Текст книги "Волшебные тавлеи"

– И часто у вас так?.. – стараясь выглядеть серьезно, спросил Синдбад.

– Что – так?

– Ну… так… – Капитан потрогал себя за нос.

– А, это… Случается. Вот, помнится, было дело. Поймали мы пиратов. Они, как положено, сдались без боя, вот только лечь в дрейф никак не могли. Шторм был сильный, без малого паруса никак нельзя. Они и маневрировали. Наша абордажная команда была готова, – я тоже принимал в ней участие, – но вот незадача: ветер оказался настолько сильным, что стоило нам оторваться от палубы «Грозы морей», нас тут же швыряло обратно – об кто во что горазд. Я был горазд в мачту. Видели бы вы меня тогда… да и не только меня. Газван пришел в ярость, грозился списать всех на берег, но что мы могли поделать? А пираты поглядели-поглядели на нас, сообщили, что сдаться такой команде, как наша, сочли бы для себя несмываемым позором, уж лучше пропасть без вести, поставили все паруса и упорхнули, не смотря на огромные волны. Только об этом случае никто не знает, поскольку нам строго-настрого велено держать язык за зубами, а пираты как в воду канули. Вы тоже, смотрите, никому… Ой, что это?..

Капитан и Владимир резко развернулись, но ничего не увидели.

– Оно… шевелится… – Баркук ткнул пальцем в утолщение паруса задней мачты, обмотанного вокруг нижнего рея. – Ой, вот опять…

Действительно, утолщение вело себя как-то странно. Казалось, внутри него завернуто нечто, обладающее способностью двигаться.

– Может, оно… того… всю команду… – Баркук замолчал, сам испугавшись своих слов.

– У меня в каюте есть оружие, – сказал Синдбад. – Я схожу за саблей, а вы пока наблюдайте. Если что – кричите Газвану. Погодите-ка, кажется, оно что-то говорит…

Из невнятной речи, раздававшейся из-под свернутого паруса, с трудом удалось понять, что сабли не надо, и вообще не надо никакого оружия, поскольку пленник сдается целиком и полностью на милость победителя и выражает надежду, что с ним будут обращаться в соответствии с международной конвенцией, или хотя бы накормят. Белый флаг предъявить он, по понятным причинам, не может.

– Ну что, поверим?

Не дождавшись ни от кого ответа, Синдбад решил:

– Разматывайте парус, а я тут буду наготове.

Он сходил на ют и принес весло от шлюпки.

– Тяните! – скомандовал он. – Если что, я его веслом…

И, не смотря на уверения неизвестного, что весло тоже не надобно, взял свое оружие наизготовку.

Взявшись за фал, Владимир и Баркук, глянув друг на друга, выдохнули и дружно потянули. Парус стал подниматься, расправляться, а когда достиг верхнего рея, на палубу выпал… джинн.

– Закоченел совсем, – жалобным голосом сообщил он. – Если б не вы, то все, погиб бы…

– Ты… ты как здесь оказался? – ошарашено спросил Владимир.

Баркук выхватил у него из руки конец фала, в мгновение ока закрепил его и встал рядом. Синдбад опустил весло.

– Знаешь его? – спросил он. – Кто это?

Не зная, как лучше выкрутиться из возникшей ситуации, Владимир счел за лучшее сказать правду.

– Джинн это…

И рассказал, как после потери корабля отправил джинна на его поиски, наказав вернуть во что бы то ни стало вместе с командой.

– Так где же команда? – осведомился Синдбад по окончании рассказа. – И вообще, что произошло? Кто замотал тебя в парус?

– Мне бы перекусить хоть немного, – по-прежнему жалобно сказал джинн. – А потом все расскажу, без утайки. А? – Он по очереди просительно оглядел всех присутствовавших.

– Хорошо, – махнул рукой Синдбад. – Только…

Договорить он не успел. Джинн с громким «плоп» исчез у Владимира за спиной.

