Текст книги "Безымянная скрипка"

64. Да, конечно

Я рисовал на маркерной доске схему, увлекшись деталями, меня не перебивали и внимательно слушали. Я чувствовал, что я на своем месте.

Миссис Томпсон и Фэлкон тоже сидели в переговорной, Томпсон не проронила ни слова за все время выступления, я даже забыл о ее существовании. Я перешел к следующей части доклада, но вдруг запнулся на середине фразы.

Когда я окинул взглядом аудиторию, обернувшись на опоздавших, хлопнувших створкой стеклянной двери, скрестив руки на груди, подпирая задницами прозрачную стену на меня глядели Джесси Харрис и моя знакомая незнакомка.

Я зачем-то начал стирать ладонью – вместо губки – изображение на доске, испачкавшись в синей краске маркера. Огромных усилий стоило вспомнить, на чем я остановился.

Ради лучшего образа в глазах лида Лаборатории я справился, итогом встречи присутствующие остались довольны.

Чуть позже миссис Томпсон и незнакомка ушли в кабинет в конце коридора со статуей танцующего фавна – вечного наблюдателя за нашим террариумом.

На пороге Стелла обернулась, встретившись со мной взглядом издалека, я таращился ей вслед. Ее лицо осталось непроницаемым, мне оставалось только догадываться, о чем она думает.

Я надеюсь, она вообще не заметила, что я на нее смотрел.

Незнакомка пробыла в кабинете Томпсон около получаса. Делая вид, что направляюсь в сторону кухни, я поспешил за ней, покидающей коридор. На площадке у лифтов я намеревался окликнуть ее, однако Стелла притормозила и развернулась.

От аромата духов, дурманящей волной накрывшего меня, мысли начали путаться. Вот так всегда!

– Все в силе? – спросил я, делая еще несколько шагов навстречу, оказавшись на непозволительно близком расстоянии.

Вместо кивка она взмахнула длинными ресницами, ее губы уже сложились в полуулыбку, еще не успев произнести ответ.

– Да, конечно.

Звук голоса был прекраснее любой музыки, я всеми силами старался не поддаваться наваждению.

Старые картинки из снов стали всплывать в мыслях, сейчас, точь-в-точь как в каждом из них, мы стояли друг напротив друга, и она смотрела на меня снизу вверх.

Я хотел протянуть руку, чтобы прикоснуться к ней, не отрывая глаз от ее лица, продолжая тонуть в темном омуте – но не посмел.

Сны и явь не имеют ничего общего.

– Я зайду за тобой в семь, ты будешь на месте? – молвила она.

От пронизывающего взгляда все внутри переворачивалось.

Да, конечно!

– Да, конечно, – повторил за ней я, не желая двигаться с места.

О Расщепленная Звезда, Архитектор, бог, дьявол, да кто угодно, помоги мне дожить до конца рабочего дня и не сойти с ума.

А если я уже лишился рассудка, то не дай мне облажаться, в этом убедившись.

…Она будет искать меня в опенспейсе? Я коротал последний офисный час, оглядываясь в проход, стараясь различить малейший намек на приближение силуэта незнакомки.

Ровно в семь она вплыла в офис, привлекая взоры моих коллег – но она, казалось, никого, кроме меня, не замечает.

Теплая улыбка расплавила внутренности, и я изо всех сил старался не открывать рот слишком широко, торопливо вставая с места.

– Привет.

Она сказала это как само собой разумеющееся, но каждая клеточка тела отозвалась.

– Привет, – кивнул я, в смущении отводя взгляд, забирая со стола шлем – мне нужно было куда-то деть начинавшие дрожать руки.

Спустя пару минут мы уже спускались на лифте, касаясь друг друга локтями в до отказа набитой пассажирами кабине, ее рюкзак уже не разделял нас – он висел на другом плече. В общем потоке людей, исторгнутых из недр подъемного механизма, мы покинули здание, выходя на шумную, залитую мидтаунскими вечерними огнями Парк-авеню.

– Наконец-то свобода, – выдохнула незнакомка, и удовольствие, переплетенное с облегчением, сорвалось с ее губ облачком пара на морозном воздухе.

Я не мог с ней не согласиться.

– Я так говорю, каждый раз покидая офис – и каждый раз сюда возвращаюсь.

– А кто-то шлет к черту шаблоны, – на мгновение она посерьезнела, – и живет для себя.

– Для этого нужна смелость.

– И честность с самим собой.

Я не сразу понял, что мы до сих пор стоим на месте.

