Текст книги "Русская ось колеса Сансары"

***

Весною безработный Василий переселился на унаследованную дачу в надежде, что поживет здесь лето, наведёт порядок в мыслях, отдохнет и придет в себя от навалившихся превратностей судьбы, воспрянет духом. К зиме, несомненно, обретет интересную работу с достойной зарплатой.

На новом месте он шаг за шагом будет расти, укрепляться в служебной иерархии. Будет просто честно и добросовестно работать, развивая навыки, углубляя знания – расти чисто на профессиональном уровне. Он с лету может сделать технический расчет, разработать конструкторскую документацию, написать производственную и эксплуатационную инструкцию. Разве такие спецы не нужны производству? Лишь бы душевный стержень очистить от грязных наслоений, как-то вправить мозги, унять грусть, прогнать разочарование, раскрыть себя для естественной радости. Только вот как?

Есть реабилитационные центры для прошедших настоящую войну, где гремели взрывы и со свистом носились пули, разнося смерть и увечья. Есть отработанная психологическая поддержка для пострадавших в природных и техногенных катастрофах – там реально приходят в себя, возвращаются к жизни. Возвращаются к той жизни, от которой бегут самые честные и чистые. К той жизни, которая породила и войны, и в чем-то причастна к тем же катастрофам, поскольку что-то существенное вовремя не предусмотрели, где-то просчитались, оплошали, понадеялись на авось…

Как пройти реабилитацию и вернуться, когда жизненное пространство отвоевали для себя такие, как бывшая жена и её новый бой-френд Алексей? И наплодили клонов.

Вопрос так и оставался открытым, без каких либо конструктивных вариантов решения.

***

Пришла осень. Василий, как прежде делала матушка, готовил сад к зиме. Прежде надлежало собрать в кучу опавшие листья с яблонь, смородины, крыжовника, вишни и сжечь в специально устроенном кострище, чтобы таким образом уничтожить личинок вредных насекомых, парши и плесени.

Граблями он собрал жухлую листву от садовых деревьев и кустарников, стаскал в одно место посередине сада – знатная получилась куча! День стоял солнечный сухой безветренный. Огонь быстро принялся превращать в пепел былые зеленые листочки – гениальные природные устройства, переводящие солнечный свет в энергию органической жизни. Серо-бурые клубы дыма столбом поднимались в небо, едким веянием царапнули по лицу и застили глаза. Василий закашлялся и кулаками, как в детстве, стал протирать увлажнившиеся глаза. Резкий запах дыма встряхнул оцепеневший мозг. Корчившиеся в огненной судороге листья вдруг представились как собственные желания, которым не суждено никогда сбыться. И сама горечь дыма – это горечь несбывшихся желаний и мечты.

Вася почему-то потопал в дом и посмотрел на себя в зеркале. Из глаз брызнули слезы. В зеркале было отображение одичавшего человечка, обросшего космами нечесаных волос и безобразной щетиной, с въевшейся в кожу грязью, с красными воспаленными глазами.

Куда он такой пойдет? С такими даже не церемонятся – гонят пинками. В автобусе и то будут морщить носы и брезгливо оттесняться прочь от гадкого уродца, изо дня в день теряющего человеческое обличье.

Вася вдруг ободрился идеей автономного существования. Он говорил какому-то второму Я в себе:

– «Попробую перезимовать. Картошки уродилось вдоволь, насолил кадушку грибов, еще кадушка будет квашеной капусты, рыбы навялил достаточно много. Вместо чая будет у меня травяной сбор – по существу тот же чай. Нет только сахара, хлеба и мяса. Что ж, зимой попробую силков расставить на заячьих тропах. У отца в кладовке есть широкие охотничьи лыжи, в них можно забраться поглубже в лес. Чтобы заиметь хлеб и сахар, нужны деньги. Может быть, удастся продать с десяток-другой вёдер той же самой картошки и купить килограмм двадцать сахара и мешок муки. Буду хлеб печь сам. Ещё бы книг, хороших умных добрых книг, чтобы читать, и постигать мудрость жизни…»

Костер догорал, а в остывающем воздухе закружились первые снежинки вперемежку с белесыми хлопьями пепла.

