Текст книги "Безымянная скрипка"

27. Три вида тени

– Еще в конце XVII века Филиппо Бальдинуччи в своем «Тосканском словаре искусства рисунка» обращал внимание на тени – как на особый повествовательный инструмент в изобразительном искусстве, – вещал лектор с трибуны. – Тень есть неосвещенная часть поверхности плотного предмета, расположенная на другой стороне от освещенной стороны. Тень на языке живописцев означает участок темного цвета, который, постепенно переходя в светлый участок, придает предмету объем.

Я разглядывал потолок Зала Пятисот – помещение на первом этаже Палаццо Веккьо, самого большого в мире зала заседаний гражданской власти – в сто семьдесят футов длиной, семьдесят футов – шириной, пятьдесят девять – высотой… Я запомнил числа ненамеренно, я всего лишь полюбопытствовал, какой дворец в очередной раз во время путешествия по Флоренции посетит сэр Ли.

Мне было семнадцать, он старался дать мне все и даже больше. Он всегда брал меня с собой в командировки, я впитывал знания, как губка, я старался наверстать упущенное, мне все было в новинку.

Архитектура Возрождения вызывала у меня смешанные чувства – в том числе и необъяснимой жути, еще более экзистенциальной, чем готика и неоготика. У меня в голове не укладывалось, как много десятилетий человеческих жизней и неустанного труда впитал в себя каждый расписанный камень. Каждый объект, на который натыкался взгляд, был произведением искусства.

Фрески и мраморные статуи – с пересказом истории флорентийцев и фамилии Медичи – августовским вечером окружали более трех сотен зрителей в Старом Дворце, пришедших послушать какого-то доктора-искусствоведа, куратора библиотеки Каппони. Его доклад – увлекательное путешествие в сюжеты полотен художников – был про тени – на которые обыкновенный зритель не обращает внимания.

– Существует три вида тени – собственная тень, полутень и падающая тень, – рассказчик незаметным движением переключил слайд. – Собственная тень есть тень на предмете как таковом. Возьмем шар: с одной стороны у него будет свет, и свет этот постепенно при изгибе формы будет становиться все темнее и перейдет в неосвещенный участок, который и зовут тенью.

Сэр Ли не отрывал взгляда от лектора на трибуне, его молодой помощник скучающе разглядывал зрителей в Зале Пятисот, шевелясь на стуле, подпирая коленками ряд впереди, а я старался даже дышать тихо – чтобы не навлечь на себя гнев притаившихся на фресках и за статуями теней – которых, как мне казалось, не три вида, а даже больше.

Галстук-бабочка – как и парадный черный костюм и белая рубашка – были будто отдельно от меня, пусть и были сшиты на заказ накануне, специально для выхода в свет. Сэр Ли после мероприятия будет по обыкновению болтать с историками, искусствоведами, представителями местного светского общества, а мы с его помощником пойдем есть мороженое.

Потом сэр Ли будет нас ругать, потому что найти мороженое и вернуться вовремя это вовсе не простая задача.

– Полутенью называют участок между светом и тенью, проходя через который свет превращается в тень, следуя за изменением формы предмета. Падающая тень есть тень, которую предмет отбрасывает на землю или иную поверхность.

Я умел различать людей и по тени, и по шагам, и по голосу, и по повествовательной манере. Перед поездкой во Флоренцию я прочел около дюжины книг про художников, выставленных в Уффици – чтобы на спор с самим собой играть в игру: угадывать не только автора – как только вхожу в зал, – но и название. Я со странным, доходящим до одержимости, рвением расспрашивал сэра Ли о Караваджо, об отличиях кьяроскуро – с пространственной полнотой и нюансами полутонов разной степени темноты – и выставленных напоказ фигур тенебризма на фоне зияющей черноты фона.

Сэр Ли тогда сказал, что без тени человеку нет места в материальном мире – а те, кто заявляют, что у них нет тени, лгут.

– Мы можем увидеть лишь то, что уже существует в нашем сознании, мы проявляем чудеса наблюдательности, когда нам указывают, на что именно стоит обратить внимание… И сегодня я ваш проводник в мир теней.

