Текст книги "Русская ось колеса Сансары"

Василий, полуобернувшись, пристально посмотрел в лицо Владимира Владимировича. Оно было умиротворенным, словно Антонина Степановна увела его с собой в разведанные небесные высоты, как ровно сорок лет назад красивая девушка Антонина взяла за руку Владимира, чтобы не просто совместными усилиями копить добро и житейские удовольствия, но включиться в строительство города, которому не будет равных на Земле…

Прибыла машина «Скорой помощи». Хмурый фельдшер проверил отсутствие пульса, дыхания, зевнул и, не обращая внимания на Василия, что-то невразумительное пытавшего объяснить, стал документально оформлять свидетельства отсутствия признаков жизни у клиента.

Между тем, Василий изо всех душевных сил старался донести горячую просьбу: без промедления, срочно госпитализировать заледеневшего друга и провести комплексную процедуру по медленному размораживанию тела.

– Такими методиками мы не обладаем, – закончив составлять врачебный эпикриз, ответствовал фельдшер. – У нас не научно-исследовательский институт, а «Скорая помощь», у которой даже бензину не всегда хватает.

– Я считаю, человеческая жизнь – это единственная ценность. Мы отнимаем шанс сделать завершающее усилие в жизни тому, у кого эта жизнь на волоске. И кто знает, это завершающее усилие будет нужно не только ему.

– У тебя есть деньги, чтобы профинансировать попытку реанимации этого тела? – с усмешкой спросил фельдшер. Василий смутился и осекся. Денег у него, конечно, нет.

– Куда же подевались деньги у вас, у муниципальной казенной бюджетной организации?

– Ты, парень, забыл, в какое время живешь?! Куда подевались деньги?! Ха-ха! На откаты и т. д. – Сторож и фельдшер заржали, как два кровных брата.

– 03 тебе и твоему замерзшему другу не поможет. Звони 02. Может там тебе посодействуют, хотя бы похоронить без проволочек. – И сторож с фельдшером сообщили в полицию об обнаружении трупа без признаков насильственной смерти.

Вскоре приехал полицейский наряд с группой захвата. Двое молодчиков в полицейской форме с автоматами наперевес, точь-в-точь как американский полицейский с пушкой наготове останавливает подозрительный автомобиль американского гражданина, ворвались в сторожку городского кладбища. Подержали на прицеле присутствующих, осмотрели помещения и доложили по радиосвязи: зачистка произведена, вооруженных криминальных элементов нет. Есть только плачущий бомж, начавший оттаивать труп и взъерошенный сторож. И тут же появился следователь с экспертом.

Началось утомительное составление протокола осмотра, протокола допрос, установление личностей. Потом зачитка запротоколированного, взятие с Василия обязательства явиться на последующий допрос, при необходимости.

В десятом часу утра отпустили Василия, отправили тело в морг. Только предусмотрительно взятые документы, удостоверяющие личность Василия, оградили его от ареста на первые трое суток.

В предрассветных сумерках, опустошенный новыми потерями и обессиленный бессонной ночью, Вася вышел из сторожки. Дорогу заслонил чёрный пес. Передними лапами рычащая псина припала к утрамбованному снегу, а задними приготовилась для молниеносного броска с очевидным намерением разорвать глотку. Василий попятился, снова оказавшись в сторожке.

– Уйми собаку, – сказал сторожу.

– Тебе ещё охрану приставить до самого дома? Как пришёл, так и уходи! Пшёл вон!

– Ну ладно, – с холодной усмешкой ответил. – Дай хоть водицы испить.

– Возьми сосулю и затолкай себе в рот.

– Пусть так, но я возьму еще вот что! – Василий схватил со стола внушительных размеров нож. Толстое кривое лезвие сверкнуло сталью кинжала. У сторожа отвисла челюсть, губа затряслась.

– Иди посади собаку на цепь.

Сторож открыл дверь. Черный пес вихрем влетел в комнату. С разбега прыгнул на Василия, норовя повалить и сомкнуть челюсти на горле. С небывалой расторопностью Василий увернулся, швырнув в пса графин с водой, схватил руками за вздыбленный загривок и рухнул вместе с псом на пол.