– Так давай же будем честны, и свалим поскорее отсюда, – предложил я, улыбаясь и ловя ее ответную улыбку. – У тебя есть пожелания?

Она сделала вид, что задумалась, но по лукавому взгляду я понял, что она давно уже все знает наперед.

– Стейк и вино. Недалеко от южного входа в Центральный парк есть ресторан, можно дойти пешком.

Она пожала плечами, не сводя с меня глаз.

– Устроит, – кивнул я и потом добавил, протягивая ей шлем: – Но только не пешком.

65. Стейк и вино

Стелла не хотела надевать шлем – потому что он был единственным.

– Здесь не Айова, шлем обязателен! – упиралась она, возвращая мне шлем. – Сам и надевай – а я поеду без него.

– Еще скажи, что на велосипеде ты тоже шлем надеваешь, – надулся я. – Не беспокойся, я всегда езжу осторожно.

Я слукавил – иначе она бы ни за что со мной не села.

Вскоре она согласилась и одним уверенным движением растянула горловые ремешки в стороны. Длинные волосы, прижатые по краю шлема, легли волнами на плечи и спину.

– А тебе идет, – абсолютно искренне сообщил ей я.

Мне так нравилось то, что я видел, что даже не хотелось поворачиваться к ней спиной, чтобы забраться на уже заведенный мотоцикл.

– Спасибо, я знаю, – не скрывая улыбки, шутовски поклонилась она. – Но тебе, я уверена, он идет больше.

Наконец, я залез на байк. Становилось холоднее, я поежился от ветра, извлек из карманов перчатки. Я хотел отдать их незнакомке – однако она уже поправляла лямки кожаного рюкзака, в плотно застегнутой короткой дубленке и перчатках.

– Виктор, – на ухо проговорила она, кладя мне ладонь на плечо, оказавшись совсем рядом, – не возражаешь, если я вцеплюсь в тебя, как утопающий в спасательный круг?

Я не успел ответить – она уже ставила высокий зашнурованный ботинок на упор и, после короткого подъема на одной ноге, опускалась на пассажирское место так, будто проделывала это сотню раз.

Словно незнакомка, мой байк и я были одним целым, и она уже не раз прижималась к моей спине и крепко обвивала руками за талию. Даже сквозь несколько слоев плотной одежды я ощутил приятное тепло ее тела, легкое возбуждение разлилось по мышцам приятным покалыванием.

Я старался не думать, что она позади меня, десять минут пути были яркими вспышками ощущений – мы домчали до нужного здания быстро.

Еще какое-то время спустя мы устраивались за столиком стейк-хауса, разглядывая друг друга из-за листов меню и барной карты. Чудесным образом, несмотря на обилие посетителей, нас сразу же без предварительной брони провели к месту и пожелали приятного времяпрепровождения.

– …насчет свободы, – продолжал я брошенный на середине разговор. – Мне показалось, ты как раз из тех, кто существует по своим собственным правилам, или я не прав?

– Хотелось бы думать, что это так, – незнакомка вздохнула, кладя меню на стол и чуть наклоняясь вперед. – Однако я тоже в какой-то мере раб порядка. Мои передвижения между инвариантами – ad libitum, по собственному усмотрению, но я обязана быть в точке А и в точке Б. Впрочем, каким образом я между ними перемещаюсь – никого не волнует.

– Прямо как Расщепленная Звезда и правила ее игры, – усмехнулся я.

Я опасался, что она не поймет шутку, но она вдруг расхохоталась, откидывая голову назад и упираясь ладонями в пустой, еще не сервированный стол.

– О да, – нараспев отозвалась она. – Все мечтают так жить, но абсолютно не представляют, насколько это сложно.

– Ты думаешь?

– Уверена, – твердо заявила она. – Даже для нее эта вселенная готовит сюрпризы, один неожиданнее другого.

Мы заказали вино и стейки с гарнирами. Я взял рибай – я всегда брал рибай, а она – что-то из альтернативных, менее жирных, кажется, денвер.

– И бутылку шираза, так ведь? Мой опекун говорил, что австралийский шираз идеален для любого отруба, – уточнял я с игривой улыбкой еще до того, как официант подошел к нам, чтобы выслушать наш заказ. – На этом мои познания в вине, кажется, заканчиваются. Декантеры, аппеласьоны и деноминасьоны, танины и нос вина пусть останутся для снобов, раскручивающих бордо в бургундских бокалах.

– Ты прав: полусухое из Нового Света – отличный выбор. Обещаю не раскручивать.

После того как повторно подошедший официант откупорил бутылку – винтовую крышку, новшество прогрессивно мыслящих винных производителей – речь зашла о трудовых буднях.