– Что ж ты раньше молчал? Теперь мы совершенно спокойно доберемся до Индии…

Владимир вздохнул и пояснил, что у имеющегося джинна узкая специализация, он строитель, это во-первых, а во-вторых, еще неизвестно, каким образом он оказался внутри паруса. Поэтому лично он, Владимир, рассчитывать бы на него особо не стал.

Спустя приблизительно минут сорок, когда всем уже надоело ждать, и Синдбад пригрозил стукнуть по лампе веслом, если джинн не появится сейчас же, тот, наконец, объявился, с огромным традиционным бутербродом. Посетовав на то, что ему едва-едва удалось заморить червячка, он приступил к рассказу. Из которого выяснилось следующее.

«Золотого ишака» он нашел относительно скоро, воспользовавшись подсказкой пролетавшего мимо джинна-скорохода. Не зная, как ему лучше исполнить возложенное поручение, он решил для начала присмотреться и прислушаться к тому, что происходит на палубе. Как выяснилось, команда была одержима идеей немедленного обогащения. Все, что им требовалось, это высадиться на какой-то остров, согласно указаниям какой-то карты найти пещеру, забрать оттуда столько сокровищ, сколько сможет увезти корабль (остальное перепрятать), после чего вернуться домой богатыми и зажить счастливой беспечальной жизнью. В глазах у них при этом светились золотые динары. Этому препятствовало всего два незначительных обстоятельства. Первое – поскольку каждый уже видел себя богачом, то исполнять повседневные обязанности не желал категорически, предоставляя это право другому такому же богачу. Второе – навигацию они понимали весьма приблизительно, поэтому корабль болтался по океану постоянно меняя курс и было совершенно непонятно, как он еще вообще держится на плаву.

А затем наступили черные дни, поскольку команда дружно чем-то заболела. Вся разом. Симптомы эпидемии чем-то напоминали морскую болезнь, но все прояснилось, когда «Золотой ишак» наконец-то чудом оказался в виду берега и какого-то портового берега. Кое-как приткнувшись среди стоявших на якоре судов, команда ринулась на берег с криками: «Джоз! Джоз!»

– Грецкий орех, – пояснил джинн, – это даже мне известно, служит прекрасным средством от болезни желудка, причиняющей страшные неудобства… Позднее я выяснил, заглянув в трюм, что там хранилось множество неспелых немытых фруктов, как раз и спровоцировавших возникновение эпидемии.

«Интересно, где это он вычитал? – подумал Владимир. – Прям как в детской поликлинике…»

А Синдбад, задумчиво пожевав губами, как-то туманно произнес:

– Снабжение же плавания я поручил своему брату, Синдбаду-сухопутному…

Поскольку вернуть корабль с командой не представлялось возможным, джинн решил ограничиться возвращением хотя бы первого.

Это оказалось довольно просто, по крайней мере, на первой стадии. Стеречь «Ишака» остался один-единственный матрос, по всей видимости, менее других подверженный болезни. Не найдя ничего лучшего, джинн не стал изобретать велосипеда, а просто уселся в брошенную командой на берегу шлюпку, приблизился к кораблю и стал орать изо всей мочи: «Эй, там, на «Ишаке»!» А когда над бортом показалась голова матроса, заорал еще пронзительнее: «Ну, чего смотришь! Давай быстрее! Наших бьют!»

– Где? – сразу обеспокоился тот.

– Там, у табиба! У лекаря! – Джинн махнул рукой, указывая направление. – Давай быстрее! Чего уставился!

Но матрос, по всей видимости, все-таки еще не совсем отошедший от постигшей его напасти, одним махом перемахнув через борт, поплыл в противоположном указанному направлении, изо всех сил работая руками.

– Да не там, а там! – пробовал перенаправить его джинн, но тот не сбавлял хода и в несколько приемов исчез за ближайшим судном.

