Текст книги "Безымянная скрипка"

33. Записка

Я решил забрать документы из бардачка, прежде чем отправить Дефендер в автосервис.

Пока я преодолевал расстояние от подъезда до стоянки на углу многоквартирного дома, я продрог – как я ни старался идти быстрее, ледяной ветер забирался под пальто, горло саднило от холодного воздуха. От мерзкого мокрого снега и промозглого ветра хотелось спрятаться в салоне.

Я включил зажигание, выкрутил регулировку обогрева. Растирая руки, я не сразу заметил бумажку, прикрепленную к поверхности приборной панели. Сперва я принял ее за обычный мусор рекламных листовок, который я по привычке собираю в кучу и жду подходящего случая, чтобы выбросить.

Это была записка, с пляшущими буквами, выведенным алыми чернилами.

Приходи на Западную 25-ую улицу, 3026, в полночь. Не опаздывай.

У меня не было сомнений в том, кто оставил послание. Позер! Зачем эти дурацкие фокусы?!

Из омута мыслей меня вырвал нетерпеливый стук в боковое стекло. Я подскочил на сиденье, инстинктивно спрятал листок бумаги в карман пальто, оглянулся на звук. Механик в рабочем комбинезоне, приехавший увозить машину на эвакуаторе, склонился к двери.

Несколько мгновений спустя я уже выбирался из салона и передавал ключи. Как же все не вовремя, машина нужна будет вечером!

Я достал записку из кармана, листок казался неестественно белым в сером свете дневного солнца, скрывающегося за облаками, мокрые снежинки – как клочки бумаги.

Западная 25-ая, 3026…

Он что, издевается? Согласно карте на мобильном, это на юге Бруклина, в глухой окраине неподалеку от парка Кони-Айленд.

Из Астории добираться туда чуть ли ни через весь город – из Куинса до самого променада у берега океана! На метро к полуночи – я буду последним идиотом, если решусь на это.

Любопытство… Мне придется туда идти, потому что я сам хочу туда пойти. Причины, как всегда, интересовали меня меньше всего: искать причину – значит, искать оправдания.

Когда я зашел в квартиру, я так и продолжал сжимать записку в руке. Я скомкал листок и бросил его на комод в прихожей. Курить мне все еще не хотелось, есть тоже, и, стащив пальто и ботинки, я прошел к кровати.

Даже с закрытыми глазами я видел издевательски разбросанные по белому листу алые буквы, почерк казался мне знакомым, но я уже не доверял своим ощущениям. «Этот придурок такой непоследовательный, – мысленно рассуждал я. – Сказал, что придет, а оставил записку…»

Я зевнул и перевернулся на бок. Еще чуть-чуть полежу – и займусь чем-нибудь…

34. Огонек

Конечно же я проспал. Я очнулся в темноте, я даже сперва не понял, который час, зачем я вообще проснулся.

Воспоминание о записке прогнало остатки сна, я взглянул на телефон. Время на экране – чуть больше десяти вечера.

Фонари на улице не горели, их желтые глаза не заглядывали в окно, тени во дворе сгущались. Несколько секунд полежав в полумраке, рассекаемом только подсветкой телефона, я поднялся, топая до выключателя.

Я не стану торопиться. Это он хотел со мной увидеться, а не я с ним.

Лампочка вспыхнула, я зажмурился.

Четыре пропущенных вызова от миссис Томпсон я проигнорировал, я проспал почти весь день, я не слышал ничего. Обычно я сплю чутко.

Когда перевалило за полночь, я был еще в бруклинской подземке, следуя по прямой ветки N. В пустом вагоне, в декорациях триллера, я листал карту. Ледяные порывы подземного ветра залетали в открытые форточки, взлохмачивая волосы.

Западная двадцать пятая находилась на самом юге у побережья, от метро идти минут пятнадцать… Я вышел на пустую платформу и ощутил себя последним из живущих.

Было глупо надеяться, что меня ждет что-то хорошее.

Мне, действительно, было не по себе, но я шел нарочито бодрым шагом вдоль Серф-авеню, посматривал на карту, чтобы не пропустить нужный поворот. Улица тонула в сюрреалистических декорациях, мокрый снег искрился в скупых лучах уличных фонарей, превращался в грязные лужи под ногами. Мерзость.

