Текст книги "Русская ось колеса Сансары"

***

Сразу после ужина мама начала растолковывать о церкви. Дочка молча внимала, с недоверчивым блеском в глазах. В лице мелькали тени слов, чуть рассеянный взгляд подсказывал – слова укладываются в память прочными кирпичиками знания.

Дорога в Храм одна, но идут с разными желаниями. Кто-то любопытства ради, кто-то вследствие суеверного желания поставить Господу свечку и попросить удачи в делах земных, кто-то механически исполняя устоявшиеся правила, обычай, традицию.

Как первоклассник идёт в школу, так и некоторые взрослые приходят в церковь как в новый таинственный мир, точно возвращаются на круги своя Приходят с подготовленной трепетной душой, с ясным представлением, что кроется за символическими действиями священнослужителей и ясным пониманием сокровенной сути происходящего в Храме.

Пока что Валя недоумевала: неужели помолиться Богу, следует непременно в Церкви, и вообще смысл молитвы ей сознательно непонятен, хотя своим бессознательным ощущала странное влечение и к молитве, и колокольному звону. А красота православных храмов завораживала. Словно она интуитивно понимала наставление в 46-м Псалме: «Пойте Богу нашему, пойте; пойте Цареви нашему, пойте, яко Бог – Царь вся земли; пойте разумно». Именно, «пойте разумно», осознанно. И требовалось всего-то живое слово, теплое радостное слово из глубины родного сердца, как толчок к собственному пробуждению.

Простые сведения о храме были открытием.

Православный храм разделяется на три части: алтарь, церковь (или средняя часть храма) и притвор. Алтарь – Царство Небесное и место священнодействий, куда нисходит Святой дух. Отделен иконостасом – символическая завеса, закрывающая Царство Небесное от грешного человека. В средней части собираются прихожане: верующие христиане. Причем, издревле места разделены: с левой стороны стоят женщины, с правой – мужчины. В наше время это правило необязательное, но разделение, все же, видно. Притвор – первая зала на входе в Храм, где размещена церковная лавка, гардероб – также утратил свое значения: раньше здесь стояли те, которые лишь готовились стать христианами, а также тяжко согрешившие. Ныне, когда двери храма открыты буквально всем, входить (по негласному правилу) следует с укором собственной совести и с «чувством своего недостоинства», чтобы не оскорблять своим присутствием святое место.

В иконостасе имеются три двери. Средние двери – главные и называются Царскими вратами: через них Сам Господь Иисус Христос невидимо приходит к верующим в Святых Дарах. Через открытые Царские врата прихожанам открывается вид Престола Царя Небесного. Кроме того, у Царских врат со стороны алтаря есть завеса, которая по ходу богослужения то открывается, то закрывается, чем обозначается степень его важности. Перед самыми Царскими вратами находится амвон (по-русски – возвышение), здесь священники читают Евангелие и преподается верующим Святое причастие. Справа (или слева) находится место для чтецов и певцов – клиро. К притвору примыкает крытое крыльцо, называется паперть. Здесь стоят нищие, нуждающиеся в милостыне, которую всякий, входящий за милостью Господа первый сам её оказывает. По стенам храма размещены святые иконы, которые благоговейно почитаются, и через них также приходят чудеса веры. Почитаются иконы за сам Образ, представляемый ими, через который почитание выходит на Первообраз. В душу верующего нисходит Божественная Благодать. На иконах изображения Господа Бога, Пресвятой Троицы, Божией Матери, святых ангелов и святых людей. Есть иконы чудотворные, наделенные особой благодатной силой Божией. В их честь в церковном календаре устанавливаются праздники…

Мама рассказала, о существе молитвы, как входить в храм и о правилах поведения в нем, как осенять себя крестным знамением и совершать поклоны, о свечах, их значении, о порядке поминовения живых и усопших, о церковной службе, которая соединяет в единое целое молитвы, чтение Священного Писания, песнопения и священные действия…

Она, волнуясь великой радостью, донесла знания, бережно собранные из прочитанных книг, запавшие в сердце из молитвенных, наставнических обращений батюшки прихожанам в ходе творимого богослужения. Она трепетно передала дочке плоды многолетнего труда своего воцерковления.

