Текст книги "Русская ось колеса Сансары"

Вся честная компания валом двинулась за Олежеком. Женщины тут же захлопотали, расставляя на столе посуду, ложки, вилки, вынимая из сумки провиант: свиной окорок, две курицы-гриль, полиэтиленовый пакет, под завязку забитый белоснежной квашеной капустой, которую тут же доводили до смачной кондиции, добавляя порезанный кольцами лук и поливая подсолнечным маслом. Копченая колбаса веером расположилась на тарелке. И краюха запашистого черного хлеба была мигом порезана толстыми кусками.

– Однако, вы совсем не бедствуете! Глаза разбегаются от кулинарного рая! – с оттенком недоумения подивился Вася.

– Ты думал, мы счас корочки заскорузлые будем грызть и техническим спиртом накачиваться? – ответствовала Надя. – У нас всё есть, чтобы всяку-разну житейскую радость испробовать. А чего нет, того и не надо!

– Мы живем в государстве, которого нет, – взял слово Петро. Заважничал вдруг. Окинул взглядом атрибуты исчезнувшей державы: чугунные, фарфоровые и гипсовые статуэтки Ленина. Портреты трёх вождей в солидных рамах и под стеклом. Красный стяг в вертикальном ложементе. Отдельное почетное место занимал герб страны Советов: серп и молот на фоне земного шара и опоясывающие его колосья пшеницы. – Мы одни из последних хранителей еще одного исчезающего знания. Бульдозер дяди Сэма катком ползет по стране, укатывая всех под свой размер и понятия. Но не нас!

«В принципе, символика понятная и достойная: объединенный труд сделает планету нашу плодородной житницей, где каждому, от мала до велика и любого цвета кожи уготована счастливая судьба. Уготовано влиться в созидательный процесс преобразования дикой природы в разумный рай на земле, преобразованной согласно коммунистической доктрины. Упразднено сословное и классовое неравенство. Всем равные права… Знай лишь, работай. Почувствуй чистую радость труда. Где-то не срослось. Вновь помыслы скатились до удовлетворения скотских потребностей. Быть может оттого, что, как был человек скотиной, так и остался. И нет ничего лучше, как взорвать на фиг земной шар, превратив его в космическую пыль, ибо чаша злого перевешивает…» – завершил думу Вася.

Надя тронула его рукав, похохатывая, сказала:

– Хватит думать, пора наливать в стаканы!

Граненные стограммовые стаканчики тут же наполнились водкой и Петро, наконец, сказал краткий тост:

– Пролетарии все стран соединяетесь! Оковы и цепи в металлом! Ура, товарищи, братья и сестры!

– Ура! – дружно подхватили скорее по несчастью товарищи, мигом опрокинули стаканы, перелив водку в луженые глотки.

Занюхав рукавом, налили по второй.

– Между первой и второй – промежуток небольшой, – огласил второй тост Коля, а Боря, хихикнув, добавил:

– За мировую революцию! Чтобы список богатейших людей журнала «Форбс» стал антисписком Шиндлера.

– Бляха-муха, еще один умник сыскался! Че это за список? – вопросила Надя, остановив стакан на полпути.

– Это список Оскара Шиндлера, немецкого бизнесмена, времен нацисткой Германии. Он составил список тысячи польских евреев, якобы для очень важной работы на благо Рейха, чем спас их от сожжения в газовых печах концентрационных лагерей, – пояснил Вася и, что-то сообразив, добавил: – Судя по приставке анти, наоборот составить список буржуинов-негодяев, которым оболганный и обобранный народ должен предъявить свой счет.

– Не токо предъявит счет, отправить в новые концентрационные лагеря, – уточнил Борька. – Вот кого следовало сжигать в газовых камерах!

– За это можно! – И второй стакан хлынул обдирающим потоком в ненасытное чрево.

Застучали вилки и ложки, зачавкали рты, мелькали руки, двигались тарелки, сыпалась капуста на стол, как-то разом одна из куриц превратилась в обгрызенный остов.

– Где музон? – выкрикнула Ленка, давясь копченой колбасой. – Как на поминках, ядрена лядь.

