Текст книги "Русская ось колеса Сансары"

***

Гитара отставлена в дальний угол комнаты. Маэстро Идальго стал каждый вечер приходить на репетиции к чудесной Вале.

Вахтёршам общежития непьющий и некурящий кавалер настолько пригляделся и приглянулся, что они готовы выписать ему постоянный пропуск. Даже комендант общежития – дородная женщина предпенсионного возраста – благосклонно улыбалась, скользнув по очарованному юноше мудрым всёзнающем взглядом.

Идальго, действительно, необыкновенно влюблен и очарован теперь уже в реальную девушку Валю. И вся закавыка – не знал, как признаться ей в этом. Как выразить любовь, чтобы навсегда поразить, встрянуть, связать. Где бы они ни были: на берегу океана, в кафе, на последнем ряду кинотеатра, на узкой койке общежития – он признавался в любви горящими глазами и жадными губами. Скопившуюся энергию эроса мощным потоком вливал в нее, бесподобную несравненную Валю; боготворил, упивался и наслаждался всеми черточками ее тела – спешил насытиться и пододвинуть к чудесным словам: «Я люблю тебя».

Как будто времени, отпущенного на внезапно реализовавшуюся любовь, всего два месяца. Одно короткое северное лето. Идальго не мог поверить в краткосрочность их близости, и не верить в неумолимый ход времени тоже не мог.

Валя благодатно принимала его щедрую, ни на что не похожую страсть и, как будто, ни о чём не задумывалась. От искреннего и неординарного обожания она, как и полагается, сделалась краше, привлекательней; сексапильность ее увеличилась в разы. И у неё желание обладать друг другом и пребывать друг в друге не убывало, и, как ни странно, становилось больше и больше.

И это, в самом деле странно. Такая неутоляемость близости отчасти завораживала, но больше настораживала. Что-то чрезвычайно необычное укреплялось в их отношениях, что никогда прежде не было у Вали.

Если раньше окончание рабочей смены предполагало просто отдых, точнее ничегонеделание. Поваляться на койке, чтобы, единственно, принять горизонтальное положение (целый день на ногах!), расслабиться в полудреме часок-другой, потом с ленцой сходить в кафешку отужинать; по настроению слегка выпить – глядишь, и больше интереса к окружающему появится.

Живая музыка, дразнящие запахи еды, аромат коктейля со жгучей прелестью алкоголя, парфюм разгоряченного тела… Приятный мужчина жданно-нежданно подкатит. Слово за слово – и приятные желания начнут цепляться, обволакивать предвкушением, нарастающим с каждой минутой.

Иногда разговор заканчивается собственно на разговоре. И это хорошо: общение такая же ценность, как и нечаянная близость… Однако, Идальго словно поставил жирную точку этой стороне Валиной жизни, что слегка озадачивало: надолго ли?

Неизменно, ровно в шесть вечера, он как штык, как неизбежный бой курантов в новогоднюю ночь, возникал в комнате женского общежития. Такая пунктуальность отчасти навевала скуку. Ну, хоть бы опоздал разок или не пришел бы вовсе – нет же, точно верный преданный пес, караулил приход, и затем не отходил ни на шаг.

Как раз сегодня, после трех недель безостановочного марафона близости, Вале захотелось из жирной точки сделать запятую. Сегодня на работе упласталась донельзя, переработав многие и многие тонны красной рыбы, как на подбор толстой и жирной. Жизнь – это не сказка, это пахота и грубые удовольствия. Все! Остальное – блажь, которая когда-нибудь да закончится.

– Куда сегодня меня поведёш? – сощурив светлые глаза, спросила Валя.

– Ветра почти нет. Пойдем на побережье.

Валя, лежа на заправленной постели, решила позабавиться детской игрой: скажи и сделай наоборот.

– А я люблю ветер и волны. Такие волны, чтобы метров под десять. Смотреть, как тихо плещется вода – скучно!

– А я люблю тебя! – выпалил Идальго.

– Ты поосторожнее с такими словами. Мы не знаем их точного смысла. Ты сказал на двойку. Поспешил с выводом, не изучив достаточного материала, или как у вас институте говориться: понимания маловато.