Струйка крови потекла по полу. Ошалелый сторож с ужасом смотрел на расползающуюся алую жидкость. Василий с нечеловеческой силой прижал коленом пса и с размаха вонзил нож в рычащую пасть. Лезвие как по маслу прошло через глотку и пригвоздила пса к полу. С диким воплем Василий прыгнул на разъяренного зверя, втаптывая в пол. Треснул шейный позвонок, пасть словно отвалилась. Выдернул нож, Василий жахнул им по брюху и с чудовищной силой провел нож от грудной клетки до мошонки. Взявшись за загривок, взметнул перед лицом сторожа агонизирующую псину. Кишки вывалились кровавым месивом. Поверженный пес рухнул к ногам хозяина. С лаем ворвались остальные собаки и с жадным урчанием бросились поедать лакомую требуху забитого собрата.

Василий прошел на кухню вымыть руки. И когда вода смывала кровь, он пожалел, что это кровь не Леры. Когда-то придет её черед. И черёд её не за горами. Оказывается, у него есть силы и решимость пойти до конца в отмщении.

6. Теория автономной жизни

В руках Василия осталась заплечная сумка-рюкзачок умершего друга. Заглянув в неё, обнаружил помимо термоса и недоеденных пирогов, бумажник, мобильный телефон, записную книжку, ключи от дома. Ничего не оставалось делать, как воспользоваться приглашением Владимира Владимировича и переселиться в его дом, пусть на время, пока идёт следствие, до приезда сына.

Дорога к дому Веэв проходила по улочке, где обосновалась коммуна нового толка с атаманом Надеждой. Воспоминания о безобразном гульбище отвратили настолько, что и проходить мимо казалось кощунством по отношению к самому себе: за неправедное прошлое счет будет предъявлен будущему. А задачу выкарабкаться из грязи, в которое погрузился по уши, не отменял.

Как он не отворачивал глаза и не торопил себя, навстречу, словно верная истосковавшаяся подруга, выбежала Надя. Кутаясь в шаль, наброшенную поверх пуховика канареечного цвета, не очень-то любезно взглянув, спросила:

– Вот так встреча! Не ко мне ли лыжи навострил? – С её опухших губ, казалось, сорвана кожа. Кто у них там такой жадный до поцелуев?

– Совсем не к тебе. Прости, если что не так.

– Да на тебе кровь! – Всполошилась Надя.

Василий поспешил заверить: – Ничего особенного: упал спьяну, порядком напоила ты меня.

– Чего так поспешно удрал, я подумала было, что маленьких девочек предпочитаешь, уединился в комнате, собралась урезонить: подождал бы, когда у старшей девочки месячные начнутся… А тут смотрю, сказку читает! Диво дивное! И дочки слушают, рты разинув. И читал бы им каждый вечер! Чего убежал? И нам бы книжки читал, чтец из тебя, похоже, знатный. Что, в диковинку коммунарская любовь?

– Это не любовь. Это Содом и Гоморра в избе, которую выстроили, кстати, староверы.

– Тут весь поселок кержацкий, и что?!

– Действительно: «и что?!» Три века хранили непогрешимую веру в Господа, но дьявол из-за бугра растлил за три литра спирта «Рояль».

– Говори конкретнее, – Надя брезгливо остановила его речь движением ладоней. – Не морочь мне голову, да и себе, разными там обобщениями, вставками примечаниями. Спирта «Рояль» давно нет.

– Хорошо, скажу проще. Кто любил по-настоящему, просто инстинктивно не сможет принять за чистую монету вашу солидарность в общем столе, выпивке и постели.

– А ты че, любил? Али импотент? Якобы ищешь какую-то невиданную и неслыханную любовь, а у самого просто женилка не работает! Яйца ветром оторвало!

– Я любил. Понимаешь: ЛЮБИЛ. По-вашему любить не смогу. Пусть по-вашему импотент.

– Тьфу на тебя!

– Благодарю. У меня уже не хватает плевков оплевывать себя. Ты Надежда – не та надежда, чтобы мне выкарабкаться. Прощай. Веру и Ольгу отдай обязательно в школу. Придется им вместе в один первый класс идти…

– Сама разберусь. Кстати, Вера пропала.

– Как?!