Валя внимательно выслушивала, ни в чем не перечила, и в ближайший выходной собралась в церковь: хотелось наяву увидеть и ощутить то, о чем так долго говорила мама, и чем до основания проникнуто материнское сердце. Удивительное совпадение: наступил великий двунадесятый праздник – вход Господень в Иерусалим. Или, как говорила мама, Вербное воскресения. Валя приготовила веточки вербы с опушившимися почками.

Весна в этом году припозднилась. Обугленные солнцем сугробы то и дело присыпало свежим снежком. Белизна покрова коварно скрывала водянистое месиво снежной каши. Ошалелый ветер разгонял тучи, набрякшие крошевом отогретого ледяного студня. Выглядывавшее солнце напором долгожданного тепла истончала слякотные одеяния. И первые проталины тут же давали жизнь отогревшимся корешкам.

Одни из первых цветов – белесые перстни на вербах. Темно-коричневая кожица веток увлажнялась первыми капельками росы, гладкие чешуйки почек лопались, словно обнажались под щедрым солнечным светом хранимые росточки жизни. Нежно-белая пушистость расцветшей вербы примиряла и зиму и весну.

Валя трогала пальцами пушистые шарики на ветвях, улыбка скользила по нежному лицу, полного тихой неизбывной грусти. Ноги утопали в снегу, кончики пальцев касались опушившейся вербы, глаза любовались первым чудесным превращением.

Стройная девушка, попросив прощение у вербы, отломила три веточки. Прижимая к сердцу, порадовала ими маму: в глазах обоих сияла надежда и вера на такое же чудо пробуждения оживляющих сил.

Ранним утром Валя отправилась в церковь. Правда, не в ту церковь, где священником отец Сергей (куда она обязательно потом сходит), а в ту, что поближе к дому.

Эта церковь выстроена еще в середине позапрошлого века. В годы кровавой пролетарской революции согласно постановления советской власти церковь разграбили, священников расстреляли, иконы и прочую церковную утварь реквизировали, негодное к быстрой продажи попросту сожгли. Чуть позже купол храма снесли, колокола переплавили. В осквернённом храме устроили сначала склад, потом клуб рабочей молодежи.

Временами краска осыпалась со стен, и проступали фрески со святыми ликами. Комсомольцы дивились их строгой красоте и непонятному высокому смыслу, какой-то другой, неведомой им правды. Лики святых замазывали масляной краской, в объёме очередного косметического ремонта, но проходили годы, краска превращалась в шелуху – освященные фрески снова являли главную суть человеческой жизни, сияя первозданной чистотой и свежестью.

Когда рухнула Советская власть, церковь незамедлительно восстановили в первоначальный вид; освятили заново, приехал настоятель храма – молодой священник – и теперь исправно совершались службы и требы, разлетался, возвещая о творимом святом действии, колокольный звон.

Валя, с несвойственной робостью вступила в храм. Перекрестившись троекратно, на удивление просто и естественно, ровно бывалая прихожанка, подошла с левой стороны поближе к алтарю. Но, тут же вспомнив, что говорила мама, стала обходить иконы храма, прикладываясь и шепча молитвы.

Лишь только совершила свой первый чин прикосновения к христианским святыням, раздался приятный звон цепей кадильницы: началось каждение фимиамом перед святым престолом, иконами, и самих прихожан, что само по себе чудесно.

Окруживший приятный запах ладана, словно осенил предвкушением благодати Божией. А предстоящая Литургия с Таинством Святого Причащения откроет спасительную миссию Иисуса Христа. Сам порядок Литургии, выслушанный дома с трепетным вниманием, вызывал восхищение: принесение особых хлебов, вина, воды, и символическое приготовление для их освящения; Литургия оглашенных, Литургия верных…

***

Ту просфору, что дали после приложения к кресту, Валя бережно завернула в салфетку и принесла маме.