Джинн привязал шлюпку, снялся с якоря и преспокойно отплыл, в надежде встретить по дороге каких-нибудь знакомцев, которые помогут ему довести корабль до места назначения. Но то ли на второй, то ли на третий день автономного плавания сплоховал, будучи совершенно не обучен морскому делу. Дернув за какую то веревку, – она ему чем-то помешала, – он тем самым спустил парус на задней мачте; причем не просто спустил, но и каким-то образом оказался внутри него, спеленатый и совершенно не способный что-либо предпринять.

– Ну а дальше вы все знаете, – закончил свой рассказ джинн.

Синдбад вздохнул и бросил взгляд на Владимира.

– Отправляемся в ближайший город и там наберем команду.

После чего, выбрав, на его взгляд, самую подходящую деревянную миску, приспособил ее вблизи руля, залил в нее воду и пустил рыбку-компас.

– Извини, Синдбад, хотелось спросить, и все никак, – осторожно осведомился Владимир. – Там, на «Грозе морей», как так вышло, что твой камешек превратился в слиток золота, а другие нет?

– Что? – не сразу понял капитан. – Ах, это… Видишь ли, я носил его в поясе и незаметно достал, когда нагибался. Деньги могут стащить, а камешек никому не нужен. Вот я и обмазал маленький самородок глиной, подсушил и носил в поясе, на тот случай, если не окажется денег…

* * *

Ну, а пока они плывут себе, мы, тем временем, немного отвлечемся вопросом: «Кто открыл Америку?» А поскольку путешествие наше связано с восточными сказками, уделим толику внимания время от времени всплывающим гипотезам о плаваниях в доколумбовы времена в Америку… арабов. Поможет же нам в этом замечательная, содержащая множество любопытных фактов и гипотез книга Валерия Ивановича Гуляева «Доколумбовы плавания в Америку: мифы и реальность», выпущенная издательством «Международные отношения» в 1991 году (есть и другие издания этой книги). И пусть любознательного читателя не отпугивают звания и должности: профессор, доктор исторических наук, заведующий отделом в Институте археологии, книга написана так увлекательно, что читается на одном дыхании.

«В нашем распоряжении имеются три текста из сочинений арабских средневековых авторов Идриси (XII век) и Бируни (XI век). Вот их содержание.

«Именно из Лиссабона, – пишет Идриси, – смельчаки (арабы. – В.Г.) отправились в экспедицию, имевшую целью исследование океана и установление его границ… Вот как происходило это событие. Восемь близких родичей объединились, построили торговое судно и нагрузили его водой и провиантом в количестве, достаточном для многомесячного плавания. При первом же восточном ветре они вышли в море. Через 11 дней плавания они подошли к морю, волны которого испускали ужасающее зловоние и таили в себе многочисленные трудноразличимые рифы. Испугавшись возможной катастрофы, они изменили курс и в течение 12 дней плыли на юг, пока не достигли Овечьего острова, где неисчислимые стада паслись без присмотра.

Ступив на остров, они нашли бьющий из-под земли источник и невдалеке дикую смоковницу. Они поймали несколько овец и закололи их, но мясо оказалось таким горьким, что есть его было нельзя. Поэтому они, оставив себе только шкуры убитых овец, плыли еще 12 дней на юг и наконец увидели остров, который казался обитаемым и обрабатываемым. Они приблизились к этому острову, чтобы выяснить, кто его населяет. Их судно тотчас же окружило множество лодок, а самих мореходов забрали в плен и доставили в город, расположенный на берегу. Войдя в дом, они увидели высоких краснокожих мужчин, длинноволосых и почти безбородых, и женщин поразительной красоты. В течение трех дней их держали взаперти в одном из покоев этого дома. На четвертый же день к ним пришел человек, умевший говорить по-арабски, и спросил их, кто они такие, зачем прибыли и откуда родом. Они рассказали о всех своих приключениях, тот человек ободрил их и сообщил, что он – переводчик короля.

На следующий день их доставили к королю, который задал им те же вопросы, на которые они дали те же ответы, что и переводчику накануне: они рискнули пуститься в плавание по морю, чтобы узнать, в чем его своеобразие и каковы его дальние границы. Услышав их речь, король разразился хохотом и сказал переводчику: «Скажи этим людям, что еще мой отец приказал нескольким рабам отправиться в плавание по этому морю и что они месяц спустя, проблуждав по его просторам, вынуждены были вернуться и отказаться от невыполнимого намерения, так как полностью исчезла видимость».

