Текст книги "Одной ногой в США. Сделай шаг к своей мечте"

Глава 30. Учиться, учиться… и еще раз учиться

Наконец-то я поступил в FAU.

Перед началом обучения я остановился на трех факультетах: философии, криминалистики и политологии. На форумах я выяснил, что именно они больше всего помогут при последующем обучении на юриста.

Я выбрал криминалистику: это было интересно, да и по академическим кредитам я тоже проходил. К тому же я использую любые возможности, чтобы уже начать их как-то компенсировать. Мне везет к этому времени стать резидентом штата Флорида, что дает скидку на мое образование. И так как мой доход ниже прожиточного минимума, я имею право претендовать на федеральные гранты. Ими я полностью покрываю свои расходы на учебу.

В январе 2011 года я начинаю ходить на первые лекции. И замечаю, что мне нравится обучение в первом семестре: я получаю новые знания, которые увлекают и даются достаточно легко, хоть и трачу на это уйму времени. Конечно же, это отражается и на моих оценках.

В конце марта всему нашему потоку – а это, к слову, более ста пятидесяти студентов, – пришлось сдавать промежуточный экзамен по мировой истории. Разумеется, одному профессору сложно справиться с такой толпой. Поэтому, как и полагалось, он привлек себе в помощь отличившихся студентов старших курсов.

Через два дня после сдачи все собрались в большой аудитории в ожидании результатов.

– Ш… Шам… Шамаев! – с трудом выговаривает мою фамилию одна из помощниц профессора.

– Есть такой, – я поднимаю руку.

Девушка подходит и протягивает мне бумажку, краем глаза замечая количество баллов, которые выделены красным маркером в правом верхнем углу. Сто пять!

– Wow! – ее глаза округляются. – Ничего себе! Ты кто вообще? Гений-историк?

– Просто повезло, – улыбаюсь я в ответ, на самом деле сам не ожидая такого результата. – Я все тесты сдаю наугад. Закрываю глаза и ставлю галочки.

– Ага, конечно, – смеется она. – Молодец! Поздравляю!

То, что я получаю сто пять баллов из ста возможных, – не ошибка. Я успешно справился с заданиями со звездочками, за которые профессор накинул дополнительные баллы.

Среди других предметов я особо выделял геологию.

Мне всегда нравилось изучать различные минералы, строение земной коры, литосферы, осадочные горные породы. Особенно привлекал раздел под названием «Астрогеология», где изучают с помощью телескопов геологию звезд и далеких планет, – космос меня завораживал и вызывал восхищение.

Мой интерес возрос многократно, когда я познакомился с этим предметом уже как студент. Одно время я даже хотел сменить факультет (в американской системе образования это не проблема), но как-то стушевался. На геологии надо было учиться на год дольше, а я уже решил заняться криминологией и не стал лишний раз дергаться.

Тем не менее на экзамене – тесте по геологии – я стремился получить высший балл. Но, к сожалению, не вышло. В Америке тестируют либо твои фактические знания, либо логическое мышление. Здесь стараются отходить от тупой зубрежки дат и фамилий видных деятелей.

Тест по этому предмету содержал несколько откровенно дурацких вопросов. Вроде того: как называется метеорит, который пролетел мимо Земли в бородатом году на таком-то расстоянии и умчался в сторону созвездия Хренли-Центавра?

Под вопросом четыре варианта ответа, четыре длинных слова, отличающихся друг от друга лишь несколькими буквами. Я сижу и думаю: «Что тут тестировать? Как правильное написание названия какого-то там метеорита показывает мои знания по геологии?»

Я уже решил весь тест, кроме последней части. Поломав голову над тремя странными вопросами, сдал работу, так и не проставив в них галочки. Ставить что-то наугад не очень-то хотелось. Закономерно оценку я получил ниже той, на которую рассчитывал.

Это быстро охладило мой интерес к данному предмету, оставив его в качестве хобби.