Светка мигом вскочила и врубила навороченный музыкальный центр. В комнату ворвался хриплый голос Владимира Высоцкого:

 
«Что за дом притих,
Погружен во мрак,
На семи лихих
Продувных ветрах,
Всеми окнами
Обратясь в овраг,
А воротами —
На проезжий тракт?
 
 
Ох, устал я, устал, – а лошадок распряг.
Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!
Никого, – только тень промелькнула в сенях,
Да стервятник спустился и сузил круги.
 
 
В дом заходишь как
Все равно в кабак,
А народишко —
Каждый третий – враг.
Своротят скулу,
Гость непрошеный!
Образа в углу —
И те перекошены…»
 

Дочки Нади сидели рядышком между мамой Надей и папой Васей и ели из одной тарелки, в которую мамаша то и дело подгладывала то филейный кусок курятины, то колбасы, то мелко нарезанных огурчиков. Головки младших девочек едва выглядывали над столом. Как пушистые цыплята Оля и Галя набросились на еду. Лишь Вера, выпрямившись, с задумчивым лицом ковыряясь вилкой в тарелке.

Детишки, ничуть не смущаясь с искренним любопытством поглядывали на разрастающееся веселье. Видно, что не впервой такие ужины, когда взрослые накачиваются водкой, а малыши вдоволь набивают животики вкусностями.

– А я уже пила водку! И не раз! – похвасталась Васе Оля. – Пиво вкуснее, но мамуська его очень редко покупает.

– Как же тебе мама разрешает?!

– Она не разрешает, я сама пробую. Вот сейчас они будут пить, пить, а потом свалятся под стол и можно приходить есть и пить, что хочешь. Мы с Галькой так и делаем, ночью встанем, зажжем свечку – и снова за стол.

– Разве нельзя сейчас покушать вдосталь?

– Сегодня можно. Иногда мама сама много не даёт. Говорит, что когда мы сытые, нам милостыньку плохо подают… Ночью интереснее кушать. Они еще тут занимаются смешным!

– Они е****я, – пояснила четырехлетняя Галя, внятно произнеся матерное слово. Вася смутился, лицо покрылось красными пятнами.

– Нет, трахаются, – поправила семилетняя Оля.

– Нет, е****я! Мне так тетя Лена сказала.

– А мне мама!

– Дуры! Это одно и то же, – глухим голосом сказала Вера, и таким тоном, что намеревалась дать им подзатыльники.

– Нет, не одно!

– Не одно-не одно. Потому что они всегда по-разному.

Девочки заспорили. Вася ошарашено смотрел то на Олю, то на Галю, то на Веру, не решаясь спросить, знает ли они, что это такое. И что у этого действия есть высшее значение и благозвучное название. Неужели им ведома постыдна и порочная вариация, которая настолько естественно вошло в обиход, как совместная еда, питьё?

– Девочки то, о чем вы спорите, раньше являлось только секретом любви, – сказал, не выдержав, Вася.

– Секретом любвиииии? – протянули младшие дочки и примолкли. Вера с интересом обратила на Васю грустные глаза.

– Ну да, любви. Когда мальчик и девочка становятся взрослыми, у них отрастают невидимые крылья, которые называются любовь. Причем увидеть эти крылья могут лишь одна единственная девушка у одного единственного юноши. И наоборот. Любовь открывает спящие возможности и способности. И, взявшись за руки, летят по жизни влюбленные девушка и юноша отныне вместе в чудесной радости.

– Мамуся, а что отрастают у мальчика и девочки, когда они станут взрослыми? – спросила Оля, желая подтверждения.

– Письки! И титьки! – резюмировала мамаша и подавилась похабным глумливым ржанием, напоминающим смех.

Василий укоризненно покачал головой и поспешил уверить:

– Не обращайте внимания на такие слова: мама сегодня чуть перебрала водки.

– Она всегда такая… пьяная… от чуть-чуть до очень.

Вася нахмурился и промолчал.

– У всех взрослых есть крылья-Любовь? – продолжала допытываться Оля.