Затем король приказал переводчику заверить путешественников в его благосклонности, чтобы они составили себе о нем хорошее мнение, и преуспел в этом. Итак, они вернулись к месту своего заключения и оставались там до тех пор, пока не поднялся западный ветер. Тогда им завязали глаза, отвели на корабль и пустили блуждать по морю.

«Мы плыли примерно три дня и три ночи, – рассказывали они, – потом мы пристали к какой-то земле, где нас высадили на берег реки со связанными за спиной руками и предоставили нашей судьбе. Там мы и оставались до захода солнца в очень жалком состоянии, так как веревки резали нам руки и затрудняли движения. Наконец, услышав человеческие голоса, мы принялись кричать и звать на помощь. Вскоре к нам приблизились несколько местных жителей, которые нашли нас в жалком состоянии, развязали нам руки и обратились с вопросами, на которые мы отвечали рассказом о своих злоключениях. Это были берберы. Один из них спросил: «Знаете ли вы, какое расстояние отделяет вас от родины?»

Получив отрицательный ответ, добавил: «Между тем местом, где вы сейчас находитесь, и вашей родиной два месяца пути». Тогда глава мореплавателей сказал: «Ах!» (по-арабски это звучит «Ва аса-фи»). Вот почему место это и поныне называется Асафи (Сафи в Марокко)».

И еще один отрывок из сообщения Идриси:

«Ни один моряк не отважился плавать по Атлантическому океану и выйти в открытое море. Все мореходы ограничиваются плаванием вдоль берегов… Никто не знает, что лежит за ним. До сих пор никому не удавалось получить хотя сколько-нибудь достоверные сведения об океане из-за трудностей плавания по нему, слабого освещения и частых бурь».

А вот фрагмент из рукописи Бируни:

«По этому морю (Атлантический океан) нет судоходства из-за мрака, застывшей воды, сложности фарватера и множества возможностей потерять ориентировку, не говоря уже о скудности приобретений, ждущих в конце столь длительного пути. Поэтому древние воздвигали на берегах моря и посреди него сооружения, предостерегающие смельчаков от совершения ложного шага».

Первый текст – единственное прямое свидетельство попытки арабских мореходов проникнуть в просторы Атлантики…

Эта ничем не примечательная история не стоила бы нашего внимания, поскольку поход не увенчался успехом, если бы мы не имели дела с единственной засвидетельствованной в источниках попыткой арабов пересечь Атлантику. Точно датировать это плавание нельзя…

Некоторые историки в погоне за сенсацией объявили этот поход открытием Америки! С таким заявлением выступил впервые в 1761 году де Гинь. «Застывшее вонючее море» было принято за Саргассово, а далекие страны, до которых добрались мореходы, – за Центральную или Южную Америку…

Трудно предположить, что восемь арабских мореходов вышли из района Атлантики, прилегающего к Северо-Западной Африке. Ведь в самой отдаленной из посещенных ими стран мореходы нашли переводчика, говорившего по-арабски, а потом через три дня на одном из берегов наткнулись на берберов, знавших, сколько продолжается плавание до Португалии. Итак, нет никакого сомнения в том, что весь поход был смехотворно ничтожен по пройденному расстоянию. Думается, не стоит даже говорить о «попытке открыть Америку». Все сведения об островах Атлантики у Идриси и других арабских авторов вплоть до XIV века, видимо, заимствованы из античных источников. Особое предпочтение они оказывали Птолемею, который вообще сильно повлиял на арабских географов. Впрочем, не обязательно ссылаться на поход восьми мореплавателей, чтобы стало ясно, какими скудными сведениями об Атлантике располагали арабы. Насколько мне известно, это плавание арабов до Канарских островов было единственным в своем роде со II по XIII век. По крайней мере, только оно засвидетельствовано источниками.