– Ты разве не видишь, что у меня в глазах огонь, когда я с тобой?

– Это есть, признаю. Но ты же бард! Тебе по натуре это свойственно.

– Что у меня столбняк в одном месте, ну сама понимаешь…

– Это гормоны.

– Но причина штормового выброса гормонов – это ты!

– Это случайное совпадение. Далекие края, романтика, укатил от мамы и папы… и скрасил своё и моё лето. – Валя призадумалась, и, обращаясь к себе, сказала:

– Хотя ничего случайного нет.

– Вот видишь! Хорошо, я согласен, что сказал то слово из пяти букв чисто механически, не по обстановке. Оно должно у нас у обоих одномоментно слететь с уст… Давай поищем это время и место, не думая о времени и месте.

– Ого, как завернул! Это уже интереснее! Пошли на побережье. Только, никаких нудных разговоров и разбирательств.

– Но для начала, – Идальго широко улыбнулся, – Закрепим пройденный материал другого урока.

Он набросился на неё, точно не виделся целую вечность, на ходу срывая одежды. Вале ничего не оставалось делать, как безыскусно предоставить себя, вздрагивая и вскрикивая от бурного мужского захвата. И такая форма близости стала нравиться. Совместные движения ни к чему. Голосом она задавала ему ритм: где-то скажет «ой-ой, потише», «ты сумасшедший, не держи так сильно, будут синяки», где-то сладкий стон подвигнет двигаться быстрее… Он же, подобно неутомимому молоту, обрабатывал извивающееся в объятиях бесценное тело…

Поселок располагался в метрах трехстах от океана. Когда студенты приехали, первым делом побежали на побережье. Океан ревел, как разбуженное доисторическое чудовище, готовое разрушить и покалечить, не разбирая ни роду, ни чину. Ветер гнал волны высотой с одноэтажный дом, и бетонные волнорезы с грохотом канонады сдерживали напор стихии.

Океан каждый день другой, также, как и заря каждый раз по-иному окрашивала небо, соединяя две стихии в звездную россыпь Галактики. Прозрачная вода, дрожащим зеленоватым зеркалом принимала отображение звезд, Луны, пульсирующего света маяка. В отдалении порой проплывали корабли, как причудливое скопище огней. Вспышки маяка на мгновения озаряли волнующуюся темь, выхватывая реальные очертания, что доносились до сознания сладким предчувствием, обрамляя силуэт Вали загадочным нимбом.

В просторе звездно-лунной тьмы Идальго терял облик любимой, и его мысль тщилась понять, как узреть в таинственной пустоте драгоценный оплот – и тут всплеск огня маяка выхватывал облик Вали, и теплота заливала сердце. Его раскрепощенная девушка Валя, не понимает, какое в себе таит сокровище. Она растопит синий иней, и билет в один конец вдвоем будет пленительно-радостен, без нотки ностальгии.

Идальго с Валей уселись на песок, поближе к границе раздела воды и суши, земли и неба. Набегавшая волна лизала пятки ног и порой доходила до щиколоток.

– У океана ни о чем не хочется думать, – прошептала Валя.

– А знаешь почему?… Потому что океан думает за нас, и результаты облекает в свой переменчивый вид, предлагая нам понять главные жизненные вещи не умом, но сердцем. Он умнее нас всех. Ему известна тайна жизни, как, впрочем, и небу, и даже нам с тобой. Но мы об этом не знаем.

– Блин! Ты всё ставишь с ног на голову!

– Не наоборот ли? Всё возвращаю в исконно-истинное положение… хотя бы для нас с тобой.

Валя, сосредоточенно глядя в морскую даль, примеряла слова Василия к себе; смешные рожицы, как волны пробегали по милому лицу. Шалый ветер внес коррективу в ее модную стрижку: перепутал, взлохматил густые волосы, так удивительно схожие с цветом песка, что на дальние версты обрамлял морскую пучину. Задумавшаяся девушка временами рукой поправляла волосы, обнажая тонкую нежную шею и уши, похожие на не созревшие, преждевременно открытые жемчужные раковины. Её необыкновенно живое лицо, которое хотелось обхватить ладонями, выражало снова ту кроткую задумчивость, что когда-то видел на картинах великих мастеров. Но сейчас рядом реальная девушка! Он мог её обнять, поцеловать, войти в неё и вместе испытать таинственный древний экстаз единения. Это было первым чудом для обоих. Они одни. И в них – все и всё!