– Есть у всех. Но у многих они сразу сгорают, ломаются, портятся – и бескрылые люди ищут, чем себя одурманить, чем заполнить пустоту…

Не успели просохнуть стаканы, как налили по третьей, по четвертой… Ленка сменила кассету. Комнату захлестнули мелодии группы «АББА». Светка и Ленка выбежали на середину комнаты и начали танцевать, призывно и отчаянно вертя бедрами. Они и впрямь напоминали солисток группы: Ленка – светленькая, Светка – темненькая. Обе стройняшки, и на ладных фигурках ещё осталось, что показать, чем возбудить мужской интерес.

Ускоренно дожевав ляжку курицы, выскочил к девкам Коля, вслед за ним Боря. Они начали отплясывать совсем не пролетарский танец. Тетя Клава вела обстоятельный разговор с Петром о выгоде содержания кур в домашнем подворье. Олег как-то странно косил глаза на Надю. Взял было её за руку, и хотел увлечь в круг танцующих – она вырвала руку и сказала «нет», сама рассеяно-задумчиво поглядывала на Васю, мило и задушевно, по её разумению, беседующего с дочками.

Между тем, Коля вдруг нагнул светлую танцовщицу, обнажил её зад и свой и начал недвусмысленные действия. Причем оголенная попа какое-то мгновение обозревала сидящих за столом, пока партнер по танцу готовился к перевоплощению партнера по сексуальным утехам. От нетерпения Ленка сжимала и разжимала ягодицы. Оставшиеся танцоры с радостными криками присоединились: черненькая танцовщица повалилась на пол от избытка плотских желаний, увлекая за собой Кольку, и раздвинула ноги…

Вася с обалдевающим нечаянным интересом смотрел, как опускаются и поднимаются коленки, стараясь попасть в такт движений Борьки и с содроганием слушал, как визжит светловолосая пьяная гурия не то от поросячьего удовольствия соития, не то от чрезмерного натиска Кольки, который молотил её с остервенением, без устали, с таким же поросячьим визгом.

– Я говорила-говорила, – затараторила Оля. – Сегодня раньше начали! Это что? Ищут друг у друга крылья?

– Нет, роют друг другу могилу… Пойдемте отсюда, – с решительностью сказал Вася и добавил Наде:

– Дочек твоих спать уложу. Для такой коммуны они ещё не созрели.

– Как хочешь… Че, испугался? Дело обычное, житейское. Мы и в баню вместе ходим. Все же по согласию, никакого насилия. Пришло желание – тут же сразу можешь оприходовать. Вон Олежек, он голубой. Любит мне куни делать, когда его в зад трахают.

– Ты шутишь? – Василий, с возрастающим отвращением, испытующе посмотрел на Надю.

– Шучу, конечно. – Она соврала, не моргнув. Хихикнув, пренебрежительно бросила: – Ладно, иди-иди, укладывай спать. Сказку не забудь прочитать. Вчера эта книжица с полки выпала. Я, чтобы не мешала, турнула под стол. Не знаю, откуда книжка взялась, чудеса, да и только! – Она нагнулась и в самом деле извлекла из-под лавки большую красочную книгу. Вася скользнул мутным от досады взглядом: «Алиса в стране чудес».

Оля выхватила книгу и прижала её к себе, младшая также схватила за край и попробовала вырвать. Они опять заспорили, теперь уже, чья книга. Василий взял за руку Олю, Галя ухватилась за книгу. Вера молча шествовала вслед. Так паровозиком он увел девочек в спальню: небольшую комнатушку без окна, более похожую на чулан или кладовку. Здесь стояла одна широкая кровать и шкаф для одежды, два стула. Вася присел на кровать и раскрыл книгу. Девочки облепили его по бокам.

– Для начала посмотрим картинки, и я вам кратенько перескажу сказку. Я когда-то читал эту сказку и до сих пор помню, о чем в ней говорится. Или сразу начнем читать?

– Сразу! – бойко ответила Галя и глянула с подозрением на Олю: ведь все равно не даст ей первой рассмотреть картинки.

– А я ни одной сказки не знаю! – огорчилась Оля.

– Я знаю! – похвасталась Галя. – Про колобка. Из последней муки испекли колобок, а он утек из дома. И съела его Лиса.

– Это не сказка, заткнись! – властно отреагировала старшая сестрица.

