Текст книги "Русская ось колеса Сансары"

Книга вторая.
Однажды и навсегда

… – Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, —

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,

Прольется чистыми слезами,

Не зарастет на сердце рана —

Прольется пламенной смолой.

– Пока жива, с тобой я буду —

Душа и кровь нераздвоимы, —

Пока жива, с тобой я буду —

Любовь и смерть всегда вдвоем.

Ты понесешь с собой повсюду —

Ты понесешь с собой, любимый, —

Ты понесешь с собой повсюду

Родную землю, милый дом.

– Но если мне укрыться нечем

От жалости неисцелимой,

Но если мне укрыться нечем

От холода и темноты?

– За расставаньем будет встреча,

Не забывай меня, любимый,

За расставаньем будет встреча,

Вернемся оба – я и ты…

Александр Кочетков. Баллада о прокуренном вагоне. 1932 год

1. Родительский дом

Вася вздрогнул и будто бы очнулся от странного сна похожего на глубокий обморок. Вчера проснулся от грозового раската, где вместо молнии явился ослепительный образ Валерии. Стиснув ладонями голову, внушал себе: «Зимою гроз не бывает. Ты всюду преследуешь меня, коварная Лера. Твое существование сворачивает мозги, оно становится опасным для всех. Значит… значит я должен тебя убить! УБИТЬ!» Лера с хохотом исчезла. Он повторил в кромешной тьме: «Я должен убить её, но прежде убить в себе того человека, которого она пыталась взрастить во мне. Но как?!»

Как?! Долгий остаток ночи ходил по закоулкам памяти, выискивая орудия смерти для неё и для того человека, которого она взращивала в нём. Неуловимым обликом Валерия извивалась, ускользала и, словно интригуя, поверяла потаенные фантазии, от которых бросало то в жар, то проступал липкий пот. Что-то недоставало в желаниях, чтобы они окончательно оформились в решительное действие…

Этой ночью сон, однозначно, обратился в обморок. Неужели кроме несчастного физического тела у него ничего нет?! Нет души, разума, воли. Нет ничего кроме истощающейся физической субстанции?

Вдруг тело заколотило нарастающей дрожью. Обняв себя руками, он с головой глубже зарылся под одеяло, но дрожь не унималась, теплее не становилось: ледяной ветер властно проходил, не ведая преград. Проходил сквозь стены дома, одеяло и выдувал последнее тепло из скрюченного и жалкого человеческого тела, выброшенного из скорлупы цивилизации, как улитка из панциря.

Жуть, как холодно! По времени середина ночи, вставать в такую рань незачем. Между тем, сон не возвращался, а дрожь вдруг прекратилась, скорее от ужаса, поднимающегося вместе с краткими вспышками сознания, включающего мысль, способность анализировать, сопоставлять и доискиваться до сути.

Вдруг снова появилось ощущение, что он проваливается в полуразрушенный склеп, где отвратительно холодно, промозгло, сыро, и тошнотворная вонь мутит рассудок.

Вася судорожным махом откинул одеяло; валенки вмиг оказались на ногах. Кряхтя поднялся, со скрипом протопал к печке – конечно, печь давно остыла. Остыла отчасти и потому, что протапливать ее основательно, как полагается, нечем: дровишки – полусгнившие доски – уже на исходе.

Он всё же бросил в печь несколько трухлявых, разваливающихся в руках досок, приготовленных на утро для разогрева похлебки и чая. Хотел поджечь – огонь ни в какую не брался за дерьмовую древесину. Чертыхнувшись и слабо выругавшись вслух, обитатель холодеющего дома быстро вернулся к лежанке, залез на нее, не снимая валенок, и укрылся вонючим одеялом, потяжелевшим от сырости и грязи, с протертыми краями, из которых выглядывали серые клочки ваты.

«Эх, накатить бы стопку разбавленного спирта и откинуться на два-три часа в блаженном забытье…» – подумал он. Да снова закавыка: нет денег даже на полушку хлеба и сколько же потребно спирта, чтобы перейти на местное отопление, то бишь, согревая себя изнутри, наплевать на холод и злющий ветер, что властвуют вокруг, наплевать на полное отсутствие какой бы то ни было живой человеческой души. Наплевать, согреваясь спиртом и ещё давней мечтой, также остывающей, как дом.

Вася попробовал сосчитать, сколько же, в самом деле, надо спирта, чтобы прозимовать в блаженном пьяном забытьи… Цифра получилась устрашающей, и сам подход к такому решению отопительной проблемы и созданию душевной комфортности становился абсурдом. Пожалуй, лучше постараться просто заснуть. Утром напрячь мозги, скокуженные нуждой, алкоголем и черной безнадегой. Быть может, получится сообразить, как раздобыть либо дров, либо денег, либо кормежки.

