Текст книги "Фальшивые лабиринты"

На верблюдах

– Дальше пойдём пешком, – объявил я. – Для лягушек слишком сухо.

– Пешком? – заныл Юнис. – Далеко… И всё на себе тащить?

– Поедем лучше на верблюдах, – поддержал его сэр Жеральд, – чего они у нас без толку валяются?

– На верблюдах? – переспросил я, оглядывая горизонт. – А где пустыня?

– А что, обязательно по пустыне на них ездить? Пока травка хорошая, пусть попасутся. А то кто знает, на сколько их хватит в пустыне? Вдруг они наполовину израсходованные? – заявил Юнис.

Возражение было резонным, и мы убрали лягушек, то есть обступили по очереди, и, подняв каждую, подождали, пока уменьшится. А потом спрятали в пустую консервную банку, достав оттуда миниатюрные фигурки трёх верблюдов.

– Можно мне бросить? – попросил Юнис.

– Бросай, – протянул я ему фигурки.

– Почему они все находятся у тебя? – прижав к груди верблюдиков, проговорил Юнис. – Вдруг с тобой что-то случится?

– А с тобой? – пожал я плечами.

– Помнишь, как прошлый раз, проходя через скалы-счётчики, ты не появился? А если бы ты нас не нашёл, что тогда?

– Юнис, перестань! – оборвал его сэр Жеральд. – Ты всё равно был кентавром, зачем тебе тогда верблюд?

– Нет, пусть хотя бы лягушки и верблюжки… то есть верблюды, будут у каждого! – упорствовал Юнис.

– На, держи, – я протянул ему фигурку лягушки, – по-моему, это твоя.

– Эх, Юнис, – покачал головой сэр Жеральд, но лягушку тоже взял.

– Он прав, – сказал я, – хоть я и не думаю, что со мной что-то случится, но он прав. А теперь – бросай!

Юнис бросил фигурки верблюдов на землю, и через мгновение перед нами стояли три великолепных двугорбых верблюда-бактриана, лениво пережёвывающих жвачку. Верблюды выглядели совершенно одинаково, и я тихо порадовался, что у Юниса на этот раз не будет причины завидовать.

– Видишь? Жуют, – успокоил Юниса сэр Жеральд, – значит, не голодные.

Юнис вместо ответа протянул ближайшему пучок травы, сорванный на соседней кочке, и верблюд так же меланхолично взял её губами и принялся жевать.

– Видишь? – возразил Юнис сэру Жеральду. – Жуёт. Значит, голодный.

– Ну, пусть малость попасутся, – решил сэр Жеральд. – И мы немного отдохнем.

Мы походили босиком по мягкой травке, размялись – при езде на лягушках чувствуешь себя гораздо скованнее, чем при езде на лошади, поэтому разминка более необходима.

Потом разместились на верблюдах.

– Куда идти? – спросил я сэра Жеральда.

– Туда! – указал он рукой, взглянув на дракомпас.

И мы двинулись.

Верблюды шли неторопливо, но мы не стали их пришпоривать, памятую древнюю восточную поговорку: медленный верблюд уходит дальше быстрой лошади. Да и могут ли верблюды длительное время выдерживать быструю скачку? То есть любят ли они быструю езду? Маловероятно.

Верблюды не теряли времени даром, по пути наклоняясь к земле и срывая редкие кустики растительности, которой становилось всё меньше и меньше, а затем усиленно и ускоренно её заглатывали.

Следовательно, мы вовремя сменили средство передвижения: верблюды что-то чуяли. Прав был Юнис: тащить на себе амуницию, в том числе и верблюдов, не находясь в обличии кентавра, значило быть ослом.

Тем более что верблюды, по-моему, последнее из волшебств. Израсходуем, используем их – и конец пути.

У меня в очередной раз ёкнуло сердце: что будет дальше? Продлит ли Вика дни моего существования, или я исчезну? Может, следовало спрятаться среди таблиц Excel’а? Там и прокормиться легче, среди изобилия продуктов. Но… кем бы я там был? Запятой? Двоеточием? Шестёркой? Или стоял бы в обрамлении таблиц?

Прятаться компьютерной крысой?! Рыцарь я или не рыцарь! Будь что будет – встретим опасность лицом!