***

Наступила зима. В первых числах ноября выпал снег, и грянул лютый мороз. Дом, как и предполагалось, тепло держал плохо. Тепло улетучивалось через многочисленные неплотности в потолке, в стенах, в полу. Температура в домике, в противоположном от печки углу, держалась около десяти градусов. Отопление превратилось в проблему номер один. Второй заботой, отнимающей порядочную долю времени, было приготовление кормежки. Он варил себе один и тот же нехитрый супец из овощей, крупы и рыбы. Только два раза за лютое предзимье удалось изловить зайца. Из первого добытого зайца устроил пир; второго – растянул на целый месяц.

Вскоре невероятные сугробы встали неприступным ледяным бастионом, отрезав напрочь от внешнего дыма. Между тем, снег валил и валил, заметая не только заячьи тропы, но все дороги и подъезды к опустевшему садовому товариществу.

Василий с горькой усмешкой вспомнил и Робинзоне Крузо, выброшенным на необитаемый остров. Робинзон имел в достатке природного тепла, и сам остров был полон жизни. Его же остров – это чуть теплившийся очаг в окружении холода и мрака, и полное одиночество. Нет ни одной живой души. Даже не каркают вороны, не бегают крысы. Только кружится белый снег, и ветер неустанно уплотняет сугробы.

С ужасом замечая, как быстро тают запасы дров, Василий из соображений экономии перестал мыться, и нарастающая на теле грязь сама отваливалась коростами. Мытье заменилось отскребыванием и отряхиванием. Нательное белье стирал изредка, когда оно уж совсем невыносимо начинало вонять.

В декабре закончились дрова, заготовленные осенью впрок в расчёте на целую зиму. Василий разобрал сарай – хватило на две недели. Отодрал от домика все украшения: башенки, резной фасад, выпиленные лобзиком накладные фигурки – еще продержался неделю. Потом стал уходить в лес, где собирал хворост, валежник. Благо совсем недалеко проходила высоковольтная ЛЭП, и он легко и без опаски мог рубить под ней молодые деревца.

Добрая половина дня уходила на заготовку дров. Вася брал с собой санки, на которые сложит добытые дровишки, и потихоньку брел туда, под толстые нити проводов, жужжащие и потрескивающие от переносимого электричества. По колено в снегу рубил юные березки и сосенки. Из санок делал внушительный по размерам воз, крепко-накрепко перевязывал. Впрягался и волок сани с хворостом обратно, в холодеющий дом, чтобы оставшиеся полдня топить печь и варить похлебку. Так он собирался прожить до апреля.

И это было в двадцать первом веке от Рождества Христова, спустя двадцать лет от распада великой страны СССР – Союза Советских Социалистических Республик, в городе, где многое в стране и мире свершено впервые…

2. Встреча на дороге

Как-то серым декабрьским утром Вася по обыкновению вяло собрался и, нехотя тронулся в унылый путь за дровишками. Сад примыкал к краю лесного массива, что упрощало вылазки за спасительной древесиной, и усугубляло оторванность от цивилизованного мира иллюзией, что живет в глухом неведомом лесу.

К полозьям санок приделаны лыжи, и сам Василий передвигался на коротких, но широких охотничьих лыжах. От лютых морозов и свирепого ветра снег уплотнился. Узкая просека превратилась в аэродинамическую трубу, на которую вырывался заплутавший между деревьями ветер. Вырывался и давал жару, разгоняясь до бешеной скорости. Поднимал вихри снега, утрамбовывая его в торосы по обочинам просеки, шлифуя снежный путь.

Сегодня ветра не было, и Василий вышел чуть пораньше, чтобы успеть сделать два захода. Ночная мгла еще до конца не развеялась. В сумрачном небе изредка вспыхивали сполохи расположенного в десяти километрах города.

