Текст книги "Волшебные тавлеи"

А тут еще соседи пристали, видя, как он горюет.

– Ты, спрашивают, к кади ходил?

– И к кади ходил, и к стражникам, что налоги собирают, и еще много куда. Никто не признается. Не брали, говорят, и все.

– Сам виноват, – начинали тогда утешать его сердобольные соседи. – За своим имуществом надо в оба глаза глядеть. А ты? Спишь, должно быть, так крепко, что можно только удивляться, как тебя самого еще не украли! Замка на воротах нет, собаки нет, сарай не запирается – заходите, люди добрые, берите что хотите! Вот и взяли… Сказать по чести, если бы не они, нам самим давно у тебя ишака надо было увести, чтобы хоть немного научился уму-разуму…

– Как же! – пытался отвечать он им, хлюпая носом. – Все я виноват… А вор – так вообще не при чем…

– Вор – у него, можно сказать, работа такая; он среди общества ротозеев выявляет, чтобы кто с ними не связался и не ввел себя тем самым в убыток. Он, можно сказать, этакий санитар общества…

Совсем заклевали беднягу, и отправился он снова к кади. Рассказал ему обо всем, повинился, поплакался в халат.

А тот подумал-подумал, да и говорит.

– Помнишь, говорит, про дерево, которое свидетелем в суде выступило? – Рассказал, на всякий случай. – Есть, спрашивает, у тебя во дворе какое-нибудь дерево?

– Нет, – отвечает бедолага, – куст только какой-то растет. Давно уж собирался выкорчевать его да чего-нибудь путное посадить, но все никак не соберусь…

– Куст, говоришь? – Кади призадумался. – Не знаю, не знаю… Было бы дерево, другое дело… Но почему бы и не попробовать?.. Ты вот что: завтра, ближе к полудню, приходи сюда с этим самым кустом, раз уж все равно выкопать собирался. Потолкуем с ним. Глядишь, может чего и выйдет…

Удивился дехканин, но делать нечего. Хоть и не шибко поверил кади, но сделал так, как ему наказано было: выкорчевал куст и явился с ним в назначенное время. Народу собралось – видимо-невидимо; каждому интересно, как кади куст допрашивать будет. А тут еще остряки проходу не дают. Интересуются, что этому свидетелю за ложные показания будет? В яму посадят, или скормят кому-нибудь? Еле протолкался.

Начал кади куст спрашивать: видел ли тот, как ишака уводили? Да увещевать, да уговаривать. Что же ты, мол, молчишь? Ведь хозяин так за тобой ухаживал, поливал, а теперь, как у него беда стряслась, ты что же, – в кусты? Нехорошо это. Но тот молчит, как рыба об лед.

Долго бился кади, да только ничего у него не получилось. Развел руками, и говорит дехканину:

– Ты его у меня пока оставь, может, совесть в нем все-таки проснется и заговорит…

Оставил дехканин, пригорюнился и пошел себе домой. А народ, толкуя по-разному, в чайхану подался. Только и разговоров было, что о кади. Чего уж таить – насколько тот в своем уме. Куст увещевает… Несколько дней прошло, а разговоры не умолкали.

И вот случился в чайхане прохожий какой-то. Слушал он слушал, никак не поймет, в чем дело, да и попросил ему разобъяснить. Начали ему втолковывать, подробно, – не без прикрас, конечно, – а он, не дослушав, как захохочет.

– Ну, – хохочет, – и кади у вас. Целый свет обойдешь, такого умника не сыщешь! Там рядом с кустом во дворе еще ведерко деревянное стояло, он бы еще ведерко в свидетели позвал…

Не успел сказать – смолкли разговоры вокруг, глядят на него пристально. Спрашивают.

– А ты, – спрашивают, – мил человек, откуда знаешь, про ведерко?.. Уж не ты ли?..