Неизвестность всегда пугает больше, чем известная опасность. Другое дело, что когда она становится известной, и ты перестаешь её бояться, появляется новая опасность… И снова приходится выбирать: остаться среди старых страхов или предпочесть неизвестность, в которой, быть может, страхов когда-нибудь не станет вовсе…

Но хорошо, когда выбираешь сам, а не ждёшь, когда выберут за тебя. Тогда придётся исполнять чужую волю. Куда уходит твоя собственная?

– Пустыня! – объявил Юнис, указывая на горизонт. Объявил с удовлетворением, как бы подчёркивая: вот пустыня, а значит, не зря сели на верблюдов. – Что я говорил?

Действительно, на горизонте просматривалась отчётливая желтизна, и лёгкое марево поднималось над ней.

– Пустыня – и так близко от болота! – удивился сэр Жеральд. – Сначала пустыня, а потом болото… Может ли такое быть?

– Может, может, всё может, – авторитетно заявил я. – Если из одного места забрать абсолютно всю воду и поместить в другое, в первом неминуемо появится пустыня, а во втором – болото.

– Да-а? – неуверенно протянул сэр Жеральд. Но продолжения не последовало.

Пустыня выглядела донельзя странно. Помнится, я читал, что красноватый оттенок пустыни Сахара объясняется наличием в песке большого количества окислов железа. Обычный песок, который встречается повсюду, жёлтого цвета, в крайнем случае – белого. В пустыне Кара-Кум, где я никогда не бывал, говорят, песок имеет чёрный оттенок, что и нашло отражение в названии: Кара-Кум и означает «чёрные пески».

Здесь песок был белым. И по мере приближения становился всё белее и белее… с легчайшей примесью желтизны. Интересно, где на Земле встречаются такие пески? Такла-Макан? Гоби? Оклахома? Что послужило образцом для этой пустыни?

Верблюды ступили на песок, и он странно захрустел под их ногами. Очень звучно, словно битое стекло, или же…

Почему-то вспомнилась песенка, будто послышалась из-под разлапистых подошв верблюдов: «На свадьбу грузчики надели со страшным скрипом башмаки…»

Верблюды шли, а песок пел, скрипел, хрумтел – словом, издавал всевозможные певуче-мелодические звуки. Где-то бывают и музыкальные пески… Что-то они предвещают, не помню – пыльные бури, кажется?

Налетевший ветерок взвихрил, взметнул встревоженную верблюжьими лапами (язык не поворачивается называть стопы верблюдов копытами, хотя так оно и есть) мелкую пыль и запорошил нам лица, оставив на губах сладковатый привкус…

Вот оно что! Догадка мелькнула и исчезла, затем появилась снова. Не может быть! Надо проверить.

Я спрыгнул с верблюда и зачерпнул ладонью горсть песка, поднёс поближе…

Очень, очень похоже. А ну-ка…

Я осторожно прикоснулся языком к лежащей на ладони горстке песка. Потом втянул в рот несколько песчинок, пожевал. Рот наполнился слюной. Так и есть!

Песок оказался сахарным!

И я пожалел, что Бостонское чаепитие закончилось столь печально. Сюда бы те тюки чая, что американские колонисты побросали в море, вот тогда бы Мартовский Заяц и Шляпник могли не беспокоиться, что у них когда-нибудь закончится чай! Вообще говоря, я сомневаюсь, что весь чай честно утопили в Бостонской бухте. Может, парочку тюков и сбросили, но остальное прагматичные янки наверняка растащили по домам.

– Можем пить чай! – объявил я продолжающим сидеть на верблюдах Юнису и сэру Жеральду. – Песок – сахарный!

Сэр Жеральд только хмыкнул в ответ, а Юнис пожал плечами. Он любил кофе.