Одним из моих любимых предметов стал organized crime, организованная преступность в Америке. Длился этот предмет на протяжении всего курса, а вел его профессор Меган. Будто сошедший с экранов американских сериалов про преступность: высокий, худощавый, с бровями, нависшими над глазницами, и отличным чувством юмора. До того как стать профессором, он то ли служил в ФБР, то ли являлся маршалом[13]13
  Маршал (здесь) – правительственный сотрудник, в обязанности которого входит поддержка закона на федеральном уровне.


[Закрыть] США. Поэтому об организованной преступности я узнавал из первых уст, от человека, которому пришлось во всем этом изрядно повариться. Стоит ли говорить, что это было безумно увлекательно?!

Мой неприкрытый интерес к предмету, который вел Меган, не остался незамеченным. Я быстро стал его любимым студентом.

Однажды я подошел к нему после окончания пары.

– Профессор Меган, можете мне дать рекомендательное письмо для поступления на юридический факультет?

Профессор бросил на меня тяжелый взгляд из-под своих знаменитых бровей, а затем улыбнулся:

– Как ты думаешь, могу ли я дать рекомендательное письмо моему лучшему студенту? Да какие могут быть разговоры!

Меган сыграл большую роль в моей жизни. Именно он помог мне получить несколько университетских наград. Более того, он буквально подталкивал меня к ним.

– Слушай, наткнулся на интересный грант. Я на твоем месте подал бы на него заявление, – сказал он мне как-то. – Ты подходишь по всем критериям.

Я, конечно, согласился, отправил документы и выиграл его. Так в мой карман упали дополнительные пятьсот долларов.

Кроме того, профессор Меган помог мне получить очень крутую интернатуру в public defender’s office – в государственной организации, которая предоставляет бесплатных адвокатов тем, у кого с деньгами совсем туго. Наверное, помните из американских фильмов правило Миранды, которое зачитывают полицейские при задержании: «Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде. Если у вас нет денег на адвоката, он будет предоставлен вам государством…»

Такая возможность позволяет мне окунуться в настоящую юридическую работу, еще сидя на студенческой скамье!

Моего наставника зовут Алан Гринберг. И он очень крутой адвокат. Я езжу по судам, помогаю ему готовить кейсы и жадно впитываю все, что происходит в юридическом мире за стенами университета. В этот период я поймал себя на мысли, что мне нравятся законы и работа с ними.

Что же касается интернатуры в целом – было очень интересно и весело. Однажды я даже поучаствовал в мини-чемпионате мира по шахматам между СССР и США.

Глава 31. «Лошадью ходи!»

Я как раз направляюсь к кабинету своего адвоката-наставника, когда меня догоняет Марк, такой же юрист, как и Алан. Парень щуплого телосложения с проницательным взглядом и довольно-таки неплохой аналитик.

– Шамаев!

– Привет. Чего кричишь на весь коридор? Пожар где-то?

– Ну почти, – хохотнул Марк. – Я тут что узнал… Говорят, ты в шахматы играешь, так?

Боковым зрением ловлю его вопросительный взгляд и отвечаю:

– Есть такое дело. Не профессионал, конечно, но поигрываю. А что?

– Я тоже! Может, сыграем партейку-другую? Мне нужен серьезный соперник.

– У нас много ребят, кто интересуется этим видом спорта.

– Я пробовал играть тут с некоторыми, но они пешку с ферзем путают. Короче, неинтересно в два хода всех раскатывать. Ну, что скажешь?

Я остановился в задумчивости и через несколько секунд согласился. Ближайший час уж точно у меня свободен.

Мы решаем с Марком расположиться в его кабинете. Вернее, в кабинетике. Слишком тот крохотный. Три на три метра, не больше. Стол, шкаф, тумбочка и два стула. Все. Но для двоих – самое то.

Марк сбегал за шахматной доской, мы расставили фигуры и начали играть.

