Текст книги "Безымянная скрипка"

13. День рождения

– С днем рождения! – загудел зал.

Я чуть не оглох от какофонии звуков.

Кто-то уже тащил меня в центр, я не сразу понял, что десятки пар глаз уставились на меня, что поздравление адресуется мне.

– Да вы посмотрите на него! Он забыл, что у него сегодня день рождения! – заржал Кафц, и по клубу вновь прошелся гул одобрения.

– Я, правда, забыл, – ответил я, пытаясь выдернуть предплечье из цепкого хвата демона.

– Ничего не хотим слушать. Вспоминай! Сегодня твой особенный день!

…Мы пили много. Приятели, сотрудники клуба, знакомые и незнакомые лица, чьи-то прикосновения – дружеские, саднящие, жадные, – к которым спустя какое-то время я уже привык. Демоны переделывали песни нашего репертуара, меняя слова, я без стеснения визжал от хохота, так, что казалось, еще немного – и я не только сорву голос и охрипну, но и умру от смеха в свой двадцать третий день рождения.

Такого у меня давно не было… Вообще никогда не было. Так вот оно какое – ощущение, что тебя где-то ждут, ощущение, что тебе где-то хорошо.

Бармен Винсент обыграл в покер Белиала и Кафца, а потом я обыграл Винсента. Был уже поздний вечер, переваливший за полночь, когда я решил выползти из Гуд-Рума на задний двор подышать свежим воздухом. Я насквозь пропах травой, кальяном, выпивкой и сигаретами, я пробирался по темным коридорам клуба, с удовлетворением отмечая, что публика, наконец, успокаивается – и мне не нужно больше пытаться быть везде и со всеми, я снова могу побыть один.

Праздник удался. Уже не слышались выкрики из разных углов, никто не выскакивал навстречу, никто не помешает дойти до запасного выхода.

Мне был очень нужен свежий воздух.

Прислонившись спиной к закрытой двери, я жадно глотал прохладу. Ночь была ясной, и темное небо, сверкающее далекими звездами, было похоже на бесконечный шатер.

Мне хотелось пойти домой – лечь в кровать, упасть в нее, не раздеваясь, прямо в ботинках. Развалиться и уснуть, забыть, что у меня день рождения. Я устал… Я будто отработал этот вечер – не для себя, а для других.

Я не стал никому сообщать об уходе, я ушел не прощаясь.

Я не мог вспомнить, как добрался до дома – с моей дурной привычкой садиться пьяным за руль, – я отпирал дверь, не с первой попытки вставив ключ в замок. Опираясь на дверь плечом, я в нетерпении ругался сквозь зубы.

Наконец, я ввалился в прихожую, чуть не уронив торшер.

Обозвав хозяина квартиры кретином, который не знает, что торшеры имеют свойство падать, и потому их не стоит располагать на входе, я вспомнил, что сам его туда поставил… Обреченно вздыхая, я присел на корточки, чтобы разуться. Глаза слипались, и я недоумевал, почему ботинки не могут сняться сами.

Их же можно не снимать.

Сонный взгляд упал на разбросанные по полу газеты – которые я собирал в стопку и никак не мог выбросить. Утром надо прибрать беспорядок… Я вновь зачем-то принялся расшнуровывать ботинок.

Из черноты, наконец, стали проступать очертания предметов, раскиданных вещей – крупнее газет и бумаг. Я насторожился. Чутье не дремало, тревога звенела в ушах даже через пелену опьянения. Я попытался встать, но лишь оперся на колено.

– Где она?

Странный голос полоснул по обнаженным нервам. Сердце моментально ускорило темп: творится что-то неладное, прямо у меня перед носом, а я этого не вижу…

Я резко поднял голову, оставаясь по-прежнему на корточках, опираясь руками в пол, ожидая увидеть лишь окна комнаты и дверной проем из прихожей, но передо мной была черная тень – черная, как зияющая пустота. Горло перехватило невидимой рукой ужаса, я не мог пошевелиться, сердце колотилось где-то в животе.

Я не мог даже заорать, чтобы прогнать это жуткое видение.

Но было ли это видением?

– Убирайся к черту, – наконец выдавил я.