Когда разжимались объятия, и ему приходилось покидать её – она в простодушном недоумении вглядывалась в него, пытливо спрашивая взглядом: «Как ты смог сделать ощущение счастья? Ты – это ты? У тебя получается лучше всех! Ты – чудесный, в тебя столько силы, страсти, нежности… Как ты смог сочетать такие разности?»

– Ты самый лучший! – говорила вслух Валя. – Умный и добрый! Говоришь о непонятном – мне понятно. Говоришь так, что и сказать не могу в ответ. Но абсолютно всё понимаю, без всяко-разных слов! Только хочу тебя больше. Когда-нибудь это должно приесться. Ты разве моя половинка? Когда же ты скажешь, что мне не понравится? И я… я освобожусь от привязанности к тебе.

– Ты не дождешься этого.

– Вот как! А почему?

– Мы с тобой будем жить вместе очень долго. И умрем в один день. Мы теперь друг без друга не сможем… Друг без друга – мы никто. Так себе, серость. Не жить будем, а шебуршать. Тот, кто испробовал подлинный вкус, помрёт от тоски и скуки без него.

– Красиво сказано! Что же конкретно предлагаешь?

– Немедленно подавай заявление на расчёт: уедем отсюда вместе.

– Получается, ты лишаешь меня работы и надежды на обеспеченную жизнь. Хорошо! А пособие по безработице будешь выплачивать в размере моей средней зарплаты, а это две зарплаты работяги на большой земле?

– Пожалуй, не смогу. Предлагаю отказаться от идеи больших денег в пользу большой любви. Пойми – это главное. Мы с тобой можем любить, как не любят даже в книгах! И эта любовь, может быть, совсем не так и называется, но это то, что нетленно, на чем стоит мир. И мы с тобой смогли к этому приобщиться. Поодиночке, это ощущение сопричастности к великому знанию основы жизни умрет. И это не громкие слова. Это не преувеличение. Мы умрем сами в себе. Умрут наши лучшие части. Отомрет то, что связано с иной жизнью, откуда и идет этот восторг, этот экстаз, которое здесь называют дурацким словом оргазм! кайф! оттянуться по полной! Понимаешь, мы убьем себя разлукой.

– Не понимаю! – Валя улыбнулась. – Ты слишком серьезный и обстоятельный. Это, конечно, хорошо. Но я не такая. Ты, похоже, с первого свидания разложил оставшуюся жизнь по полочкам: свадьба, семья, дети, работа, отпуск, также четко распланированный, затем снова работа. Четко расписан карьерный рост, приобретение недвижимости и движимости… Будущим деткам не дал имена? Может, подумаем вместе, как назвать?

– А что, неплохая идея!

– Дурачок! – Девушка звонко рассмеялась; гибкий стан стремительно выпрямился. – Пойдем отсюда. Хватит глазеть на эти волны.

Идальго подобно молнии взметнул пружинистое тело, руки необоримым арканом сомкнулись на талии. Девушка, не успев сделать и шагу, вновь оказалась лежащей навзничь в песке, хранящем тепло ушедшего дня. Идальго приник губами к алым устам своенравной красавицы, словно возжелал высосать весь яд, что проник извне и потихоньку отравляет полюбившуюся девушку.

– Ты ополоумел?! – сумев на мгновение вырваться, выкрикнула она. – Задушишь поцелуем. Неужели снова хочешь?

– Да я хочу, всегда хочу. Ты одна перед моими глазами. Красивая, хорошая, добрая, мягкая. Я хочу, чтобы так было всегда. Все в этой жизни происходит раз: один раз рождаемся, один раз умираем и один раз любим. Нам нельзя терять друг друга, – Идальго сменил яростный натиск нежностью и лаской. Поцелуями осыпал лицо и грудь, рукою ласкал бедра, её самую заветную точку средоточия удовольствия. Какая точка в этот раз даст толчок сладостным волнам уже безошибочно определял, искусно обихаживая благодатную россыпь схожих точек.