– Нет, – засуетился, – не я. И вообще, заговорился я с вами тут, а у самого дел выше чалмы. Пошел я…

Да только не пустили его, к кади отвели. Там и выяснилось, что куст, хоть и опосредованно, а все-таки помог вора найти…

– У нас вот тоже аналогичный случай был, – тут же встрял какой-то матрос и, ничуть не смущаясь тем, что никакая аналогия и рядом не стояла, повел свой рассказ.

– Решили как-то два вора одного дехканина обокрасть. Хозяйство у того было крепкое, дом – красавец, скот – на загляденье, вот они и решили, что, мол, не убудет. Выбрали ночку потемнее, чтобы луна не мешала, и затаились. Ждали-ждали, пока все в доме затихнет, да и уснули невзначай. Время уже к рассвету скоро, проснулся один. Толкает второго: хватит дрыхнуть, воровать пошли. Отомкнули ворота, пробрались тихонечко, но как-то неудачно эти ворота позади себя и захлопнули. Один направился к дому, а другой в хлев, намереваясь утащить барана.

В хлеву же, помимо прочих животных, обитал пес. Старый-престарый, лишний раз голос не подаст. К службе уже непригодный, он коротал свой век – утром на дворе, а вечером здесь, на соломе. Шерсть же у него была замечательная: густая и вьющаяся не по годам. Свет отсутствовал напрочь, поэтому неудивительно, что проведя в темноте рукой по ближайшему животному и возблагодарив небо за необыкновенную удачу, вор взвалил пса на плечи и выбрался с ним во двор, где, по внимательном рассмотрении вынесенного, так расстроился, что шмякнул добычу об землю. Добыча удивленно гавкнула спросонья, – с ней никто так неуважительно не обращался, – после чего продолжала спокойно спать, но в доме поднялись слуги и, на всякий случай, выглянули во двор. Второй вор в это время наступил на хвост коту.

Поднялась кутерьма; забегали слуги, поднялись хозяева. Но, пока суд да дело, один из воров, подталкиваемый своим напарником, взобрался на имевшийся чинар и схоронился в его листве. И, сколько товарищ ни упрашивал его помочь забраться, отвечал отказом, мотивируя тем, что уперся головой в воронье гнездо, и его обитатели препятствуют его дальнейшему продвижению посредством мощных клювов. Тому ничего не оставалось, как сигануть в колодец и там затаиться.

Тем временем небо светлеть начало, когда переполох утих. Все вроде как закрыто, никого не видно, один пес посреди двора дрыхнет. Отнесли его обратно в хлев, да и успокоились.

Слышит вор, который в колодце сидел, никто не бегает, не кричит, и надумал потихоньку наверх выбираться, а то холодно тут внизу, и мокро. На его беду, один из работников решил воды набрать, бросил ведерко на веревке и угодил выбирающему прямо в лоб – тот некстати на шум голову поднял. Подождал работник, вынул ведерко, глядит, а в нем ни капли воды. Повертел ведерко, так, сяк, пожал плечами, подумал, в колоде глянул на всякий случай, – только еще не настолько светло стало, чтобы разглядеть что-нибудь, – и снова бросил. И снова по лбу. После чего позвал хозяина и доложил: так, мол, и так, плохие у меня вести – колодец пересох. Два раза ведерко бросал, оба раза без воды, да и плеска слышно не было. Хозяин тоже в колодец глянул, не увидел ничего, и говорит:

– Давай-ка вместе послушаем, я туда сейчас кирпич брошу.

А им из колодца:

– Да вы что там, наверху, совсем с ума посходили? Мало им, понимаешь, ведром тебе по лбу, так еще и кирпич удумали…

Снова переполох поднялся – в колодце кто-то сидит, и мало того, что сидит, еще и ругается.

– Кто ты? – спрашивают.

– Кто, кто… – отвечает. – Джинн я, вот кто. Живу себе здесь, никого не трогаю, только было по делам прогуляться хотел, а тут на тебе – ведром, и с размаху по лбу. Чуть не прибили. Совести, – говорит, – у вас совсем нету.

