыты, и никакого практического интереса не представляли. И я без всякого волнения посматривал на неглубокие и маленькие карьеры, ямы и остатки старых шахт. Там сейчас ничего нельзя было найти.

Мы с рабочим ходили по аномалии в одном сосновом лесу. Она была небольшая, и мы скоро ее закончили и поехали домой. После ужина Женя стала строить план изолиний, который был нужен мне для дальнейшей шурфовки. Через полчаса подошла ко мне и сказала, что у нее получается какая-то абракадабра. Такого никогда не получалось за несколько лет работы. Я посмотрел на листок миллиметровки и ахнул. Такое гамма-поле могло быть только в одном случае – если под почвенно-растительным слоем спрятались пегматитовые жилы с аметистами, бериллами, горным хрусталем и прочими красивыми и редкими минералами.

Об этой радостной новости я объявил всем, и на следующее утро мы поехали откапывать минералы. Пегматитовых жил, судя по рисунку, было три. По-другому нарисовать гамма-поле было просто невозможно.

Приехали в знакомый сосновый лес, где уже были отмечены точки с максимальной радиоактивности. Каждому достался свой шурф, и мы с лопатами принялись копать, лелея надежду на то, что именно здесь находиться хрустальный погреб.

Прошло полчаса, и в моем шурфе появились граниты с крупными включениями биотита, и только текстура у этого гранита была другая, чем у обычного – ее в геологии называют пегматоидной. Это не был еврейский камень, а просто гранит с крупными выделениями слагающих его минералов. Гамма – активность у них повыше, чем у нормальных гранитов, но практического интереса они не представляли. Зарисовал шурф, промерив по стенкам активность, я отобрал пробу, и пошел к остальным шурфам. В одном из них, рядом с моим шурфом трудился геофизик, и у него была похожая картина, как и у меня. Я закрыл его шурф и отправился к Сереге. Водитель наш выкопал глубокую яму, и только его голова торчала над горкой породы, которую он выкидывал из шурфа.

Ему повезло больше, чем нам. Он копал рыхлую темно– серую рассыпчатую породу, в которой попадались непонятные желваки такого же цвета. Я тотчас расколол один молотком и стал изучать содержимое. В нем была такая же серо-черная порода, только с мелкими блестящими золотистыми вкраплениями минералов. Под лупой оказалось, что это обычный пирит и халькопирит, а не золото, на которое я рассчитывал.

Надежды на находку драгоценных камней больше не осталось, и все работники с огорчением услышали об этой новости. Проделав всю необходимую работу и закопав шурфы, мы залезли в уазик и поехали.

Дома я достал пустые бланки паспортов на аномалии, заполнил один и утром зашел к главному геологу челябинской экспедиции. Рассказал о необычной находке и отдал копии всех материалов, которые у меня были. От него получил документ, что он принял от меня всю необходимую документацию.

Этот документ я передал своему начальнику уже в Екатеринбурге. Он остался доволен моими действиями, и я получил премию – за то, что нашел неизвестный объект и передал все материалы по нему геологам-съёмщикам. Им это пригодилось, так как они составляли новую геологическую карту этого района.

Первые карты

После второго курса закончилась учебная практика по геодезии института, где мы, пользуясь рейками, буссолями и теодолитами составили первый в жизни топографический план.

Нас было по четыре в бригаде. Когда все научились пользоваться приборами, то надо было начинать рисовать топографический план. Выбор пал на меня, потому что в нашей группе было только двое студентов, которые смогли получить по пятерке на экзаменах по инженерной графике. Это был я, и известный в группе круглый отличник Леша.

На этом экзамене, когда я не мог решить задачу по стереометрии, рядом оказалась незнакомая симпатичная девушка, которую я попросил решить эту задачу. Но оказалось, что это тоже был преподаватель. В полном отчаянии я пытался сам решить задачу. И когда уже был на верном пути к ее решению, подошла моя очередь отвечать на билет. Первые два вопроса я знал, так как всю ночь перед экзаменом читал учебники, старого и нового года издания. Один учебник был вообще древний, но он был написан очень понятным языком. И когда преподаватель мне задал мне один дополнительный вопрос, как раз из этой книги, то моментально получил правильный ответ. После этого он поставил в мою зачетку пятерку.