Упоминание о «застывшем вонючем море» в рассказе о походе смельчаков свидетельствует о достоверности источника. Однако никоим образом нельзя считать, что речь здесь идет об огромном Саргассовом море. Скорее всего, мореплаватели встретились со скоплением водорослей, какие часто попадаются недалеко от Гибралтарского пролива. Арабы плыли, очевидно, из Лиссабона в юго-западном направлении и достигли Канарских островов, откуда их, однако, вскоре заставили убраться. Португальцы, стремящиеся утвердить свой приоритет в частичном открытии Канарских островов в 1341 году, оспаривают факт посещения их арабами. Но у нас нет никаких оснований отрицать его…»

* * *

По прибытии в ближайший город на побережье, Синдбад, как и собирался, отправился наводить справки по поводу набора команды. Владимиру он разрешил отлучиться в город на предмет пополнения съестных припасов, которым предстояла полная ревизия в связи с обнаружившимися обстоятельствами их возможного несоответствия требуемому качеству. Баркук, как военный матрос, оставлен на «Золотом ишаке» в качестве охраны. С огромной саблей и носом-сливой он имел устрашающий вид бравого вояки, чего было вполне достаточно для того, чтобы отпугнуть незваных гостей.

Было жарко, точнее – очень жарко. И Владимир, по дороге на базар, решил заглянуть в чайхану и восполнить недостаток влаги зеленым чаем. Народу здесь оказалось полно, все что-то громко обсуждали и покатывались со смеху. Местечко ему, однако, нашлось, и он присел за дастархан, где уже располагались два посетителя.

– Сабах эль хир! Доброе утро! – на всякий случай поклонился Владимир, прежде чем присесть. Он понемногу начинал осваивать арабский.

– Сабах эль нур! Светлое утро! – последовал ответ.

Владимир прихлебывал чай, искоса посматривая в сторону своих соседей. Было видно, что им не терпится продолжить прерванный его появлением разговор, но его присутствие создавало им некоторые неудобства. А потому, презрев все правила этикета (если только они существовали для данного случая), а заодно идя на поводу собственного любопытства, Владимир, стараясь подражать языку восточных сказок, сказал:

– Я только что прибыл в ваш город с кораблем из Багдада. И вижу, как жители что-то живо обсуждают. Не сочтете ли вы мои слова дерзостью, и не откажете ли вы мне в моей просьбе поведать мне причину столь бурного обсуждения?

Соседи одновременно воззрились на него. Некоторое время длилась неловкая пауза, затем один из них хлопнул себя по лбу.

– Путешественник хочет узнать, что у нас тут произошло? Так бы сразу и сказал…

И тут же, с места в карьер, принялся рассказывать.

– Есть тут у нас один богач, Бахиль. И есть дехканин, Али. Причем такого невезучего поискать. К тому же руки у него из тех, которым ни одна домбра не подходит. Как человек – прекрасный человек, а что до всего остального – ни к чему не способен. И ведь нельзя сказать, чтоб ленив был, нет, просто не знает, к чему с какой стороны подойти. Так вот по причине этой своей нескладности, довел он свое хозяйство до ручки и перебивался случайными заработками. Только заработков этих, поскольку все знали о его способности провалить любое порученное дело, на жизнь не хватало, и он залез в долги. К Бахилю. Видишь ли, его лачуга и надел примыкали к владениям богача, вот тот и решил прибрать их к рукам. Ждать ему пришлось недолго, долг Али рос как арбуз на бахче, настал час расплаты, а расплачиваться было нечем. Пришел Бахиль отбирать и дом, и садик, и все, что в доме было, и надел заодно, чтобы уж два раза не ходить. Да только чего там и взять-то? И расположен неудачно, и колючками зарос так, что без слез не взглянешь. Руки к нему приложить, воду подвести – может, и урожай был бы, а так… Что прежде ни сеял Али – ничего не удавалось. То солнце спалит, то саранча поест, то сорняки задушат…

Еле-еле уломал Али богача подождать два дня. Я, говорит, за эти дни попробую продать участок и хоть часть долга верну. А если не получится, забирай все, да еще я год на тебя за кусок хлеба и чашку воды работать буду. Конечно, Бахиль не согласился бы, да люди вокруг собрались, когда безобразие началось. Хорошо, говорит, пользуйся моей добротой. Обирай, можно сказать, до нитки. Только учти, – при всех говорю, – коли не вернешь долг через два дня, будешь у меня вместо ишака колесо водяное крутить, потому как ни на что другое не способен. И ушел. Пригорюнился Али: сказать просто, а сделать?..