Американец действительно был неплох и сразу себя показал. Первую партию он начинает за белых, с хода c2–c4 (английское начало). Я – в отказанный ферзевый гамбит[14]14
  Ферзевый гамбит – один из самых распространенных современных дебютов (начала игры). В зависимости от того, примут черные жертву пешки или нет, этот гамбит может быть принятым или отказанным.


[Закрыть], после чего мы на равных переходим в миттельшпиль[15]15
  Миттельшпиль (от нем. mittelspiel – середина игры) – следующая за дебютом стадия шахматной партии, в которой, как правило, развиваются основные события в шахматной борьбе – атака и защита, позиционное маневрирование, комбинации и жертвы.


[Закрыть]. Наше бодание за желанное преимущество продолжается.

Я так увлекаюсь игрой, что не замечаю – в кабинетике мы уже не одни. Какой-то незнакомый мне юрист увидел из коридора через стеклянную перегородку, что мы играем, и решает зайти посмотреть.

На тот момент мы с Марком уже в эндшпиле[16]16
  Эндшпиль – заключительная часть шахматной партии.


[Закрыть], каждый со своим ферзем. Но у меня есть весомое преимущество – грозная проходная пешка[17]17
  Проходная пешка – пешка, на одной вертикали перед которой нет неприятельских пешек, а на соседних вертикалях пешки противника либо отсутствуют, либо не держат под боем поля, и таким образом пешка может пройти в ферзи.


[Закрыть]. Марк пытается ее съесть и уравнять позицию, но это только отвлекает его от обороны короля, чем я и пользуюсь. В итоге именно этот фактор и помог мне поставить мат в первой партии.

– Еще одну? – умоляюще смотрит на меня Марк.

– Хорошо. Давай.

Мы вновь расставляем фигуры. За партией следят уже три пары глаз. Когда мы переходим в миттельшпиль – пятеро. А на эндшпиле я поднимаю глаза и вижу, что вокруг нас целая толпа в пятнадцать человек. В кабинете они как сельди в бочке. Все жмутся друг к другу. Кто-то, пытаясь разглядеть доску, тянет шею из-за спин впередистоящих. Поднимается шум: раздаются достаточно громкие обсуждения, кто-то начинает шутить.

Толпа болеет, как на стадионе. И так как все зрители – американцы, болеют они, разумеется, за Марка. Во всяком случае, поначалу.

– СССР против Соединенных Штатов!

– США против «Красной машины»!

– Давай Марк, сделай его!

Поддержка возникших вокруг нас «трибун» заставляет играть Марка еще лучше, а меня – ошибаться. И вот я делаю глупый зевок, наблюдая мат на доске. На этот раз – уже моему королю.

– Один – один по партиям, – заключает Марк с довольной улыбкой. – Надо играть решающую.

– Конечно, надо! – отвечаю я, и мы выставляемся в третий раз.

Я заставляю себя собраться. Постепенно привыкаю к тому, что веду игру в сложных условиях. Кроме того, к своему удивлению, обнаруживаю, что среди набившихся в кабинет зрителей есть и те, кто решил болеть за меня.

Постепенно к моим нескольким болельщикам прибавляются еще несколько, пока, наконец, все зрители не делятся на два равных лагеря.

Первые ошибки Марка в начале партии сейчас дают свои плоды: замечаю, что у меня есть много идей для продолжения и развития атаки. Однако, когда я пытаюсь их осуществить, ничего не выходит. Американец отбивается, умудряясь при этом каким-то невероятным образом выигрывать лучшую позицию.

И тут до меня доходит – я проигрываю борьбу за доминирование. Марк тоже это видит и… расслабляется: берется за коня, нападает на моего слона, отпускает фигуру. Только после этого он понимает, что подставляет под сруб своего ферзя.

В его глазах – смятение, удивление и немая просьба ко мне отменить ход. Сказать это вслух он не может – это просто позор. Но я, широко улыбаясь, отрицательно машу головой.

Ошибку замечают и зрители.

– А-а-а-а! – раздаются вопли восторга моих болельщиков.