Валя, прикрыв глаза, шепнула:

– Даже у сумерек могут быть глаза. Представь, если нас увидят. Ты уедешь, а мне здесь жить. Не здесь, не на виду, ищи укрытие милый мой мечтатель…

Идальго оглянулся: неподалёку громоздился старый баркас, перевернутый вверх дном, то ли выброшенный штормом, то ли оставленный ветшать за ненадобностью.

Он живо вскочил, разомлевшая в его ласках Валя мигом оказалась в полусогнутых руках. Не ощущая тяжести, Идальго двинулся к баркасу. Неожиданная стыдливость девушки забавляла.

Со всех сторон баркас обнесен песком. На удар ногой по обшивке борта отозвалось звонкое эхо – остов морского судёнышка предстал крепким, как кость! Идальго интуитивно остановился у борта, противоположного океану. С диким восторгом ощутил, как ноги проваливаются в песке, точно пришла в действие тайная ловушка.

Приникнув поцелуем к чутко внимающему девичьему лицу, он ногами отгребал песок, ускоряя его движение. На мгновение смутила мысль: держать в руках девушку и проваливаться с ней в раскрывающуюся черную дыру – это ли не безрассудство, изящное самоубийства реального и утверждение неосязаемого прежде.

Но вместо того, чтобы остеречься и отойти в сторону, он с утроенным упорством заработал ногами. И словно хватило именно этого порыва – под ногами зримо заволновалась твердь. Песок потоком заструился вниз, образовав воронку, которая расширялась с каждым мгновением. Идальго вступил в самое жерло движения. Не успели они охнуть, как с потоком песка ухнули вниз, и, оберегая себя, крепко-крепко зажмурили глаза, ещё крепче прижались друг к другу.

Когда разомкнули веки, увидели полумрак, окружающий плотной вязкой массой. Сводчатые стены, удивительно схожи со сводом ночного неба. Вглядываясь в смутные очертания, вдруг исчезали сводчатые стены. Ошеломленный мозг готов облечь в доступную форму понимания то тайное, сокровенное, что считается либо утерянным, либо доступным узкому кругу избранных, вознесенных труднодоступным знанием на вершины человеческого бытия.

Идальго встал, расправленная грудь медленно наполнилась воздухом. Запах хвойного леса щекотал ноздри. Но откуда здесь хвоя? Откуда запах ядреных смолистых брёвен? Глаза выискивали в полумраке ответ. Но только сделан шаг к зияющему своду, как Валя судорожно вцепилась в спутника. Её легкая дрожь как осколки стекла укололи руку.

– Ты испугалась?! – воскликнул Идальго.

– Тссс! – заткнула ему рот Валя. – Я как-то слышала, что в горах от громкого голоса с вершин срывается лавина. Крик о помощи оборачивается смертью.

– Мы же не в горах!

– У меня ощущение, что проваливаемся в пустоту.

– Есть какая-то странность в происходящем. Насчет схода лавин объяснение простое. Крик усиливается эхом. Лавины, селевые потоки, точно ждут малейшего толчка, и с грохотом устремляются вниз. Вот и всё!

– Иногда эхо – это не эхо. Это духи. Они мстят якобы смельчаком, у которых в последний момент дрогнули коленки. И все остальное дрогнуло. Тогда, считай пропал.

– Ты дрожишь всё сильнее.

– Это не от страха. Это от волнения. И от ощущения, что мы с тобой вляпались в какую-то историю… Ты же знаешь, что здесь временами происходят землетрясения, но не такие разрушительные, как в Японии. Земля буквально ходит под ногами. Потом, этот чудный океан бывает так штормит и ураганит! Мне всегда кажется, что это очередная репетиция конца света. Жутко!

– Хотел бы я такое увидеть собственными глазами!