Доктор на сцене коротко поклонился. У него была особенная отбрасываемая тень – очень похожая на тень сэра Ли. Тень Реми иногда тоже походила на тень сэра Ли – но только иногда.

Я так и не нашел ответа, почему.

28. Такой же, как они

Мальчишка ничего не заподозрит – он любопытный, но он трус. Если посчитает себя слишком умным, будет еще одним трупом в моей коллекции. А пока что он еще один ходячий мертвец…

Он странный. Его голос поразил меня. Он весь поет… Так петь не может никто, кроме меня. Я ошибался.

Темные Небеса, я ошибался, быть такого не может.

Он постоянно попадается на глаза, он напоминает мне меня… Пустоголовая кукла, увлекающаяся оккультизмом. В компании этих клоунов-демонов – настоящий зверинец! Музыка для сектантов – подумать только, как вообще им могло прийти такое на ум!

Это же все несерьезно – очередное эпатажное шоу.

Мне кажется, что мы похожи. Это случайность. То, что он оказался в неподходящее время в неподходящем месте – случайность.

Если бы он знал меня, я бы подумал, что он подражает мне, одевается во все черное, он высокий, худой и бледный. В маске.

Может, это зверинец его надоумил? Точно, это все демоны. Очередная насмешка.

Я видел его глаза. Что-то остановило меня тогда, я сам не знаю, я уже запутался… Как он пугается! Достаточно плаща иллюзиониста и отражений света в зрачках – и он уже верит, что я призрак? Ну не дурак ли!

Надо было его убить – а не просто запугивать фокусами. В этом не было бы смысла – но ни в чем уже нет смысла.

Он не умеет играть на скрипке – я это понял сразу. Зачем ему скрипка? Возможно, он просто испугался, возможно, приятели-демоны его просто используют – потому что он тупица. Как кусок мяса на блюде, приманку для голодной толпы.

Я все равно не могу отделаться от мысли, что у нас с ним много общего. Я всегда презирал тех, кто подражает мне. Темные Небеса, когда я услышал его, я подумал, что слышу себя со стороны.

Он странный. Он, несомненно, способный – а тратит свой талант на какую-то ерунду! Я никогда не брал учеников, они все были недостойны, они все были бездарными… Впервые я вдруг подумал, что он мог бы стать моим учеником.

Передать то, что я знаю – чтобы наследие жило дальше.

Его маска… Я до сих пор не понимаю, как так вышло, но его маска очень похожа на мою. Она словно сделана моими руками, она так подходит… ему.

Быть может, маска, действительно, моя? Если моя скрипка оказалась у него, то и маска – как осколок души, странствующий по свету – тоже могла.

Этих масок в свое время я изготовил немало.

Мальчишка что-то скрывает. Он неспроста с этими демонами. Как же мне все это надоело, я же хотел забыть, я же…

Решил сорвать с меня маску. Глупец. Такой же, как все… Такой же, как они все.

29. Стать учеником

Мне показалось, что скрипичное соло подхватило гитару, вплетаясь в ритм, раскладывая на партии мелодию. Скрипка не мешала вокалу, она подпевала.

Толпа восторженно рукоплескала, мы уже собрались на прощальный поклон, я оглянулся – но в руках Бафомета была виолончель, а не скрипка.

Я вернул микрофон на стойку. Зал требовал продолжения, семеро демонов решили удовлетворить просьбу.

Я взял гитару, подал узнаваемый мотив, на который толпа отозвалась дикими криками… Я пел об одиночестве и боли, это было настоящее искусство отчаяния, и струнная партия была моим вторым голосом.

…Я зашел в пустую гримерную и без сил опустился на стоящий у зеркала стул, обхватив руками раскалывающуюся голову. Я чувствовал себя разбитым. Как назло, надоедливый голос скрипки играл в голове.

Иногда я жалел, что занимаюсь музыкой – но кого я обманываю? Это мое призвание – пусть и это ощущается, как если бы меня выпотрошили, показали на всеобщее обозрение внутренности, а потом сложили их обратно и зашили… Но все видели меня изнутри. Все видели.