– Съела бы сама, – прошептала мама, благоговейно и бережно держа в раскрытой ладони просфору – частицу освященного хлеба, с любовью гладя дочку и улавливая её благостный настрой.

– Нет, давай ты ешь. Это не просто просфора, это я делюсь с тобой с тем, действительно, необычным светлым чувством, что в течение двух часов натуральным образом плескалось вокруг меня, ну, как океан теплый бескрайний и неизвестный мне. А как поют! У меня порой слезы капали. От батюшки глаз не могла оторвать: он, словно с иконы сошел. Прости, Господи, за это сравнение.

– Вот бы ещё причаститься тебе, – наставляля мама.

Валя нахмурилась.

– Ну как я смогу рассказать всё на исповеди? Волосы у батюшки встанут дыбом.

– Не век же тебе маяться, дочка?

– Как знать, быть может, и на века-вечные. Может быть, всё, солнце закатилось! – Гибкий стан Вали качнулся, с отчаянием распрямляя спину. В правильном лице девушки сквозило упрямое желание не сдаваться, как бы ни была безжалостна судьба. – Знаешь мама, мне на днях приснилось: вдруг провалилась в совершенную пустоту и лишь тогда очнулась от странного бесчувствия. Чувствую сорвусь, если не смогу собраться с мыслями и силами. Распластавшись на краю, стала выкарабкиваться, цепляясь за едва приметные уступы и расщелины. Сумела выбраться на поверхность, но встать не знаю как: полосочка твердыни такая узкая, что не устоять. Глянула вниз – там бездонная пропасть! На этом и проснулась. Чтобы это значило?

– Тебе надо выйти замуж!

Валя прыснула со смеху.

– Ну ты даешь, мама! Твой вердикт меня толкает снова в пропасть, из которой стараюсь выбраться.

– Зря ты отрубаешь ходы-выходы. Представь, меня не будет: вдруг умру. Ты же останешься одна-одинёшенька!

– А этого как раз мы не допустим! Вдруг умру?! Чего удумала?! Будем всегда вместе… Давай-ка походим, разомнем твои ноги.

Валя помогла маме встать, предоставив руку как первую точку опоры, второй – служила тросточка. Волнообразным движением, изгибая корпус тела, мама выбрасывала вперед бесчувственную ватную ногу на величину шага, вслед за ногой переносила тело. Удерживать равновесие помогала тросточка, которая становилась спасительной точкой опоры. Между тем и Валя, ни на секунду не ослабляла внимания: не дай Бог споткнуться, упасть, расшибиться, подвернуть ногу.

Так они гуляли из одной комнаты в другую, на кухню, в коридор, из коридора в комнату – шаги замедлялись, и мама, смахивая ладонью испарину с лица, призналась: силёнки на исходе. Тогда Валя, обняв за спину, подвела к проветрившейся кровати. Мама с благодарной улыбкой мать расположилась в постели.

– Сегодня на 10 минут больше ходили! – с удовольствием сообщила повеселевшая Валя. – Пойду разогревать обед. А после обеда чуть-чуть отдохнём и выйдем на улицу. День прекрасный сегодня. Тепло. Солнечно. Весна в самом разгаре. Целое утро поют птички. Посмотрим, как лопаются почки. И солнышко как за уши вытягивает клейкие зеленые листочки.

Благо, что жили они в двенадцатиэтажном доме, оборудованным как обычным пассажирским лифтом, так и удлинённым грузовым. Так что инвалиду-колясочнику выбраться на крыльцо не представляло проблем. А вот дальше, с высокого крыльца никак не суметь спуститься на земную твердь. Никакого пандуса изначально не предусмотрено. В советское время, как, впрочем, и в постсоветское, инвалидам словно уготована участь изгоев. Какое нужно иметь жизнелюбие, чтобы выживать, когда и здоровому выжить проблематично!