– Задом об косяк, вот как! ******* – выругалась Надежда вперемежку с непечатными словами. – Думаешь, тебя вышла встречать?! На хрен ты мне сдался, – её пошла искать. Отморозит лоханку, как ты свои яица! Кому она будет нужна такая?!

– Тебе помочь?

– Иди уж своей дорогой. И без твоей помощи разыщу. Не впервой убегает. А может быть вообще искать не пойду. Сама придет. Тогда ей задам трепку. Пойду лучше пивка куплю. Хочешь пива – пошли!.. Однако, видок у тебя похуже, чем у меня. Еле ноги волочишь. Что-то много крови на тебе. Где сам ночью шлялся?

– Долго рассказывать. Прощай.

– Прощай так прощай!

Василий скорее зашагал прочь. В воспаленном бессонной ночью мозгу возник образ молчаливой Веры. Где она сейчас? На улице градусов двадцать мороза. Зима в этом году выдалась снежная. Сугробы высятся вдоль дороги метровыми валами. Порой примораживает так, не только ресницы и щетина покрывается инеем, но и спина и плечи…

Раздался колокольный звон. Василий замер, пораженный этому как чуду. На пригорке белокаменная церковь далеко по округе разносила благовест. Невидимый звонарь щедрой душой разбрасывал целебные вибрации, словно пробуждая утомленных тяжелой неделей приобщиться к чистой и святой общечеловеческой радости.

Василий невольно подумал, что было бы правильным поставить свечу за упокой души Владимира и Антонины, за их воссоединение в небесных кручах. Порылся в карманах куртки и наудачу вытащил смятую денежку. Развернул и радостно улыбнулся: как раз хватало на несколько свечей. Усталость как рукой сняло. Расправив плечи, не теряя ни минуты, заторопился наверх, к горним высотам.

Церковь, обнесенная чугунной оградой с арочным входом, казалась самым гостеприимным строением в поселке. Один за другим, заходили прихожане, троекратно осеняя себя крестным знамением. Василий неловко перекрестился перед тем как открыть чугунную калитку. Взгляд его упал на заснеженную фигуру, с накинутой поверх одежды кружевной шалью. Нищенка сидела прямо на снегу у входа на церковную территорию, держа в дрожащих руках пластмассовую коробочку для подаяния. У Василия захолонуло сердце.

– Вера, это ты!

Она вскинула заиндевелые ресницы и жалко улыбнулась. И вдруг резко вскочила и бросилась к Василию. Он точно на лету схватил её и прижал к себе.

– Вера, тебя ищет мама. Зачем ты ушла из дома?

– Я пошла искать тебя. Я почти выбежала за тобой, но ты быстро исчез. Я кричала, ты слышал?

– Ну, вроде бы, да. Хотя я подумал, что мне померещилось.

Вера, судорожно вздохнув, спросила: – Зачем ты ушел? Уложил нас спать и ушел.

Василий нахмурился: ему более всего не хотелось рассказывать, что было ночью.

– У меня оставалось очень важное дело, которое нельзя не сделать.

– Правда? – спросила она с робкой надеждой, страшась обмануться.

– Правда-правда. А где ты всю ночь была?

– Здесь в церкви. Служба шла всю ночь. Сегодня ведь большой церковный праздник.

– Неужели всё тут на снегу сидела?

– Нет, я сидела в притворе. Там тепло и сытно. Но утром, когда началась литургия, меня вытолкнул оттуда другой бродяжка.

– Ну и дела!

– У меня ещё вот что есть, – она расстегнула ворот куртки и вынула книгу «Алиса в стране чудес», – Я хочу, чтобы ты прочитал мне до конца.

– Тебе все равно следует возвратиться домой.

– Если я не принесу вот эту коробочку, полную монетами, – она указала замерзшими пальчиками на пластмассовую прямоугольную тару для продуктов объёмом с пол-литра, – мамка погонит обратно. Или за столом даст заплесневелую корку хлеба и стакан воды из колодца. Будет, показывая на меня, учить Ольгу и Гальку: «Вот как едят, кто не работает». А них-то у всех в тарелках будет горячая еда. Видишь, мне никак нельзя домой: коробочка неполная. Вот когда закончится служба, и люди пойдут домой, может быть, насобираю норму, что установила маманя. Но сегодня так холодно, что мне не усидеть до конца службы. По правде говоря, мне домой идти не хочется. Я ушла, не зная что делать. И стала делать, чему научила мамка: просить денежку.