– Это называется от-вет-ствен-ность, свойство взрослой личности, – по слогам произнесла она, облокотившись на стол, разделявший нас, и я, как завороженный, тоже придвинулся ближе, делая глоток вина. – Как бы я ни хотела бросить все в один миг и заниматься лишь своими делами, я в ответе за то, что творила, пусть даже это бессмыслица, мышиная возня.

– А я думаю, – возразил я, – никто никому ничего не должен. Когда мне надоест весь этот цирк, я просто сбегу – с работы, откуда угодно, это мое право и мой выбор. Человечество искусственно создало социальные связи, мораль, иерархию успеха и прочие рычаги управления толпой просто, чтобы все единовременно друг друга не переубивали в борьбе за ресурсы.

Приглушенное освещение ресторана оставляло тени на ее лице. Стелла глядела на меня внимательно, сложив тонкие пальцы в замок под подбородком.

Я так и не понял, согласилась ли она со мной. Моя циничность ее нисколько не удивила.

Я вновь пригубил из бокала. Я, к собственному изумлению, начинал пьянеть.

– Ты упомянул опекуна и социальные связи… Свою семью ты тоже отнесешь к мнимым ценностям, от которых можно с легкостью отречься?

Она не улыбалась, на секунду мне показалось, что она даже расстроена. Больше всего на свете я не хотел, чтобы она меня жалела.

– Человеку нужен человек лишь для того, чтобы не чувствовать себя одиноко. Когда одиночество становится привычкой, начинаешь иначе относиться к потребности в чьем-либо обществе. Мои родители давно умерли, я их даже не знал, а мой опекун – он прекрасный человек, он многое мне дал – однако все равно я постоянно ощущал этот неприятный осадок: смысл в коммуникации – взаимная выгода. Нет выгоды – нет и общения. Паутина мироздания – переплетение нитей причинно-следственных связей и обмен ресурсами.

Теперь настала очередь незнакомки опустошать свой бокал, и она делала это постепенно, глоток за глотком, с паузами на ответную реплику.

По-прежнему глядя мне в глаза.

– Я с тобой согласна, но не до конца, – предостерегла она, и я неподвижно сидел напротив, не понимая природу этого странного выражения лица, такого же, как и в первую нашу встречу. – Я точно так же рассуждала – как рассуждает черствое чудовище, лишенное эмоциональной привязанности к кому-либо…

«Вот, значит, как – я черствое чудовище», – прозвучал внутренний голос, оскорбленный и больно ужаленный собственной мнительностью, не дающей дослушать до конца.

– …до тех пор, пока меня не стукнула по носу вселенская задумка. Да, большинство взаимодействий – одноразовый секс, карьера, клубы по интересам – лишь случайное, кратковременное соприкосновение частиц, объединенных гравитационной силой, но есть нечто настоящее, не вписывающееся в узкие параметры очевидного взаимовыгодного сотрудничества.

Очевидного? А каким оно еще может быть? Все и так очевидно: даже родители любят своих детей для чего-то – ради воплощения собственных неосуществленных желаний, для чувства неодиночества в этом театре бутафории.

– Ты хочешь сказать, что ты веришь в любовь? – с циничной усмешкой спросил я.

Я совершенно забыл, что сам верю в любовь – не так давно начал, и довольно быстро подсел.

– Верю, – спокойно изрекла она.

А затем наш разговор прервался – официант, наконец, принес блюда, и мы сменили тему, более к ней не возвращаясь.

Как назло, я рассказывал о себе, раззадоренный ее искренним интересом, но практически ничего не узнал о знакомой незнакомке: то ли нарочно, то ли случайно, она ограничивалась скупыми и неоднозначными ответами.

Набор противоречивых слухов – все, что я о ней слышал, – так и остался для меня загадкой.

В очередной раз я нечаянно задел ее ногами под столом и бормотал извинения, а она лишь отмахивалась, отправляя в рот кусочки стейка и улыбаясь жующими губами.

Даже под следами синего маркера для офисных досок, въевшихся в кожу, она заметила мозоли на подушечках пальцев моей левой руки.

– Нет, это не раздражение на краску, – скривился я, словно признавался в чем-то постыдном. – Это от скрипки.

Темные глаза широко распахнулись.

– Скрипка? Не может быть!

– Сам удивляюсь, – отвечал я. – Никогда не думал, что буду учиться – но как начал, уже не могу бросить.

– Ты берешь уроки?

– Ага. Приходится.

Незнакомка кивала, следя за моими руками. Мне хотелось их спрятать под стол.