– Почему же, Вера? Эта тоже сказка, русская народная сказка. Только очень коротенькая сказка, – возразил Василий как можно мягче.

– А кто такой русский народ?

– Русский народ раньше жил в деревянных избах, выращивал хлеб, держал коров, овец, свиней, кур и гусей.

– Так много всего держал и не было муки, чтобы испечь побольше хлеба? – удивилась Оля.

– Испокон веков у русского народа было много барчуков, который отнимали у него, что он мог сделать, и поэтому народ жил бедно. Сами они ничего не делали, не трудились, но развлекались и постоянно воевали с другими народами.

– Потом пришел дедушка Ленин, прогнал барчуков, народы стали жить дружно и хорошо, но потом барчуки снова вернулись, и мы стали жить плохо и снова стали воевать друг с другом. Мы с Галей и Верой ходим просить копеечку на хлеб.

– Это уже другая сказка: сказка о дедушке Ленине и о его великой стране свободных тружеников… Давайте сегодня, все-таки, почитаем сказку об Алисе.

– Давай, – согласились Оля и Галя и покосились на Веру. Та села в дальний угол кровати положив головушку, заполненную какими-то невеселыми недетским думами, на коленки согнутых ног.

– А ты наш папа? – спросила вдруг Оля.

– Чтобы ответить на этот вопрос, сначала необходимо понять, что для тебя это слово означает. Если папа – это мужчина, который когда-то жил с твоей мамой, – Вася с трудом подбирал слова, но Оля сама помогла, кратко высказавшись:

– Трахался. Чем сейчас занимаются тети и дяди.

– Пусть так. Такой дядя еще не папа.

– Я так и думала! – Заулыбалась Оля.

– Папа – это очень добрый человек, который тебя сильно-сильно любит доброй отеческой любовью, хочет и делает, чтобы ты стала счастливым человеком.

– Как здорово! Значит, папой может быть просто очень добрый дядя. Я когда-то хотела, чтобы папой был Дед Мороз. Я его видела по телевизору, он всегда приносит подарки, но всего раз в году. Я хочу, чтобы каждый день. Потом я думала, думала, как сделать, чтобы папа появился у нас… и ничего не придумала… Ты тоже будешь приходить один раз в году?

Вася похолодел, не ответил, лишь погладил по светло-русой головке.

– Тебе надо обязательно идти в школу. В школе помогут научиться быть счастливой. Правда, для этого придется многое узнать и найти себе профессию. Научиться работать, общаться, дружить и многому-многому очень нужно научиться… Ты, Вера, ходишь в школу?

– Не хожу.

– И ни разу не ходила?

– Ни разу.

– Ты же сказала, что тебе пошел десятый год?!

– Ну и что? Я читать не умею. Мамка пробовала научить. Да одних подзатыльников надавала. Не получилось. Говорит, что я дебильная!

– Она ошибается. У тебя умные глаза и внятная речь. Тебе обязательно надо в школу.

– Теперь точно отдадут в дебильную школу-интернат. Тетка об этом говорила. Но я не хочу. Я сбегу оттуда.

– Куда ты сбежишь? К мамке, которая заставляет просить милостыню и совсем не думает о твоем развитии?

Вера пожала плечами.

– Ты не думаешь, что в школе-интернате такие же дети с трудной судьбой? Совсем не дебильные.

– Ну и что, научусь читать и писать, дальше что? Вот все они, – она кивнула на стенку, через которую доносился шум безобразного веселья, – умеют читать и писать.

– Видимо не довелось им прочесть своей главной книги. Книги нужны, чтобы люди становились лучше, и в первую очередь найти лучшее в себе и развить его.

Оля и Галя, ничегошеньки не понимая, стали тянуть раскрытую книгу каждая в свою сторону, точно намериваясь разодрать пополам.

– Эй, так нельзя. Если даже вырвать хотя бы один лист, книга перестанет быть книгой. К некоторым вещам очень важно относиться очень бережно… Давайте, начнем читать. А с тобой, Вера, мы еще поговорим, лады? – Вера кивнула.