Потянулась сахаропесчаная пустыня. Или песчано-сахарная? В ней ничего не росло, да и что могло вырасти на сахарных барханах? Разве леденцовые деревья да карамельные кусты. Сахар настолько абиотическое вещество, что в нём никаких вредителей не заводится, ни жучков, ни червячков. Его специально для консервирования используют. Может, и тут что-то хотят сохранить? Вот и засыпали сахаром. Не движемся ли мы по большой банке варенья? Или попали в место, куда выбрасывают излишки затоваренной продукции с сахарного завода, чтобы поддержать высокие цены на продукт? Надо запомнить место, нанести на карту – кстати, карту тоже нужно дорисовать. Дракомпас дракомпасом, но азимут по солнцу брать можно и без него. Плохо, что нет обычного компаса… В этих условиях точную карту нарисовать практически невозможно, но приблизительные кроки местности надо набросать обязательно. Сколько сахара пропадает! А если это естественное месторождение? Такая земля плодородная, что сразу сахар растёт, без промежуточных этапов в виде сахарной свёклы или тростника…

«Однако жарковато становится, – подумал я, – как бы солнечный удар не схватить. Всякая ерунда в голову лезет…» Но мысли потекли дальше, расплавляясь под всё выше поднимающимся солнцем.

Какие миражи могут быть в сахарной пустыне? Дворцы из кусочков рафинада со скульптурами из сахарных голов? Мармеладные реки и шоколадные горы? Карамельные водопады и облака сладкой ваты? А под леденцовыми кустами прыгают леденцовые зайцы, а на кустах кукарекают леденцовые петухи на палочках…

Да, мир здешний совсем неизведанный! Может случиться, что он на трёх китах стоит! Боже мой, и чего Вика наворотила! Жаль, если решит уничтожить этот мир. Она ведь может и не догадываться, что мы воспринимаем его как реальность, для неё он – игра. А какая же это игра?

Игра света на кристалликах сахара отвлекла меня от мыслей и заставила прищуриться. Солнце склонилось на небосводе, и сахарный песок заискрился фонтанами радуг, ударяя в глаза разноцветными переливами.

Недаром врачи говорят: много сахара – вредно. Вон как на зрение влияет. Надо бы поискать тень. У нас же ни тёмных очков, ни альбуцида. Воспалятся глаза – что делать будем? Надо было у колдуньи в придачу к верблюдам тёмные очки попросить. В самом деле: мотопила с нагрузкой, отбойный молоток – с нагрузкой, а ни лягушек, ни верблюдов дополнительными устройствами не снабдили. Несправедливо… Ладно, лягушки с гидростабилизаторами, пусть встроенными, а верблюды? Им-то хорошо, они привычные, у них брови густые: нахмурили – и вперёд. И ресницы длинные… Красавцы, одним словом. А мы на кого станем похожи? Глаза воспалённые, веки опухшие – ни одна принцесса не взглянет… Надо что-то делать.

– Надеть шлемы! – скомандовал я.

– Зачем, Серж-Леон? – расслабленным голосом произнёс Юнис. Он словно засыпал, а сэр Жеральд спросил тревожно:

– Что, враги? – и сжал рукоять меча.

Его реакция мне понравилась, а вот Юниса… Я заметил:

– Сквозь прорези забрала не так слепит солнце.

– А у меня кольчужная сетка, – пожал плечами сэр Жеральд.

– Всё равно: ослабит силу света.

– Но дракомпас… – возразил сэр Жеральд.

– Заметь направление и постараемся выдерживать некоторое время. Ориентироваться по цепочке следов, оглядываясь. Если линия прямая – едем правильно.

– Верно! – обрадовался сэр Жеральд.

Ехать в шлемах стало легче для глаз, но жарче для головы. Раньше её немного обдувал ветерок, а теперь он лишь иногда касался лица, сквозя в щели шлема. Сэру Жеральду было немного легче с кольчужным забралом, а мне с Юнисом приходилось терпеть.

– И это называется сладкая жизнь? – пробурчал Юнис. – Вокруг столько сахара, а нам совсем несладко!

Сэр Жеральд услышал его и усмехнулся:

– Вот поднимется сахарная буря, почувствуешь её вкус!

– Не надо! – испугался Юнис.

– Зато ириски не нужны, – успокоил я его.

Юнис охнул и испуганно сунул руку в перемётную суму, затем медленно, боясь испачкаться, вытащил слипшийся комок ирисок.

Вот негодяй! А говорил, больше не осталось. И ведь сам терпел столько времени – забыл, что ли? Но говорить я ничего не стал, чтобы не выдыхать драгоценную влагу. Сэр Жеральд промолчал по той же причине.

– Фу! – отбросил Юнис запузырившийся на солнце комок и вытер руку о передний горб верблюда.