– У-у-у-у! – громкое протяжное от болельщиков Марка, когда я беру его ферзя своей ладьей.

Конечно же, Марк сдается, нет смысла продолжать партию.

Один – два, победа СССР!

– Стас, собирайся! Нам нужно ехать на процесс, – внезапно впереди появляется улыбающийся Алан. – Кстати, поздравляю с победой! Неплохо.

Алан – отличный адвокат, добросовестно выполняющий свои обязанности. И он это доказал. Только при мне он выиграл три суда присяжных подряд!

Глава 32. Презумпция виновности

Суд в Америке с присяжными заседателями, стуком молотка и всем остальным происходит крайне редко. Может быть, в одном-двух процентах случаев. Это касается и криминальных, и гражданских дел.

Основная причина в том, что, во-первых, суд – это очень дорого и долго. А во-вторых, гораздо проще пойти на сделку с обвинением.

Например, человек совершил вооруженное нападение. Проиграв суд, он может получить до тридцати лет тюрьмы. В некоторых случаях – вообще десять. Обвинение ему предлагает отказаться от суда, а взамен обещает переквалифицировать дело с вооруженного нападения на обычную кражу. Всего пять лет. А за хорошее поведение можно выйти всего-то через два-три года. Поэтому многие соглашаются.

Но с бесплатным адвокатом суды происходят чаще. Не каждый может себе позволить раскошелиться на адвоката.

И вот я сижу на похожем процессе. Молодого афроамериканца обвиняют в том, что он вместе с сообщником участвовал в вооруженном ограблении ломбарда. Сообщник сбежал, а парня арестовали, подозревая в совершении преступления. Оба были в масках. Главные улики обвинения – видео и показания работника ломбарда, который утверждает, что успел разглядеть номер машины и запомнить его.

Весьма негусто, если честно. Лица на видео нет. Номера могли скрутить с машины подозреваемого. Свидетель (особенно в стрессовой ситуации) мог лишь убедить себя в том, что запомнил номер. А на самом деле просто выдумать его из головы. Помимо всего прочего, на оружии не нашли отпечатков пальцев.

Я сижу на процессе и представляю себя на месте Алана. Вот я вызываю на дачу показаний главного свидетеля. В ходе допроса начинаю тестировать его на способность к запоминанию: показываю ему карточки с номерами автомобилей на несколько секунд, а затем прячу их. Он, конечно, ошибается. Тем самым я его дискредитирую.

Таких сложностей не понадобилось. Обвиняемый решил выступить свидетелем по своему делу, хотя мог этого не делать. По закону он имеет право хранить молчание и хранить его может всю дорогу, вплоть до вынесения решения по его делу. Но парень, несмотря на уговоры Алана, решает высказаться. Его выступление можно передать в двух словах: «Я невиновен».

На этом все. Присяжные удаляются на вынесение решения, час заседают, а потом возвращаются с вердиктом, который обязан зачитать судебный пристав.

Все уже стоят. Пристав берет бумажку. Прочищает горло. Оглядывает присутствующих. Снова смотрит на бумажку. В зале гробовая тишина. Слышно лишь, как тикают часы (и не настенные, а у кого-то на запястье).

Наконец пристав зачитывает:

– Жюри присяжных выслушало стороны защиты и обвинения и вынесло свой вердикт… – и опять длиннющая пауза пристава, который, видимо, всегда мечтал выступать в театре.

Я вижу, как нервничает Алан, как переживают близкие обвиняемого, который сам уже начал покрываться сединой. Атмосфера настолько напряженная, что мне тоже становится дурно.

Я смотрю на обливающегося потом обвиняемого – тот натянут как струна, выдают лишь ноги, нервно отбивающие чечетку под столом. Затем перевожу взгляд на садиста в форме пристава, который наконец-то выкрикивает:

– Невиновен!

У парня из глаз начинают литься крупные слезы, а близкие бросаются к нему и также начинают рыдать. Поднимается шум, эйфория хлещет через край, будто все болели за любимую команду, которая впервые в своей истории выиграла кубок чемпионов.