– Итак, слушаем сказку…

Вася прочел страницу, другую – девочки слушали с презабавным вниманием. Это вдохновляло, ему тут же захотелось донести сказку целиком. Будет ли ещё такая возможность? Он тоном заговорщика сказал:

– Давайте-ка, перескажу сказку об Алисе своими словами, расскажу вам о самых главных её приключениях. Я очень хорошо помню эти чудесные приключения хорошей девочки Алисы (девочки дружно кивнули и придвинулись вплотную к нему)

– Итак, жила-была славная девочка Алиса……

Вася так увлекся пересказом сказки-аллегории, что не заметил, как девочки уснули, сладко и крепко. Он осторожно уложил их в постель, рядышком друг с другом, укрыл одним одеялом и оставил книгу с улыбающейся Алисой у изголовья кровати. Встал и вышел из комнаты.

Идти было некуда, кроме как обратно в горницу, и, он, нехотя, нетвердым шагом поковылял на неумолкающий шум в надежде, что они закончили отвратительные соития и сможет поговорить с Надей об образовании дочек.

Музыка продолжала греметь, отравляя слух, искаженными звуками, вырывающимися из явно дефектных динамиков. Музыкальные темы построены на сильном эмоциональном подъёме: хиты La Bionda, Cerrone… Они тут явно на ретро помешались! – подумалось Васе.

В переплетении аккордов гитар и равномерного боя барабана слышались совсем не авторские выкрики: какой-то странный римейк популярной темы. Вася, когда-то слывший за меломана, непроизвольно припоминал, кто из масс-медиа выбрасывал в эфир подобную музыкальную композицию. Но качество звука тушевало, размывало тонкости и особенности тембра, по которым в легкую определялся кумир так называемой массовой культуры. Вася, пребывая в непритязательных раздумьях, вступил в горницу – и оторопел.

Посреди комнат стояла голая Надя, как, впрочем, и все остальные. Кроме изрядно пьяной тетки. Верхняя половина Нади покоилась на столе, на котором по этому случаю были сдвинуты в стороны чашки и тарелки. Вторая половина была в руках у Петро. Он, потрясая седой бородой и космами волос, запрокинув голову назад, в ритм музыки выкрикивал, перекрывая децибелы динамиков: «Жжахх-вваа, жжахх-вваа, жжахх-вваа…». При этом торс его выгибаясь назад, коротким мощным движением мускулистых ягодиц ударял по белой, как пуховая подушка, женской попе: снаружи лобковой костью, изнутри – ощерившимся членом. Этими ударами тело Нади скользило по столу, к лежащему на спине Олегу. Направляющими служили его такие же белые ноги, а осью – набрякший недоразвитый член, которым она щекотала жадный рот… Надя как челнок, приводимый в движение двумя разно полюсными мужскими источниками, сновала туда-сюда: жахнет сзади Петро – ближе станет пушистый мальчик, поперхнувшись от его половой култышки, отпрянет назад, подмахнув основному проводному механизму. Тем временем юношеское тело Олега, распростертое на столе, было оседлано светлой Ленкой, которая поглядывая на черную Светку, принимающую в себя Борьку и Кольку, елозила срамным местом по лицу женоподобного хлопчика…

Васю отшатнулся, закрыл ладонью глаза. Его точно затошнило от смачного группового соития. Он, конечно, заочно был осведомлен о групповухе, но увидеть такое воочию – как ступить ногой в чужое дерьмо. Тем более, его, как аппетитного свежачка, с азартом заприглашала первая увидевшая – Светка.

Она сложила трубочкой пухлые губы в воздушном поцелуе и направила его на Васю. Дополнила призывным жестом белых рук: дескать, тебя одного не хватает в качестве звена, связывающего два клубка тел в один; иди, не мешкай, соединяй, кайфового веселья будет вдвое больше…

В голове Васи мелькнул образ из животного мира. Весной пресмыкающиеся (змеи, лягушки) сбиваются в клубок – и кто там с кем сольется – не разбираются. Но там хоть для продолжения рода, здесь – эта семья нового типа претила, отвращала. Это напоминало колдовской праздник в ночь на Ивана Купала, когда народ сбивался у костра и в диком веселье бросался, то прыгая через костер, то в объятия того, кто волей случая оказался под рукой. Может быть, до сих пор жива в народе эта дикая преступная страсть разврата?