Я начал строить топографический план в павильоне нашего учебного центра, изучать абсолютные отметки построек, ручьев, высот и кустов. Когда голова моя начинала мне отказывать, я присоединялся к своей бригаде, и бродил с рейкой или с теодолитом по нашему участку, возвращался и продолжал рисовать горизонтали.

Через две недели работы план был готов и сдан. Следующая учебная практика должна была состояться через несколько дней на учебном полигоне под городом Сухой Лог. Но мы с Игорем, моим институтским приятелем, решили отвертеться от этой практике. На нашем геологическом факультете ввели новшество – учебная практика по геологии могла пройти на производстве в геологоразведочной партии. Это была обычная работа рабочим. Но студент должен был по окончанию работы предоставить геологическую карту, которую сам составил.

Мы с Игорем были взрослыми людьми, отслужившими в армии по два года, и с энтузиазмом устроились в одну геологическую партию рабочими, вместо учебной практики на учебном полигоне. И мы должны были получать зарплату, вместо стипендии.

Вот, таким законным путем увильнув от учебы, мы вышли на работу.

Она оказалась несложною. В течение первых дней мы вообще жили в городе, приезжали на базу экспедиции и там таскали керновые ящики. Раскладывали их по порядку и ждали, когда наш начальник, геолог, опишет керн, находящийся в этих ящиках. Потом складывали одну скважину и раскладывали ящики другой. Описание керна это довольно долгий процесс, особенно если керн со скважин золоторудного месторождения. И, пока геолог писал, мы изучили всю эту базу, заглянули во все ее углы, куда надо, и куда нет.

Наконец, выехали в поле. Нас было человек шесть, и начальником нашего небольшого отряда был геолог из академии наук. В геологические маршруты мы не ходили, а ездили по всяким заброшенным складам с керном, таскали все те же керновые ящики, потом дробили и истирали в ступках образцы керна для анализа.

Однажды приехали на заброшенное месторождение золота. Оно представляло из себя большую поляну в тайге, где когда-то были отвалы шахты. Видимо, после закрытия шахты все отвалы разгребли бульдозером, и они заросли травой, мелкими березками. Геологи уселись на эти отвалы, и стали усиленно работать своими молотками.

Нам с Игорем стало интересно, что они там хотят найти. В ответ один предложил нам посмотреть на один из образцов. На одном сколе образца была видна желтая пыль, которая сверкала на солнце. «Это золото», – пояснил он. Мы тут же захотели найти похожий образец и стали колотить все камни подряд. Но ничего похожее так и не смогли найти, удача повернулась к нам спиной в этот день.

Потом, через месяц, я сидел с одним геологическим отчетом, где нашел содержание золота в руде на этом заброшенном месторождении. Триста шестьдесят пять граммов на тонну – это было очень много. Настоящее эльдорадо.

В течение пары недель мы посетили несколько таких старых месторождений, находили старые керновые ящики, керн, делали из них пробы для анализа. Особенно тогда меня поразили устья старых шахт на одном старом месторождении. Когда-то они были огорожены рельсами от узкоколейной железной дороги и колючей проволокой. Со временем рельсы повалились, проволока поржавела и лежала на земле, и дыры в земле от стволов старых шахт остались без ограды. Я заглянул в такое устье. Оно было метра три диаметром, и внизу, в метрах двадцати от поверхности виднелась вода. Провалиться одному в такую шахту была верная смерть. При всем желании, оттуда вылезти было невозможно. Я запомнил эти ловушки на всю жизнь.

Полевая жизнь вскоре закончилась, мы перестали жить в палатках, переехали в старый поселок, где в каждом доме жили золотоискатели, или их предки. Там же находилась геологоразведочная партия, которая занималась поисками и разведкой золоторудных месторождений.