Потрескивающее гудение высоковольтной линии электропередачи, под которой рубил деревца, с каким-то зловещим укором напоминало, что жизнь все-таки идёт своим чередом, пусть в разы уменьшимся масштабе, но идет: поднимаются клубы белого дыма из труб котельной, доносится невнятный гул заводов, отстукивают колеса поездов, перемещая товары и материалы, текут финансовые реки и речушки, на которых строят запруды и плотины финансово-политическая элита, соединившаяся в непримиримой борьбе между собой. Многотысячным людским сообществом приводится в действие тысячи единиц оборудования, дабы создать некий продукт, удовлетворяющий чьи-то потребности, продать его, чем прокормить и увеселить себя

Василий поглядывал на верхушки вековых сосен и даже не помышлял, что сможет завалить могучее дерево: кроме топора да короткой пилы ничего нет. Вот бы бензопилу и помощника в придачу, тогда запросто можно срубить пару корабельных сосен и забыть про рубку хилой поросли под ЛЭП, забыть про эти лесозаготовки, схожие с мышиной возней.

И, странное дело, подумав о гипотетическом напарнике как раз в тот момент, когда приблизился к автостраде, соединяющей город и кладбище, город живых и город мертвых. Он всегда старался прошмыгнуть незамеченным через это шоссе. Подбирался к обочине и вслушивался, как заяц поводит ушами-локаторами, нет ли шума двигающегося автомобиля. Крадучись выглядывал из-за придорожных кустов, убеждаясь в отсутствии редких пешеходов, которых не хотелось пугать. Сочтут ещё за таинственного снежного человека Йети!

Помнится, разведывая в лесных угодьях, запасы молодняка – свои перспективные делянки – по ЛЭП вышел к шоссе, соединяющий город с дорогой федерального значения. Как завороженный смотрел на бесконечную вереницу автомобилей, почти сплошным потоком мчавшихся в областной город. В родном городе из всех предприятий, обеспечивающих трудовую занятость, оставался один: знаменитый завод по производству высокотехнологичного продукта.

На 90 тысяч населения (по состоянию 1991 года) было три крупных предприятия с общим числом рабочих мест порядка 30 тысяч. За какие-то 20 лет количество рабочих мест уменьшилось втрое, если не больше. Два предприятия превратились в воспоминания о былой славе. Из которых одно, монтажно-строительное по профилю, разделили по частям и пустили с молотка по давно отработанной схеме. Второе – машиностроительный завод – умерщвлялось постепенно. В итоге огромные корпуса и сборочный конвейер встал, подрубленный под корень. Разморозились и лопнули трубы отопления, треснули окна и засвистал ветер по цехам. Для погашения зарплаты и невесть откуда взявшихся миллиардных долгов распродали станки и прочее оборудование. Феноменально безответственный собственник, мало того, что накопил миллиардные долги, не позаботился о консервации зданий и сооружений, и которые в суровую уральскую зиму за один сезон пришли в негодность. Остался последний завод, являющийся градообразующим. Именно к нему подбиралась Валерия, именно там намеревалась успешно претворить амбициозные планы неотразимая Валерия с командой не менее амбициозных реформаторов. Огромная вереница машин подсказывало, что с работой становилось хуже и хуже. Тогда Василий так и не смог пересечь трассу и повернул восвояси.

Выглядывая из-за придорожных кустов, он заметил к своему неудовольствию в метрах двухстах одинокую фигуру, медленно двигающуюся прямиком к нему. Василий решил переждать: ободранный вид, санки, топор – всё это настораживает, пугает и отвращает случайных очевидцев его жалкого положения. Однако, прохожий ли, путник ли какой, словно застыл. Непонятно, идет ли он? Вася с некоторым интересом всматривался. Оказывается, идет, но настолько медленно, что подозрения и недоумения усиливали любопытство.