Я видел только сгусток мрака, поднявшийся напротив меня. Он казался бесплотным, но это впечатление обманчиво…

– Где она? – повторил он.

Я не мог сказать, был ли его голос реален – он словно раздавался у меня в голове. Голос был странным – противоречиво естественным, не подходящим к пугающему облику. У столба тени загорелись желтые, прожигающие насквозь глаза.

Ладони вспотели. Он не настоящий… Я просто поймал интоксикационный психоз. Все было нереально – словно я очутился в страшном сне.

Я очень надеялся, что вот-вот проснусь, и этого монстра передо мной не будет. Я поднялся на ноги, противостоя головокружению.

– Говори, куда ты ее спрятал?

Теперь его голос был похож на раскаты грома.

– Кого «ее»? Я не понимаю…

Наступив на собственный шнурок, не договорив, я чуть не свалился на пол. Тело меня слушаться отказывалось.

– Ты не заслуживаешь ее, – бросил он.

Плащ колыхался в полумраке.

– А ну проваливай из моей квартиры! Я не верю в чудовищ – значит, их нет!

– Почему нет? – он расхохотался, гротескно, как театральный злодей, потом прервал сам себя и произнес: – В последний раз спрашиваю: где моя скрипка?

Что? Скрипка?!

– Какая нахрен скрипка?! – взвизгнул я, шарахнувшись в сторону, вновь чуть не уронив торшер.

Он прищурил желтые глаза и стал медленно приближаться. Он словно плыл по воздуху: я не слышал его плавных шагов, черная фигура скользила по полу. Тень подошла близко и склонилась надо мной.

Он был выше меня, выше шести футов, черная рука с длинным пальцами потянулась к моему горлу, и я судорожно сглотнул. Я не мог пошевелиться – я ненавидел себя за это, но я не мог ничего сделать.

Вдруг он отдернул руку, и я вжался в стену еще сильней, лихорадочно соображая, что сделать, чтобы этот кошмар закончился. Гость молча смотрел на меня, и от его взгляда мысли путались.

Он говорил что-то про скрипку. Черт возьми, да пусть забирает – если это действительно так, и он пришел за ней, то нужно отдать инструмент этому монстру. Давно уже пора избавиться от жуткой скрипки – она ему как раз под стать…

– Да забирай ты ее, она мне не нужна!.. – выпалил я. – Будьте вы прокляты, ты и твоя скрипка!

Он смотрел на меня, мне казалось, что я вижу кривую усмешку. Доигрался с демонами.

– Ну так отдай ее мне, – произнес он и протянул руки с длинными пальцами вперед.

Только тогда я осознал, что у меня нет скрипки. Она у Бафомета. Если бы я знал, я бы отдал ему ее еще тогда, в переулке… Картинка, наконец, сложилась: это он напал на Мета, он хотел задушить меня, потому что думал, что скрипка у меня. Он думал, что Бафомет купил ее мне, кредитка была моя… Все оказалось так просто!

– Я верну тебе ее – она мне не нужна, – сказал я. – Но у меня ее сейчас нет.

– Нет?.. – выдохнул он, и мне показалось, это первая человеческая эмоция, которую он проявил.

Он изображал демона, и я сперва поверил ему – но он не демон, он просто человек.

Просто человек, который забрался ко мне в квартиру и угрожает мне. В мой день рождения.

– У тебя один день. Завтра я приду и заберу ее, – сказал он бесцветным голосом – неожиданно без угрозы.

Черная тень растворилась, всколыхнув воздух. Мгновение спустя в квартире остался только я.

14. Офис

Искусственный свет потолочных ламп просторного холла резал глаза. Стажеры заполняли анкеты на низких квадратных диванах напротив ресепшена, кадровый менеджер дизайн-студии, присматривающий за ними, был похож на охранника. Я морщился от гудящей головной боли похмелья каждый раз, когда кто-то повышал голос, чтобы задать дурацкий вопрос.

– Какое сегодня число?

– Двадцать третье, – буркнул я, не оборачиваясь, инстинктивно прижимая к груди футляр со скрипкой.

Я уже успел заехать в клуб. Я незаметно пробирался по коридорам, чтобы забрать из гримерки скрипку Бафомета, и вовсе не испытывал угрызений совести. Оставшиеся после вечеринки тела даже не проснулись.