Я взвыл в голос, стискивая виски ладонями. Когда же это закончится?!

– Ты хорошо поешь, – прозвучало совсем рядом, и я открыл глаза, в ужасе впившись ногтями в щеки.

В отражении напротив был только я, окруженный ореолом серой дымки – из-за пыльной поверхности зеркала, – однако, когда я оглянулся, передо мной стоял он. Черная тень. Белая маска. Желтые глаза.

Этот говнюк посмел прийти сюда! Стоит и ухмыляется, таращится на меня как ни в чем не бывало…

– Убирайся отсюда, – прохрипел я.

Зад будто приклеился к стулу, я не мог пошевелиться.

Я испугался.

– Или что?

Голос был обычным, без напускной театральщины. Я оторвал руки от лица.

– Что тебе нужно?

Черная тень сделала несколько шагов ко мне, боковым зрением я видел его отражение в зеркале. Он не призрак и не вампир.

– У меня есть вопрос, – сказал он после паузы.

Я скривился.

– Валяй.

Мне стало любопытно, я развернулся на стуле, демонстративно склонил голову набок в ожидании.

Он хмыкнул, приблизившись ко мне. Белая маска, закрывающая верхнюю половину лица до рта, желтые глаза, закрытая черная одежда… Настоящий большой и страшный волк.

– Где ты учился петь?

Я моргнул. Вопрос был неожиданным.

– Спасибо, я польщен, – едко отозвался я.

Он сделал шаг назад, чуть запрокинул голову и… засмеялся. Смехом обычного человека. Но я не шутил.

Он точно псих.

– Ну так ты ответишь мне?

Чертов скрипичный фетишист.

– Я нигде не учился, – вздохнул я.

Он повернулся ко мне боком и скрестил руки на груди. Руки были в черных перчатках.

– И что дальше? Зачем ты спрашиваешь?

Несколько секунд он молчал и даже не смотрел в мою сторону, застыв во внутреннем диалоге. Я поднялся со стула, он даже не заметил этого. Когда он резко развернулся ко мне, черный плащ черной тенью – уже знакомым движением – обвился вокруг ног.

Желтые глаза смотрели на меня в упор.

– Я хочу, чтобы ты стал моим учеником.

Он точно сумасшедший, это даже не смешно. Я изумленно хлопал ресницами.

– Что?!

Черная тень по-человечески вздохнула.

– Я хочу, чтобы ты стал моим учеником, – повторил он.

Мысли разбегались в суетливой панике. Странно, все очень странно… Зачем ему это? Он, что, дьявол, решивший купить душу взамен на талант?

– Учеником в чем?

Тонкие губы сложились в подобие улыбки. Жутко.

– Голос и звук имеет силу – власть над сердцами и умами. Великое музыкальное наследие, слава, успех, богатство, признание, любовь представителей рода человеческого и исполнение мечты… Все в таком духе, называй это как хочешь.

У чувака напрочь съехал чердак. Я слушал его с открытым ртом.

– Я могу научить тебя всему. Но я не стану тебя уговаривать, – заключил он. – Решать тебе.

Он развернулся в сторону выхода, бесшумно прошел до двери и обернулся.

– Я приду завтра.

Тень растаяла в воздухе, едва приоткрыв створку, с очередным трюком фокусника в плаще.

30. Граница

Солнце садилось, касаясь верхушек Альп рыжей краской, я кутался в безразмерную куртку, натянув капюшон почти до самого носа поверх капюшона толстовки – и открывал лицо, только когда видел приближающийся автомобиль.

У придорожного кафе на выезде из сказочного Зальцбурга меня никто не соглашался перевезти через границу Австрии в Германию. Я уже пробовал обращаться к залезающим в свои машины дальнобойщикам и одиноким путешественникам – но тщетно. К семьям я даже не совался. На меня косились с подозрением, несмотря на то что голова у меня была чистая, а манжеты и ворот куртки я предварительно застирал и высушил сушилкой в туалете того же придорожного кафе.