Я долго еще был под впечатлением после этого случая. Побывав еще на нескольких слушаниях, я принял для себя очень важное решение.

Конечно, есть в судебных процессах презумпция невиновности. Но меня оттолкнула сама атмосфера. Она была для меня чуждой, оставляющей горький осадок, ввергающей в уныние.

Так я понял, что не хочу быть криминальным адвокатом.

…В этот вечер ресторан буквально переполнен посетителями. Сегодня можно поднять сто долларов за какие-то три-четыре часа работы. Для студента это – большие деньги.

Я вижу, как в помещение заходит семья из двенадцати человек и занимает большой стол: братья, сестры, бабушки, дедушки, жена, дети. Отец, как лидер семьи, занимает место по центру. Он широко расставляет ноги, ставит локти на стол, сверкая золотыми часами на весь зал.

Эта семья уже захаживала к нам, я ее запомнил и даже обслуживал как-то раз. В этот день мне снова выпадает их стол. Я не против – с финансами у данного семейства все хорошо, и они оставляют отличные чаевые.

Уже через пятнадцать минут я заставляю весь стол разнообразными блюдами, закусками и напитками.

– Ваш «Болоньезе», сэр, – приветливо улыбаясь, ставлю я блюдо перед тучным хозяином семейства. – Приношу извинения от нашего шеф-повара за небольшую задержку.

– А я никуда не тороплюсь, – он смеется и тут же задает неожиданный вопрос: – Кстати, парнишка, а ты где-то учишься?

– Да, конечно, сэр.

– А где конкретно?

– В FAU, – отвечаю я, собирая со стола меню. – На криминологии.

– Криминология? Хм… ну отлично. А кем будешь, когда выпустишься? Криминалистом, что ли, или что-то в этом роде?

– Нет. Я стану адвокатом.

Тучный отец семейства вдруг прыскает со смеху. Его жена тычет локтем ему в бок, мол, чего грубишь, но тот не обращает на это никакого внимания.

– Ты? Адвокатом? Если так, то я построю машину времени и пожму руку Иисусу. Раз мы все решили ставить себе реалистичные цели, почему нет?

На секунду я вижу, как беру «Болоньезе» и вываливаю его на эту смеющуюся, с небольшой залысиной голову. Но вместо этого через силу выдавливаю из себя улыбку и говорю:

– Если что, я у стойки, сэр. Всегда к вашим услугам.

Уже конец смены, а в голове до сих пор слышу слова этого напыщенного богача. Неожиданный и болезненный укол для меня.

Однако с этого момента я решаю во что бы то ни стало добиться своего. Еще до смены я был просто замотивирован учиться на адвоката. Но после этого случая мотивация начала просто зашкаливать!

Я ДОКАЖУ СЕБЕ, ЭТОМУ ТОЛСТОСУМУ, ВСЕМУ МИРУ, ЧТО СПОСОБЕН СТАТЬ АДВОКАТОМ!

Глава 33. Разрыв

Если в обучении у меня все складывается гладко, то в отношениях все рассыпается как карточный домик. Наши дороги с Дедрой все больше расходятся в разные стороны.

К тому времени я уже в абсолютно другом окружении. Ведь студенты любой страны, а уж тем более США, – это те люди, которые чего-то хотят добиться от жизни, стремятся к чему-то, строят свое будущее. И я солидарен с ними.

В процессе обучения в FAU я общался со студентками. Волей-неволей сравнивая их с Дедрой, я понимал, что в моей жене нет того, что было в них и во мне. А именно неукротимого желания идти вперед. Внутри меня начал копиться осадок. А затем… Надежда исправить ситуацию погасла в моем сердце, как севший фонарик. Я понял – если Дедра не поменяет свои приоритеты, то это ни к чему хорошему не приведет.

Конец июля 2011-го был жарким, и в небольшом ресторанчике, куда я пригласил жену на ужин, не продохнуть. А может, меня душит предстоящий разговор, который должен положить начало нашему окончательному разрыву?