Прохожий еле-еле передвигал ноги мелким утиным шагом. То ли ноги налились свинцом, и нет сил оторвать их от земли, то ли пьяный, то ли был страшно больным этот странный путник.

Продолжая пристально всматриваться в чудаковатого пешехода, Василий помертвел. Черты двигающегося навстречу ему человека знакомы! Дубленка, норковая шапка, красивое породистое лицо. Если бы не эта странная походка… Но нет, сомнений быть не может. Как не было стыдно за себя, Василий выскочил на дорогу и замахал рукой в нетерпении встречи.

Тот приостановился, всплеснул руками и зашагал чуть-чуть быстрее, раскачиваясь телом из стороны в сторону, как маятник, обеспечивающий ход. Как утка, выброшенная на берег. Василий бросил санки и побежал навстречу. Через минуту крепко обнимал дорогого человека.

– Владимир Владимирович, вот эта встреча! Как ты? Что с тобой? Ты же уезжал к сыну из города?! – сыпал вопросами Вася, не разжимая приветственно соединённых рук.

Владимир Владимирович простодушно улыбался и приговаривал с тихим восторгом:

– Рад Василий тебя вновь встретить! Очень рад! Необыкновенно рад! Куда же ты запропастился? Правда и я сам никому вестей не подавал.

– А я себя виню: сконцентрировался на своих несчастиях, замкнулся и захлопнулся с ними.

– Кто бы мог подумать, что так всё обернется, когда начинали работу по изменению форм собственности нашего предприятия! – с горечью воскликнул Веэв.

– Вас первого вытолкнули, потом и меня. Правда, меня вытолкнули путем создания условий, в которых совершенно невозможно работать. Ну да ладно об этом… Я, признаться вестей никаких не давал, потому что считал, что вы всей семьей уехали из нашего пустеющего города.

– Да, уезжал, Василий. Но ненадолго. Что и сумел, так уволиться с работы. И начать распродавать имущество. Мы тогда окончательно решили с Антониной перебраться к сыну на постоянное место жительства… на ПМЖ, так сказать. Продать здесь квартиру, да и вообще все продать… и… и незадача вышла…

– Что-нибудь серьёзное? – У Василия застучало сердце, как бьётся захлопнутая в клетке птица.

– Серьезней быть не может… Антонина ведь у меня умерла, – Веэв сказал еле слышно, словно сам до сих пор не веря этому.

– Да не может быть… Надо же несчастье какое! – ошарашено вымолвил Вася.

Веэв со скорбным лицом безмолвно развел руками и глухим голосом продолжил:

– Быть не может, а случилось. Когда ты уволился с нашей ООО-шки, я ведь так и не оправился. Один инсульт, второй… Инвалидность определили. Видишь, как хожу – это следствие паралича. Пошел было на поправку, – Антонина капитально слегла. Она у меня в аварию попала, когда я с первым инсультом лежал… Ты же знаешь, был тогда… Потом выписали меня, выписали её. Стали мы друг за другом ухаживать. Я на поправку пошел, она на глазах стала чахнуть: с чего-то вдруг рак щитовидки обнаружился. Она у меня словно надломилась, точно из под ног выбили основу. Прости меня, Господи… Быстро скрутило. Только похоронил, у меня очередной инсульт. Деньги от продажи квартиры потратил на лечение Антонины, на остаток купил домишко в поселке. Вернее, еще при ней купили. Понимаешь, хотелось нам побольше свежего воздуха, природы. Поменьше суеты и вообще, городского гвалта и разъездов. Автомобильной медицинской справки на вождение не дают: инвалид теперь. Я и сам пока не добиваюсь: в моем состоянии ездить небезопасно, да и некуда по большому счету.