Василий стоял молча. Он не находил слов, чтобы выразить возмущение и как-то помочь девочке. Стоял, тяжело дыша, негодуя на свое бессилие – ничего он не сможет сделать для неё.

– А ты зачем пришел в церковь? – спросила Вера, едва шевеля губами.

– Мне нужно поставить свечи за упокой.

– Ты пришел вовремя. Сейчас начнется поминовение. Иди скорее. Купи свечу, зажги и прочитай молитву. Знаешь где ставить свечи за упокой? Не знаешь. Пойдём, я тебе покажу.

Василий скинул на снег куртку со бурыми следами крови и остался в одном свитере из грубой шерсти, связанным когда-то матушкой.

– Ты что! Замерзнешь! – всполошилась девочка.

– Не хочу в грязном рванье заходить в церковь.

– Ну хорошо, пойдём. – Вера вскочила, стряхнула снег с одежды и с трогательной важностью стала поводырем в Храме.

Василий с возрастающим теплом в сердце точно следовал инструктивным советам девочки. Её глаза сияли чистой радостью в дрожащем свете лампад и свечей. Строгие и величественные лики святых с надеждой и неизбывным страданием взиравших с икон и фресок подвигали к пониманию столь трудных и столь же простых и важных истин праведной жизни. Юная прихожанка легко ориентировалась во внутреннем убранстве Храма, и вскоре Василий с удивительным сердечным жаром прочитал молитву поминовения Владимира и Антонины, помянув и своих безвременно ушедших родителей.

Выйдя из церкви, Вася нахлобучил меховую шапку, стряхнул снег с брошенной куртки и с гадливой осторожностью натянул её на себя. В снежной круговерти глаза девочки представились единственным сосредоточением разумного начала. Они сияли с мольбой и надеждой.

Василий не прятал от Веры глаз, но губы сжимались плотнее, не находя слов для прощания. В Храме девчушку явно привечают, это её спасительное убежище. И, отчасти он мог быть спокоен за судьбу девочки, если, конечно, добросердечные прихожане, батюшка, церковные служащие не ограничатся подаянием и жалостливым вниманием.

Вера, уцепившись за рукав куртки, ни в какую не хотела прощаться.

– Тебе не следует идти за мной, – сказал Василий, откашлявшись. – Ты меня почти не знаешь. Возвращайся домой. И на первой же исповеди поведай батюшке свою жизненную ситуация, в которой пьянство и разгул мамаши толкает в пропасть, откуда падшие люди восстают негодяями: ворами, убийцами, проститутками, либо навсегда остаются во власти дурмана, наркотиков и алкоголя. Исповедуйся, даже просто подойти, попроси не копеечку и рублик, но деятельной доброты, участия – он тебе должен помочь.

Вера молчала, прикусив от досады губу. Никакие резоны не доходили до её головки, в которой точно мелькнул свет надежды: этой же деятельной доброты она просит у него.

– С чего ты вдруг взяла, что я могу тебе чем-то помочь? – словно прочитав её мысли, спросил так и не состоявшийся отец.

– Ты не такой как все.

– Ну и что?! Может быть, не такой как все, потому что я хуже всех.

– Нет, ты лучше. Ты не знаешь, как лучше показать, что ты лучше.

– Вот те раз! Что за каламбур?!

– Это не каламбур – это правда!

– Я иду не в свой дом. Мне пожить там придется, ну с месяц не больше вместо сторожа.

– Откуда ты знаешь, что месяц? Может быть навсегда останешься там… Где этот дом?

Вася назвал адрес: механически повторил приглашение Веэв и хлопнул по его сумке, заброшенной за плечо. Термос с давно остывшим чаем, предназначавшимся ему, рикошетом ударил в бок.

– Ты знаешь где это улица? – спросила Вера

– Предполагаю. Вон там, ближе к опушке леса.

– А вот и неправильно! – воскликнула девочка.

– Я ходил по этой улице много раз, просто не было нужды дойти до начала, где этот дом стоит.

– Тебе нужно идти не по улице, но по переулку. Здесь одинаково называется и улица и переулок. А этот номер дома на улице – магазин! Я это точно знаю.