Я решаю зайти издалека:

– Давно хотел с тобой обсудить то, как ты видишь наши дальнейшие отношения. Какие у тебя вообще планы?

Дедра задумывается и смотрит в большое, от пола до потолка, витринное стекло: за ним проезжают машины, проходят компании подростков, солидные джентльмены не спеша гуляют, беседуя с кем-то по смартфонам, толпа на перекрестке ждет зеленый сигнал светофора, чтобы перейти дорогу.

Наконец она решается ответить:

– Сложно, если честно. Я еще не определилась. Не нашла себя. Знаешь, как говорят предсказатели иногда? «Ваше будущее размыто, покрыто туманом», – она улыбается, я – нет. – Вот видишь перекресток? Я так же, как и все они, стою на нем… Только впереди несколько дорог. И мне еще только предстоит выбрать одну из них.

– Ну а как насчет выбрать ту дорогу, которая ведет к нам, к нашей семье? Ты рассматриваешь такой вариант будущего? На мой взгляд, он лежит на поверхности.

– Конечно, рассматривала! Но тут есть свои сложности, и ты о них знаешь, Стас. Я же не могу бросить…

– …свою родню, – заканчиваю за нее я. – Да-да-да. Эту пластинку я хорошо знаю. И слышу ее уже не один месяц.

– Ну а что ты предлагаешь? Просто забыть их? Послать к черту?

– Ничего такого я не предлагаю. Все дело в приоритетах. Я хочу, чтобы ты поставила наши отношения хотя бы чуть-чуть выше того уровня, на котором все это находится сейчас. Сейчас этот уровень равняется нулю. Нулю! – я сам не замечаю, что становлюсь более резким. – Для тебя существует только твоя родня. Ее ты любишь. И все. Точка. Я тут… просто лишний, получается.

– Ничего ты не лишний, – она готова расплакаться.

– Это просто пустые слова. Гораздо красноречивее за тебя говорят твои поступки. Скажи честно, если бы ты действительно хотела быть со мной, если бы в твоей жизни наши отношения занимали важное место, смогла бы так легко и часто уезжать на месяц-два?

Ее глаза начинают наполняться слезами.

– Я отвечу тебе – нет, – меня уже не остановить. – Не смогла бы. Ты говоришь, что не определилась с жизнью, что стоишь на перекрестке. Это правда. И если честно, наши отношения никогда и не начинались всерьез… Потому что я давно ушел вперед, а ты так и осталась стоять на месте.

– К чему ты клонишь? – спрашивает Дедра, роняя слезы.

– Ты понимаешь, о чем я, – отвечаю я, тут же смягчая тон, и… о, боже, как сложно говорить сейчас такие слова! – Прости, но у нас разные взгляды на жизнь. Я уже знаю, чего хочу от нее и куда мне идти. А тебе, как ты сама сказала, только предстоит с этим определиться. Поэтому… я думаю, что нам… лучше расстаться. Мирно, без конфликтов, просто разойтись каждый своей дорогой.

Тот разговор не становится жирной точкой в наших отношениях, но закладывает первый камень к этому.

Поначалу Дедра пытается исправиться, доказать мне, что она готова все изменить. Мы начинаем больше проводить времени вместе. Наши отношения становятся более теплыми.

Но… очередной звонок из Нью-Джерси тут же возвращает все на круги своя.

– Мне надо ехать, Стас. Тете опять нужна моя помощь, – Дедра уже начинает паковать чемодан.

– Да делай как знаешь. Я уже обо всем тебе сказал, – отвернувшись, я ухожу в гостиную, решив погрузиться в учебники.

С этих пор Дедра все чаще начала ездить в Нью-Джерси и Арканзас и все больше проводить там времени.

Все это приводит к закономерному итогу – мы расстаемся. Уже без разговоров и объяснений.

Но конец чего-либо – это всегда предвестник начала чего-то нового.