Верблюд обиженно заревел и рванул вперёд. Наши припустили следом. Может, воду почуяли? Если бы верблюд обиделся – плюнул бы. Хорошо, Юнис в шлеме…

Характер движения изменился. И звук под ногами верблюдов стал другой. Даже сияние вокруг переменилось, в нём появилось больше жёлтых и красных тонов. Может, полоса сахарного песка закончилась, пошёл обычный?

Натягивая поводья, нам удалось усмирить верблюдов, удержать стремительный бег – по жаре в любом случае бежать вредно, – и я, перегнувшись, зачерпнул рукой с верхушки небольшого барханчика.

Горсть песка тяжело оттянула руку.

Золото. Настоящее золото. Золотой песок. И палящий жар отражённого им солнца.

Это шутка. Это всего-навсего милая шутка. Подарок. Мы ведь хотели добыть драконова золота. И вот оно, у нас в руках. Пусть не драконово, но наверняка настоящее.

Вика, наверное, не знала, что золото превосходно отражает тепло: недаром стёкла в некоторых элитных домах делают позолоченными… И у сталеваров, кажется, лучшие защитные стекла делают такими же… Или добавляют золото в стекло – я не помню точной технологии производства стёкол.

Суть в том, что оно прекрасно отражает солнечные лучи. И мы оказались в положении куриц гриль, припекаемых и сверху и снизу. И с боков – все окрестные мелкие барханчики не преминули внести посильный вклад в кулинарный процесс, направив на нас свою долю отражаемого тепла.

– Может, наберём? – прошелестел я сэру Жеральду, качнув к нему ладонью с горкой золотого песка.

– Перегрузить верблюда? – сухо прошипел он в ответ. – И погибнуть вместе с золотом? Покойникам оно ни к чему. И потом: мне дороже и приятней та добыча, за которую приходится драться. А нагнуться и поднять – это не по мне!

– Да, ты прав, я пошутил… – произнёс я, разжимая руку.

Золотой песок тонкой струйкой сбежал между пальцев.

А жар всё усиливался. Ещё немного – и мы потеряем сознание, потом умрём, но не упадём, зажатые между горбов «кораблей пустыни», а будем продолжать сидеть день, два, три… А потом выносливые верблюды понесут наши высохшие мумии…

Но где же ты, наш «бог из машины», Вика! Я обращаюсь к тебе, потому что сюда мы попали по твоей вине и по твоей воле. Пусть ты не настоящий бог, а компьютерный, но я тоже компьютерный, и потому ты для меня – настоящий бог. Ты можешь то, чего не могу я, что в здешнем мире может показаться чудом. Ты слышишь меня? Я – живой! И я умираю.

Я чувствовал, что потерял в весе, что во мне резко сократилось количество ноликов и выросло количество единичек, нолики превратились в единички, высохнув… Нет, должно быть наоборот: есть вода – единица, нет воды – ноль! Почему же мне так плохо? Что-то же во мне осталось? Почему это не вода?

Я понимал, что несу бред, но перед глазами всё плыло, кружилось, превращалось в огромный грандиозный ноль, в который я падал, падал, падал…

У Кубалай-хана

Нас вынесли верблюды. Я уж и не знаю, что стряслось с Викой – вызвал шеф, она упилила на обед, или заболталась по телефону и забыла посмотреть на экран и отключить программу. Но пустыня всё длилась и длилась, россыпи золотого песка плотно скрипели под ногами верблюдов, те упрямо шли вперёд и вперёд, к какой-то своей, им одним известной цели. Мы давно сникли в сёдлах, потеряв сознание от палящей жары, а верблюды всё шли и шли, словно заведённые – а может, они и были заведённые? – и через неизведанное количество времени остановились у водопада.

Отсюда начиналась синяя нитка арыка, отграничивающая с одной стороны пустыню, а с другой – цветущие поля.

Водопад я увидел, когда очнулся. Меня разбудили попадавшие в лицо брызги и водяная пыль. Вода срывалась с небольшой скалы и, пробежав едва ли больше десятка метров, пряталась в песок. Золотой песок.

Вода и золото – они всегда рядом. Особенно теперь, когда вода и была для нас золотом…

Чуть дальше ручей вновь выныривал из-под земли, образуя неширокий арык. Чёткая синяя граница между золотым и зелёным тонкой линией уходила за горизонт. С другой стороны поднимались скалы. С них и катился водяной поток.