Для этой коммунарской компании языческий праздник всепожирающего огня стал нормой жизни. Как нормой жизни становятся трансформированные командой Валерии производственные отношения.

5. Первое исправление ошибки

Вася вследствие природной деликатности сделал жест Светке, что занят другим и вышел из комнаты, притворив дверь. Торопливо оделся и спешно покинул дом. Не будет ему здесь места. И здесь он чужой… Сердце сжало болью: он вспомнил Веру, Олю, Галю – несчастных сирот при живых родителях, вспомнил недочитанную книгу с чудесной сказкой. Вернуться и взять на себя обязательство уберечь хотя бы их от разврата? Но как? И кто он сам? Такой же неимущий и потерянный человечек. Сбежал с групповой оргии, сам себя сберегая. Для чего, для кого, зачем? Уж не лучше ли сразу в омут с головой. По крайней мере был бы не один.

Однако, какая-то неведомая сила гнала прочь от пьяного дома. Жалость к девочкам продолжала саднить сердце. Завтра они проснутся, а его, названного папочки, и след простыл. Пойдут завтракать остатками закуски со стола. Взрослые, утомленные разгулом, будут отсыпаться полдня.

Сколько же неурядиц, страданий усугубляются из-за обыкновенного равнодушия?! Вернуться и забрать девочек? Но куда с ними? Как-то бы самому выбраться из ямы дерьма и безнадеги, не осквернить себя низким, подлым, гадким.

И тут же словно иглами прошило кожу, донося леденящую правду: уже сподличал. Бросил одного Владимира Владимировича мертвого на кладбище на попечение циничного сторожа. Тогда как ему самому следовало организовать похороны, или хотя бы проследить, что дорогой сердцу человек будет похоронен достойно.

Что же, остается уповать на Господа, чтобы сторож немедленно сообщил в соответствующие органы и инстанции, чтобы Вера и Оля каким-то образом пошли в школу. И пусть девочкам в школе обязательно встретится добрый учитель, который показал бы, что наш мир создан для добра и любви, что похоть с невероятными ухищрениями, с неуёмной жаждой денег и сознанием собственной исключительности – это дорога в никуда, дорога в болото, назад к лягушкам, к клубку пресмыкающихся.

Вот так всегда, продолжал растравливать себя Вася, сами уходим и надеемся на кого-то.

«Вернись» – скомандовал себе Вася и замедлил шаги. Уповать на Господа и самому оставаться безучастным – это низко и подло.

По черному небосводу летели тучи. Мороз покрепчал. Зябко поёживаясь, словно приноравливаясь к сыпавшему снегу, Василий приостановился. Уши чуткими локаторами уловили детский голос в ночи. Неужели это Вера? Проснулась, бедняжка, от сумасшедшего веселья взрослых, хватилась доброго сказочника, а его словно и не бывало. Выскочила на порог и кричит в снежную мглу: «Папа! Папа! Вернись. Нам будет плохо без тебя…»

А кричала на самом деле Вера. Она высочила за порог дома, до боли всматривалась в снежную круговерть. Увидеть хотя бы силуэт, тогда бы бросилась вдогонку без оглядки…

Вася топтался в нерешительности, весь обратившись в слух. Где-то вдали воют собаки. Завывает колючий ветер, и в недосягаемой высоте мерцают звезды. Слышен как ритм умирающего сердца запредельный городской гул, и растет какая-то смута в душе. Непонятно где навзрыд голосил брошенный ребенок, да и ребёнок ли? Подумалось: а что, если эти странные звуки вокруг, оттого что душа Владимира Владимировича неприкаянно мается по прогнавшей его прежде срока земле. Василий заговорил с самим ли собой, с кем-то еще:

– «Я страшно виноват. Оставил друга у могилы одного… Прости меня Владимирович, и ты, Вера и Оля, простите. Мне самому, ох как надо разобраться с собой, изжить смуту и зацепиться хотя бы мыслью, частицей души за край обетованный…»

– «Папа! Папа! Вернись…» – голосила насмерть напуганная девочка.

– «Твоя помощь будет в другом! Не останавливайся, уходи…» – подталкивал басистый голос.

– «Владимирович, неужели тебя слышу?» – Вася оторопел.