Вася меланхолично и безгласно начал повторять настрой, иногда помогавший умерить смуту:

– «Моя левая нога расслаблена, расслаблена, расслаблена. Я чувствую, как приятный покой, приятный покой разливается по левой ноге, Она хочет спать, спать, спать. Моя правая нога расслаблена, расслаблена, расслаблена. Я чувствую, как приятный покой разливается по правой ноге…»

Утро выдалось мутное, как гадкий остаток дрянного самогона. В воздухе стыла морось. Василий с отвращением вышел на крыльцо, поеживаясь и кутаясь в ободранную телогрейку. Трудно уразуметь: весна ли это? поздняя ли осень? Уже потерян счет ненастным дням. Промозглая сырость, прорывающиеся то арктические циклоны, то теплый фронт. Сыплет то снег, то дождь. Солнце, возможно, потухло или переродилось в звезду другого мира. Земля сорвалась с орбиты и несется в бездну Галактики точно гигантский самолёт, у которого заглохли двигатели. Ослепительно-яркий свет солнца остался в воспоминаниях вместе со счастливыми днями юности и детства. Что же произошло? Почему рассеивается тепло человеческое и вслед приходит холод физический?

Вася хмуро призадумался: в чем же все-таки дело, по календарю как будто бы апрель, а по ощущениям – самый, что ни на есть ноябрь. Стылое предзимье. Того и гляди, выплывет с горизонта огромная снежная туча, застит окончательно холодеющую природу. С бешеной силой засыплет так и не пробудившуюся землю. Засыплет мертвящим снегом навсегда, на века вечные, как укрывает белым саваном вечного покоя человекообразные существа, котором не суждено пробудится нигде и никогда. Не пробудится, не переселится, не начать заново в другом обличье. Тотальная смерть, коллапс, взрывоподобной возрастание энтропии.

Так, в самом деле, апрель или ноябрь? – не на шутку озадачился Вася. Вдруг проспал в летаргическом сне (а то и как ушибленный жизнью – в коме) весну и лето, затем впал в летнюю спячку, убаюканный пришедшим теплом, а в преддверии зимы очнулся, зачем и для чего очнулся – непонятно.

«Ну, нет, этого быть не может!» – встревожился он, ощупал голову и сильно ущипнул себя за руку. Резкая боль смела сомнения.

Нетвердыми шагами одинокий оборванец побрел по раскисшей снежным месивом дорожке в другой конец сада, пока не зная для чего…

***

Сад остался последним владением, и представлял собой участок земли в шесть соток с домом, баней и сараем. Разумеется, когда-то это была любезная сердцу вотчина его безвременно почивших родителей. Дом замышлялся как древнерусский терем с резным фасадом и с башенками на крыше. На башенках непременно – красные деревянные звезды, подобно рубиновым звездам Кремля. В чердак, именованный мансардой, будет встроена светлая горница с крохотным балкончиком, с которого в минуты отдыха приятно любоваться своим садом, который будет собственноручным воплощением края обетованного.

Однако с самого начала строительства допущена фатальная ошибка, должно быть от переизбытка фантазии и комсомольско-коммунистического задора (угара?), совершенно ничем не подкрепленного: ни глубокими профессиональными знаниями по строительству жилых домов, ни обстоятельными практическими навыками, ни маломальской склонностью к строительству. Одно огромное необузданное желание: хочу, чтобы было так! Да, вошедший в кровь и плоть революционный радикальный экстремизм подначивал и здесь попрать устоявшиеся правила, законы, традиции.

Грунт, на котором выстроен дом, относился к категории пучинистых. Фундамент следовало закладывать ниже уровня промерзания, а это ни много, ни мало – один метр и восемьдесят сантиметров. Получалось, что надлежало отрыть по периметру предполагаемого дома траншею глубиной в свой рост, залить бетоном и выровнять по уровню по горизонтали и вертикали, с приданием фундаменту определенной формы, снижающей нагрузки от весеннего движения грунта. Если применить ленточный фундамент – тоже земляных и бетонных работ немало.

Безусловно, ничего подобного не сделано. Еще чего! Вбухать бездну бетона в землю из-за того, что якобы грунт плохо пропускает воду и весной набухает, пучится, точно брюхо обжоры после обильного застолья. Да наши корабли давным-давно бороздят просторы Вселенной, и наши советские космонавты кушают, писают и какают, невзирая на законы гравитации! Наши ученые обуздали энергию атома и вплотную подошли к управляемому термоядерному синтезу! А тут невидаль какая – фундамент заложить!