– Да ну! – пришла очередь удивляться Васе.

Вера звонко рассмеялась. Улыбнулся и взрослый собеседник. Она, оказывается, умеет заразительно смеяться!

– Пойдем, я тебе покажу, где этот переулочек. – Вера решительно двинулась в правильном направлении. Вася, пожав плечами, поплелся вслед, соображая на ходу, как отправить девочку домой, пусть в дом пропащий, но по гражданскому закону несовершеннолетняя дочка должна вернуться к маме. Хоть маманя – устроительница коммунарского приюта бомжей.

***

Тропками они вышли к дому Веэв. Начало переулка по существу было окраиной улицы и примыкало к хвойному лесу. Густые ели темнели в среди высоченных сосен, которые кучерявыми кронами воспаряли над лесной чащобой. Виднелись пролысины могучих лиственниц и застывшая гладь красивейшего летом озера.

– Здесь совсем неплохо, – пробормотал Василий.

– Отсюда начинается крутяк, – дополнила Вера, осведомленная казалось бы во всем. – Крутая гора, въехавшее в озеро. Здесь богатые застроили гору огромными домами. Это их место. Сюда даже зайти боязно. Я пробовала, но меня отогнали огромные собаки.

– Да уж, новый класс буржуев и буржуинчиков отгородились от опустошаемого ими же мира виллами, окруженными бетонными заборами с вооруженной охраной. У нас у всех не хватает здравого ума. Какое-то идет повсеместное вымирание здравого смысла.

– Твой друг тоже был богатым?

– Был богатым однозначно. Но богатым душой. Он и дом здесь выбрал, чтобы был вид на озеро. Любил природу… и многое чего любил, что и говорить.

Дом выглядел теремом из сказки. Рубленая изба-пятистенок из кондовых сосен. Нижние венцы сруба, как строились в царское время староверы, из мощных стволов лиственницы, практически не поддающейся гниению. Стены дома почернели от времени, но создавали впечатление вековой прочности, созданной по утраченной рукотворной технологии. К дому примыкал крытый двор с деревянными воротами, шириной под конную повозку. На воротах сохранились накладки – витиеватое изделие народного умельца-столяра. Также и фасад дома украшал резной орнамент, выкрашенный в разные цвета. На входной двери висел раритетный амбарный замок, основное назначение которого показать, что хозяев нет дома.

Вася без труда определил ключ для этого замка, из общей связки, открыл, и они вдвоем вошли в крытое подворье. Справа во всю длину дома располагался хозблок с двумя вместительными кладовками, столярно-слесарной мастерской, дровяник, переоборудованный под место хранения кормов для скотины, к которому примыкал бревенчатый сруб, как оказалось, хлев. На шум и бряцанье засовов из дощатой двери хлева послышалось громкое призывное мычание.

– Корова! – Обрадовалась Вера и заглянула в хлев. – Корова! Настоящая бурёнка! Она бедненькая хочет кушать, и пить хочет.

Упитанная корова темно-рыжего цвета большим языком, похожим на вытянутую лепешку, провела по востренькому исхудалому личику девочки. Та в свою очередь погладила тонкой ручкой по крупной морде, увенчанной нешуточными рогами. Потрогала тугое вымя.

– И подоить тебя надо. Скучаешь без хозяев, Бурёнка. Где же твои хозяева?

– Хозяин умер, а хозяйка еще раньше умерла. Мне как раз и поручено присмотреть за домом и скотиной до прибытия наследников, – ответил Василий.

– Можно я с тобой останусь, чтобы присматривать за коровой?

– Нет не можно.

– Я ведь умею ухаживать за коровой: поить, кормить и доить. У нас раньше было две козы с козлятками. В прошлом году мамка заколола всех козочек на мясо. Я их так любила!

– Коза и корова – разные вещи. В смысле несравнимы по уходу.

– Нет сравнимы! – Упрямилась девочка.

– Ну хорошо, пройдем в избу. Тебе все равно надо отогреться, отдохнуть. Ты же, говоришь, ночь в церкви провела.