– Откуда ж нам было знать, – отвечают, – что у нас в колодце джинн живет? Сам вылезешь, или подсобить?

Бросили ему веревку, вытащили, осмотрели – и засомневались. Никто из них прежде джиннов в глаза не видывал, а этот – уж больно на человека смахивает. А потому порешили они его к кади свести, пусть он эту загадку им разрешит и решение вынесет.

Не хотел тот идти – но деваться некуда. Ладно, думает, как-нибудь отверчусь. А когда мимо чинара проходил, пнул его и крикнул громко, глядя в листву:

– Слезай, чего сидишь? Не видишь что ли, обнаружили нас, к кади ведут…

Сильно удивились люди, и было чему. То ни одного джинна, а то сразу два. Или больше?

Оказалось, что это последний. Слез, нехотя, с дерева, обоих их к кади и доставили. А там уже народ собрался; еще бы, каждому удивительно на джиннов посмотреть. Только второй, который на дереве сидел, сразу открестился.

– Я, – говорит, – к джиннам никакого отношения не имею, потому как соловей.

Все только рты пораскрывали.

– Как так? – спрашивают.

– А так, – отвечает. – Обыкновенный соловей. Маленький еще только, не оперившийся.

– Ничего себе – маленький, – зашумели вокруг, – да на таких соловьях пахать заместо быков можно. Ишь, чего удумал…

Тут вмешался кади и призвал всех к порядку.

– Соловей, – говорит, – так соловей. Что не оперившийся – видно сразу. Но, для окончательной проверки и установления подлинной твоей сущности, спой нам чего-нибудь.

– Чего ж, – спрашивает тот, – спеть?

– Да что угодно, – говорит кади. – Лирическое что-нибудь, общеизвестное. И не смущайся, мы тебе, если что, всем миром подпоем.

Терять тому нечего, он и заревел, как верблюд:

 
Бесамэ, бесамэ мучо,
Комо си фуэр эстаноче ля ультма вэз…
 

Кади как только услышал этот рев, руками замахал.

– Все, – говорит, – хватит. Даже и не знаю, кто тебе на ухо наступил…

И дехканину.

– У тебя все соловьи такие?

Тот только плечами пожал.

– Да у меня, – отвечает, – соловьев отродясь не было. Вороны вот гнезда вьют, никак с ними не справлюсь…

А вор как услышал, так сразу и выкручиваться начал.

– Откуда ж мне было знать, что это вороны? Я кого слышал, тому и подражал, у того и учился. Меня, наверное, еще яйцом к ним в гнездо подкинули.

– Понятно, – говорит кади. – Постой-ка пока в сторонке. Ну, а ты, – обратился он к джинну, – каким образом в колодце очутился?

– Да самым простым, – отвечает второй вор. – Мой прежний хозяин ротозеем был. Зазевался он как-то раз, уронил лампу, в которой я жил, и на нее слон наступил. В лепешку. Еле спасся. Надо же было где-то жилье себе отыскать? А тут колодец… Все лучше, чем на улице.

– И давно ты там обитаешь?

– Да уж лет сто…

– Ничего не понимаю, – вмешался дехканин. – Мы этот колодец всего с год как выкопали. Нельзя в нем сто лет прожить…

Но того голыми руками не возьмешь.

– Это у вас, у людей, год. А у нас, джиннов, сто. Календари у нас разные.

– Пусть будет по-твоему, – говорит кади. – Ты нам что-нибудь предъяви такое, волшебное, в качестве доказательства. Не то, чтоб мы тебе не доверяли, а так, для порядку.

– Я бы с радостью, – вор отвечает, – да мне так ведром по лбу досталось, что я все свое волшебство разом позабыл. Шишку вот могу предъявить, а волшебство… – И руками развел.