– Ты уже видишь. Ты не думаешь, что уже стоишь на краю? Ведь перед ураганом и прочим бедствием необычное затишье.

– Да ну, ты что?! Уютный баркасик. Это будет наш первый дом. Кусочек жизненного пространства, где только мы. Ты и я. Здесь мы скажем друг другу: «Ты – это я. Я – это ты».

– Ты повторяешь чьи-то слова и слишком беспечен. А на самом деле, ты и я находимся на краю необычной стихии, её воздействие идет напрямую: она сращивает и сплавляет в каком-то уготованном испытании, бедствии. Как раз это стихия, сила, и сделает нас таковыми: ты и я станем одним. Но чем? Одним телом? Искоркой? Головешкой?…

– И ты умеешь красиво говорить, – с восхищением прошептал Идальго.

– Пустое! Не для красного словца говорится. Я и говорить красиво не научена. Только – что вижу и чувствую. Глянь-ка, мы на краю расщелины в земле. Здесь воздух движется наоборот. Смотри на меня. – Она тряхнула волосами, приподнявшись и чуть наклонив голову.

Идальго с изумлением увидел, как волосы колышутся и отгибаются, показывая направление движения потоков воздуха, струящегося из расщелин баркаса. Но как будто это и не воздух – незнакомое космическое вещество, густое и плотное, пронизанное светом вечерней зари, струящееся к зыбкой основе под их ногами. Он перевел взгляд на глаза Вали: они мерцали зеленоватым фосфорическим огнём. Волосы зашевелились на голове опешившего кавалера. Непроизвольно передёрнув плечами, руками судорожно тронув горло, словно проверяя, нет ли удавки, Идальго тихо проронил:

– Твои глаза удивительнее воздуха, уподобившегося свету. Они истинно как звезды. Вообще нет, звезды не бывают зелеными. Ты преображаешься! У тебя же серо-голубые глаза!

Валя рассмеялась:

– Глаза мерцают у ведьмы и кошки. Не бойся! Если я ведьма, то добрая. А может быть, я кошка? Хочешь, помяукаю, а то я гляжу: ты испугался. Сам меня сюда затащил и цепенеешь от страха. Так не пойдет!

Валя присела, поджав под себя ноги, как факир, готовившийся к медитации. Разминая тело, игриво выгнула спину, развела руки по сторонам и медленно воздела ввысь. И все движения с такой натуральной кошачьей грациозностью, что возникало странное ощущение. Идальго что есть силы зажмурил глаза…

…Вдруг что-то теплое, мягкое и пушистое ткнулось в ладони. Идальго поднял веки, вырвался невольный крик, словно прямо из сердца: у рук терлась кошка. Крупная белая кошка с голубыми глазами. Обеими руками схватил её за бока. Но кошка испуганно и недовольно фыркнула. Подняв хвост трубой юркнула в тот лаз, через который они проникли.

Идальго поискал глазами Валю. Её не было! В полутьме строился небесный поток, и тишина давила на уши. И вдруг он увидел самозабвенно танцующую обнаженную девушку с длинными светлыми волосами, прикрывающими до пояса её тело. Девушка, чудесным хрустальным голоском самозабвенно исполняла давнишнюю песню, которую Идальго частенько пел под гитару, наполняя старое трепетное звучание новой душевной взволнованностью:

 
«Синий-синий иней лег на провода.
В тебе темно-синем синяя звезда
Только в небе, в небе темно-синем.
Смотрю я на тебя, и вижу, что ты,
Ты одна в этом темно-синем мире нужна…»
 

Эту девушку он много раз видел во сне, часто думал о ней, воскрешая облик, и то необыкновенное ощущение чудесного, что несла в себе. Она на мгновение являла что-то важное, пока не имеющее слов. Ускользая, хотела его подтолкнуть, чтобы он сам смог это выразить, сказать, вымолвить. Чтобы нужные слов находил в её танце, в несколько изменённой мелодии. Здесь как раз то самое, главное и важное, что необходимо для счастья.

Неужели он спит? Ведь она раньше приходила лишь во сне?! Идальго шлепнул себя по щекам… Что за наваждение! Только что держал в руках Валю. Гладил пушистую спинку белой кошки. Странно, странно!