По ступенькам поднялись на высокое крыльцо и вступили в благодатные покои. Несмотря на древний сруб дома, планировка внутри отвечала современным требованиям. От большой русской печи, занимавшей полдома, и следа нет. Вместо неё двухтрубная система отопления с газовым котлом, установленным в туалетной комнате. Шум нагреваемой воды в котле, мерцание светодиодного табло с цифрами температуры подаваемой и возвращаемой воды, расхода теплоносителя и газа возвращал ощущение добротного быта, умного дома с необходимыми элементами «хай-тек».

На прежнем фундаменте от печи установлен шикарный камин, выполненный явно по старинным чертежам. Перед камином изумительное кресло-качалка, само по себе представляющее произведение искусства. Камин, как прежняя печь делил дом на части: гостиная, кухня и две спальные. Одна из которых вдобавок служила кабинетом, судя по компьютерному столу, на котором строго упорядоченно расположились: ноутбук, многофункциональное печатающее устройство, акустическая система, устройство выхода в интернет. Основная спальная комната выполнена в спокойных розовых тонах. Широкая двуспальная кровать из старинного дуба, искусно сделанная тумба – вот и вся мебель.

В кухне, напротив, выдержан современный стиль. Кухонная стенка вмещала всевозможные технические устройства, делающих процесс приготовления еды приятным времяпрепровождением. Здесь можно воспользоваться: микроволновой печью, тостером, электромясорубкой, яйцеваркой, сплендером, аппаратом для приготовления кофе. Рядом с двухсекционной мойкой, размещался наборы разделочных досок, арсенал ножей разного рода и размера. Поблескивали качественной нержавеющей сталью всевозможные поварешки, захваты, толкушки.

Вера словно зачарованная разглядывала кухонную утварь. Прошла по комнатам и вновь вернулась на кухню.

– Как все тут классно! – сказала нараспев.

– Классно не то слово, – машинально поправил Вася. – Продуманно!

– И ты здесь будешь постоянно жить?

– Придётся

– Я тоже здесь останусь!

– Это исключено.

– Почему?

– У тебя есть свой дом.

– Ты же сам видел, какой у нас дом! Сам сбежал из него! Сбежал, признавайся?

– Не сбежал, а ушел.

– Вот и я уйду!

Василий улыбнулся и тыльной стороной ладони тронул лоб девочки, проверяя, нет ли жара.

– Тебе придется возвратиться, как вскоре придется уйти и мне из этого дома.

– Но почему! Разве этот дядечка, кто умер, не твой друг? Если он твой настоящий друг он должен был поделиться с тобой необходимым тебе. Если он умер, зачем ему дом?

– У него есть сын. Дом – это деньги, капитал. Кому сейчас не нужны деньги?

Девочка устремила на Васю внимательные глаза и без обиняков спросила:

– А ты можешь купить этот дом?

– В настоящий момент нет. – Смутился Василий.

– Возьми в долг. – Не отступала девочка.

– Кто же мне даст в долг? Это приличные деньги.

– Почему у тебя нет денег? Ты их пропиваешь?

– Хороший вопрос! Я тебе отвечу: я родился и вырос в одной стране, а жить пришлось в другой. Причем, не меняя географического места жительства. Понятно объяснил?

– Нет, непонятно.

Василий изобразил гримасу досады.

– Нас учили работать ради высокой идеи, но не ради самих денег. Когда исчезает идея, когда идею подвергают сомнению, опошлению и очернению, исчезает запал. Как в автомобиле, если пропадет искра, он никуда не поедет и постепенно сгниёт, заржавеет.

– У тебя тоже никого нет, ради которых нужно жить?

– Родители умерли. Друзья рассеялись. Некоторые умерли, как Владимир Владимирович, в доме которого мы находимся. Есть, правда, один дорогой для меня человек, воспоминаниями о котором возможно я только и живу, но с каждым годом воспоминания слабеют. И я, бывает, не могу представить, что будет, если её черты, облик исчезнет из меня до последних капель.

– Я знаю, что тебе надо делать!

– Ты же ребенок, маленькая девочка, откуда ты можешь знать! – Отмахнулся Василий.

– Нет, я знаю! – Вера упрямо топнула ножкой.

– Что же ты знаешь?

– Тебе надо жить ради другого человека. Это тебя спасёт.