Дом выстроили за одно короткое лето. Фундаменту отводилась одна лишь задача: изоляция вечно влажного грунта от деревянных конструкций дома. Весной фундамент треснул в нескольких местах. Треснул с превеликим удовольствием и во исполнение неизменных законов материального мира. Домик перекосился. Изготовленные за зиму метровые резные башенки, что призваны украсить фасад, пришлось устанавливать по периметру крыши уже с учетом крена дома.

Следующей весной домик снова изменил геометрию и покривился вдобавок уже в другую сторону. Помпезные башенки на крыше к немалому конфузу доморощенного зодчего пошли вкривь да вкось под разными углами, как будто намекая, что не все ладно в этом сермяжном царстве-государстве в шесть соток.

Тогда смирившись и уняв кручину, что дело рук его ох как далеко от замысла, и угадав в крене общее направление, оптимистичный папочка выдал такое объяснение своему оригинальному ляпсусу от зодчества: дом наклонен как бы в приветствии к входящим. Так же как почтительно, не умаляя ни на йоту собственного достоинства, склоняет голову свободолюбивый человек при явлении под ясные очи высшего сиятельного или сановного лица.

Найденное объяснение так пришлось по нраву находчивому и неунывающему хозяину сада, что он уже больше не уничижал себя за криволинейные пропорции дома. В самом деле, помимо евклидовой геометрии есть геометрия неэвклидова, также как наряду с законами Ньютона есть законы Эйнштейна – всегда важен угол зрения и установка на понимание.

Вот только подрастающему сынуле Васе попросту начихать на разные там толкования кривизны дома. Ему важно то, что вместе со стенами, и пол кривой! А значит, наливая в тарелку суп, угол зрения надо срочно перемещать к краю тарелки, где супа по неизменным законам Ньютона всегда больше, иначе того и гляди перельешь через край на чистую скатерть и никакая установка на понимание, никакие ссылки на теорию относительности, – ничто не убережёт от справедливого гнева матушки.

Когда повзрослевший сын вот-вот готов был к самостоятельной жизни, матушка тяжело заболела. А ровно за год до окончания института, мама и папа вдруг в одночасье умерли: первой ушла мама – так и не поправившись (болезнь её усугубилась немыслимыми переменами по развалу страны, которой искренне и простодушно гордились); за ней тут же отец – от тоски по безвременно почившей женушке.

Василий осиротел и стал невольным владельцем сада. Первые желание – снести уродливо-помпезный дом к чертовой бабушке.

Вскоре намерение перестроить родительскую «фазенду» обрело форму конкретного действия. В институте Василий факультативно освоил азы архитектурного проектирования и даже выполнил и успешно защитил курсовую работу по собственной серии дачных домов: оригинальных в архитектурном отношении, сочетающих практичность и прагматизм с удачным коктейлем экзотики и романтизма.

Окрыленный юношеской мечтой, что он творец судьбы, что все он преодолеет, сможет, достигнет, Василий включил в число прочих жизненных планов и приведение в достойный вид унаследованного садового участка. Это означало возведение нового дома по защищенному с отличием проекту. Не было каких-то там денег.

Василий устроился в ремонтно-строительную фирму, которая неожиданно стала трансформироваться в своеобразную частицу огромной компании. Поменялся профиль работы. Сменились масштабы задач. Из инженера производственного отдела его перевели в офис филиала компании инженером-конструктором, проще говоря, разработчиком технической документации.

Прошел год, второй – денег на строительство не появлялось. А появилась бездна работы и гражданская жена. Последнее обстоятельство подобно хитроумному и коварному вражескому нашествию захватило исподволь и, пряча личину, стало обтесывать добротный человеческий материал под иноземные стандарты жизни. Получается, поддался искушению и превратился в кролика, которого подготовили на ужин обольстительному удаву со звучным полумужским именем. У Валерии всё четко продумано: как прибрать к рукам одно, второе, третье…, как хомутать проблемами одного, второго, третьего… колонизировать мир вокруг себя.

Одна история с Веэв чего стоила! Василия терзал стыд перед Владимиром Владимировичем и его супругой Антониной Степановной.