Идальго бросился к девушке, и словно шмякнулся лбом о незримую стену. Обхватив руками невидимый заслон, скользнул вниз. И оказался на коленях возле ног танцовщицы. Он остро ощутил их движение, тепло, страсть, не решаясь, между тем, обхватить. Но уйдет же, исчезнет снова! И в бессознательном порыве коснулся руками обожаемое существо. Девушка со звонким смехом отпрыгнула вглубь размытого очертания звёздной бесконечности. Идальго метнулся вслед и… – и глаза в глаза столкнулся с Валей.

Он остолбенело смотрел на Валю, поражаясь сходству с той заветной танцовщицей, впился в глаза столь схожие с мистическим взором белой кошки. Волосы загадочной девушки удлинялись льющимся светом. В бесподобно красивом лице, та же тайна и то же заветное знание, для обладания которыми, верилось, он и родился.

Различие было в том, что та девушка была обнаженной, а Валя – нет. Он, не отрывая глаз с её лица, стал раздевать, страстно желая убедиться – это не Валя, это та, ради встречи с которой он и родился.

Расстегнул все пуговицы тонкой кофточки – и легкая одежка скользнула по рукам вниз, слетела со сладкой сердцевины, как лепесток. Короткая маечка-топик полетела вслед за кофточкой. Белая девичья грудь обнажилась для поцелуев. Губы примкнули к розовым соскам, а руки двинулись по талии к бедрам… Когда притихшая в его руках девушка достигла той же обнаженности танцовщицы, Идальго преклонил колени. Снизу вверх обозрел своё реальное сокровище, сверяя и запоминая каждую черточку, линию, изгиб, волнистость… Это она! Она, его заветная любимая!… Он стал осыпать поцелуями её тело… дошел до сосредоточия сладости; богоподобная красавица плавно скользнула под него, предоставив губы для губ, сладость для сладости…

С каждым движением, все глубже проникая друг в друга, они крутились, переплетенные объятиями, словно пробуя на вкус это единство с разных сторон. На некоторое время замирали, чтобы перевести дыхание и дать разгоряченным телам каплю отдыха. Струящийся свет менялся на бледно-голубой, точно с движением планеты уходила режущая искусственная сочность земного. И бледность, как недостаток всего сущего, растворялась в ярком фосфорическом свете, сферическими полосами поделившего пространство под баркасом на светлое и темное.

Какое-то время влюбленные метались по полосам света и тьмы, пока не обнаружили точку схождения света, где Идальго полностью увидел необыкновенно воодушевленное лицо Вали. Для вершины блаженства ей не хватало как раз этого чудесного света, изменившихся таким же чудесным образом движений любимого. Она вскрикнула, судорожно вцепилась в Идальго – и дикий возглас восторга разодрал тишину и продолжался ровно столько, сколько билось тело в конвульсиях блаженного экстаза.

Торжествующие крики резанули по ушам. В сознание дрогнули очертания любимой, свет закружился фейерверком, перепутывая тусклые блики окружающего. Глазам стало невыносимо больно, и в тоже время сладостно. Казалось, эти глаза уже ничего не способны видеть – веки сомкнулись.

Идальго вдруг ощутил, что и земля уходит из-под ног – земля становилась ненужной. Твердь расступилась, и они, переплетенные телами и восторгом, летели вниз, в жерле той самой воронки, куда втягивался окружающий воздух и свет.

Летели, казалось, бесконечно долго, но Идальго внезапно испугавшись, что потеряет Валю, открыл глаза. Она крепко прижалась к нему, в сладком упоении прикрыв веки, словно спала. Не веря увиденному, приблизил её лицо: в самом деле спала!… Но что это? Что?! Модная стрижка на глазах превращалась в косички с вплетенными лентами. Тело таяло. С него исчезало то, чем Валя привлекала мужчин: тугая остроконечная грудь теряла размеры и превращалась в обычные розовые сосочки, с бедер уходила овальность, и ноги утончались, будто результаты голодания проявлялись с поразительной скоростью. Вместе с этим в лице становилось больше простодушия, ангельской чистоты, ясности.