– Никогда не понимала, как можно на ней играть! Дьявольский инструмент, – она закатила глаза. – Когда слышу скрипачей, хочется бежать прочь…

После второго бокала я чувствовал себя очень пьяным, излучающим бесхитростный восторг и невезучую неуклюжесть. Она, по всей видимости, этого не замечала – или делала вид, что не замечает, – а я хотел сделать вечер нескончаемо долгим.

Насколько это возможно долгим.

Так, чтобы всегда кожей чувствовать ее взгляд и ощущать ее присутствие.

– Твой коллега Уолтер, – я осмелел и положил приборы на тарелку, – я заметил, вы… дружите?

Она поднесла к губам бокал и сделала глоток. Как только бокал опустился на стол, я подлил туда еще вина, не дожидаясь официанта.

– О, Уолтер! – воскликнула она. – Я ненавижу всех остальных офисных лизоблюдов, но этот суровый добряк меня покорил, есть в нем что-то особенное. Он всегда спокоен – даже когда все горит.

– Вы с ним не…

– Что мы с ним?

Стелла приподняла бровь, я поморщился.

– …встречаетесь? – закончил фразу я, предательски краснея.

– Нет, мы не встречаемся, – просто ответила она.

Она все видит, все и так понятно.

– А Джесси, – не унимался я после непродолжительной паузы, пока она заканчивала с блюдом, а я, уже сытый и потерявший всякую осторожность, вновь задел ее коленкой под столом и даже не думал отодвигать ногу, – помогает тебе?

Я всего лишь хотел вывести ее на разговор о ссоре, свидетелем которой был весь офис. Я не понимал, как после всего, что наговорил Джесси, она позволила ему вернуться, да еще и привела его на общую встречу к Томпсон.

– С ним сложно, – отозвалась незнакомка, склонив голову набок. – Пока он сам себе не поможет, он никому не поможет… Но в нем есть потенциал.

Ей не обязательно играть роль матери.

Словно из неоткуда возле нас возник официант, забиравший пустые тарелки.

– Может быть, десерт?

Стелла покачала головой. Я повторил за ней, пусть мне и не хотелось никуда уходить.

…Поздний вечер в Манхэттене не был похож на сонный и умиротворенный конец дня: улицы кипели от неугомонной энергии повылезавших из своих берлог молодых людей и туристов, и мы, как молодая парочка, гармонично вписывались в декорации.

Мне хотелось курить, я не знал, как себя вести под ее пристальным взором. Я щелкал зажигалкой снова и снова, но сигарета никак не желала прикуриваться. Чертыхнувшись, я хотел было бросить затею, но Стелла достала из кармана свою зажигалку.

Она стояла напротив, протягивая источник пламени. Я кивнул, и она сделала еще шаг, отчего даже без сигареты голова закружилась. Сложив ладони лодочкой, почти упираясь локтями ей в грудь, я прикурил и затянулся, поднимая на нее глаза, и наши взгляды встретились.

Выдыхая дым в сторону, опуская взор на ее губы и ниже, я рассматривал алебастровую кожу на ее шее и ключицах, просвечивающую через незастегнутый воротник дубленки, и она, словно опомнившись, спустя несколько секунд отстранилась. Еще одна затяжка – и меня начало развозить; я поспешил избавиться от сигареты, двигаясь, как сомнамбула, избегая зрительного контакта.

Я был растерян. От бутылки виски я чувствовал себя увереннее, чем от трех бокалов вина, выпитых в обществе героини моих бредовых видений.

– Ты в порядке?

Она продолжала следить за мной взглядом, и я расплылся в идиотской улыбке:

– Да, все отлично.

– Хочешь, мы еще прогуляемся? – предложила она.

Я понял причину ее беспокойства. Прогуляемся, чтобы я выветрился?

Я согласился сделать круг по кварталу, чтобы потом вернуться к месту, где мы оставили мотоцикл. Через несколько минут ледяной воздух окончательно стер непривычную туманность из моего сознания.

Ощущение наркотика в крови осталось, но головокружение прекратилось.

По дороге Стелла объясняла, почему она не хотела ездить на работу на автомобиле: ее квартира в Ист-Виллидж была в пешем получасе от работы.

– А я думал, почему твою машину я раньше не замечал.

Я вертел в руках шлем, шагая по тротуару.

– Я твою Ямаху тоже раньше не видела.

– Я привез байк сюда после нового года. Позавчерашний эпизод на парковке был вторым днем в Нью-Йорке, – я улыбался. – Но мне, увы, пешком домой не дойти.

– Мне жаль, у меня глаза были на заднице.