И я – уже потом, когда очнулся, напился сам и подтащил к водопаду сэра Жеральда и Юниса, и поплескал им в лица водой, и они начали пить, сначала беспорядочно хватая губами воздух и капли, летящие из моих ослабевших рук, а потом всё с большим и большим интересом, осознанно – я подумал, что золотую пустыню создал сумасшедший золотоискатель, промывавший породу у водопада и отбрасывающий золото в одну сторону, а пустую породу – в другую. Но золото осталось безжизненным золотом, а на пустой породе успела вырасти великолепная растительность. Вот и подумай, что более ценно: золото, на котором ничего не растёт, или земля, породившая такое изобилие.

– Может, наберём? – кивнув на золотой песок, предложил я сэру Жеральду. Когда мы немного отошли от состояния вяленой рыбы и начали хоть что-то соображать.

Тот махнул рукой:

– Я же говорил: это не золото. Я…

Он не успел договорить: с гиканьем и свистом нас окружили всадники. Мы даже не успели схватиться за мечи. Да если и схватились бы: их было больше двух десятков, а мы ослабели от жары. Но они вели себя более чем благодушно: обезоружив, с шутками и прибаутками посадили нас на верблюдов и куда-то повезли.

Я заметил, что их лошади не шарахались от верблюдов, из чего заключил, что были тренированы к верблюжьему запаху, столь неприятному для всех лошадей.

– Куда вы нас везёте, уважаемые? – поинтересовался я, придерживаясь за луку седла связанными спереди руками.

Я опасался, что услышу ответ типа «Для покойника это не имеет значения», или «На кладбище!», но получил довольно дружелюбный ответ:

– К Кубалай-хану! – коротко ответил один, по всему видать – старший, сверкнув чёрными глазами. У остальных глаза были светлые.

– Ба! Так он же нам и нужен! – воскликнул сэр Жеральд.

Вот тут уж лошади шарахнулись – от его голоса.

– Зачем он вам нужен? – нахмурился старший стражник.

– Лошади у вас хорошие, – уклончиво ответил я, – хотим купить себе таких же.

Всадники переглянулись, но ничего не сказали. Только сильнее пришпорили коней и повлекли верблюдов – и нас – за собой.

Местность вокруг расстилалась самая благодатная и, судя по встречающимся на пути тучным полям, лугам и лесам, у Кубалай-хана и канарейки водились величиной с лошадь.

Резиденция Кубалай-хана, однако, размещалась не в огромном беломраморном дворце, а в расшитом золотой парчой высоком шатре, богато украшенном изумрудами, рубинами и бриллиантами. Но, может, то его летняя резиденция? По причине хорошей и тёплой погоды. Либо не хотел пачкать капитальный дворец пленниками.

Нас ввели внутрь. В шатре царил полусумрак, на пару с Кубалай-ханом, сидящим на высоких подушках, у ковровой перегородки. Халат на хане являлся точным слепком шатра – такой же блестящий и сверкающий. Теперь понятно, почему они экономили на светильниках.

– О светлейший! – обратился к сидящему черноглазый страж, склоняясь в глубоком поклоне. – Эти трое пили из твоего водопада!

«И всё выпили!» – захотелось добавить мне. Но я подумал, что не оценят, и промолчал.

Брови хана сначала нахмурились, но затем удивлённо поползли вверх:

– Они пришли с юга?

– Да, о светлейший! – снова поклонился стражник и я подумал, что радикулитом здесь наверняка никто не страдает: каждый день тренируются, разминая поясницу.

– Любопытно, – хмыкнул хан и обратился к нам: – Вы пришли из-за песков?

– Да. А до этого – из-за болота, – ответил я.

Но болото хана, похоже, не интересовало.

– Их обыскали? – спросил он.

– Да, о светлейший, – вновь склонился в поклоне старший стражник.

– И?.. – хан застыл в нетерпении.

– Ни песчиночки! – снова поклон.

– Отлично! – хан сорвался с места. – Отлично!

– Нашли… шесть мешочков с золотыми монетами, – нерешительно сообщил стражник.

– Не моей чеканки? – быстро спросил Кубалай-хан.

– Нет, – в очередной раз поклонился стражник, – неизвестной. На одних выбита высокая гора, на других – дерево.