Когда под ногами почувствовалась незыблемая твердыня, Валя открыла милые очи и расхохоталась:

– Какой ты смешной, Иванов! Собрался в школу и не взял учебников! Где твой пионерский галстук? Почему рубашка и брюки не отглажены, а ботинки не начищены? Если ты хочешь дружить со мной, ты должен быть чистым и опрятным.

– Пионерский галстук теперь носить не обязательно. Радио не слушаешь и телик не смотришь, Петрова? Сейчас пе-ре-строй-ка! Зачем вообще быть чистым и опрятным?

– Чтобы о тебе думали всегда хорошо. Когда о тебе думают хорошо – не надо злиться и вредничать. Ты разве не понял, что перестройка для взрослых, у нас – своя жизнь. Нам нечего перестраивать!

– Вот-те на! Когда родители об этом целыми вечерами талдычат, это как?

– А никак! История, Иванов, свидетельствует: во все времена был дефицит на хороших и умных людей, поэтому и случались подобные перестройки, войны, конфликты. Ты знаешь, что такое хороший, умный человек?

– Нет, конечно.

– Это тот, кто знает ровно столько, чтобы сделать знаемое лучше. Кто не машет кулаками, но думает, как быть понятым правильно. Кто убежден, что человек сотворён в лучшую минуту, значит взросление – это набраться сил, знаний, ума, чтобы научиться любить. Кто предпочитает отдавать, но не брать. Кто твердо знает, что надо заниматься только любимым делом, избегать похвалы и разных излишеств. Кто понимает, что всё и все связаны и невозможно наесться, отобрав у другого обед – в таком обеде будет кусочек смерти. Как бы правильнее сказать?… Зачаток смерти для поедающего отобранный кусок… Кто верит, что нет предела человеческим познаниям и возможностям, что мир – это Земля и Космос – бесконечно прекрасен, что фантазия предвосхищает реальность и воображением постигается окружающее нас. Кто четко усвоил, что детство продолжается всю жизнь, и мы взрослеем в своей смерти, которая всего лишь переход к новой жизни в виде собственной звездочки… Кто забывает об этом – его взрослая жизнь становится мучением и страданием, пьянством, разгулом, склоками. Ты что бы выбрал: пройти правильно жизненный путь от начала до конца или разменяться на мелочевку, как в сказке об Иванушке, которому сестрица говорила, не пить из болотца, чтобы не стать козленочком!

– Я хочу настоящую хорошую жизнь. Но как? Ты говоришь, как будто читаешь мне книгу. У тебя хорошая память?

– Нет у меня хорошая интуиция!

– Это что фигня?

– Это то, что делает из обезьян человека.

– Дак уже давно сделаны!

– Сделаны не все, лишь небольшая часть, остальные лишь внешне смахивают на человека, а внутри – тот же кровожадный зверь.

– Ого! А Дарвин что на это скажет?

– Это учитель биологии Андрей Андреевич Андреев?

– Ну да!

– Он ждёт расшифровки генома человека, который никак не могут до конца расшифровать.

– Может быть, и мы подождём? Зачем вперёд батьки в пекло лезть!

– Ты жди. А мне моя жизнь дорога, поэтому хочу жить по велению сердца. А само сердце способно ощущать, что и дарвинам не снилось!

– Правда-правда?

– Правда-правда!

– Тогда слушаюсь и повинуюсь. Как и что мне сделать, чтобы сердце перекачивало не только кровь, – интуицию! А вслед загружало недоступное из Космоса?

– Это очень просто: мы должны подружиться по-настоящему. И ты должен всё делать по-настоящему. Настоящий друг – это на всю жизнь и дальше. Потом, вдобавок к дружбе я полюблю тебя. И мы станем как одно целое! Это фантастическая радость – быть вместе всегда и всюду!

– А как это любить?

– Точных слов нет, чтобы объяснить. Хотя слова такие должны быть. Может, мы с тобой и придумаем, обозначим их. Может быть, мы для этого с тобой и рождены? Но я знаю одно главное условие.

– Какое же?