Если они говорили, что это моя скрипка, значит, я могу свободно ей распоряжаться.

– Мистер Майер, – сообщила девица, приблизившаяся ко мне, улыбаясь широко – насколько позволяло невыразительное лицо, – миссис Томпсон ожидает вас.

Я поднялся с дивана, с футляром скрипки под мышкой, и пошел в кабинет вверх по коридору мимо стеклянных панелей опенспейса в указанном секретарем направлении. Офис был стильным, лаконичным, без ощущения мертвенной корпоративной тесноты. Пройдя мимо статуи танцующего фавна, я невольно хмыкнул: уж очень он мне кое-кого напомнил.

– Виктор, я рада, что вы сразу откликнулись, – заявила миссис Томпсон сразу после приветствия.

Она указала на круглое кожаное кресло напротив. Я плюхнулся в него без промедления.

– У меня есть, чем вас заинтересовать.

В девять утра меня разбудил звонок. После ухода страшного гостя я лег на кровать и мгновенно уснул сном без сновидений. Миссис Томпсон сказала, что у нее есть для меня предложение, спросила, когда я могу приехать в ее офис, чтобы обсудить детали… Я плохо соображал, она воспользовалась моментом, я согласился явиться к ней после полудня.

Мне было просто жизненно необходимо развеяться.

Четырнадцатый этаж тридцатипятиэтажного бизнес-центра в Мюррей Хилл был похож на декорации ситкомов про нью-йоркский офис, однако, все же, лучше, чем место съемок фильмов ужасов. Мрачные тени отступили при свете дня, скрипка, лежащая на коленях, вибрировала, будто живая.

Нет ничего сверхъестественного в ночном посетителе – он не собрался забрать мою душу или выпить кровь, как городской вампир. Этот фокусник лишь хотел отобрать у меня скрипку. И скрипка не живая – это просто скрипка.

– Я бы хотела предложить вам работу.

Я оторвал взгляд от своих сложенных поверх футляра рук, уставившись на нее.

– Работу? – переспросил я в недоумении.

– Вакансия специалиста по цифровому моделированию свободна. Работа за компьютером, в комфортабельном офисе, проекты – как от частных заказчиков, так и от крупных брендов и корпораций. Дизайнер собирает воедино детали, он должен уметь видеть картину целиком и непредвзято.

Я утратил дар речи. Она предлагает мне работу? Миссис Томпсон предлагает мне работу, нормальную работу в офисе, настоящую, черт возьми, работу?

Вау.

– Вы уверены? – наконец, выдавил я. – Вам нужен человек с опытом и портфолио. Я же ничего не умею.

– У вас есть способности, Виктор. И свежий взгляд, – миссис Томпсон сложила руки под подбородком, внимательно рассматривая меня. – Остальному можно научиться.

Я поспешил возразить:

– Это потребует время.

– Ну так что, вы согласны?

Она поставила меня перед фактом. Она точно знает, что делает… Я пожал плечами.

– А почему бы и нет?

На лице Марты Томпсон появилась в удовлетворенная улыбка.

Если я переживу предстоящую встречу с монстром, то впереди интересная работа. Никогда не думал, что офис это для меня: день по распорядку, менеджеры-чайки, корпоративный стиль и этика… Вдруг все не так плохо?

– Вот и замечательно. А теперь, Виктор, давайте обсудим детали.

…Осенний день был в самом разгаре. Я спускался по ступеням каменного парадного крыльца, смотрящего на оживленную Парк-авеню, перспективы, обрисованные миссис Томпсон несколько минут назад, казались ненастоящими, не из моей реальности, вовсе не вписывающимися в обыкновенный уклад жизни молодого музыканта, утонувшего в хаосе. Я шел, прижимая к груди скрипку, я считал квадратные блоки тротуара, уставившись в серый гранит под подошвами.

Что будет, после того как я отдам ему скрипку?

Если бы он хотел меня убить, он бы уже давно сделал это. Черная тень знала, где я живу, и кто я такой, он наверняка следил за мной… Но почему он был уверен, что именно я – обладатель скрипки? Если бы он убил меня тогда, в переулке, то как бы он узнал, где скрипка?