Он написал им покаянное письмо. Как будто сразу полегчало, но грызли сомнения: те слова употреблены, поймут ли его? Правил и правил письмо. Фрагменты правок перемешались, в конце концов, исписанные листки шли на растопку печи. Перед тем как сжечь, перечитывал разрозненные листки. Порой не мог оторвать глаз и читал вслух:

– «Здравствуйте, бесценный друг и наставник Владимир Владимирович! Вы вправе обругать меня последними словами, влепить пощечину, ремнём исполосовать мою задницу, чтобы не находил я место, где бы присесть, тем более за вашим рабочим столом. Мог ли я предположить, что достаточно одного неверного шага, чтобы оказаться в глубокой прорехе? О, какая эта хорошо продуманная стратегия превращения нас в отребья! О, эта Валерия! Она исчадие ада для нас. Все её «громадье планов», да таких, что «мама не горюй», всего лишь приготовление к явной миссии крепнущего масонского ордена, нашедшего вторую родину за спиной статуи Свободы. Я в этом уверен на все сто! Они жаждут превратить наш народ в подспорья для всеобщей коммерческой паутины с Главным Пауком в заокеанской якобы супердержавы. Наши девушки станут ударницами секс-индустрии. Наши пожилые женщины станут убирать засранки в их роскошных домах, ухаживать за их старичьём. Наши мужчины станут одни – пушечным мясом, другие – придатком роботизированного производства. То что мы с тобой выпали из этого коварного плана, означает надежду на их поражение. Конечно, мы не супергерои, которые придут с мечом и разрубят их на куски. Мы хранители другого древнего знания, которое возвращает рай на землю, причём для всех. Многие мысли хочется поверить Вам. Сесть за стол и говорить ночи напролёт. Сейчас я говорю мысленно, или вслух. Верю, каким-то образам Вы ощущаете мой смятенный мятущийся ум. Как бы нам выжить, как бы нам найти твердую почву под ногами, выстроить пусть небогатый, но крепкий дом?!

Я сейчас в мыслях порой изучаю Леру как образ врага, которого можно победить, только зная все его повадки, секреты, замыслы, способы и манеру действий.

Лера, скажу вам, не чуждалась и обыкновенных желаний. Её миссия хитроумна и последовательна. Более того, ей словно велено могущественным заокеанским магистром в обыкновенном стремиться и превзойти до необыкновенного качества.

Помнится, она начала как будто по обыкновению, свойственному коварным красавицам, высасывать денежки из моей зарплаты, как предполагаемого супруга. Причём, высасывала почище разбойника с большой дороги. Косметолог, визажист, одежда из элитных салонов, вкусности и сладости, кафе, тусовки, ночные клубы, солярий, летний отдых за границей. Всего и не перечислишь! Она меня исподволь приучала к сладостям заморской жизни, к далеко нескромному «очарованию буржуазии».

Денег у меня, естественно, не хватало на удовлетворение растущего вкуса гражданской жены Леры. Сама собой забылась мечта об идеальном обустройстве родительского наследия. Да и вся последовательность, логичность и стройность задуманного жизненного плана становилась эфемерной, нереальной. Порой это вносило в ежедневный настрой каплю неизбывной печали, что уже не творю жизнь, а лишь из кожи вон лезу приспособиться к реальности, чуждой в принципе.

Однажды ясно понял: чтобы заработать много денег, нужно первым делом преступить некий нравственный закон. Этот закон вполне можно обозначить словами для уразумения. Есть такие, кому не требуется слов, потому что этот закон витает в воздухе – это непреложная данность свыше, небесный свод гуманных правил в духе Конфуция и других нравственных провидцев, повторивших тоже самое, но другими словами, какие нашлись в национальных языках.

Вариантов, как преступить основной закон человечности, множество. Допустим, предварительно став участником серьёзного и важного проекта, кого-то из коллег подсидеть, обнаружить и огласить его якобы недостаток, умело и будто бы непредвзято раздуть и преувеличить малейшую оплошность партнёра. Если партнер окажется с натуральным нравственным изъяном, что чаще и бывает, – тогда топить его, не мешкая, по полной программе, безжалостно и жестко.

Одновременно то, что сумели сделать вместе, поставить в заслугу только себе. И самому вырваться вперед по карьерной лестнице, торопя, таким образом, события и не дожидаясь, когда и в самом деле сочтут, что стал достоин для служебного продвижения. По такому способу я и стал ведущим инженером. Как оказалось, это тактический маневр, один из многих десятков, зачатки которых дремали в изощренном уму Валерии. Мы для неё всего лишь пушечное мясо.

В качестве маскировки, дабы желания казались обыкновенными, она открыла два проекта индивидуальной предпринимательской деятельности. Как будто большие деньги нужны ей не для изощренного шопинга и тому подобного разбрасывания денег, шика и куража. Нужны же для нечто большего, о чем пока умалчивалось.