Наконец, я прибыл на место. С некоторой опаской я глядел на слепые окна трехэтажного, явно нежилого, здания. Я подошел ближе, оглянулся по сторонам. Контраст многоэтажных построек и сараев по соседству, с металлическими сетчатыми заборами и строительными лесами, пустыми пространствами, заросшими сорняком… И на входной двери места встречи – табличка.

«Офис диспетчера Кони-Айленда». Не похоже, что они работают – темно, тихо, и дверь заперта. Я подергал для надежности ручку и со вздохом отступил на шаг назад, окидывая взглядом здание.

Похоже, представления не будет, и клоуны уехали без меня. Я собирался развернуться и уйти, но в одном из окон, справа, под крышей будто промелькнул огонек свечи, пронесенной мимо стекла. Я хотел бы верить, что это разыгравшееся воображение, однако эффект повторился.

Обычно так в страшных историях про заброшенные дома главного героя зовут призраки.

35. Репетиционный зал

Я не полез по водосточной трубе до заинтересовавшего меня окна, пусть и допустил такую мысль – я всего лишь решил обогнуть дом, чтобы найти другой вход. Только после того как я обошел обветшалое здание и вернулся к крыльцу, с правого торца я разглядел темнеющий проем отворенной двери.

Может, лучше убраться отсюда, пока не поздно? Ноги шли неохотно, но любопытство победило. Не прикасаясь к двери, я протиснулся в полузакрытые створки. Меня окружила непроглядная темнота.

Очень хотелось выскочить обратно – в скупых лучах далеких фонарей, освещающих побережье и Западную двадцать пятую улицу, было куда безопаснее… Я зажмурился и прислушался.

Когда я открыл глаза, я уже мог различать очертания уходящего вглубь коридора, погруженного в тишину. Ни звука, ни следов чьего-либо присутствия… Здесь никого нет – даже инфернального типа с желтыми горящими глазами, назначившего встречу!

Наверное, у меня едет крыша.

Может, встреча должна была быть не сегодня? Что было, если бы я обнаружил записку позже?

Я шагал вперед, вдоль смыкающихся стен узкого коридора в поисках лестницы – и никак не мог ее найти, продолжая блуждать в странном лабиринте. Проклятый дом с привидениями!

Наконец, я наткнулся на ступени. Я готов был поклясться, что ходил по кругу…

Я старался ступать как можно тише, вслушиваясь в густую тишину пустого дома. В пролете второго этажа створки были заколочены, на третьем этаже лестница вела к одной единственной двери, открытой настежь. В глубине комнаты я различил смутные очертания глянцевого бока рояля. Я сделал пару шагов и остановился.

Я медлил.

Комната была пуста. Мой знакомый, вероятно, ушел, так и не дождавшись. Я усмехнулся: терпения ему явно не хватает. Как и мне.

Я пересек порог и огляделся. Одинокая свеча, потухшая и оплывшая почти до подсвечника – скорее всего та самая, что я видел с улицы, – стояла на крышке рояля. Кроме инструмента и табурета в комнате не было никакой мебели.

Обыкновенный зал для репетиций… Противоположная от двери стена была зеркальной от пола до потолка, мое отражение выделялось черной тенью на фоне пустой комнаты. Иллюзия расширяла пространство.

Темный силуэт переместился в сторону – хотя я стоял на месте.

Я уже намеревался уйти – и когда я резко развернулся к выходу, дорогу мне преградила белая маска.

36. Анж

– Ты хорошо видишь в темноте?

Половица жалобно скрипнула под подошвой моего ботинка.

– Расслабься. Я тебя не трону, – добавил он, шагнув влево, освободив проход к двери.

– Не сомневаюсь, – отозвался я, следя глазами за черной фигурой, плавно скользящей по комнате.

Желтые блики глаз подсказали ответ на заданный им вопрос.

Он ориентируется в темноте, а светящиеся зрачки – желтые, как у кошки, – это отражения от внутренней поверхности глазного яблока, как у диких зверей.

Я скривился:

– Я не вижу в темноте, я чуть не переломал себе ноги.

Он коротко хмыкнул, полы матовой ткани плаща-невидимки всколыхнулись. Плащ фокусника не отражает свет, он помогает исчезать в клубах дыма, сливаться с тенями на фоне…

Я солгал ему. Я хорошо видел в полумраке, даже при минимальном освещении – предметы, нарисованные в шкале серого, как карандашом.