Мы остались втроем – начальник, я и Игорь. Начальник снял дом, в котором мы и обосновались. Он был большой, из кирпича, и с подвалом. Когда мы спустились в подвал, то оказалось, что в нем была просторная сухая комната, с двумя окнами на уровне земли. На окнах были решетки, а дверь была окована железом. Нам она понравилась, и мы с Игорем тотчас переехали туда жить. Поставили там раскладушки, стол, стулья и умывальник. И стали там жить-поживать, как два принца.

Для полного счастья мы притащили из дома велосипеды, и жизнь стала просто сказкой. Наш начальник нашел старый, огромный керносклад, и каждый день мы раскладывали ему по несколько скважин. Пока он работал, с керном, мы изучали поселок, его окрестности на велосипедах, и стали бывать по выходным дома. Время бежало очень быстро.

Уже заканчивалось лето, когда мы вспомнили об институтской практике. Нам надо было составить геологическую карту какого-то участка. Рядом с керноскладом была невысокая гора метров четыреста длиной и шириной триста метров. На ней не было деревьев, одна трава, и небольшой пруд. Эту гору начальник и отдал нам на растерзание.

Мы нашли у него несколько книг по геологическому картированию, и принялись их штудировать. Я вспомнил молодость, когда разбивал профили в Челябинской области, и дела у нас постепенно стало двигаться – в правильном направлении. С утра мы раскладывали керн, потом шли на свою гору, и учились составлять геологическую карту.

Сначала разбили магистраль, потом профили, потом горным компасом определили превышения между пикетами. Вечером стали строить топографический план этой горы. А когда покончили с ним, стали лазить по горе и отмечать, где и какая горная порода выходит. Нам здорово повезло с этой горой – она для того и была создана, чтобы мы на ней учились строить геологические карты:– все горные породы выходили на поверхность. Они представляли собою сланцы разного состава, и между ними был пласт мрамора белого цвета. Когда-то, видимо, его добывали, и на этом месте образовался карьер, наполовину затопленный водой.

Когда мы записали, где и какая порода нам встретилась, у нас получилась пухлая полевая книжка. Вечером мы с Игорем рисовали геологическую карту на уже готовом топографическом плане. Когда все закончили, построили геологический разрез через эту гору. Я посетил здание геологоразведочной партии в поселке, где работали местные геологи, и они мне сделали ксерокопию нашей геологической карты с геологическим разрезом.

Работа у начальника близилась к концу, мы стали прощаться с ним и домом, где так плодотворно провели месяц. Поехали домой в город увольняться с работы. Уволились, получили расчет, и перед уборкой картошки и занятиями в институте успели отдохнуть.

В самом начале занятий я зашел к преподавателю, который отвечал за учебную практику, и отдал ему копию геологической карты, которую мы с Игорем составили. Он попросил показать ему оригинал. Я достал оригинал карты и все черновики, он, просмотрев все материалы, поставил нам зачет по практике. Все было в полном порядке.

Все этапы создания геологических карт мы с Игорем прошли на практике. Пусть у нас не было буссоли, чтобы разбить профили, теодолита с нивелиром для точного определения абсолютных отметок наших пикетов, мы обходились мерной лентой и горным компасом. Кроме этого у нас было огромное желание научиться создавать геологические карты

Когда пришел после института устраиваться на работу, то первым вопросом главного инженера был такой: «геологическую карту сможешь построить»? Я безо всякого волнения ответил, что да, сумею. И это было истинной правдой.

Первый калькулятор и парик

На втором курсе у нас началась геохимия, и все студенты в нашей группе заплакали. Новая для нас наука требовала работы с большими базами данных:– содержаниями химических элементов в земной коре и горных породах. Для этого требовалась исключительная внимательность и усидчивость. Для геологов, занятых поисками полезных ископаемых по старинке, это было излишним. Для них огромное значение играли, прежде всего, удачливость, профессионализм и благосклонность фортуны. Долгое сидение перед картами и математическое моделирование убивало авантюризм, который был раньше необходим в профессии геолога.