Внезапно звуки, извне и внутри, смолкли. Остались обрывки мыслей, которые требовалось связать в одно цельное полотно. Он погрузился в себя, выискивая связующую нить. Постоял, проделав одно из дыхательных упражнений, концентрирующее внимание, – и двинулся в обратный путь, но не в ледяной дом, из которого не должен был выходить, пока ясность не придет во все мысли и желания. Он упрямо зашагал туда, где оборвалась связующая ниточка. И с каждым шагом уверенность росла, и неведомо откуда появились силы. Как заклинание твердил несколько слов: ошибки исправлять немедленно, «мера важнее всего; познай самого себя; сдерживай гнёв; лишку ни в чём; помни, что жизнь конечна; худших всегда большинство; ни за кого не ручайся» – какой-то мудрости не хватает в дельфийском храме? главное не копить ошибки.

Он дойдёт до кладбища. Он расспросит сторожа, все ли сделано достойно, нужны ли его показания как свидетеля. Однако, заприметив издали изгородь, могильные кресты и обелиски, свернул на узкую тропу и двинулся не к сторожке, но к могиле Антонины Степановны.

За спиной почудился дикий хохот. Он, затаив дыхание, взглянул на Луну. И тут же застыл, каменея от ужаса: вокруг ярко-белого диска кружились огромные черные птицы. Он явственно видел сумасшедший размах их крыльев и плавное парение в непосредственной близости с ослепительным потусторонним светилом. Россыпь таких же огней горела на некоторых могилах. Приглядевшись, Василий обнаружил, что эти огни всего лишь отблеск лунного света на полированной поверхности памятников. Между тем, мерцание огней наводило снова на леденящую мысль: памятники дышат и вздрагивают, точно живые. Может быть, по ночам происходит какой-то обмен энергиями…

Если сейчас его тронут за плечо, он ничуть не удивится. Лишь бы не оглянуться. Потому что ночным невнятным призракам, вампирам и вурдалакам важно насмерть напугать заблудшего человечка. И тогда уж точно он попадает в их скользкие лапы, и острые клыки вонзятся в шею.

– «Ух-хо-хо. Ух-хо-хо», – раздалось прямо над головой, и затрещали ветки.

– «Это всего лишь филин», – убеждал себя Василий, стронувшись с места.

– «Виджю-ю-вижз», – пронеслось возле самого уха черной стрелой.

– «Это летучие мыши» – продолжал убеждать себя. – «Но какие летучие мыши зимой?»

С ног по спине побежали мурашки, точно когтистая лапа страха готова была разорвать на нём одежды. И затем тот, кто идет вслед, с истошным воплем высечет плетью. И на проступившую кровь слетятся кровопийцы. Растерзают в мгновение.

– «Но нет, это бредни! Какие еще вампиры?!»

Сзади хрустнула ветка. Василий вздрогнул и остановился. Тишина. Где-то на могиле ухает филин и скрипят деревья, пошатываясь на ветру. Несмотря на странное ощущение, что сзади кто-то есть, напрягая до боли глаза, всмотрелся вперед. Там среди могил различил скамейку и на ней – фигуру, точно сидящую в забытье. Или таков памятник?

Завороженный видением, направился к этой могиле. Сердце бешено колотилось. В глазах помутнело и заплясали радужные огни. Как в тумане, полуглухой и полуслепой, шаг за шагом пробирался к чудовищной на вид могиле. И также шаг за шагом усиливалась страшная догадка… Когда он подошел вплотную, сердце точно замерло, в глазах пропали радужные мушки. Из горла вырвался отчаянный вскрик.

– Владимирович, это ты?! Как же так? Ты жив, друг мой бесценный?

Василий бросился вперед и обнял друга. Глянул в лицо – и слезы потекли по щекам. Лицо Владимира Владимировича запорошено снегом, как запорошен снегом памятник Антонине Степановны.

– Эх, никому-то мы не нужны, дорогой мой человек. Сколько бы ты сидел здесь не похороненный, как памятник новому российскому безумию?! Но в этот раз я тебя не оставлю одного. В этот раз сделаю всё как положено.