– Ты опоздал.

Желтые глаза смотрели на меня с расстояния двух ярдов, голос звучал как будто издалека. Я продолжал стоять к нему боком, так и не сменив положения тела – вполоборота к двери, – но и не терял его из вида.

Рука в перчатке под плащом совершила едва уловимое движение, и на долю секунды в складках ткани промелькнул скользящий шнур.

Удавка.

Черт.

Очевидно, моя реакция не осталось незамеченной, пусть и я изо всех сил старался держать каменное выражение лица. Он начал медленно мерить шагами комнату.

– Ты солгал… но это неважно, – как-то странно со вздохом сказала черная тень.

Голова его была наклонена – словно он рассматривал что-то у себя под ногами.

– О чем ты?

Темный силуэт, стоящий ко мне спиной, непринужденно взмахнул рукой в перчатке, будто отделившейся от него. На запястье мелькнул шнурок.

Он меня театрально запугивает… Психопат.

– Может, скажешь, зачем ты меня позвал?

Он повернулся в профиль, я видел идеальный рисунок лица его маски. Нет сомнений, эта маска – копия моей сценической.

– Пожалуй, да.

В то же мгновение комната наполнилась светом, обычным, электрическим – от люстры под потолком. Я моргнул.

Только через несколько секунд я произнес:

– Хороший фокус. Но чтобы удержать мое внимание, мистеру Белая Маска нужно что-то особенное.

Теперь он не выглядел устрашающим монстром – даже в черном плаще, в перчатках и маске. Высокий темноволосый худой мужчина с седыми висками, облаченный в черное одеяние, ярмарочный фокусник, который решил оставаться инкогнито…

– Анж, – сказал он.

Я не понял его, я недоуменно приподнял бровь.

– «Мистер Белая Маска» это безвкусица. Можешь называть меня Анж, – объяснил он, разворачиваясь ко мне.

37. Темные Небеса

Имя для себя он выбрал неспроста… Анж достал скрипку из-под плаща – как фокусник достает кролика или яркий букет цветов из шляпы.

Свет лампочек-свечей в люстре задрожал на мгновение, как обычно дрожит пламя, комната будто ожила в ожидании.

Но он не стал играть – а я бы посмотрел, как он собирался играть в перчатках.

– Я хочу посмотреть, на что ты способен, – произнес он, осторожно кладя инструмент, завернутый в шелк, на крышку рояля. – Но учти, это особенная скрипка.

– Да я уже понял, – буркнул я себе под нос.

Из прорезей маски на меня был брошен короткий и неодобрительный взгляд.

Скрестив руки на груди, я продолжил уже в полный голос:

– Я не умею играть на скрипке, и ты это прекрасно знаешь. У меня нет к скрипкам способностей.

– Почему ты так думаешь?

Я хотел отшутиться, что эта скрипка не только редкая, но и заколдованная, но лишь пожал плечами.

– Сам знаешь. В последнее время ты чересчур много интересовался моей жизнью. Я не по этой части, я не из вашей секты.

– Но зачем-то ты решил выкупить мою скрипку.

От его слов мне захотелось удариться головой об стену.

– Я не… – начал было я, но тут же осекся и смиренно вздохнул. – Хорошо. Что я должен делать?

Он так настойчив… Мне бы никогда не пришло в голову кого-то учить тому, что умею сам. Иной раз я даже был бы рад отказаться от таланта – из-за цены, которую плачу. Музыка это не я, она больше меня.

– Вижу, что ты сомневаешься, – Анж скрестил руки на груди так же, как до этого сделал я. – Ты слишком далеко зашел, чтобы сомневаться. У тебя просто нет другого выхода.

Скрипач развел руками, и пламя лампочек-свечей качнулось – будто от неуловимого дуновения ветра, проскользнувшего сквозь открытую дверь в темный коридор.

Проход был свободен. Если бы я решил сбежать, я бы сбежал… Но я хотел остаться, я хотел узнать, что будет дальше – я не мог устоять перед искушением.

Я не хотел упускать ни одной детали, я ловил каждое движение темной фигуры – тени, человека, – каждый такт дрожания пламени свечей, каждый шорох в комнате с зеркалом.