Василий с интересом и как-то по-новому взглянул на Веру и подумал:

– «Когда нет любви, нет идеи, есть обыкновенная человеческая доброта. Это же так просто: увидеть человека, нуждающегося в ней и благодарить его, что не дает заглушить высокие струны в душе…».

– О чем ты думаешь?

– Я думаю о том, какая ты хорошая девочка. Тебе следует развиваться, учиться, а не собирать милостыню на водку матери и её друзей.

Вера замялась: что-то ещё сокровенное хотела сказать, но не решалась.

– Мама думает по другому… Так значит, ты меня гонишь от себя?!

– Могут представить дело так, что я окажусь такой же жертвой. Поверь, я на самом деле не могу нести ответственность за тебя. Ты не можешь просто так уйти из дома. Есть так называемый гражданский закон, по которому, если ребенок уходит из дома, виноваты или родители, либо тот, к кому ушли.

– Как бы я хотела скорее вырасти, чтобы уйти из дома!

– Еще надо знать куда уйти.

– Я бы ушла не куда, а к кому. Я бы ушла к такому же, как ты.

– До этого момента у тебя восемь лет.

– Восемь лет! Восемь лет ждать!

– Не ждать, а развиваться. Жаль, что приходится говорить такие простые истины.

Вера примолкла и потупила взор. Вдруг резко повернувшись к нему, сказала:

– Возьми меня на работу к себе. Я буду ухаживать за коровой, прибираться в доме.

– У меня нечем тебе платить.

– Мне не надо денег. Я буду брать молоко и относить домой сестренкам. Так противно с могил кормиться!

Василий подивился находчивости девочки.

– Ладно. Будь по-твоему, но сначала ты сходи домой и скажи все это матери.

Вера заулыбалась, запрыгала от счастья и забрезжившей надежды, бросилась в прихожую, чтобы скорее одеться. Василий пошел вслед. Схватив за рукав курточки, висевшей на крючке, дернула на себя – и рукав с треском оторвался. С молчаливым изумлением протянула рукав Васе.

– Я не нарочно. Не ругай меня, ладно. Я могу сходить в церковь и попросить одежку. Батюшка попросит у прихожан, на следующую службу они принесут. Я давно так одеваюсь.

– Да уж… Сначала давай пришьём рукав.

– А давай поищем, может быть, что-то в этом доме есть подходящее. Ведь это не воровство, правда?

Василий пожал плечами, сел за стол, обхватил голову руками. Стоило прикрыть глаза, как тут же наваливался сон. Или он уже давно спит. За короткой время столько происшествии!.

Встреча со старым другом и его смерть.

Встреча с Надеждой и бегство на кладбище.

Теперь это девочка с напряженным взглядом, в котором проблеск той же надежды, что не дает истощиться его жизненной силе.

– Ты знаешь, Вера, я смертельно устал. Мне хотя бы часа два-три поспать. Но как-то надо сообщить твоей матери. Она же волнуется, ищет… по крайней мере должна искать и волноваться.

– У тебя есть мобильник твоего друга.

– Точно! Сможешь сама позвонить и объяснить? Так и скажи, что один из прихожан в церкви сжалился и предложил временную работу по уходу за домашней скотиной, – Василий говорил медленно словно в бреду, из последних сил стараясь сохранять ясность мысли.

Вера стремглав кинулась за телефоном. Её острый глаз давно приметил это удобное средство для коммуникаций.

Уже сквозь сон Василий слышал, как тараторит Вера, пытаясь живо объяснить мамаше, что подрядилась ухаживать за скотиной и кое-что делать по дому. Её звонкий голос звучал и возмущенно, и умоляюще, и обстоятельно-назидательно, и грустно, и удивленно-растерянно…

Василий пробудился от запаха приготовляемой пищи. Осторожно встал и, стараясь не шуметь, прошел на кухню. За газовой плитой вовсю хлопотала Вера. На огромной сковороде жарила картошку. Одной рукой крепко удерживая сковороду за ручку, другой перемешивала зарумянившиеся кусочки деревянной лопаточкой. Шипел и потрескивал жир. Пары, поднимающиеся с сковороды, возбуждали непомерный аппетит.

Вася сел за обеденный стол, начавшийся заполняться снедью. Удивляясь, как умело девочка входит в роль домохозяйки, спросил с недоверием:

– Ты и корову подоила?!