Снимать ярмо изгоев пришлось с простейшего: создать возможность для выхода на улицу. Для этого высокое крыльцо дома оборудовать пандусом. Казалось, что сложного укрепить на лестничном марше две полоски железяк с бортиками (швеллер), а чуть выше соорудить перила? Однако Вале потребовалось три раза обратиться письменно: в жилищно-эксплуатационную контору, в городскую администрацию; и несчетное количество – устно.

Лишь когда власть придержавшие уразумели, что молодая женщина без вариантов настойчива, ни за что не отвяжется, – тогда и распорядились сделать пандус. За один день соорудили спасительный спуск! Потом мамочки с грудными детишками живо и тепло благодарили именно Валю за пандус – они на колясках с малюсенькими детишками скакали по лестничному маршу, как козы по горным тропам, не надеясь на цивилизованное решение. Похоже в каждом деле нужны настойчивость, терпение, «железобетонная уверенность».

От обилия дневного света спасали затемненные очки, которые Валя предусмотрительно приготовила маме. Одежда выбрана нарядная и праздничная, но это так подразумевалось – на самом деле мама надела свой любимый вязаный жакет цвета беж. Седые волосы аккуратно уложены в старомодную прическу, смотревшуюся, впрочем, очень мило. Особенно, когда сопровождавшая дочь дополняла гамму цвета темно-синими джинсами и нежно-розовой ветровкой, сочетающейся с цветом лепестков диких яблонь в городском парке. Благопристойную старость точно оттенялась бескомпромиссным молодежным стилем. А вид симпатичной девушки, сосредоточенной на чём-то исключительно важном, дополнял благородство, не сломленного болезнью человека, окруженного таким бесценным почтением и заботой.

Избыток солнца, тепла, свежего воздуха казался немыслимой роскошью, насладиться которой не хватит времени, да и лишнее, оно здесь – это нелепое человеческое время.

Какая побудка подняла шмеля в воздух, напела весенней птахе первые рулады и выпустила из почек нежную вуаль листочков. Именно наслаждаясь деталями весеннего погожего дня, двигались они по городскому бульвару. Валя потихоньку катила коляску.

– Ночью был дождь, – делилась мама благостными ощущениями. – Словно, вымыл каждый листочек на деревьях. Смотри, как все блестит и сияет чистотой.

– И вправду, – ответила Валя. – Красиво!… Надо же, мы с тобой, отстраненные болезнями от реального хода жизни, насквозь пропитанной меркантильностью, находим новые возможности радоваться этой самой жизнью, выставившей нас за порог.

– Ты говорить стала иначе: умнее и глубже.

– Потому что, мама, стала читать книги. Анализировать, соотносить авторскую фантазию с реальностью… Я ведь, не будь того ужасного происшествия, давно училась бы в институте, и была бы близка к диплому. Между прочим, – Валя грустно вздохнула.

– Ничего, не переживай! В твои ли годы ставить точку во всём! Поступишь, выучишься, – заверила мама.

– Теперь уже нет. Разве какие-нибудь профессиональные курсы… Такие серьёзные, основательные курсы… Я думаю об этом, но никак не определюсь с выбором. Какой-то нужен внешний толчок подсказка.

Мама призадумалась:

– Что читаешь?

– Что попадётся под руку. Честно говоря, толкового мало.

– Почему?

– Читаешь-читаешь: вроде бы интересно, начнешь вникать – хочется забросить подальше книгу. А читать, чтобы отвлечься? Погрузиться в мир фантазий автора, в мир увлекательный и красивый, но выдуманный. Проблемы от этого не решатся

Невесть откуда, прилетела трясогузка – изумительно элегантная, светло-серая птичка, с длинным черным хвостом и черной шапочкой – и заскакала по дорожке, поминутно оглядываясь и вздрагивая хвостом, чем рассмешила и дочь и маму.