– Хм, ладно… Не знаю таких. А ещё что? – заинтересованно спросил хан. Он вёл себя, как ребенок.

– Алмазный коготь… – пробормотал стражник. – Похоже, дракона.

– Алмазный коготь? – удивился хан. – Зачем?

– Мы ищем владельца этого когтя, – пояснил я. – Он украл нашу принцессу…

– Ага, ага… ясно, – перебил хан, не слушая. Его интересовало продолжение:

– А ещё что? – нетерпеливо спросил он.

– Три… засушенные лягушки, – продолжал стражник.

– П-ф! А это зачем? – обратился хан к нам.

– В память о переходе через болото, – соврал я. – И как доказательство, что мы его перешли.

– О, вы и через болото прошли! – удивился хан. Как будто я только что не говорил об этом. – По гатям?

– Нет, вплавь, – я был недалек от истины. Но не говорить же ему, что мы плыли на лягушках!

– О-о, вплавь! А как же?…

– У верблюдов широкие копыта, – я продолжал фантазировать. – Они не только корабли пустыни, но и корабли болота… Наша экспедиция ставила целью изучить неисследованные способности верблюдов, а также доказать их широкие возможности. Мы хотим заняться верблюдоводством.

– Да? – хан выглядел предельно заинтересованным и любознательным. – А это что?

Он указал на миниатюрную пожарную лестницу, лежащую на подносе рядом с остальными конфискованными вещами.

– Это? Это в память о моей службе в Драгомиловской пожарной команде, – нагло соврал я. – Коллеги по работе подарили…

– Ага! – обрадовался он. Всё стало ясно, никаких недоговорённостей между нами не осталось. В глазах хана, надеюсь, мы теперь выглядели чистыми, как стёклышки.

Хан вернулся на трон из подушек.

– Чужеземцы! – провозгласил он. – Вы прошли через пустыню, вы пересекли болото – и вы заслуживаете награды. Просите же, чего хотите! Я так решил, и давно ожидал того, кто это сделает!

– Нельзя ли ознакомиться со списком призов? – поинтересовался я. – Впрочем, нам многого не надо. Три коня – и достаточно.

Хан нахмурился.

– Три коня? Зачем вам кони, когда у вас великолепные, чудесные верблюды?

– Верблюды – для повседневного использования, – пояснил я, – а конь – для праздника.

– Да! Да! Конь – для праздника! – хан снова сорвался с места. – Как хорошо сказано: конь – для праздника!

Он решительным жестом скинул с плеч халат. Это ничуть не повредило хану, поскольку под халатом оказался ещё один, точно такой же.

Хан щёлкнул пальцами в направлении меня:

– Наденьте на него халат! Я жалую ему! За слова: «Конь – для праздника!»

Он повернулся к сидящему сбоку от подушечного трона человеку со свитком и пером в руках (я его сразу не заметил, настолько тот был невзрачным. Да и был ли он раньше?) и сказал:

– Ты записал?

Человечек склонился в поклоне. Поклон сидя выглядит очень оригинально. Особенно когда сидят по-турецки, скрестив ноги.

– Завтра я прикажу выбить эти слова золотыми буквами на самом большом камне возле ристалища. Конь – для праздника! – снова повторил хан.

– Ваше сия… о светлейший! – поправился я, запутавшись в степенях сравнения этой ходячей люстры. – Как насчёт лошадей? Слава о ваших конях летит по всему миру…

Он вздохнул:

– Это так. И хотя мне очень жаль с ними расставаться, я вам подарю по коню. Но сначала, – хан поднял кверху указательный палец, видимо, ему в голову пришла новая гениальная идея, – я познакомлю вас со своей дочерью!

«Не надо!» – чуть не закричал я, но вовремя сдержался и лишь впился руками в ковёр, прорывая его ногтями. Знаем мы ваших дочерей! С вашими гаремами у вас их триста шестьдесят пять штук, а для високосного года отыщется ещё одна. И все они на одно лицо, и лицо это – Викино!

Но, повторю, сдержался, ибо отказ могли воспринять превратно.

Хан три раза хлопнул в ладоши…

И почему используется такой примитивный механизм кодирования? Один раз, два раза, три раза… Хлопал бы, к примеру, по азбуке Морзе: один длинный хлопок – два коротких… Больше сигналов можно передавать. Или я не различаю нюансов, а он так и хлопает?