– Шишку, – кади возражает, – тут многие могут предъявить, это не доказательство. Что же мне с вами делать?..

И задумался. После чего объявил свое решение по делу.

– Не понимаю, – говорит дехканину, – почему мы должны мучиться с твоими джинами и соловьями. Сам с ними разбирайся. Прогони ворон, посели соловья в их гнездо, и пусть он петь учится. Учителя найми. Проследи, чтоб не болел, чтоб оперился. А джинн… Раз он у тебя в колодце живет, бери с него арендную плату. Он тебе за год задолжал – пусть отработает. Потом приводи, будет он у нас остальные девяносто девять лет общественными работами заниматься, раз уж у них календарь другой.

– Как же так?.. – помотал головой дехканин. – Они же того… Их поить-кормить надобно.

– Соловью много ли надо?.. Зернышек покрошил, водички немножко налил – ему и хватит. Клетку ему сделай, чтоб не улетел, когда оперится. А джинны вообще без еды обходятся. У тебя ведь с кухни за то время, пока он в колодце живет, ничего не пропадало? Вот видишь… Днем за ними присматривать будут, ну а ночью… Куда они денутся… Из клетки, да из колодца…

Видят воры, не шутит кади. Прикинули, что к чему, да и повинились во всем.

– Надеемся, – просят, – что искреннее раскаяние и явка, можно сказать, с повинной, послужат нам в значительной степени оправданием. Больше такого не повторится.

Правда, не уточнили, что именно не повторится. То ли воровать больше не будут, то ли попадаться. А кади и говорит им.

– Будь по-вашему. Дайте мне самую страшную клятву, что впредь будете говорить только правду, и можете быть свободны. Идите дальше воруйте.

Народ ушам своим не поверил, воры тоже. Пока кади не одумался, быстренько пошли ему навстречу, дали самые страшные клятвы и с надеждой спрашивают:

– И что теперь? Можно идти воровать дальше?

Народ поначалу замер, а затем ропот потихоньку начался: да что же это за кади такой, воров мало того что отпускает, так еще и воруйте себе на здоровье говорит.

– Воруйте, – кади отвечает. – Только имейте в виду, если кто вас спросит, ваших ли рук дело, а вы соврете – отвечать будете не за воровство, а за клятвопреступление.

Опять прикинули воры: что же это такое получается? Ведь если за воровство малое наказание полагается, то за клятвопреступление… Приуныли. Пришлось им перевоспитываться и честными людьми становится. И то сказать, один из них домбру купил и играть научился, другой – петь и сказки рассказывать, в общем, с той самой поры люди ничего от них, кроме добра, не видели…

* * *

Пора нам ненадолго прервать наше повествование. И поскольку речь шла о джиннах, давайте познакомимся поближе с этими широко известными персонажами арабских сказок. Поможет же нам в этом удивительная, – иначе, поверьте, не скажешь, – книга Эдварда Лейна «Арабский мир в эпоху «Тысячи и одной ночи»», издательство «Центрполиграф» (Москва, 2009 г.).

Сначала предоставим слово самому издательству:

«Эдвард Лейн создал широчайшую панораму жизни и нравов стран Ближнего Востока от Средних веков до начала XIX века. В книге рассказывается о религии, богатствах арабской литературы и искусства, особенностях повседневной жизни и праздников, магических обрядах мусульман. Отдельные главы посвящены арабским женщинам и вопросам воспитания в средневековом исламском обществе. Труд основан на личных воспоминаниях автора, редких рукописях средневековых арабских писателей и историков Ибн аль-Джаузи, аль-Казвини и ас-Суюти, а также сказках и народных поверьях арабов, персов и египтян времен «Тысячи и одной ночи»».

Именно так, ни убавить, ни прибавить.

А теперь – немного о джиннах.