– Что-то хочет сказать нам, – предположила Валя. – Помню, в первый класс пошла, и такая же серая птаха, трясогузка, бежала перед нами. Может эта её праправнучка. Интересно, сколько живут птицы? Наверное, лет десять. И хватает им этого срока жизни, как всему зверью, бегающему, летающему и ползающему! А знаешь почему? – Валя перевела дыхание. – Природа так гармонична, что все в ней живет по изначально мудрому и неизменяемому закону. У людей все не так. Чем дальше от природы, чем больше людского, тем глубже и отвратительней бездна пороков.

– Для нас, изначально мудрый и неизменяемый закон – это Бог, воцерковленная жизнь. Это и есть связь с природой, голубушка.

– Как смешно ты меня назвала!… Воцерковленная жизнь. Гм!.. Это надо как-то понять, и сами служители церкви должны быть эталонами человеческой порядочности.

– Да, это так. Но ещё надо поверить. Это сродни любви. Когда любишь, не задаешь вопросов: почему и зачем. Улавливаешь тонкость?

– Согласна, мама. В новых книгах герои создают новую религию и новых богов. Но на поверку оказывается, что ничего нового нет – так, перепевка одной и той же темы на разном уровне циничности… Социальная фантастика, как вариант развития нынешней действительности. Вот одна антиутопия. Усиливается разделение на бедных и богатых, между ними непреодолимая пропасть. Дальше, бедные станут еще беднее, и их станет больше. Богатые, наоборот, уменьшатся в числе, и оставшиеся увеличат богатство. Богатые создают особые зоны для проживания – некий рай на земле, займут целый материк, и будут там потихоньку эволюционировать в направлении ужасной демонизации. Мировая держава глобальными успешными проектами свяжет и подчинит страны и континенты. Затем бедные перестанут называться людьми – они станут урками и орками, и будут находиться в постоянном конфликте между собой: бесконечные схватки, бои, войны. Эти ужасные кровопролития снимает видеокамерами интеллектуальная прослойка, подкармливаемая богатыми. Документальный материал превращают бесконечный сериал кровавой борьбы за жизнь. Это тоже новое искусство, отравленное идеей коммерции. Остальные глобальные идеи (равенство, братство, справедливость) посрамлены и низложены. В конечном счете, всё сводится к захлебывающимся интересе к зверствам – реальным убийствам и прочим жестокостям, заснятом точно из-за кустов, из щелочки. Считается, что подобные кровавые ритуалы отрезвляют сверхбогатых, а бедных заставляют быть лучше, сильней… Потому что у них у всех одно несомненное благо – биологическая жизнь, – лишение которой происходит с кошмарными страданиями. Значит жизнь, еще большая загадка, и самая большая привилегия для биомассы.

– Боже мой, что ты читаешь! – воскликнула мама. – Шизофренический бред!

– Это верно, все мы свихнулись от пустого меркантильного быта. Все скопом бросились избавляться от предрассудков. Мораль – первоочередной предрассудок, от которого нужно немедленно освободиться. Долой, как в передаче «Снимите немедленно»… Но я так не считаю.

– Я, Валюша, скажу проще: уходя от Бога, приходим к дьяволу… А дьявол – это всегда нечеловеческие, ужасные, кошмарные страдания. Это вечный страх.

– Опять ты за своё, – проронила дочь. – Я предполагаю здесь большую и важную правду, но что-то необходимо еще…

– Кровь?

Валя вздрогнула и разом помертвела в лице, затем, коротко вздохнув, призналась:

– Нет не кровь… Любовь. Причем любовь возможна только в единственном числе.

Трясогузка продолжала бежать впереди, весело помахивая длинным, как у сороки, хвостом. Птичка то и дело оглядывалась, вертела черной головкой по сторонам.

– Потерялась, пичуга? – участливо проговорила мама.

– Весной у них забот много: найти пару, построить гнездо и отложить яйца… Удивляюсь мудрости природы!