– Я, Владимир Владимирович, перестал вести счет потерям и утратам. Близких у меня никого не осталось. В городе вообще жилья нет. Валерия меня капитально обчистила. Никак не понимаю, как ей всё сходит с рук?!.. Представляете, Владимир Владимирович, я подумал так. Если по нынешним временам такого типа люди, как я, никому не нужны, не представляют социальной ценности, попробую сам распорядиться своей жизнью. Диоген жил в бочке. А у меня есть клочок собственной земли, относительно, конечно, собственной. На клочке земли терем в стиле русского деревянного зодчества. В него-то я и перебрался! Думал на лето, получилось, что пришлось зиму зимовать. Машину продал вместе с гаражом, потому что и ездить некуда, и деньги страсть как нужны. Теперь вот какой у меня транспорт: ноги, сани, велосипед еще есть, да не один, целых два!… Смешно, конечно, все это. Смешно и грустно. Дом стал похож на ледяной терем, на ледяную избушку из сказки. То тепло, что улетучивается из дома, оседает по наружным стенам ледяным покровом. Все мои испарения, вся вонь кристаллизуется в ледяной панцирь… Такие вот дела, Владимирович.

Они помолчали, каждый собираясь с мыслями. Вася поинтересовался:

– Ты куда, собственно, Владимир Владимирович, путь держишь?

– На кладбище. Годины у Антонины. Иду на могилку к ней.

– Почему же пешком, почему не на автобусе? Неужели и автобусы перестали ездить?

– Ходят автобусы: три рейса до обеда, и два после. Но мне без сторонней помощи в салон не подняться и не спуститься. Ноги-то совсем плохо слушаются. Вдобавок такого в автобусе наслушаешься: куда прешь, инвалид чертов, сидел бы дома, коли ходить не можешь. Людей задерживаю, пока вхожу-выхожу, водителя нервирую. Не приспособлены наши автобусы для подобных мне. Хотя разве я предполагал, что стану таковым. И кто заручится, из тех крикунов и охальников, что сам когда-нибудь не станет инвалидом?… На такси если… накладно мне на такси разъезжать. Я в неделю не по разу хожу к Антонине: только отлежусь, сила появляется, сразу иду. Этим и живу, без другой какой-либо связи и коммуникаций. Живу как на необитаемом острове. Никому нет дела, никому мы не нужны, Василий, когда с нас нечего взять.

– Это верно, Владимир Владимирович. Слушай, садись на санки, я тебя отвезу, как миленького. С ветерком прокачу. Буду чем-то вроде рикши.

Веэв поморщился. Цепь ассоциаций со словом «рикша» перенесла в Таиланд, и перед обоими встал перед глазами облик Леры, разрушительницы одного и созидательности другого, где им не нашлось места. Вася смутился, из груди вырвался короткий вздох, более похожий на всхлип. Сказать «прости» он не осмелился. Веэв это заметил и дружески похлопал Васю по плечу.

– Я уж как-нибудь сам потихонечку, – заверил он. – Куда мне спешить? Дня хватит. Да и двигаться необходимо, тело размять, голову освежить. Я почти через день хожу. Беру термос со свежезаваренным чаем, бутерброды. Вот тут у меня в сумочке заплечной сухой паёк и горячий чаёк. От избы моей до могилки ровнехонько четыре километра. Так бы за полчаса добежал – теперь два, а то и три часа иду. У Антонины скамеечка со столиком поставлена. Я сажусь и сижу часа три и больше. Разговариваю вслух будто бы с ней, и верю, что в самом деле с ней. Все ей говорю, рассказываю. Все наши годы счастливые вслух проговариваю. Зацепочку не ищу, чтобы понять, почему так случилось. Ну, случилось, значит, так тому суждено. Чай пью. Одну кружечку наливаю Антонине. Ставлю на могилку. Не поверишь – пока сижу, чай не замерзает. И мне совершенно не холодно. Потом чаек в ноги ей пролью, как слезы мои. Попрощаюсь. И обратно, также потихонечку до дома добираюсь.

У Василия навернулись слезы, он крепко сомкнул глаза; желваки заходили по лицу, словно прогоняя эту нечаянную плаксивую слабость.