– И тут… – рассказчик покатился со смеху, но быстро взял себя в руки. – В общем, прибыл в наш город мудрец-весельчак… Ну, да все его хорошо знают. Какой судьбой прибыл, неведомо, да только благосклонной к нашему Али. Слышал он разговор богача с дехканином и, стоило первому удалиться, подошел к Али, уныло пересыпавшему дорожную пыль с ладони на ладонь.

– Не печалься, добрый человек, – сказал он ему с улыбкой. – Найдется покупатель на твой участок. И цену даст такую, о какой ты и мечтать не смеешь. Расплатишься с долгами. Наслышан я о вашем богаче – у сороки на лету перья оберет. И о тебе кое-что слышал. Помогу, только слово дай, что просьбу мою исполнишь, и все будешь делать так, как я скажу.

А Али, мыслями удрученный, и не видит, кто перед ним. Согласился, конечно, делать-то все равно нечего.

Наступил день. Приехал богач на ишаке к дому бедняги, – оба толстые, не поймешь сразу, где кончается один и начинается другой, – а дома-то и нет никого. Где, спрашивает, должник мой? Надел продает, отвечают ему, покупатель нашелся. Большую цену дает. Да ну? не поверил богач. Сам посмотри. Интересно Бахилю стало, что за глупец такой отыскался, который за клочок земли с колючками цену дает. Поехал он смотреть. Притаился за кустами, чтоб себя не выдать, выглядывает.

Видит: стоит Али в сторонке радостный, улыбающийся, чуть не приплясывает. А по его участку расхаживает человек какой-то, с землемерным складнем. То вперед пройдет, – достанет пергамент, что-то нацарапает на нем, то назад, – опять остановится и запишет. И так туда-сюда, туда-сюда. Затем разобрал свой складень, снова собрал – и опять туда-сюда. К Али подошел, спросил что-то. Тот еще больше обрадовался, головой кивает. Незнакомец колышки взял, вбивать начал.

Сомнение тут взяло Бахиля. Человек-то не местный, пришлый. Грамоту вон знает – пишет чего-то. С делом землемерным, видно, знаком. Размечает что-то. С чего бы это ему посреди колючек ноги бить? А тут еще вспомнилось, цену хорошую предлагает…

И тут его как по голове ударило. Ну конечно, а как же иначе? Кроме клада, здесь и быть нечему. Прознал, небось, ловкач, что сокровище здесь зарыто несметное, вот и хочет за бесценок землю купить, простачка одурачить. Так ведь это Али простачок, а Бахиль… Только дело надо так повести, чтобы дехканин этот ни о чем не догадался.

Как свечерело, богач тайком к Али пробрался, уговариваться. Полночи шел торг, а наутро, едва рассвело, они отправились к кади фиксировать сделку. Тот уже ждал их, – Бахиль об этом своевременно позаботился, – ждали и свидетели, в присутствии которых была составлена запись о том, что участок Али переходит в полную собственность богача за тысячу золотых и что первому прощаются все его долги.

При оформлении сделки, кстати сказать, возник казус. Как только Бахиль пытался указать объект покупки, его ишак начинал реветь так, что у всех присутствовавших закладывало уши. В конце концов, богач не выдержал и заявил, обращаясь к ишаку:

– Это еще что такое? Кто из нас покупает землю: ты или я?

– Иа-а-а-а!.. – проорал ишак, после чего разозлившийся Бахиль подарил конкурента Али.