– Человеку для счастья также много не надо. Всего-то ничего – перестать грешить. Избавиться от тьмы пороков – они ослепляют. Счастье внутри нас, мы с ним рождаемся. Греховность и порочность, как болезнь, подтачивает и отравляет наше счастье. Ты думаешь, почему у меня случился инсульт?

– Мало ли, от чего может это произойти.

– Меня стала мучить смутная тревога. Я думала о тебе, и сердце печалилось: что-то у тебя не так, и очень серьёзно не так.

– Ты хочешь сказать, что я своей бедовой жизнью ухамаздала тебя?

– Нет-нет, – мама повернулась к Вале и взяла её за руку, – Мысли не было тебя обвинить. Просто как-то все взаимосвязано. Мы в ответе друг за друга. Этим и объясняется немыслимая жестокость в отношениях. Рвать эту связь разом. Утопить её в крови.

Птичка заверещала и стремительными взмахами крыльев попыталась взмыть в небо – из-за кустов выпрыгнула кошка и цапнула пичугу. Валя и мама застыли от ужаса. Кошка, гипнотизируя хищным взглядом, сомкнула клыки на горле. Алые капли крови показались на усатой морде. Зеленые глаза мерцали надменно и жестоко. Валя сердито топнула, и кошка, прыжком, с добычей в зубах, метнулась в кусты. И там с урчанием принялась лакомиться свежатиной.

– Интересно, у птички мамаши кольнуло в сердце? Или материнский инстинкт кратковременен, как и половое влечение?… Глупые вопросы. Можно их столько назадавать… Нужны простые правила жизни… Я знаю, что ты скажешь: на все вопросы давно ответы есть, если обратиться к Библии.

– Да, это так.

– Хочется верить, что так

– Ничего другого, более разумного, не было предложено.

– Я осилила Новый Завет, и скажу, что это очень странная книга. Её нужно читать, имея предварительное знание. Она хорошо понятна избранным из званых. Этим званым еще многое нужно понять, пережить, чтобы прийти к пониманию. Прежде всего, понять, что такое «Царство Небесное, или Царство Божие». Как соотнести обычное представление о Царстве Небесном, как о неком уголке Вселенной, где окажутся после смерти души хороших людей со словами из текстов Нового Завета: «Небесное внутри вас»? Получается, что внутри нас лежит путь к Царству Небесному, и что оно есть в нас ещё при нашей жизни, здесь и сейчас, и совсем не находится за порогом смерти. Суть его: оно повинуется и управляется небесными законам. Как древнее название Китая – «Поднебесная Империя» означало, что страна не на небесах, но управляется небесными законами, данными для понимания мудрецам. Если некоторые способны войти в Царствие небесное еще при жизни, тогда что для них смерть?… Во какой вопрос?! Смысл многих слов открывается по-иному: вера, милость, нищета, богатство, смерть, рождение… Чуть ли не всё следует поставить с головы на ноги… Представляешь, мама, какой мощный переворот у меня в мозгах и в сердце!

– И проговорить это вслух для окончательной сверки?

– Да, теперь как раз на это и дано время нашего с тобой отстранённого от реальности существования… Как загадочна и непостижима судьба! После первого вкуса взрослой жизни, который оказался горький, я вновь дома, вновь с тобой. И мы вместе пробуем разобраться, почему вкус взрослой жизни горький, если не сказать больше – ядовито-отвратительный! Где это Царствие Небесное – благословенный край, путь к которому лежит в нас. Как прочистить уши, промыть глаза и вправить мозги, чтобы увидеть и услышать по-настоящему?… Никогда бы не подумала, что когда-нибудь реально задам себе такие вопросы… Но вопросы скорее ставит сама жизнь, отвращая от себя самой страшными бедами и болезнями… И само Царство Небесное окутано тайнами. Редкое, так нужное всем знание хранится, словно за семью замками.

– Ключ у тебя в руках, дочь.

Валя вдруг улыбнулась, и благодарный поцелуй тронул благородную седину.