– Дома как же один справляешься? Откуда тепло берешь, Владимир Владимирович? Тепло физическое, чтобы дом свой согреть?

– А дома у меня, Василий, газовое отопление. Автоматический котел. Двухтрубная система отопления. Постоянно в котле горит огонечек, и вода циркулирует по трубам только по законам гравитации. Во дворе есть заглубленная и утепленная скважина, откуда электронасосом подается вода в накопительный бак из нержавейки. Из бака вода по трубам подается на умывальник, раковину. Есть проточный электроподогреватель – так что вода из крана течет и горячая и холодная. Туалет теплый с подземным сборником бытовых стоков. Периодически заказываю машину для откачки.

– Прямо фантастика! Автономное тепловодоснабжение. Изолированные стоки. Горячая и холодная вода в трубах.

– В общем-то, ничего особенного. Все так живут, в основном все.

– Все, но не я. Уже говорил тебе о своем неказистом житие… Рискнул перезимовать в садовском доме, глупец я самонадеянный! Уже тысячу раз покаялся. Отопление печное. Теплоизоляция дома никакая, можно сказать. Вода только из ведра. Сколь погреется на печке, столь и будет теплой водицы. Все удобства на дворе. Пожалуй, за зиму обгадил весь двор. За дровами каждый день хожу в лес, как сотню лет назад. Помнишь «я из лесу вышел…»

– Переезжай ко мне, Василий. Перезимуешь у меня. Вдвоем веселее. Поговорить частенько не с кем. Я библиотеку сохранил. Порядка тысячи избранных книг. Накопления кое-какие остались – материально не бедствую. Экономлю, конечно, деньгами не разбрасываюсь, но все же не бедствую.

– Ого! Охотно бы принял предложение. С удовольствием в книги бы зарылся… Так ведь у меня за душой ни копейки. Нахлебником переезжать?

Владимир Владимирович улыбнулся и снова дружески тронул плечо.

– Не хочешь нахлебником? Будь же у меня работником.

– Каков же будет круг обязанностей, Владимир Владимирович? Снег чистить да в доме убираться?

– Не совсем, – хитровато улыбался Веэв.

– Ну говори, не томи.

– Ты не поверишь, но у меня есть корова!

– Ко-ро-ва! Обалдеть!!! Не верю. Настоящая корова?! С рогами и огромным выменем?!

– Да-да, корова. С рогами и выменем, не таким огромным, но молока вдосталь. Мы когда с Антониной переселились в сельский дом, сразу купили корову, чтобы было свежее молоко. Антонина у меня деревенская отчасти. Все школьные каникулы проводила у бабушки в деревне. И в те годы набралась умения как за домашней скотиной ухаживать. У меня же само понятие корова вызывала огромную симпатию. Представляешь, если у деревенского жителя есть корова, он никогда голода знать не будет. Напротив, будет питаться только здоровой пищей, полной витаминов и микроэлементов. Никаких страусов не надо. Корова – это и бездна молочных продуктов, можно и теленочка на мясо выращивать. И, по-моему, это одно из самых человечных животных. Посмотри в её мудрые глаза: она точно понимает свою великую ценность как фабрики лечебной пищи и скотское отношение человека к ней. Я, знаешь ли, посмотрю на неё и меня тепло и радостно на сердце.

– Её же, это самое,… эээ… доить надобно?!

– У меня есть доильный аппарат!! Есть сепаратор-маслобойка.

– Фантастика! Я бы просто хотел всё это увидеть своими глазами.

– В чем проблема? Соглашайся, пока не передумал. Кстати, банька у меня знатная! Отлежишься, отогреешься у меня, работу поищешь в округе. Неужели не найдёшь? Найдешь! Душой и телом воскреснешь. И мне подмогой будешь. Честно говоря, тяжеловато мне одному с коровой. Ноги свои разрабатываю по специальной методике. Антонина меня многому научила, как за здоровьем следить. Единственно, что по доброте своей сердечной, беззащитная была. Впрочем, как я и как ты… Запоминай адрес, – Владимир Владимирович два раза повторил, где теперь живет. Оказывается совсем рядом, километрах в семи от его смешного домика. – Пошли, хоть сейчас.