Хан три раза хлопнул в ладоши – и в комнату вошла девушка в парандже.

«Слава богу! – пронеслось у меня в голове. – Паранджу-то она снимать перед чужими не станет. Так что я свободен хотя бы от радости лицезреть Викино надоевшее лицо. А голос… буду слушать в сторону…»

Я чуть не пожалел, что не откликнулся на приглашение лягушки из болота. Обкладывает со всех сторон: не мытьём, так…

Девушка поклонилась – сначала отцу, потом нам.

– Гюльчатай, – обратился к ней Кубалай-хан дрогнувшим голосом, – открой личико!

Снова смешение программ! Явная компиляция из «Белого солнца пустыни» – у Вики есть видеодиск. Или специально издевается? Считает, мне деваться некуда? Ишь, имя сменила! А лицо-то опять Викино будет!

– Перед такими почётными гостями, – продолжал хан, – я полагаю, можно…

«Нет!» – снова чуть не закричал я. – «Не надо!» Наверное, следовало закричать. Но было поздно.

Девушка откинула паранджу.

Я непроизвольно зажмурился – защитная реакция на неприятное воздействие, – так и не успев рассмотреть лица. Но сидеть с закрытыми глазами нельзя. И я, заранее прикусив губу, чтобы не поморщиться, заставил себя взглянуть на дочь Кубалай-хана, сначала чуть приподняв веки.

И… широко распахнул глаза и раскрыл рот!

Девушка не была Викой!

Настоящая восточная красавица смотрела на меня. Может, та самая Гюльчатай – я не помню её лица. И с каждым взмахом ресниц взлетало и падало моё сердце…

Что же это творится-то?! А-а-а… ещё одно испытание. Видно, Вика решила пойти по другому пути, пути соблазнов. А вот возьму – и соглашусь! Но… не сейчас. Тем более что Кубалай-хан пока ничего не предлагает.

Не на меня одного повлияла красота девушки. Сэр Жеральд крякнул и вцепился в усы, накручивая их, словно ручку патефона, Юнис открыл глаза ещё пошире моего, так что я немного позавидовал его возможностям.

Хана, судя по всему, обрадовала реакция. Он откинулся на подушки и довольно заулыбался. Чуть не замурлыкал.

– Как добрались? – спросила Гюльчатай, обволакивая бархатистым голосом.

– Добрались отлично, а вот обратная дорога, я вижу, будет очень трудной, – сэр Жеральд счёл, что усы приобрели достаточно бравый вид, и можно высказаться.

– Почему же? – удивилась дочь хана.

– Блеск твоих глаз помешает видеть дорогу, – провозгласил сэр Жеральд, – а твои косы станут тянуть назад.

– Так оставайтесь! – предложила девушка. – Отец, тебе ведь нужны отважные витязи?

– Конечно! – хан снова сорвался с места. Походило на то, что у него в одном месте торчит шило. – Мне очень нужны отважные витязи! Я просто задыхаюсь без отважных витязей!

Я, наконец, совладал с собой, и постарался придумать ответ, достойный настоящих рыцарей.

– У тебя замечательная дочь, Кубалай-хан, – сказал я дрогнувшим голосом, – и мы очень благодарны за гостеприимство, и за честь, которая нам оказана. Мы обязательно вернёмся к тебе… как только выполним то, что должны сделать: победить дракона и освободить принцессу. Иначе какие мы будем отважные витязи?

– А, так вы дракона должны победить? – удивился хан. – А я думал, вернуть ему коготь… (Хм, да он почти всё помнит!) А как же испытания верблюдов?

– Это специальные верблюды, дрессированные против драконов, – твёрдо пояснил я, снова вступая на зыбкую почву догадок и предположений. – Они заплёвывают дракону глаза и тушат огненное дыхание.

– Ты смотри! – поразился Кубалай-хан. – Не забудьте захватить их, когда вернётесь сюда. Я укомплектую ими пожарную команду. Да, а для чего кони, если у вас такие замечательные верблюды? – повторил он, видимо, решив сэкономить.

– Для участия в турнире, – поклонился я. – В столичном граде намечается рыцарский турнир, а по правилам в нём нельзя участвовать на верблюдах. Вот почему мы и просим коней. Тем более что мы их вроде бы заслужили…

– Ага, ага… – начал соображать хан, и я подумал, что если его умственные способности передались дочери, то… Требовалось как-то простимулировать его решение:

– В столице мы всем расскажем, что победили благодаря твоим коням, о светлейший!