Если этот Анж может играть на скрипке, почему же не смогу я? Я сделал два шага к роялю – скрипка лежала, покорно ожидая меня.

Безымянная скрипка Архитектора. Что за правду ты мне поведаешь?

Я взял скрипку и смычок в руки.

И чужая, и родная одновременно, несыгранная, но уже прозвучавшая музыка. Как бы сказали уверовавшие в Расщепленную Звезду – способ приоткрыть завесу и подглядеть сквозь слои мультивариантной вселенной.

Когда я держу ее в руках, я не могу думать ни о чем другом, я не могу сосредоточиться. Мысли в голове путались, но я должен попробовать сыграть. Я не различал ничего, кроме звука колотящегося сердца, и кровь, казалось, пульсировала в корпусе инструмента, отдаваясь гулким эхом.

Она изменила мою жизнь – уже изменила, – и стоит только начать играть, как я узнаю – наконец, узнаю… Я стану ближе.

Как и в прошлый раз, мне было страшно, как и в прошлый раз, я хотел остановиться.

Только когда душераздирающий крик – звериный рык, волчий вой – прорвали тишину сомкнувшегося пространства зала, меня выбросило обратно в комнату, заполненную ровным светом искусственных свечей. Руки сжимали смычок и скрипку – которую у меня пытался вырвать человек в маске. Он таращился на меня с недоумением и ужасом – как и я на него.

Я непонимающе отпрянул, расслабил пальцы и выпустил, наконец, скрипку из рук.

– Темные Небеса, что это было?! – выпалил он, отступая на шаг назад.

Он все еще ошарашенно переводил взгляд с инструмента в руках на меня и обратно.

Я не смог произнести ни слова.

38. Только то, что интересно

Этот крик преследовал меня постоянно, особенно во снах. Крик менялся, он был разным… Но чаще у скрипки был женский голос. Она кричала от боли, от досады, она кричала от безысходности.

Все это полный бред.

Почему тогда Анж так странно отреагировал? Он же тоже испугался, он тоже это слышал…

– На сегодня достаточно, – наконец, произнес он. – Ты можешь идти.

Я хотел спросить, что случилось, но понадеялся, что мне померещилось. Я не мог объяснить, что произошло, я не мог подобрать слов, чтобы задать вопрос. Человек в маске сделал вид, что все в порядке – я выбрал поверить ему.

Развернувшись на пятках, я направился к выходу.

Я помнил, что занес смычок. Я помнил, что поток образов лавиной накрыл меня, это был какой-то коктейль из картинок и звуков из фильмов ужасов – как будто у меня бэд-трип.

Листья вперемешку с редкими каплями барабанили в лобовое стекло, машина не спеша двигалась по улицам. Руки, побелевшие от холода, неуверенно держали руль.

Я забрал Дефендер из сервиса и отправился на Парк-авеню. Все утро я был нервным, меня раздражала каждая мелочь.

Я отворил стеклянную дверь в офис, я шел неторопливо, ощущая на себе заинтересованные взгляды. Я не отвечал на звонки миссис Томпсон и на текстовые сообщения Фрая… Однако глупо в моей ситуации притворяться мертвым.

Интерес к моей персоне быстро пропал, офисная публика переключилась на обычные занятия. Даже неравнодушная Кэти бросила короткий взгляд в мою сторону, вновь принявшись за дела.

Я занял свое рабочее место, плюхнувшись в кресло, и включил компьютер.

Не успел я собраться с мыслями, как до моего слуха донеслись шаги миссис Томпсон – ритмичная походка классического каблука по коридору к кабинету. Через мгновение она уже входила в опенспейс, и увидев меня на рабочем месте, замерла на пороге.

Я развернулся в кресле и натянуто улыбнулся.

– Доброе утро, миссис Томпсон.

Она кивнула – вполне дружелюбно.

– Доброе. Есть разговор, Виктор. В моем кабинете.

Она тряхнула уложенными в идеальную прическу пепельными локонами и указала в сторону еще не успевшей закрыться двери.

Я последовал за ней вверх по коридору под заговорщический шепот за спиной. Очевидно, меня выставят за саботаж и непослушание.

…Мне было поручено сделать макет очередного умного дома из серии партнерских проектов. Сперва я принялся за дело с энтузиазмом, но вскоре разочаровался: проект был скучный, и от него хотелось повеситься.