У моего приятеля, Игоря, был карманный японский калькулятор, который работал от встроенных солнечных батарей. Калькулятор ему отдал его отец, который был профессором в академии наук. С помощью этих, невиданных нам до этого электронных счет, было легко управляться с колонками цифр, которых надо было обсчитать в наших работах по геохимии.

Когда он заканчивал свои расчеты с концентрациями химических элементов, вычислял моду и медиану, то все студенты нашей группы заканчивали складывать, умножать и делить вручную цифры на листочках бумаги, и просили у него калькулятор – попользоваться. В наших магазинах ничего подобного еще не было, и когда появились первые счетные машинки, я тотчас купил одну из них. Она входила в мой карман, работала от батареек, и у нее был блок питания от сети, когда заряд батарей заканчивался. Цифры на дисплее были зеленого цвета и мне это очень нравилось. Аппарат был очень практичным, не убиваемым: – можно было его уронить, и он продолжал, как ни в чем не бывало, считать для меня разные задачи. Он прослужила мне долго – с ним я закончил институт, и потом брал его в поле.

На второй год работы в геофизической экспедиции мы с геофизиком получили для работы первую модель гамма спектрометра, просидели с ним половину зимы, и в начале лета отправились с ним в поле – определять концентрацию урана и тория сразу же, в эпицентре гамма – аномалии. Работа с этим прибором требовала усидчивости и неторопливости. Замеры на одной точке занимали больше трех минут, и вечером требовалось еще время, чтобы по формулам вычислить концентрацию элементов.

Геофизика звали Александр, и я отдал ему свой калькулятор, с которым он просиживал вечера, вычисляя концентрации по формулам, которые мы составили для прибора еще зимой. Но вскоре, наш прибор стал выдавать неправильные результаты, и по ним никаких концентраций нельзя было посчитать. Часть их в результате вычислений оказывались со знаком минус, а часть была просто заведомо ложной.

Наш немногочисленный отряд поставил палатки еще в середине мая в небольшом сосновом лесу на берегу ручья. Было тепло днем, и прохладно по ночам. С каждым днем весна сдавала свои позиции, и скоро мы стали мерзнуть и днем, и ночью. Печек в наших палатках не было, мы все надели ватные геологические телогрейки, и ходили только в них. По вечерам перед сном грелись у костра на кухне, и этого тепла хватало, чтобы добраться до спального мешка, и уснуть в нем в тепле.

Когда выяснилось, что прибор врет, я забрал вечером все материалы, и уселся в своей палатке, чтобы заново пересчитать все формулы. С математикой у меня все было в порядке, счетная машинка была на ходу, и я просидел всю ночь, дважды пересчитав формулы. Ошибка могла быть только в результате градуировки прибора на моделях: – они представляли из себя небольшие контейнеры с песком и небольшими добавками, для каждого из них была известна концентрация урана, тория и калия. Они были только в городе, и прибор надо было срочно везти на базу.

С этой мыслью я уснул под самое утро. Проснулся, посмотрел на свои часы. Уже было около двенадцати часов: – пропал наш рабочий день. Я выбрался из спального мешка, и стал распекать каждого, кто мне попался на улице. Но мои подчиненные были вполне довольны неожиданным отдыхом, и даже не потрудились меня разбудить утром. Всем досталось на орехи. После кружки с чаем я сказал Александру, чтобы он собирался. Ему предстояло заново прогнать прибор на моделях, и вычислить новые формулы. Нашими кураторами были геологи из спецорганизации, и они контролировали нас постоянно, приезжали не меньше раза в месяц, проверяли наши журнале и приборы. С ними надо было иметь хорошие отношения, и выполнять свою работу хорошо. При необходимости они могли отменить для нас всякие премии и доплаты.

Александр как раз побрился наголо, и напоминал беглого каторжника. Ему не хотелось приехать в город в таком виде, но я напомнил ему, кто из нас геофизик в отряде, и он сдался. У меня дома был корейский парик, в котором я ходил после многочисленных операций, и написал письмо жене, чтобы она отдала парик предъявителю этой записки.