Когда миссис Томпсон спросила о скрипке, я, как параноик, насторожился… Она всего лишь поинтересовалась, выступаю ли я с инструментом на концертах, а я ответил невнятно: что я нечасто играю, и что меня мало интересуют скрипки.

Я неспешно брел к стоянке на углу, где оставил свой Дефендер, лавируя в потоке прохожих, отрешенно глядя под ноги. Прохладный ветер забирался под водолазку, я зябко ежился, прижимая к груди футляр.

Вдруг кто-то толкнул меня в левое плечо, я обернулся. Мимо меня, безучастно пробормотав извинения, даже не поворачивая головы, проплыла девушка.

Я ничего не ответил – но продолжал стоять, преграждая дорогу остальным пешеходам, оглядываясь на нее.

Сердце почему-то гулко стучало в горле, и я часто моргал, я не мог пошевелиться, я таращился ей вслед. Я был готов поспорить, она вовсе не обратила внимания, что налетела на меня, она не заметила меня.

Она поднималась по каменным ступеням ко входу в здание, из которого я только что вышел, а я по-прежнему не мог оторвать от нее взгляда. Пальцы вцепились в скрипку, ладони вспотели.

Она была одета во все черное – как и я, – на бледном лице играли осенние тени. Каштановые волосы струились по плечам, а белые руки крепко прижимали к груди папку и ноутбук.

Она вошла в здание, и стеклянные вращающиеся двери закрылись за ней. Я был готов уже помчаться следом, но тут же спохватился.

Не без усилия я резко развернулся на пятках и пошел прочь, чеканя шаг. В голове беспорядочно крутились мысли. Очевидно, незнакомка не могла идти к миссис Томпсон… В бизнес-центре много офисов.

Да какое мне дело, куда она пошла.

Залезая в машину, я поймал себя на том, что улыбаюсь широкой улыбкой идиота.

15. Пережить рассвет

– Она пропала! – истошно вопил в трубку Бафомет. – Она пропала!

Я закусил губу.

– Мет, успокойся…

– Ее украли!

– Мет, я…

– Виктор, она пропала! Что теперь делать?! О моя Королева, Расщепленная Звезда!

Он продолжал орать, телефон хрипел и не выдерживал обертоны.

– Бафомет, скрипка у меня.

Он мгновенно прекратил кричать. После обоюдного продолжительного молчания, Мет, наконец, спросил:

– Зачем ты ее взял?

Не говорить же ему, что мне угрожает психопат в черном плаще?

– Она мне нужна, я тебе потом все расскажу.

Мне уже было не по себе, я ощущал себя виноватым, но иного выхода не было. Иначе, этот монстр меня просто-напросто убьет.

– Ты все-таки решился?

Я не сразу понял, о чем он говорит. Решился попробовать играть на скрипке…

Пришлось многозначно промычать в ответ; солгать, что я решил начать учиться играть на фамильной реликвии, было сложно. Жизнь важнее фамильных реликвий.

– Прекращай истерику, все в порядке, – успокоил я его и попрощался.

Повесив трубку, я взглянул на часы – полвосьмого вечера. Скоро стемнеет.

Скрипка лежала на кровати, завернутая в черный шелк, я вынул ее из футляра, чтобы убедиться, что она не превратится в кролика из шляпы фокусника.

Почему-то мне уже не хотелось ее отдавать. Очевидно, я не хотел уступать этому человеку-тени с горящими глазами.

Я ходил по комнате кругами, выкурив полпачки Ричмонда, но время тянулось так долго… Одна половина меня желала, наконец, отделаться от скрипки, покончить с этим кошмаром, а вторая – не допустить появления монстра в моем доме, оттянуть момент как можно дальше.

Ночь опускалась на город, за окном один за другим зажигались фонари. Их желтые шары казались огромными глазами, глядящими на меня в упор. Я зашторил окна, пытаясь сбежать от навязчивых ассоциаций, я сидел в темноте.

Я отчетливо слышал гудение машин на стоянке напротив, шум воды у соседей сверху. Я различал множество звуков, вторгающихся в одинокое пространство, но ни один из них не был похож на громовые раскаты в странном голосе.

Глупые театральные спецэффекты.