– Не страшно. Все получилось даже лучше, чем хотелось.

– А где ты живешь?

– В Астории, – пожал я плечами. – Тусовка Манхэттена мне не нравится.

И везде удобно добираться: и до работы, и до клуба на севере Бруклина – раньше это было важно.

Она сбавила темп, разворачиваясь ко мне всем корпусом.

– Как давно ты здесь?

– В смысле, в городе? Почти четыре года.

– А до этого где ты жил?

Я всегда отвечал на эти вопросы с равнодушием – но сейчас мне казалось, они имеют какое-то значение.

– Много где: и в Вене, и во Франкфурте, и в Амстердаме, и в Лондоне, и под Парижем. Мой опекун путешествовал по Европе и везде таскал меня с собой.

Кислое выражение лица выдало меня с потрохами.

– Если это имеет какое-то значение, – вдруг отозвалась Стелла, в задумчивости останавливаясь и заставляя меня последовать ее примеру, – в моей жизни тоже был долгий дерьмовый период, и я тоже путешествовала слишком долго в поисках места, где бы остаться насовсем.

Она положила ладонь на визор шлема, находящегося в моих руках между нами, и по обыкновению встретилась со мной взглядом.

– Ты нашел себя, Виктор? – спросила она.

– Нет, – признался я, – но я работаю над этим.

66. Недостаточно трезв

Мы доехали до офиса на Парк-авеню по ночным улицам и продолжили движение до Грамерси-парк и далее к Стайвесант-стрит, к дому незнакомки.

Я настоял на том, что провожу ее, вскоре мы добрались по нужному адресу. Я не отрываясь следил, как она снимает шлем и кладет его на сиденье байка, стоящего напротив парадной каменной лестницы с резными перилами, типичной для жилых районов Манхэттена.

Она сделала пару шагов к дому, и я повторил за ней, подходя к ступеням, соблюдая при этом дистанцию.

– Все было замечательно, спасибо за чудесный вечер, – улыбнулась она мне в привычной манере, и я тоже расплылся в улыбке.

– Да, прекрасный ужин и прогулка, – согласился я.

Я сам не понимал, чего жду – объятий, поцелуя, приглашения?..

Незнакомка поднялась на нижнюю из ступеней, оказавшись вровень со мной ростом. Я инстинктивно придвинулся ближе, пожирая ее глазами, стараясь запомнить каждую деталь ее лица в рваных световых пятнах фонарей.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – прозвучал ее голос, и я был словно перед полиграфом, призванный к ответу.

Я закусил губу, не понимая причину ее беспокойства.

– Естественно.

– У тебя уши синие – ты скоро окончательно замерзнешь, – вновь улыбнулась она, кладя ладони мне на плечи и притягивая к себе.

Я обвил ее талию руками, ощущая крепкие, но лишенные эротизма объятия – однако кровь уже забурлила в венах, тело реагировало первее разума.

Ее щека касалась моей щеки, волосы щекотали нос. Я закрыл глаза.

Когда она отстранилась, я нехотя выпустил ее из продолжавших чуть подрагивать рук. Томление разливалось от живота к конечностям, мне не было холодно.

Она была очень красивой. Я понял, что хочу ее.

Сам не до конца осознавая, что творю, я осторожно, но неожиданно для незнакомки обхватил ее лицо ладонями, целуя в губы.

Они были прохладными и пульсирующими, и мой рот несколько секунд жадно впивался в них до тех пор, пока я не понял, что она не отвечает на поцелуй.

Я растерянно отступил, выравнивая дыхание, сгорая от стыда, пряча руки за спину, не в силах посмотреть ей в глаза.

– Прости, – хрипло от все еще не угасшего желания выдавил я. – Это было неуместно.

– Все в порядке, – мягко произнесла Стелла, и я, наконец, встретился с ней взглядом. – Просто я думаю, ты недостаточно трезв, чтобы делать это осознанно.

В любом другом случае я бы возмутился от подобного обвинения, но в тот момент я признавал – она была права.

Я был одурманен и не контролировал себя.

– Мне пора. До завтра, – попрощался я, делая еще несколько шагов назад, пятясь к мотоциклу, но не отрывая от незнакомки глаз.

– До встречи, Виктор.

Она глядела на меня с тем же странным выражением, стоя на ступени лестницы, пока я, злой от начинавшей подниматься досады на себя самого, надевал шлем и застегивал непослушными пальцами ремешки на горле, садился на байк.

Я обернулся и кивнул, а затем стартанул с места, разнося по узкой и молчаливой улице рев мотора.