Жена отдала ему этот парик, и в нем он отремонтировал прибор, потом сделал для него необходимые поверки, вывел новые формулы, и привез его спустя две недели обратно.

Жалко, что я был лишен удовольствия лицезреть геофизика в этом, по – сути, женском парике. Никаких фотографий не было сделано, и мне до сих пор жалко, что я пропустил такое зрелище.

Но следующее я не пропустил. Через год Шура играл с нашим водителем после работы, и поспорил на полуса, что он выиграет партию. Конечно, ему просто было суждено проиграть, и он проиграл эту шахматную партию. Шура всегда носил усы, и мы всем отрядом заставили его один ус сбрить, – немедленно. Так, с одним усом, он проходил немного, я даже фотоаппарат не сумел найти, чтобы увековечить его наполовину безусую морду лица. Но моя память эту смешную физиономию помнит. И хранит.

Плывун

Бурелом был страшный. Стволы елей, кедров и берез лежали друг на друге в несколько ярусов, достигая несколько метров над землей. Это были последствия ураганов, которые пронеслись несколько лет назад в пермской тайге.

Наша группа шла по тропинке, которая извивалась то под стволами деревьев, то над ними. Впереди был эпицентр магнитной аномалии, которую Женя – начальник нашего отряда начал разбуривать с рабочим Ильей несколько дней назад. Он решил, что аномалия была связана с диатремой – коренным месторождением алмазов, которое наша экспедиция искала несколько лет с помощью аэросъемки и геофизики. Но пока безрезультатно.

Места были глухие, лишь колонии – поселения находились в этой тайге, да немногие геологи посещали этот край. В этом буреломе трудно было даже найти лесную живность.

В эпицентре аномалии стоял маленький буровой станок, который по бурелому притащили сюда наши рабочие. Им было можно пробурить скважину двадцать пяти метров, что нам и было надо. Вокруг него лежали буровые инструменты, ключи и фляга с водой.

Начальнику надо было съездить в город, на нашу базу, и он рассчитывал, что его место у станка займу я, и закончу бурить эту скважину. Я никогда в жизни раньше не видел такой буровой станок. И, естественно, не занимался никогда бурением.

В институте у нас был краткий курс по бурению, но никто из нас и думать не мог, что придётся бурить скважины. Женя должен был мне показать, как это делается на этом станке, чтобы я потом, с рабочим занялся бурением.

Надо, значит надо, и я собрался на практике изучить этот станок, и добраться с его помощью до алмазной трубки. Станок приводился в действие капризным мотором от пилы Дружба. Женя запустил его, и начал опускать шнек в скважину. Добравшись до забоя, он начал бурить.

Бурение шло с трудом. Я стоял рядом и смотрел за действиями начальника. Потом он отошел, и предложил мне заняться этим процессом. Стал рядом, и время от времени подсказывал, что и как мне делать. Это была еще такая работа, шумная и грязная.

За несколько часом мы пробурили несколько метров, но устали так, как если бы мы пробурили сверхглубокую скважину. Пообедали, сложили инструмент и собрались домой – в барак, который мы заняли в поселении. Путь домой был долгим – сначала по бурелому, к узкоколейке, потом на тепловозе, который вывозил лес в поселок. И лишь к вечеру мы добрались домой.

На следующий день, когда начальник уехал, мы с Ильей отправились на работу. Доехали на тепловозе до нашей тропинки, и по ней, через бурелом добрались до скважины.

Надо было добурить эту скважину. Мы запустили мотор у буровой установки, опустили одну за другой штанги, и потихонечку начали бурить. Время от времени я поднимал снаряд кверху, и снова опускал. Бурение было шнековое, и надо было следить, чтобы шнек не только вгрызался в породу, но и выдавал породу на поверхность. Мы подливали воду, чтобы ему было легче это делать.