– И подоила и корму задала! Только почистить пол не смогла. Ну, навоз убрать. В погреб слазила. Ох, и запасов там! Ты сходи сам посмотри. Можно целый год в магазин не ходить. В амбаре муки целый мешок, и сахара мешок. И – представляешь! – целая фляга меда… Ты наливай молоко. Парное молочко.

– Вот видишь, какой старательной тебя мамка воспитала!

– Так не мамка. Сама воспиталась. Мамка пьяная валяется или где-то шляется, а Галька и Ольга ревут от голода. Вот мне и приходилось и кашу варить, и суп, и мыть, стирать.

– Да уж многому жизнь может научить! В твоём возрасте няньки обслуживают таких как ты детишек.

– У меня никогда не было няньки. Мне даже сказки никто не читал. Ты первый… А мы будем сегодня читать сказку про Алису?

– Конечно, будем.

– А знаешь, что еще… – Она замялась.

Василий подбодрил:

– Говори, не стесняйся.

– Мамка велела каждый месяц приносить шесть тысяч рублей. Три тысячи до 5 числа и три тысячи до двадцатого числа, и через день носить молоко.

– Круто она завернула! Где ж мы деньги возьмем? – В животе урчало от голода. Вопрос о поиске денег отодвигался на второй план. Отломив кусочек хлеба, Василий отметил:

– Собирать милостыню, как способ добывания денег, сразу отметаем. Исключено.

– Давай крепко подумаем. У нас с тобой есть время, – предложила Вера, как будто была ровня ему.

Василий улыбнулся: недетская серьезность умиляла.

– Это так кажется, что есть время. На самом деле времени нет

– Но денечек все равно есть! – Вера упиралась.

– Я бы сказал не так: задачу мы себе поставили, теперь наши мозги включаются в работу и будем ждать, когда нас осенит!

Осенит или окончательно подавит – это на ближайшее будущее, теперь же хорошо, думал Василий, что не один. Какое это благо, когда рядом живой человек! Пусть маленькая девочка, не по-детски смышленая и озабоченная взрослыми делами!

Спохватившись, Василий позвонил сыну Владимира Владимировича и сообщил о смерти отца. Умер при невыясненных обстоятельствах, похороны откладываются до тех пор, пока не будет проведено расследование на предмет насильственной смерти. Сын, сокрушенный известием о внезапной кончине отца, сказал, что через три дня будет в городе.

Василий вышел во двор осмотреть вверенное хозяйство. Помимо коровы Владимир Владимирович держал когда-то пушных зверей: рядом с хлевом была стайка, по периметру которой установлены двойные ярусы металлических клеток. И тут же в кладовке обнаружил связку выделанных шкурок. Развернул одну – и подивился. Мех красивый густой с плотным коротким подшерстком, а мездра – мягкая и прочная. Здесь же обнаружил страусиные шкуры, перья, и с десяток гигантских яиц.

Вдоль одной из стен размещался внушительных размеров шифоньер, забитый ношенной одеждой, вполне пригодной для использования. Василий сразу подобрал себе одежку, чтобы к приезду Игоря, сына Веэв, выглядеть прилично. Для Веры ничего не нашлось по размеру, если только рубашки не переделать в платьица. Тоже идея!

Открыв дверь подворья наружу, окинул взглядом участок. Место ровное, или скорее выровненное, размером около 10 соток. Виден загон для страусов. Значит, какое-то время Веэв продолжал их держать, пока болезни не вынудили сократить поголовье до нуля. Посредине участка размещалась дугообразная теплица, крытая листами сотового карбоната, а чуть поодаль от дома – рубленная баня.

О! Настоящая русская баня с берёзовыми вениками с деревянными кадушками для воды! Просторный предбанник, более похожий на комнату отдыха, стандартных размеров парильня. Отдельно устроено помывочное отделение с душем. Невольно подумал, как хорошо было бы попариться вместе с Владимиром Владимировичем, затем размягченными, утишенными, успокоенными наговориться всласть за душистым чаем на целебных травах. Не раздумывая, Василий растопил баню, натаскал в чаны воды. Зимой водопровод не работал, воду пришлось возить из дома на санках в алюминиевых флягах. Что ж есть над чем подумать и что доработать!