Собирать из графических примитивов модель в точности так, как описано в техническом задании, срисовывать детали и сверять чертежи? Спустя несколько часов, изнывая от тоски, я хотел сбежать, оставив все на полпути.

Я ходил курить, я праздно бродил по коридору до туалета и обратно… Нужно было как-то отвлечься.

Я направился обратно к рабочему месту, решительно сжимая кулаки, около минуты я провел в размышлениях, стоя у стола.

Еще не осознавая, что делаю, я почти бегом вылетел из стеклянных дверей, быстро и решительно шагая по коридору. В последний момент чуть не пнув от злости статую фавна, я толкнул створку, позабыв даже о том, чтобы спросить позволения войти.

Ворвавшись в кабинет миссис Томпсон, я выпалил:

– Я не хочу больше заниматься этим проектом!

Миссис Томпсон отняла телефон от уха и изумленно вытаращилась на меня.

– Я перезвоню тебе позже, Стивен, – бросила женщина, более не обращая внимания на возгласы возражений в трубке.

Она прервала звонок и медленно кивнула мне, стоящему в центре напротив стола.

Уже остывая от затянувшейся паузы, я осторожно опустился в кресло. Нужно держать себя в руках.

– Что случилось? – мягко поинтересовалась она, сложив руки под подбородком.

– Это слишком… скучно, – начал я. – Делать макеты по шаблону – скучно.

Она не поймет – даже если я сейчас приведу дюжину аргументов. Они тут все слишком серьезные.

– Я намеренно назначила на этот проект именно вас, Виктор. От него зависит стратегия компании. Фрай подтвердил, что вы справитесь.

– Безусловно, – согласился я, – но это не мое.

– Разве мы всегда делаем только то, что интересно?

Она говорит про реальных людей, обычных людей. У людей, которые работают, чтобы зарабатывать, которые не против каждый день делать одно и то же – потому что все так делают, потому что их так научили.

Во что я ввязался?

– Это работа, и мы все должны делать ее вне зависимости от того, хочется нам или нет.

Должны – не должны! Все просто договорились, что так нужно, но я не хочу играть по этим дурацким правилам! Я не выбирал это – у меня было ощущение, что меня привязали к офису ремнями.

Чувствуя, как вновь закипаю, я заерзал на месте. Больше всего злило то, что я не могу заставить себя сделать то, что положено. Пусть даже и понимаю, что это всего лишь каприз и нетерпение.

Я просто ищу повод уйти.

– С этим заданием никто лучше вас не справится.

Миссис Томпсон пытается сыграть на моем самолюбии. Все это я уже слышал.

– Я возьму другой проект – тот, где действительно могу принести пользу.

Она покачала головой, будто я был капризным ребенком. Я понимал, что не прав, но не мог согласиться. Я пришел в офис развлекаться – я не шел в офис работать.

– Я не могу так работать. У меня не получится.

– Сделайте так, чтобы получалось – не мне вас учить. Вы взрослый мальчик. Вы же не все делаете так, как хочется!

Я резко встал, не желая продолжать разговор. Я едва не выпалил: «Я никому ничего не должен!», но вовремя захлопнул рот.

Она все прекрасно знала, она даже не удивлена, что я начал воротить нос. Зачем же она звала меня к себе в студию?

– Если я вас не устраиваю, мою работу с готовностью подхватят исполнительные бездарные бараны, которые в коридоре подслушивают наш разговор!

Последнюю фразу я сказал громко – даже громче, чем рассчитывал. Я не посмел оглянуться на потерявшую дар речи миссис Томпсон и распахнул дверь.

Я вышел, громко топая, любопытные зеваки шарахнулись в стороны. В холле у лифтов я чуть не сбил с ног девушку с рыжими волосами в зеленом плаще, растерянно увернувшуюся от моего стремительного движения.

Что-то мне подсказывало, Маргарет, пришедшая навестить тетю, услышит о только что прошедшем цирковом представлении во всех подробностях.

39. При условии

Однородная масса зашипела, касаясь раскаленной сковороды, и мелкие капли масла заискрились, разлетаясь в стороны. Я зачерпнул еще одну ложку будущего рёшти, вновь уронил на свободное место очередную кляксу теста из картофеля и лука. Даже если блюдо будет выглядеть отвратительно, я все равно это съем.