Голову я вымыл и высушил там же, после я выпросил стакан кипятка и что-нибудь поесть. Мне налили сладкий горячий чай и дали булку с колбасой. Я не заметил, как проглотил ее – пусть и старался растягивать удовольствие.

У меня был план добраться до Мюнхена, лишь потом, спустя какое-то время, я решил двигаться на северо-запад, через Франкфурт, к Нидерландам – когда понял, что ошибся, предположив, что бродяжничать в Германии будет лучше, чем в Австрии.

Когда я в очередной раз голосовал, разглядев на горизонте вэн, в отчаянии выскакивая на дорогу – лишь бы водитель остановился и позволил мне завязать разговор, – я об этом не думал. От желтых слепящих фар дальнего света на сетчатке остался ожог, я моргал, чтобы плавающие пятна, напоминавшие отпечатки кошачьих лап, исчезли.

Машина притормозила, я прилип к стеклу пассажирского места, через несколько мгновений стекло опустилось с типичным скрежетом ручного механизма.

– Пожалуйста, перевезите меня по Западному автобану на А8, – сказал я по-немецки на одном дыхании.

За множественные попытки я уже выучил формулировку наизусть, так, что она отскакивала от зубов. Название трассы между Австрией и Германией для автомобилистов было понятнее, чем мои спутанные объяснения и размахивания руками.

У водителя было осунувшееся лицо землистого цвета, мутные, будто стеклянные глаза, из салона пахло потом, алкоголем и немного мочой.

Я заискивающе улыбнулся.

Улыбка у человека за рулем была желтозубой, неестественно натянутой. К черту, я с ним всего на пару часов – если повезет, и он подбросит меня до ближайшего населенного пункта по пути.

Все путешественники направлялись на запад, если бы он отказался перевозить меня через границу, сказав, что ему не по пути, он бы солгал. У меня уже была заготовлена следующая реплика – что я залезу в кузов и не буду отсвечивать, что меня никто не увидит и никто не узнает, что я у него в машине, – но он толкнул дверь и небрежно качнул головой.

Я залез в салон, тканевая обивка сиденья жалобно скрипнула под моей задницей. Мне почему-то хотелось грызть ногти и кусать пальцы – несмотря на то что у меня не было такой привычки.

Наверное, это от холода. Я обнял себя руками за плечи, машина тронулась, за окном замелькали деревья и столбы дорожных фонарей.

Он не смотрел на меня и ни о чем не спрашивал, от тепла в салоне начало клонить в сон. Прошло не больше четверти часа, мы еще едва выехали за пределы Зальцбурга, огибая город по магистрали, мне даже казалось, что впереди был виден пограничный пост – и автомобиль вдруг свернул в придорожный карман.

Я подумал, это для того, чтобы я спрятался.

– Вылезай.

Мужчина был не пристегнут, он первым покинул салон, я выскользнул следом. Я захлопнул дверь, он уже успел обойти капот и открывал заднюю створку, в освещенном тусклым светом кузове я различил нагромождение ящиков и скомканный брезент на полу.

Водитель жестом поторопил меня, я запрыгнул внутрь, по привычке пригнувшись. В свои четырнадцать я уже был высокого роста, пусть и худым.

Я ожидал, что он просто закроет меня и вернется за руль, но он вошел следом – и дверь громко щелкнула.

По спине пополз неприятный холодок.

– Я просто залезу под…

Я не договорил, он начал расстегивать ремень, звеня пряжкой, драная расстегнутая кожаная куртка неприятно зашуршала.

– Кажется, мы друг друга неправильно поняли… – проблеял я.

– Закрой пасть.

Я рванул к двери, рука уже ухватилась за ручку, ногти царапнули по поверхности стенки, но удар под дых, так, что воздух вышел из легких, отбросил меня обратно в салон. Я издал нечленораздельный вскрик, падая на колени, шершавая ладонь уже держала меня за подбородок, задирая голову вверх так, что шее что-то больно хрустнуло.

– Все ты понял.

Я засопел и стиснул зубы. Как глупо. Как мерзко. Тошнота от проплывшего перед глазами ближайшего будущего уже подступала к горлу.

У меня нет выхода. Нет выхода. Я зажмурился. Будто читая мои мысли, мужчина встряхнул меня, держа за голову.