«По преданию, джинны были созданы за несколько тысяч лет до появления Адама. Согласно хадисам, эти существа подразделяются на пять категорий или классов, а именно джаннов (которые наименее могущественны), джиннов, шайтанов (или дьяволов), ифритов и маридов. Надо сказать, что последние существа наиболее могущественны. Джанны же превратились в джиннов подобно тому, как определенные виды обезьян и свиней превратились в людей. Надо, однако, заметить, что названия джинн и джанн, в целом, употребляются для обозначения без разбора существ (включая другие, вышеупомянутые виды), добрые они или злые, и что первое название более распространено, что шайтан широко используется для обозначения любого злого джинна. Ифрит представляет собой могущественного злого джинна; марид – злой джинн наиболее могущественной категории. Джиннов (главным образом, злых) персы зовут дивами. Наиболее могущественные злые джинны, нарахс (что означает мужское начало, хотя эти джинны бывают как мужского, так и женского рода). Доброго джинна персы называют пери, хотя это понятие обычно употребляется для обозначения женского рода…

«Считается, – пишет аль-Казвини, писатель XIII столетия, – что джинны – нереальные животные с прозрачными телами, способные приобретать разные формы. Люди расходятся во мнениях относительно этих существ: некоторые считают джиннов и шайтанов мятежными отступниками из свободомыслящей мусульманской секты мутазилитов. Другие полагают, что Аллах, да будет прославлено его имя, создал из света огня ангелов, джиннов из самого пламени (вопреки общим представлениям), а шайтанов из его дыма (что тоже противоречит общим представлениям). Они полагают, что все эти существа обычно невидимы, но приобретают разные формы по своему желанию и, оформившись, становятся видимыми». Последнее замечание иллюстрирует несколько описаний джиннов в «Тысяче и одной ночи», где форма чудища вначале неопределенная, как огромный столб, затем приобретает человеческие черты и менее гигантский размер…

Верят в то, что джинны обитают в основном в горах Каф, которые, как полагают, окружают всю нашу Землю. Полагают также, что ими кишат земля и небо. Они обитают и прячутся главным образом в бассейнах, колодцах, печках, развалинах домов, а также на рынках, в местах пересечения дорог, в море и реках. Поэтому арабы, когда проливают воду на землю или входят в бассейн, опускают ведро в колодец и в ряде других случаев восклицают: «Достур!» или «Достур йа мубаракин!» («Разрешение!» или «Разрешение, о благословенный!»)…

Для завершения очерка об арабской демонологии следует добавить несколько замечаний по ряду существ, которые, как полагают, принадлежат к низшему разряду джиннов.

Одно из них – гуль, которого общепринято считать одним из видов шайтана или злого джинна, поедающего людей. Это существо также описывается некоторыми авторами как джинн-чародей, приобретающий разные формы. Как утверждают, джинны появляются в обликах человеческих существ, различных животных и чудовищ. Они обитают на кладбищах и других отгороженных местах, питаясь мертвечиной, убивая и поедая людей, по несчастью оказавшихся у них на пути. Вот почему понятие «гуль» употребляется в отношении любых каннибалов. По описанию знаменитого автора, гуль демоническое животное, ведущее одиночное существование в пустынях. Оно напоминает человека и зверя, являясь по ночам в уединенных местах одинокому путешественнику. Воспринимаемое путешественником как потенциальный спутник, это существо увлекает его в сторону от необходимого пути.