– Владимир Владимирович, ты протягиваешь мне ту руку помощи, без которой я и оказался в яме с дерьмом. Упустить такой шанс – смерти подобно. Чтобы мы вдруг встретились на заснеженной пустынной дороге! Это невероятно! Это улыбка судьбы! Но позволь тебя на санках довезти. И самому, без промедления и отлагательств, побывать на могилке. Хорошо? даешь добро?

– Валяй!

Василий мигом развернул сани. Их чуть удлиненная платформа как раз подошла для усевшегося бывшего ведущего инженера, а толстая веревочная сбруя, в которую впрягся бывший технический руководитель, ничуть не резала ему тело.

Прижимаясь к краю дороги одинокая упряжь двинулась к заснеженной кромке леса. Звонко хрустел уминаемый снег и визгливо скрипели полозья. До кладбища около полутора километров. Василий ускоренным шагом преодолел расстояние за четверть часа, и они вступили в последний приют человеческих тел, лишившихся душ. Кто-то здесь пребывал под метровым слоем земли, чтобы рассеяться подобно лучу в толще тьмы. Кто-то, чтобы воскреснуть, стать микрочастицей в вечном макрокосмосе.

Василий всегда испытывал мистический страх, ступая на огороженную территорию мраморных, бетонных надгробий и деревянных крестов. Ему не верилось, что он также когда-нибудь умрет, и какой-то клочок земли будет отдан под его немытое тело, под его разлагающуюся субстанцию Я. Однако, здесь же похоронены отец и мать, которым бы ещё жить да жить И похоронены почти в одной могиле, бок о бок. Давненько не бывал у них на могилке.

Владимир Владимирович голосом указывал, куда ехать по дорожкам и тропкам, как артерии, опутавших безмолвные надгробия. У одного из них велел остановиться.

Василий со скорбным сердцем подошел к памятнику из белого мрамора. Положил руку на холодный камень и устремил глаза на прекрасно выполненное изображение Антонины. Как любил смотреть на её лицо при жизни. Оно дышало чистотой и добротой помыслов.

Неотступно стояли рядом образ матушки, отца – обыкновенные работяги, честные и добросовестные. Советских людей объединяли нацеленность помыслов на общечеловеческое: не было нищих материально и нищих духом. Реализованы многие принципы высшего типа: производить (работать) интереснее, чем потреблять, отдавать радостнее, чем брать… Поэтому Антонина Степановна так дорога ему. Уходит целый класс людей, чьи родители взялись за строительство могучей страны. Первые пятилетки. Грандиозные стройки. Затем война, самая кровопролитная в истории человечества. И победоносная для советского народа.

Антонина и Владимир Владимирович с сердечным жаром включились во вторую волну индустриализации, начавшуюся с освоения космоса и создания оружия глобального поражения и защиты. Именно в создании так называемого ядерного щита и соединили свои судьбы Антонина и Владимир. Высокая общая цель, стройные и гармоничные идеалы тесно переплелись с личными планами и устремлениями. Сплав высшего с неистощимой жизненной энергией.

Веэв и Василий уселись рядышком на скамеечку возле могилки незабвенной Антонины. Оба смотрели на её фото и молчали каждый погруженный в себя. В небе кружились снежинки, как в сказочную новогоднюю ночь, и как ровно сорок лет назад, когда Владимир Владимирович привез сюда, в уральскую глубинку, молодую жену.

Веэв, повинуясь необоримому желанию поделиться воспоминаниями, равно драгоценностями, которые могут быть утрачены, начал неспешный рассказ.

Рассказ, переходящий в исповедь одного поколения перед другим.