Я наивно спрашивал её. Ну сколотим состояния в миллионы долларов, и что? За два столетия развития буржуазии хоть кто-то стал счастливым от обилия зеленых купюр, слитков золота? Спать на золотой кровати, справлять нужду в золотой унитаз – что это, если не коварная подмена подлинных ценностей, как алкоголь заменяет естественную радость иллюзорным возбуждением. Я убеждён, ложная власть денег уводит в пустоту, заполняя вакуум гуманности тьмой пороков. И, в конце концов, из этого вакуума выйдут трансформированные личности, новые сверхчеловеки-монстры…

После памятного пожара в кабинете начальника, готовившегося стать исполнительным директором, скабрезная ситуация развивалась точно по сценарию Леры. Начальника, так и не ставшего директором, уволили без разбирательств за несоответствие занимаемой должности. По образовавшейся вакансии в первую очередь должны были попробовать двух кандидатов, состоящих в резерве. А в резерве, подготовленным Лерой были двое: я, Василий Петрович, и Леша. Я первоначально отказался и ушел. Но, оказалось, уходить некуда. Переночевав в зала ожидания вокзала, наутро явился под ясновельможные очи Валерии и попросил примирения. Я рассудил в ту бессонную ночь на вокзале, что не купить билет на синий поезд мечты, и та мелодия о синем инее, что лег на провода, умчалась вместе с поездом. Реальность оказалась совершенно иной. И то, что сотворила Лера, делают все другие, но в меньшей степени. Найти ли хоть одного, кто ни разу не лгал, не присваивал исподтишка и т. д. и т. п. Преступные желания создают в душе пирамиду, основанием пригвождающей к бренной земле. И этот краеугольный камень бесчестия становится традицией.

Поскольку Валерия уже заготовила приказ на Лешу, как исполняющего обязанности Генерального, я становился вторым претендентом. Нам предоставили по месяцу управлять филиалом предприятия. Каждый из нас составил план с целевыми показателями на месяц. Честно говоря, по целевым показателям поначалу обошел Лешу подчистую, даже вошел во вкус, и, действительно, мог принести много пользы. Однако нечистоплотность затеи Леры, её скрытая миссия, останавливала проявление себя полностью в новой должности. Леша, напротив, тужился изо всех сил примерить новую одежку. Каждый рабочий день начинал с совещания у Леры, которая взяв на себя обязанности имиджмейкера и серого кардинала, к чести своей успешно двигала Лешу, как словно пешку замыслила поменять на ферзя. Толи в отместку действовала жестко, толи разозлилась не на шутку особенно, когда на первых порах я быстро начал завоёвывать доверие высшего руководства. Что как в самом деле, утвердят меня, и тогда я выгоню и Леру, и Лешу, как метлой выметают сор из дома!

Лера распространила слухи, что новый исполняющий обязанности директора, то есть я, гнилой тип с комплексами и «тараканами». Затеяла скандальные разборки по моей квартире, переделанной под модный бутик. Что я мог сказать? Только вечное, словами Шекспира, что коварство – вот твоё имя женщина.

Распростился на вековечно с Валерией, снял однокомнатную квартиру на полгода, отказался от каких-либо должностей и перешел работать рядовым инженером. Пришлось мне работать под руководством того, кого запросто мог обойти, если бы внял хитростям Валерии и взял на вооружение хотя бы толику оных. Изредка видел бывшую гражданскую женушку, разряженную в меха и драгоценности, на шикарном лимузине. Порой эта вероломная и коварная женщина удостаивала меня высокомерным кивком. Она нарочито перестала вообще воспринимать меня как значимую человеческую единицу. Я с омерзением видел, как она поглощена проработкой каких-то новых стратегических планов по утверждению идейного могущества, по сколачиванию состояния из задарма достающихся денег. Эти деньги липли друг к другу, по вновь открытой цепной реакции обогащения.

Мне, опальному инженеру, брошенному и оболганному, становилось изо дня в день не по себе. Становилось жутко и тошно. Редкие знаки внимания бывшей женушки пропитаны презрением, чванством и гадливостью. Стал замечать, что из меня выходит и не восполняется особая мужская закваска – тестетерон – мужской сути с каждым днем становилось меньше. В самом деле я превратился в тряпку. В моём лице сквозило уныние и апатия. Меня уже избегали коллеги. Вскоре обнеряшился донельзя, ссутулился, то и дело допускал досадные ошибки и промахи, на докладах у шефа бубнил невнятно удрученно. Когда также удрученно ясновельможный представитель акционерного Общества вручил уведомление об увольнении, я воспринял это как избавление от работы, которая перестала приносить удовлетворение, превращалась в убийственную кабалу. Плохо было в другом: нечем платить за квартиру, лишился стабильного заработка. Тут и началась моя эпопея падения…»

Василий отложил письмо. В памяти пробежал последний год.