Уже миновало полночь, когда я посмотрел на часы. Яркий экран телефона осветил комнату, и жуткие тени поползли по стенам и потолку.

Но ни одна из них не была такой черной, как его плащ.

Быть может, он забыл… Я поймал себя на мысли, что надеюсь на его забывчивость.

Много ли таких вот идиотов, которых он пугает до смерти, навещая по ночам? Я один такой неудачник. Ему нужна была именно эта скрипка, и никакая другая. Он хотел украсть инструмент, пока меня не было дома – но ему не повезло.

Кто-то заскребся в окно, и я дернулся на кровати. Затаившись и почти не дыша, я вслушивался в ритмичное постукивание крыльев о стекло – то была лишь обычная летучая мышь, охотник за мотыльками.

Я вздохнул и перевернулся на бок. Образы прошедшего дня проплывали перед глазами, и я невпопад улыбнулся. Я бы уснул, удобно устроившись, подпирая затылком подушку, но, увы – меня ожидала долгая и беспокойная ночь.

Сердце начинало биться чаще от каждого резкого звука, слух обострился. Я всматривался в очертания мебели и разбросанных вещей. Я так и не прибрал беспорядок, учиненный непрошенным гостем.

Что за беспредел? Явился ко мне домой, разбросал вещи… Откуда у меня столько хлама? Черные футболки, рубашки и джинсы по-прежнему валялись на полу.

Лишь книги остались стоять на своих полках нетронутыми: скрипач не смог позволить себе расшвырять монографии по истории искусства и теории музыки.

Я скрестил руки на груди, скривив рожу в темноту, чуть откинувшись на подушки.

Я не должен уснуть – иначе придурок застанет меня врасплох во сне – и я буду легкой добычей. Я должен бороться со сном, я должен…

Когда я решился посмотреть на часы вновь, они показывали три часа тридцать восемь минут ночи. Или утра, как кому больше нравится.

Я отшвырнул телефон куда-то в откинутое покрывало. Четыре часа ночи – а этот поганец так и не соизволил прийти!

Я был раздосадован – и, громко фыркнув, повернулся на бок. Подтянув ноги коленями к животу, я обхватил себя руками за плечи.

Главное – пережить рассвет.

16. Один

Работа мне нравилась. Эрвин Фрай, руководитель команды цифровых дизайнеров, за два дня объяснил мне инструменты программного обеспечения, а после терял дар речи и едва сдерживался, чтобы не ударить меня стулом. Я с удовольствием критиковал проекты, состряпанные на этой неделе разработчиками макетов, не стесняясь собственного видения – когда на их примере Фрай вводил меня в курс дела.

Все было в новинку, пусть и отнюдь не так легко, как я предполагал.

Фрай посоветовал не признаваться, что у меня нет опыта. С первого дня меня сочли выскочкой, очевидно, я разворошил муравейник, поросший мхом и плесенью. Я ожидал, что после очередной жалобы в мой адрес, миссис Томпсон выгонит меня, не дожидаясь окончания испытательного срока – однако она не только одобряла нестандартные задумки, но и инструктировала студию к более активному участию и помощи мне.

Она по какой-то причине сделала ставку на меня, я был не только свежим взглядом, но и катализатором процессов, на меня реагировали – пусть и не всегда дружелюбно.

Прислушался к рекомендации Томпсон пока только Петер Ридель из отдела технических писателей – с которым мы успели высмеять несколько документов с заданиями от заказчиков. Фрай по-прежнему косился меня с подозрением, пусть и ему пришелся по вкусу мой черный юмор.

За все эти несколько дней на новой работе я ни разу не вспомнил про черную тень… Он так и не пришел за скрипкой – и это не могло не радовать. Произошедшее стало казаться лишь кошмарным сном.

Я вновь мог дышать спокойно, приходя домой, я лишь косился в сторону футляра со скрипкой, одиноко лежащей на прикроватной тумбочке. Она не доставляла мне беспокойства.

– Виктор, расскажите мне о своей семье: кто они, чем занимаются?

Миссис Томпсон под предлогом совместного обеда намеревалась получить от меня обратную связь. Как родители связаны с адаптацией на работе, я не очень понимал.

Я ответил не сразу.