Другое замечание вышеупомянутого автора состоит в том, что шайтаны, пытающиеся тайком подслушать слова ангелов (у границ нижней небесной сферы), поражаются падающими звездами. Некоторые из них сгорают, другие падают в море или, скорее, в большую реку (бахр) и превращаются в крокодилов. Те из них, которые падают на землю, становятся гулями. Тот же автор прибавляет: «Гулем является любой джинн, который препятствует путешествиям, приобретая различные формы и облики». Он утверждает также, что сподвижники Пророка видели гулей во время своих странствий. Один из них, Омар, видел гуля, путешествуя по Сирии, перед Аль-Исламом и поразил его своим мечом. Выясняется, что гулем является, собственно говоря, демон-женщина, отвечающая вышеприведенному описанию. Демон мужского рода называется кутруб. Утверждается, что гули, а также гаддар, или гаррар, и другие подобные твари, которые будут упомянуты дальше, являются потомством иблиса и его жены. Аллах создал ее из огня сумума (который означает здесь то же, что и раньше упоминалось: «бездымный огонь»). Данные твари вылупливаются из яйца. Гуль-женщина, как утверждают, является мужчинам в пустынях в различных обликах. Она беседует с ними, а иногда отдается им.

Силя, или сала, – другое демоническое существо, характеризуемое большинством авторов как джинн. Утверждают, что оно обитает главным образом в лесах. Когда силя захватывает в полон человека, она заставляет его плясать, играет с ним, как кошка с мышью. Один житель Исфагана утверждал, что в его краю таких тварей очень много. Однажды на одну из них охотился ночью волк. Когда он ее поймал, силя закричала: «На помощь! Волк хочет меня съесть! – потом добавила: – Кто поможет мне освободиться? У меня сто динаров, я их отдам освободителю!» Но люди, зная о том, что кричит силя, не помогли ей, и волк ее сожрал. Один остров в море Ас-Син (Китай) называется арабскими географами «островом силя», поскольку он заселен демонами этого рода. Они описываются как существа отвратительных обликов, шайтаны по сути. Их представляют как потомство людей и джиннов, питающихся человечиной.

Гаддар, или гаррар, – другое существо подобного рода, обнаруживающееся, по описаниям, на границах с Йеменом, а иногда в Тихаме и Верхнем Египте. Говорят, что оно заманивает к себе людей и либо мучает их самым жестоким образом, либо просто пугает и отпускает их.

Далхан также является демоническим существом, обитающим на островах в море. Он ездит верхом на страусе в облике человека. Питается плотью утопленников, которых море выносит на берег после кораблекрушений. Говорят, что однажды далхан в море напал на корабль, стремясь завладеть экипажем, но получил отпор. Тогда он издал крик, заставивший матросов упасть лицом ниц. После этого демон смог их одолеть.

Шикк – другое демоническое создание, наполовину похожее обликом на человека (как бы разделенного надвое по вертикали). Полагают, что наснас произошел от связи шикка с человеком. Шикк является людям. Именно такой демон убивал и был убит Алкамаем, сыном Сафвана, сыном Умейи, который, как хорошо известно, был убит джинном. Это утверждает аль-Казвини.

Наснас (уже упоминавшийся), по описаниям, напоминает половину человека. У него полголовы, полтела, одна рука и одна нога, на которой он скачет с большим проворством. Он обитает в лесах Йемена и наделен способностью говорить, «но Аллах, – добавляют, – все понимает». Говорят, что его видели в Хадрамауте, а также в Йемене, а одного из таких демонов привезли живым к аль-мутаваккилю (наместнику). Демон напоминал человека, но имел пол-лица на груди и хвост, как у овцы. Автор добавляет, что жители Хадрамаута едят таких демонов, и их мясо очень вкусно. Эти существа рождаются только в этой стране. Человек, ездивший туда, утверждает, что видел плененного наснаса, который просил о пощаде, заклиная Аллахом и самим собой. По описаниям, люди с головой на груди населяют остров под названием Яба (возможно, Ява) в Индийском море. Как утверждают, определенный вид наснасов обитает на острове Раидж в море Син (Китай). У них крылья, как у летучих мышей.

О хатифе слышали, но никто его не видел. Он часто упоминается арабскими писателями. Обычно это носитель какой-то информации в виде советов, наставлений или предостережений».

Мы очень надеемся, что после ознакомления с этим отрывком, у уважаемого читателя возникнет желание прочесть эту замечательную, прекрасно изданную книгу, целиком.