– Да о них и так неплохая слава идет, – поморщился хан.

– Дополнительная реклама никогда не помешает.

– А у меня и другие дочери есть! – вспомнил Кубалай-хан.

– Триста шестьдесят пять? – почтительно спросил я, внутренне холодея.

– Больше, значительно больше! – замахал руками Кубалай-хан.

– Мы вернёмся к этому разговору, о светлейший! – решительно проговорил я.

– Да? – недоверчиво произнёс хан и вдруг замер и посмотрел на поднос, где лежали конфискованные вещи. – А это что?

И я с удивлением увидел на подносе неведомо как сохранившуюся ириску «Золотой ключик» в обёртке. Абсолютно нетронутую. Как она уцелела-то?

– Ириска, – жалобно произнёс Юнис.

– Что такое ириска? – спросил Кубалай-хан. Мне в его ответе послышалось школьное «Was ist das «ириска»?»

– Конфета, – пояснил Юнис, – сладость. Попробуйте!

– Отравить хочешь? – нахмурился Кубалай-хан.

– Что вы! – изумился Юнис, поражённый идиотской, с его точки зрения, догадкой хана.

Он с видимым удовольствием развернул ириску, открыл было рот, чтобы отправить её туда… Но, к счастью, удержался, вздохнул, и, преодолев сильнейшее внутреннее сопротивление, ловким движением профессионала расщепил конфетку пополам.

Потом, что-то вспомнив, взглянул на дочь Кубалай-хана и каждую половинку разделил ещё разок. Взял маленький кусочек в рот, тщательно разжевал и сглотнул слюну.

– Последняя, – вздохнул он, протягивая четвертинку ириски Кубалай-хану.

Кубалай-хан с опаской взял кусочек ириски, повертел между пальцами и осторожно положил в рот, готовый выплюнуть при первых же симптомах чего бы то ни было.

Скоро его лицо приобрело довольное выражение, и он аппетитно зачмокал.

– Великолепно! – воскликнул он.

Дочь Кубалай-хана потянулась было к кусочку ириски, однако он легонько ударил её по пальцам, произнеся:

– Детям много сладкого есть вредно! – и зажевал оставшиеся кусочки.

На Юниса было жалко смотреть.

– Больше нет? – спросил Кубалай-хан, облизывая пальцы.

– Увы, – развёл руками Юнис.

– Но в нашем королевстве их умеют делать, – подхватил я. – И когда мы наладим с вами торговлю…

– Торговлю! – хан Кубалай ударил кулаком по ковру. – Я сейчас же отправляю купцов к вашему королю! Где это? Покажите по карте! Карту сюда!

Четверо слуг внесли большую развёрнутую карту.

Неужели мы наконец-то увидим полную карту всей страны? Как, интересно, её называют? Компьютерленд? IBM-ленд? Или… Викленд?

На карте Кубалай-хана было всё: и пустыня, разделённая на две части – золотую и белую, – и болото, и все окрестные земли. И даже столичный город, куда мы так стремились на турнир… Но не было и намёка на те места, которые мы прошли, и которые были на наших картах.

Но, даже с учётом этих кусков, полной карты не получалось: выпадал громадный фрагмент – тот самый, где находился Колдовской лес. Ровно на четверть территории. Это выяснилось, когда мы сложили все три карты. Правого нижнего куска не хватало.

Кубалай-хан удивлённо поднял густые брови:

– Откуда взялись эти места? Я о них никогда не слышал!

Пришлось заниматься ликбезом. На сложенных картах мы указали Кубалай-хану кратчайший путь в наше королевство.

– А тут что? – спросил хан, указывая на пустоту, где должен находиться четвёртый лист.

– Колдовской лес! – хором ответили мы.

Хан нахмурился.

– Плохие места?

Я пожал плечами:

– Никто о них ничего не знает.

– Возвращайтесь скорее, – отрывисто сказал Кубалай-хан. – У меня руки чешутся организовать туда широкую экспедицию. Я мобилизую всех магов и волшебников, витязей и героев – и мы сотрём белое пятно с лица страны! Я не люблю неясностей!