Тело Владимира Владимировича окоченело, и казалось неподъемным. Василий сел на корточки спиной к трупу, с трудом набросил на плечи его руки и, ухватив за ноги, навалил на спину одеревеневшее тело. Рывком выпрямил ноги и, слегка наклонившись вперед медленными тяжелыми шагами двинулся по направлении выхода из кладбища. Он больше не обращал внимания ни на странные звуки, ни на черные проносящиеся тени, – твердил себе: главное не упасть, главное не дать иссякнуть силам и суметь вынести труп из ледяного забвения.

Так медленными тяжеловесными шагами добрался до сторожки. Ногой с силой забарабанил по двери. Дверь вскоре отворилась, и заспанный сторож с руганью набросился на Васю.

По мере того, как кладбищенский смотритель продирал глаза от сна, небритая, заплывшая жиром физиономия искажалась ужасом. В проеме двери на сторожа взирали две пар глаз: одна остекленевшая с белым, как снег, лицом; другая – буровила суровой решимостью идти до конца, что бы это ни стоило.

– Ты че, парень, очумел?! Ты зачем мне покойника приволок? Да я счас полицию вызову. У меня там брательник робит. Мигом загребут в каталажку, и самого тебя покойником оттуда вышвырнут!

– Это мы еще посмотрим. Звони немедленно в полицию, в «Скорую помощь», чтобы констатировали смерть. В эти два номера обязательно звони, а потом куда хочешь: брательнику, подельнику… В первую очередь врачей вызывай. Вдруг он жив? Сейчас отогреется у тебя, и глаза откроет. Так что с твоего позволения или непозволения мы расположимся здесь, как в самом ближайшем месте, где есть тепло, есть связь, – Василий прошел в комнатку и опустил Владимира Владимировича на диван для посетителей. Сам сел рядом. Потревоженная огромная собака, заскулив, стремглав выбежала вон.

– Закрывай дверь! – хриплым голосом приказал Василий. – Застудишь помещение. Или вслед за псом хочешь выбежать? Время сколько, часов пять? Точно пять. В этот час выходят из временных пристанищ самые ужасные призраки. Бежать некуда тебе. – Василий внимательно наблюдал за впадающим в стопор сторожем: напуганный донельзя толстый дядька превращался в зомби, готовым выполнять любые указания. – Звони и говори по существу. То есть, занесли замерзшего человека и просят оказать медицинскую помощь. Скажи, что тело пострадавшего окоченело, но трупных пятен нет.

Сторож взял телефонную трубку набрал 03 и повторил услышанное.

– Вызов принят. Выезжают, – доложил он, опасливо поглядывая на умопомрачительных визитеров.

– Хорошо, – сказал Вася и смежил веки. Подобие благодарной улыбки скользнуло по лицу. – Он не умер, он спит. Холод отогнал смерть.

Чтобы самому не уснуть, Василий усталым размеренным голосом принялся рассказывать о чудесах, таящихся в живой материи, что та эволюция, которой подвержено все живое, неминуемо обратится к скрытым возможностям. А скрытые возможность переворачивают наши представления о жизни и смерти. Один за другим приводил факты, никак не укладывающиеся в общепринятые нормы.

Например, науке известны такие случаи. Однажды в северо-казахстанских степях тракторист проводил снегозадержание: мощным трактором собирал снег в огромные валы. Неожиданно небо потемнело, и началась снежная буря, чрезвычайно опасная в бескрайних выстуженных степях. Трактор мгновенно завалило снегом. Когда по прошествии недели поисковая служба обнаружила пропавшего человека, его извлекали как мамонта из вечной мерзлоты. Его тело при простукивание издавало стеклянный звук, но не было характерных трупных пятен. Его стали медленно отогревать. Главная проблема реанимации состояла в том, что кристаллики воды разрушают ткани, рвут их подобно замерзшей воде в герметичной жесткой таре. Долгая процедура размораживания закончилась успехом. Тракторист ожил и объяснил, почему не умер. Он внушил себе, чувствуя, как холод останавливает кровь в жилах, что страстно хочет жить, что не выполнил поставленную цель. Этот случай описан в научной литературе. И этот случай не единичный… Интересно, какие мысли отгоняли смерть от сознания дорогого друга?