– Всегда быть искренним. Никогда не врать. Сможешь?

Иванов почесал вихрастую башку.

– А можно я тебя поцелую?

Образцовая девочка не обращала внимания – ей важно выразить мысль. Она призадумалась.

– Можно я тебя поцелую? – настойчивее повторил Иванов.

– Ты не умеешь целоваться, и ты еще не мужчина.

– А кто я?

– Пока неряшливый мальчик, лгун и хитрец. Давай, Иванов, будем работать над твоим характером. И первое, чему научимся – никогда никому не врать. Представь, что ложь – это грязь. Но запачкавшуюся одежду можно постирать, но сердце невозможно. Поэтому оно становится просто мотором для крови. Ты мне будешь говорить исключительно все свои мысли, желания, поступки. Я также. С этого начинается дружба… Придет время и для любви. Любовь – она больше, чем дружба.

– Скорее бы оно пришло!

– Не оно приходит – ты к нему приходишь! Чтобы подняться на вершину, надо пройти все ступеньки.

– Трудную же ты мне задачу задала, Петрова!..

Океан, неслышно катил волны к берегу, одну за другой, где они, увлажнив песок, теряли движение. Волны набегали с глухим гулом отдаленной силы и откатывались с мягким шорохом. На отполированном песке оставались причудливые линии, повторяя лунный пейзаж в лучах быстрой утренней зари.

Валя, в сладкой полуяви-полусне, потянулась, изгибая тело в блаженной судороге, отдаленно схожей с тем потрясающим экстазом странной ночи, сбросившей земной счёт времени.

Идальго в ответ на её движения, также не размыкая глаз, потягивался, не расцепляя объятий и губами ловя губы любимой. Он вновь был готов усилить блаженство новый игрой фаллоса, который стал действительно таковым: мощным и сакральным, как медиатор древнего таинства.

– Это была самая странная ночь. Да и ночь ли? – Она взглянула на часы. – Неужели сегодня понедельник?! Нежели выходные провели под баркасом?! Сначала я словно взлетела в голубую высь, где купалась в волнах немыслимой радости. Ничего не понимая и не сознавая – это была как будто и не я.

– И я там кружил с тобой. Не заметила? – Он улыбался, рука гладила нежную кожу любимой.

– Я помню твои губы: они как волны ласкали и твой почему-то такой огромный член, который разорвал все связи прошлого, разбил все путы, оковы, клетки, пробудив одно офигенное удовольствие. Потом…, – Валя призадумалась. – Неужели я уснула? Но таких снов не бывает: все происходило как в реальности. Мы провалились в какое-то жерло…

– Хочешь. расскажу как было.

Валя с любопытством окинула взглядом Идальго, словно в первый раз приценивалась к симпатичному пареньку, и молча кивнула.

– Мы с тобой шли в школу. Разговаривали. Мы оба хотели избежать ошибки, которая делает несчастной взрослую жизнь, – Идальго подробно рассказал, что снилось ему.

Внимательно выслушав, Валя воскликнула:

– Но такого не бывает, чтобы один сон снился сразу обоим. Значит, это был не сон!!!

– Представляешь, мы вернулись в детство, чтобы по-иному прожить нашу взрослую жизнь. Мы станем друзьями, и затем полюбим друг друга. Полюбим крепко, на всю жизнь, по-настоящему.

Валя вздохнула, печаль снова увлажнила глаза. С укоризной, что делает ей больно, промолвила:

– Опять ты за свое… Слушай, давай отсюда выбираться. – Она устремила глаза в дощатый свод баркаса. – Ну, надо же, сутки под лодкой на берегу! А вдруг случился бы шторм – нас снесло бы в пучину… Время-то впритык! Мне сейчас бегом на работу, да и то, успеть бы вовремя оказаться на рабочем месте.

– Какая может быть работа, Валя, когда у нас судьба решается!

– Милый мой, я работаю в бригаде. Если меня не будет, и никто не будет предупрежден о моём отсутствии – работа встанет. Я не могу подвести напарниц. Давай, быстрее откапывай вход. Не противься, не будем портить наши чудесные ночи.