– Делай, как я говорю – и окажешься на другой стороне.

Я всегда убегал – и теперь убегу. Он не первый, кто решил, что меня можно отыметь в задницу или засунуть мне в рот поганый член… Он не первый, кто обманывает меня – глупого и доверчивого, приманивая едой или помощью, – кто выбивает душу из тела, ломает ребра, угрожает сломать ноги.

Я всегда убегал… Потому что было куда бежать.

Если я вырвусь, если я убегу, он догонит меня – и мой труп в лесу съедят лисы. Если я успею сесть за руль и не врежусь в ближайшее препятствие, меня поймают на ближайшем посту, на границе меня не пропустят, обратно возвращаться я не могу – меня отправят обратно в приют.

Я уже три года в бегах, от хулиганов, полиции, социальных служб, мне нигде нет места, меня нигде не ждут, и все, что у меня осталось – это жизнь, едва теплящаяся в теле.

Пешком мне границу не пересечь. Я хочу сбежать. Мне говорили, всегда надо чем-то жертвовать… И гордость моя и брезгливость – это напускное, никому не нужное баловство.

Я резко встал, я ударил, куда смог дотянуться – и попал ему прямо в челюсть, снизу вверх, клацанье зубов было громким. Его отбросило назад, но он успел схватить меня, толкая на ящики, мы оба упали. Он был сильнее, он был на своей территории и играл по своим правилам, моя ярость и ужас не помогли мне.

Я давился кровавыми слюнями, слезы жгли разбитый рот, глотка болела, было трудно дышать. Я стоял у машины на коленях, сплевывая рвоту и остатки жидкостей, своих и чужих, я хотел просто лечь лицом в землю и больше никуда не бежать.

– Хватит ныть, будто в первый раз.

Он перевез меня через границу, он высадил меня в городке в Баварии, примерно спустя час дороги.

31. Ничего не нужно

Глупости, это совершеннейшие глупости – нет никакого секрета, нет и не было… Ярмарочный фокусник, сбежавший из психушки – помешанный на волшебных скрипках!

Такими темпами и я в Кингс-Парк окажусь.

Никакая сила музыки не может творить чудеса, никакие Безымянные скрипки не дадут власти над умами, истинных знаний, возможности постичь задумку Архитектора – и пусть все сектанты этой чертовой Расщепленной Звезды держатся от меня подальше!

Даже если он верит во весь этот бред, у него есть какая-то выгода. Ученик… Смешно!

Я не сомневался в способностях монстра в маске, мне даже ничего доказывать было не нужно… Он сыграл на моем любопытстве. Я не должен соглашаться – даже если мне интересно, что из этого получится.

Я вышел на улицу, минуя демонических приятелей, и не сразу вспомнил, что прибыл в клуб на метро. Ожидая ночного поезда на платформе в одиночестве, я задумчиво ковырял ботинком плитку. Бесконечная вереница одинаковых масок, нескончаемая очередь равнодушных, вечно занятых лиц и куда-то торопящихся ног…

Пронизывающий поток воздуха, циркулирующий по тоннелям, пробирал до костей, я застегнул пальто на все пуговицы. Я хотел курить. Желтые приближающиеся глаза-фары из тоннеля были похожи на змеиные.

Поезд с грохотом поравнялся с платформой, состав распахнул двери, я торопливо вошел в вагон, сел на скамью. Усталости было сложно сопротивляться, и я едва устоял перед тем, чтобы закрыть глаза – иначе я бы пропустил свою станцию.

Я успел выкурить две сигареты по пути от метро до дома, и когда я добрался до квартиры, я был уверен, что усну мертвым сном. Никаких кошмаров с монстрами.

Мне надо не только отдохнуть, мне надо уехать, сбежать, спрятаться. Сменить имя и внешность, улететь на другую планету…

Никуда я не денусь. Мне придется выяснить, что за чертовщина творится. Я сам не знаю, чего я хочу, быть может, я никогда не знал. Мне ничего не нужно. Незачем.