В общем, сделка так или иначе была совершена, и пока удивленный народ перешептывался между собой, наш богач, прихватив нанятых землекопов, отправился на приобретенный участок. За день они перекопали его вдоль и поперек, особенно в тех местах, где торчали колышки, но ничего не нашли. Все еще не веря в постигшую его неудачу, Бахиль бегал посреди куч земли, давал указания рыть то здесь, то там – все без толку.

Тогда богач, оставив работников, взгромоздился на мула и помчался вдогонку за мудрецом, к тому времени уже покинувшим город. Нагнав его, он без всяких прелиминариев потребовал объяснений, почему тот хотел купить у Али его участок земли.

– Я? – удивился тот.

– Ну а кто же еще? – возопил Бахиль. – Я своими глазами видел, как ты расхаживал по его участку, что-то мерял и писал.

– Но я вовсе не собирался покупать землю, тем более, такую. На нее, сказать по правде, позарится только глупец; если ее хозяин собрался с нею расстаться, то должен еще и приплатить, чтобы кто-то согласился ее взять. Я просто попросил у него разрешения немного ей попользоваться – все равно заросла так, что ни на что не годна. Видишь ли, достойный господин, я заметил, что в разных городах сильно отличаются земельные меры и решил привести их в соответствие одна другой. А потому изготовил к своему складню несколько поперечин так, чтобы его длина равнялась мерам разных городов, и по размеру участка определил их отношение. Вот и все.

– Чему же тогда радовался этот прохвост? – возопил богач, поняв, в какую историю попал.

– Сам не пойму; ему что не скажи, все смеется… – Мудрец похлопал своего ишака по крупу и потрусил дальше.

– История эта стала известна всем, путешественник, – закончил свое повествование рассказчик, – и теперь Бахилю проходу не дают, предлагая ему купить кто во что горазд. Кто – старую чалму, кто – дырявый казан, кто еще какую рухлядь…

– Нет, ты погоди, – рассудительно заметил его сосед. – Ты же сказал, что мудрец поставил Али условие, и тот согласился его исполнить.

– Ах, да! Условие… Как оказалось, Али мастерил из глины детские игрушки – свистульки, куклы, зверей всяких. И такие у него они получались – что народ, когда их увидел, диву дался: вот тебе и домбра не к рукам, руки-то, оказывается, золотые!.. Только он стеснялся их показывать, а тем более продавать. Вот мудрец и поставил ему условием: чтобы все игрушки, которые Али к тому времени сделал, он раздал детишкам за просто так.

Они выпили по пиале душистого зеленого чая, после чего второй сосед Владимира, погладив бороду, заметил:

– Вот ты говоришь – земля в колючках. А я тебе скажу – колючки колючкам рознь. Имея голову на плечах, можно и колючки к делу приспособить. Вот, послушай.

Жил в городе Мосуле один ткач. Жена, дети, все как положено. Жил себе и жил, ни бедно, ни богато, пока не случилась у него черная полоса. Заказов становилось все меньше, долгов – все больше, а чем больше долгов – тем меньше заказов… Он даже в чайхане долгов наделал, даром что больше одной пиалы зеленого чая за вечер не выпивал, а все больше сидел, приткнувшись в уголку, да слушал, что люди говорят. Днем работу и заказы искал, а вечера там проводил. На него и внимание-то обращать перестали.

Так вот, случилось однажды, что кто-то из посетителей байку рассказал про мудреца одного. Как тот, оказавшись в бедности и будучи осаждаем кредиторами, подучил своего маленького сынишку так ответить одному из самых назойливых, что тот, посмеявшись способу, каким мудрец собирался разбогатеть и с долгами расплатиться, простил ему все до последнего медяка. Да и другие кредиторы, которым первый поведал этот способ, тоже посмеялись и простили мудреца. Посмеялись и посетители чайханы; посмеялись и забыли. А наш ткач – нет.