Через некоторый промежуток времени я заметил, что шнек не поднимается: – начались проблемы. Вниз снаряд шел, а наверх не хотел. Я остановил бурение, и мы с Ильей попытались выдернуть снаряд руками – с помощью специальных ключей. Маялись долго – до самого вечера. Уже стало ломить спину от непрерывных усилий. Но понемногу он стал подаваться. Я завел мотор, и мы подняли наверх все штанги со шнеком.

Оказалось, что мы попали в песок. И он, осыпаясь, не давал шнеку подниматься. Слава богу, что мы смогли поднять все штанги, не то бы Женя распял бы меня на ближайшей осине. Больше я не пытался этим станком бурить.

Мы с Ильей все собрали и утащили домой – и станок, и все железки, которые были на скважине. А потом закрыли наш дом и отправились к геофизикам, которые стояли лагерем на реке.

Когда Женя приехал, он с Ильей снова занялся бурением. Как раз приехал мой брат – Лева, и мы с ним стали бурить скважины на магнитных аномалиях, которые находили геофизики. У нас был ручной бур, которым можно было бурить в глине на десять метров. Геофизик считал, на какой глубине находится магнитные породы, и мы бурили до этой глубины.

Бурить ручным буром было тяжело, приходилось время от времени доставать шнек и все штанги, но это было легче, чем воевать с капризным буровым станком и плывуном. Бывало, что шнек захватывал кусок камня, и тогда мы ругались, вдвоем с Левой, дергая то вверх, то вниз этот буровой снаряд. Он был составной – на конце шнек, к которому болтами крепились штанги по восемьдесят сантиметров.

Когда мы достигали магнитных пород, мы доставали породу, и я мыл серый шлих. Нас в первую очередь интересовали минералы-спутники алмазов, особенно гранат.

По вечерам, когда мы связывались с Женей по рации, он предлагал заменить Илью Левой, чтобы с ним заниматься бурением, а Илье дать отдых. Но я был против этого обмена, и по рации были слышны такие диалоги: – Женя приказывал, а я делал вид, что связь барахлит, и не понимаю, о чем идет речь. В конце концов, он понял, что отправлять к нему Леву я не собираюсь, и Лева проработал со мною до самого конца своего отпуска.

Когда он уехал, я стал бурить один. Это было долго, но необходимо. И как-то я пробурил один целых восемь метров, по глине и песку. Это случилось, когда приехал наш начальник партии. Сначала он пытался поймать в реке щуку, как и я, когда мы переехали. Но со своим японским спиннингом у него ничего не вышло. Когда я бурил, начальник спросил, по– моему мнению, тут карст, заполненный глиной с обломками магнитных пород, или можно было надеяться на дайку магнитных пород. Я ему честно сказал, что, скорее всего, тут везде карст. В ответ он ответил, что не видел тут карстовых воронок.

Я с ним отошел от скважины, которую в этот момент бурил, отошёл с ним по просеке метров двести, и показал ему огромную и глубокую карстовую воронку. Он печально на нее посмотрел, и больше ничего не спрашивал.

В попытках набрать побольше материала для отчета, я в свободное время занялся шлиховым опробованием ручьев в районе наших магнитных аномалий. Вдруг обнаружиться где-нибудь в россыпях алмаз, или большое количество его спутников…

В это время Саша с рабочим обследовали очередную аномалию. Когда я к нему пришел, в конце дня, он сказал что час тому назад тут проходил с гитарой один заключенный. Он пошел в гости в соседнюю колонию-поселение: – за двести километров от той, в которой мы жили. И передал мне привет. Вот в какие путешествия пускаются заключенные, чтобы навестить своих друзей…

Наступила осень. Холодная, дождливая. Мы заказали железнодорожную платформу у начальника колонии, погрузили все свое оборудование, приборы, буровой станок и отправились домой. Шел дождь. В кабине тепловоза места не было, и я всю дорогу проспал на платформе, укрывшись от дождя тентом.

В Екатеринбурге мы отправили все наши пробы на анализ. Увы, алмазов в них не оказалось, даже его спутников.