Я стащил ботинок, отбросил его куда-то в темный угол. Порочный круг… Напиться, добраться до дома, раздеться, поорать, плюхнуться на кровать и уснуть. Проснуться от очередного кошмара или чересчур откровенного сна, снова расшвырять все, снова уснуть.

Я и раньше бродил по городу без дела, выступал по вечерам в клубе, напивался… Депрессивное болото, в котором я тонул и ничего не предпринимал. Из равнодушия? Привычки? Желания продолжать мучить себя?

Я ничего не хотел менять.

Я закурил, убрал в задний карман мятую пачку Ричмонда. Вода в чайнике бурлила, а я без единой мысли в голове сидел, уставившись в одну точку, а сигарета дотлела уже до половины. Чайник уже давно щелкнул и выключился, я продолжал сидеть на стуле, уронив голову на руку.

Я потушил сигарету в пепельнице и пошел в комнату. Пока я не лег спать, завтра не наступило. Зачем нужно это завтра?

32. Список дел

Пробуждение было долгим. Я не сразу понял, кто я и где нахожусь, мозг пытался восстановить картину прошедших дней. Я переводил взгляд с одного предмета комнаты на другой и соображал, какое сейчас время года, какой месяц и день недели.

У меня не было планов, как распорядиться своим временем. Уже давно не было.

Я отправился в ванную и привел себя в порядок. Из зеркала на меня вновь таращился болезненного вида тип с синяками под глазами, а щеки, казалось, впали еще больше… Или мне кажется?

Как же меня достала эта рожа!

Я побрился и вымыл голову прямо в раковине, я почувствовал себя чуть свежее, но желание никогда больше не смотреть в зеркало никуда не исчезло.

Обычные люди хотя бы изредка что-то едят. В надежде обнаружить что-нибудь съедобное, я побрел на кухню.

Курить не хотелось. Обычно я начинал утро с затяжки, сидя на подоконнике и уставившись в окно. Редкие снежинки белели в воздухе, плавно спускаясь от низких серых облаков на распростертый под многоквартирными домами асфальт. Я стоял и смотрел в окно, уперевшись ладонями в подоконник, ноябрьскому снегу было не до стороннего наблюдателя, он падал и таял. Я вздохнул и отвернулся.

Мне нужен список дел… Звонок в сервис – чтобы заменить покрышки. Забыть про машину на несколько дней… Передвигаться на метро мне хотелось меньше всего.

Миссис Томпсон… До конца недели я притворился больным и не собирался появляться в офисе. Я точно знал, что уволюсь – но решил действовать по ситуации и не рубить с плеча.

Еще можно вынести мусор.

Когда я запирал дверь, меня окликнул голос соседки из квартиры с лестничной клетки напротив.

– Виктор!

– Доброе утро, миссис Рот, – отозвался я, оборачиваясь, кладя ключи в карман.

Я забыл мешок с мусором.

– Ты разбираешься в стиральных машинах?

При виде моего недоуменного выражения лица миссис Рот поспешила пояснить:

– Я не понимаю инструкцию, я уже все перепробовала… – она вздохнула, в руках у нее была брошюра. – Ты торопишься? У меня есть морковный пирог.

Я не торопился. Несколько минут спустя я уже разглядывал соседскую стиральную машину на кухне, и панель с кнопками и ручками напоминала центр управления полетами. Я понимал в инструкции не больше, чем она.

Я хмурился, миссис Рот заглядывала мне через плечо.

– Я не стала звонить Лео, я уже замучила его расспросами о новой кофеварке…

Лео – ее сын. Он ненамного старше меня, он приезжает редко, пусть и живет неподалеку от Астории, в западной части Куинса. Лео ходит с тростью, у него темные волнистые волосы и широкая улыбка. А еще Лео ненавидит морковный пирог.

– Я чувствую себя тупым.

– Я думала, это только я такая, – протянула соседка.

– Инструкция, действительно, дерьмо, – я спохватился. – Простите. Плохая инструкция.

– Все нормально, Лео тоже ругается.

– Значит, будем наугад…

Через четверть часа стиральная машина уже крутила барабаном. Я пообещал, что зайду за пирогом позже.