Вот уже третий день я пытался занять себя делами, отвлекаясь от событий того странного вечера. Мысли все чаще возвращались в здание на Западной двадцать пятой и загадочному типу со скрипкой – а он больше не напоминал о себе. Впрочем, если бы он явился ко мне домой, я бы с удовольствием ударил его раскаленной сковородой.

Я собирался наведаться в его логово в ближайшие дни, если он сам не объявится.

Рёшти расплылся по сковородке, образуя бесформенное пятно, я старался разделить его на части, но тщетно. Когда золотистая корочка образовалась по контуру, я вооружился двумя деревянными лопатками.

У меня есть привычка съедать все, что не получается, в процессе готовки. В итоге за стол я сажусь сытым. Блюдо выскальзывало и разваливалось, я вытягивал со сковороды подрумяненные кусочки и довольно хрустел, обжигая язык и губы. Рёшти оказался вполне сносным: если бы не его бесформенный вид, можно было бы похвастаться перед кем-нибудь.

Я смахнул на тарелку содержимое сковороды, потянулся за миской и ложкой для следующей партии.

Рецепт был прост – даже я справился.

Когда я жил со своим опекуном, он часто путешествовал по Европе. Несмотря на то, что сэр Ли предпочитал традиционную английскую кухню и лишь изредка французскую, он был не прочь иногда экспериментировать. В Швейцарии нам с его помощником Реми повезло побывать на кулинарном мастер-классе какого-то известного шефа, я шел за компанию, потому что мне тогда, на удивление, все на свете было интересно. У Реми были и способности, и хорошая память, а я запомнил только рёшти – из-за незамысловатости приготовления.

Когда я закончил со сковородой, я понял, что уже наелся. Нужно не забыть убрать остатки в холодильник, еды хватит на несколько дней… Перемыв всю посуду, я взглянул на часы: время пролетело незаметно.

Я зашнуровал ботинки, прихватил пальто и отправился на улицу.

Когда я подъезжал к парку Кони-Айленд, уже давно стемнело. Дорога на автомобиле до самого залива заняла чуть больше часа, пробок не было.

Я припарковался справа от здания диспетчерской – у металлической сетки забора, задом к Променаду – и заглушил мотор, приглядываясь к окнам. Одинокий фонарь в дальнем конце улицы выхватывал желтым кольцом небольшой участок дороги.

Я вышел из машины и хлопнул дверью. Я не стану прятаться или скрываться.

Воздух был на удивление теплым, эта осень мне нравилась гораздо больше. Лужи отражали свет фонаря, а я, преисполненный решимости, направился по знакомому маршруту к деревянной двери запасного входа – закрытой, но не запертой. Я нырнул в непроглядную тьму длинных коридоров.

Коридор, поворот, коридор, лестница, пролет, дверь третьего этажа в репетиционный зал… Сквозь щель приоткрытой створки пробивался тусклый свет – как от свечи, той, что стоит на рояле.

Где Анж?

Я толкнул от себя медную ручку и пересек порог зала. Свеча, действительно, стояла на том же самом месте, и сполохи огонька оттеняли узор оплывшего воска на подсвечнике. Кажется, ничего не изменилось за эти дни. Человек в маске сидел на крутящемся табурете, склонившись над чем-то поверх крышки клавиатуры – и он меня не замечал – или делал вид, что не замечает.

Я прошел дальше, заглянул ему через плечо – на горстку шестеренок и скоб.

– Я не ожидал, что ты придешь.

Он не обернулся и даже не поднял головы.

– Я хочу учиться, – отозвался я.

Он оглянулся, встретился со мной взглядом.

Я был готов поклясться, что он на миг улыбнулся.

– Хорошо, – он отложил в сторону свои шестеренки, глядя на меня снизу вверх. – Но при условии.

Я выжидающе на него уставился, сжав руки, убранные в карманы пальто, в кулаки. Ладони вспотели.

Скрипач коротко вздохнул и продолжил:

– Ты не будешь спорить и упрямиться, ты будешь делать все так, как я скажу.

Я ждал момента, когда можно будет кивнуть, но пока что условия мне не очень нравились.

– И еще… – добавил он, – в следующий раз ты не будешь подходить ко мне так близко и таращиться на мои разобранные часы.