– Я рос в приюте. В Австрии, в Вене. Я о них почти ничего не знаю.

Женщина всплеснула руками и ахнула, но ничего не сказала, приготовившись слушать дальше.

– В одиннадцать я сбежал из приюта, я бродяжничал. Потом, когда мне исполнилось пятнадцать, меня взял к себе мой опекун, он англичанин – поэтому у меня гражданство Великобритании. Оказалось, что я наследник австрийских богачей.

Она точно уже что-то из этого знала. Например, что в Штатах у меня даже вида на жительство нет.

– А ваш опекун?

– Сэр Ли историк и религиовед, он живет в лондонском пригороде, пишет книги, до сих пор преподает… Он в добром здравии, и мы с ним иногда созваниваемся. Но, согласитесь, я уже самостоятельный, мне не нужен опекун.

Когда сэр Ли взял меня к себе и рассказал о родителях, мне было достаточно общих сведений – я даже не задавал вопросов. Он, как оказалось, знал их лично, моя мать была филологом, отец архитектором, они оба занимались музыкой. Они погибли в автокатастрофе, когда я был младенцем, от них остался дом в Вене.

– Разумеется, – отозвалась миссис Томпсон.

Она понимающе кивнула, больше к этой теме мы не возвращались.

Вечером я вернулся домой измученный, но довольный, я не заметил, как пролетел день.

Я стащил водолазку и подошел к зеркалу в ванной: все та же надоевшая рожа, выпирающие ключицы и ребра, мышечный рельеф без жировой прослойки шестифутового байронического героя. Худоба всегда вызывала вопросы, в детстве меня нередко кормили силой… Чаще всего, еда тут же выходила наружу.

Причуда природы, ускоренный метаболизм. Когда я жил у Ли, я ел достаточно – но выглядел по-прежнему болезненно.

Кажется, это было вовсе не со мной и даже не в прошлой жизни.

Я включил душ, и горячая вода зашумела о поверхность ванны. Клубы пара поднимались, оседая на холодных стенах и потолке, покрывая их россыпью мелких капель.

Я сам отворачивал от себя людей. Я избегал тех, кто смотрит на внешность и социальную активность, я намеренно усугублял свой статус отшельника, стараясь казаться еще более странным, чем я есть на самом деле, я огрызался, заранее ожидая нападение, убегал первым – потому что бить не по силам.

Я, возможно, в чем-то позер. Чаще всего получалось, что я намеренно старался не нравиться.

Я носил черную, закрытую одежду – она еще больше подчеркивала бледность. В подростковый период бродяжничества мне было не до пирсинга и прочего бунта бодимодификаций; на татуировки в более осмысленном возрасте не хватило терпения. Волосы у меня до двадцати лет были длинными, несуразными прядями спадающими на лицо, под отросшей челкой я прятал прозрачно-серые глаза.

Миссис Томпсон поинтересовалась, когда я собираюсь пригласить ее племянницу на свидание. У меня не хватило смелости ответить, что я с нездоровым удовольствием сжег визитку с номером телефона, и потому объяснил свою неторопливость увлеченностью работой.

Горячий пар наполнил ванную, зеркало напротив запотело, я не заметил, как провалился в мысли. В одежде было жарко, я разделся и залез под обжигающие струи воды. Тело противилось. Но ко всему можно привыкнуть.

Я долго стоял, подставив лицо под мелкие, колючие капли, они обжигали кожу, я терпел. Я яростно намыливал голову, прогоняя непрошеные мысли, жмурился, чтобы не видеть опостылевших стен, но шампунь все равно попал в глаза, и я фыркал и отплевывался.

Когда я вновь смог спокойно дышать, я выключил воду.

Мои руки были по-прежнему холодными.

Я перешагнул через разбросанную по полу одежду, поленившись вытереться полотенцем, прошел в комнату и с обреченным стоном упал на кровать лицом вниз.

Мне было сыро и холодно, но я не смог заставить себя пошевелиться. Мне очень хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю.

Люди называют это чувство ненавистью к себе… От этой мысли я стиснул зубы. Да, я ненавидел себя, но и все равно, кроме себя, у меня никого нет – я у себя один.

Я один. Я всегда был один.