Вернулся он домой: жена кричит, дети плачут, еды требуют, ничего в доме нет. Ну, успокоил кое-как, пообещал, что вскорости жизнь их изменится в лучшую сторону. Пообещать-то пообещал, а сам всю ночь глаз не сомкнул, думу думал, так прикидывал и этак, как бы ему тот способ, мудрецом придуманный, в жизнь воплотить.

А поутру, еще не рассвело, но так, чтобы стража не задержала, отправился бродить по городу да присматриваться. Под вечер же, вернувшись, и будучи, как обычно, встречен женским криком и детским плачем, сказал, с видом, как бы себе на уме: «Ну, все, жена, наступил и в нашем доме праздник. Хватит без дела сидеть, принимайся с утра за работу». И подает ей два небольших комка шерсти: овечьей да верблюжьей.

На следующий день опять – с утра ушел, а вечером с шерстью вернулся. Потом, правда, пару дней ничего не приносил, хотя и уходил-возвращался строго по расписанию.

Потом снова потихоньку шерсть начал приносить, а потом и хлопок добавился. Жена все приставала – уж не ворует ли он, а ткач только улыбался хитро в бороду и помалкивал.

Только начала жизнь их выправляться, он и признался, каким способом шерсть добывает. Оказывается, там, где другие байку увидели, он – совет добрый, как из нужды выбраться. Возле домов на улицах чертополох да кустарник колючий растет. Бежит мимо овца, задела – клочок шерсти и остался; бредет мимо верблюд – то же самое. Ну, и ежели какой хозяин хлопок в тюках привез, – само собой… Вот он ходил и обирал оставшуюся шерсть; более того, не поленился, сходил за город, понабрал семян да по всем улицам, где только смог, вдесятеро против прежнего чертополоха да колючек понасадил. Детей к делу пристроил, так и выбрались из нужды.

Правда, недолго его счастье продолжалось. Несколько кварталов заросли так, что по улицам не то что животным, – человеку пройти было сложно. Было доложено городским властям, которые отдали распоряжение – немедленно извести всю уличную растительность под корень. А поскольку в распоряжении не указывалось конкретно, какую именно, то извели всю как есть… Потом, правда, спохватились, стали новые зеленые насаждения высаживать, но это уже другая история. А ткач наш к тому времени уже снова на ноги встал, лавку открыл, овец купил, верблюдов пару…

Владимир спохватился. Солнце уже склонилось за полдень, а он все сидел и, развесив уши, слушал байки в ущерб порученному делу.

– Спасибо за доставленное удовольствие. Йля л лика, до свидания, – он на всякий случай поклонился, приложив правую руку к сердцу, и чуть не бегом бросился искать базар. Но не успел сделать и пары поворотов, как нос к носу столкнулся с Синдбадом, возвращавшимся на корабль. Позади него, на безопасном расстоянии, семенила… прежняя команда, время от времени останавливаясь и завывая на все лады, чем-то напоминая надоедливых мышей из известного мультфильма: «Прости нас, Синдбад… Прости, а?..»

Капитан остановился, едва не налетев на Владимира, и обернулся. Команда мгновенно рассеялась по ближайшим переулкам.

– Идем!.. – сказал он Владимиру и направился в порт, даже не посмотрев, следует ли тот за ним.

Едва он возобновил движение, рассеявшаяся команда показалась из своих укрытий и снова подалась за ним: «Прости нас, Синдбад… Прости, а?..»

Добравшись до гавани, Синдбад и Владимир сели в шлюпку и через десять минут уже стояли на палубе «Золотого ишака». Команда сгрудилась на берегу, видимо, о чем-то совещаясь. Капитан повернулся к Владимиру.

– Ничего не успел, ни-че-го! Поначалу все складывалось как нельзя лучше. В прибрежной чайхане я узнал, что слаженная команда опытных матросов ищет корабль с капитаном для совместного плавания. Расположилась она рядом с караван-сараем, – внутрь их не пускали по причине отсутствия денег. Сама судьба благоприятствовала мне и раскрыла свои объятия!.. И надо же было тому оказаться, что слаженной и так далее оказались…