Текст книги "Злой гений Нью-Йорка"

Глава XXIII
Поразительное открытие

Понедельник, 25 апреля, 8 часов 30 минут пополудни

Прошло восемь дней. Друккеров похоронили. Печальная церемония состоялась в доме на 76-й улице в присутствии профессора Дилларда, Белл, Арнессона и коллег из университета, пришедших отдать ученому, работами которого они восхищались, последний долг.

Вэнс и я тоже присутствовали на траурном мероприятии и видели, как какая-то маленькая девочка принесла пучочек весенних цветов, которые она собрала сама, и попросила Арнессона передать их Горбуну.

– Я сейчас же отнесу их ему, Медлин. Горбун благодарит тебя за память. – Когда гувернантка увела девочку, он пояснил нам: – Это любимица Адольфа. Чудак, он никогда не ходил в театр, ненавидел путешествовать. Единственным его отдыхом и развлечением было общение с детьми.

Я упоминаю об этом эпизоде, несмотря на его кажущуюся незначительность, потому что именно он дал недостающее звено в цепи улик, которое не оставило места для сомнений в «Деле Епископа».

Смерть Парди создала беспрецедентное положение в ряду преступлений Епископа. Но никаких доказательств причастности покойного шахматиста к убийствам Робина, Спригга и Друккера у нас не было. В официальном заключении следователя указывалось лишь на возможность виновности Парди. Однако с этого момента клубок начал стремительно раскручиваться. На следующий день после смерти Парди освободили Сперлинга, а Департамент полиции, несмотря на возражения Вэнса, снял с дома Диллардов охрану.

В течение недели после смерти Парди Вэнс был сам не свой: он выглядел рассеянным, его что-то тревожило, и он как будто чего-то ожидал. В нем чувствовалась некая настороженность, почти страх.

В пятницу после похорон Друккера Вэнс зашел к Арнессону, и они отправились на спектакль – в тот день давали «Привидения» Ибсена. Я, признаться, немало удивился, поскольку точно знал, что Вэнс терпеть не может этой пьесы. Белл Диллард в то время в городе не было: она на целый месяц уехала к родным, потому что страхи и переживания стали не лучшим образом сказываться на ее здоровье и ей потребовалась срочная перемена места. Арнессон грустил в отсутствие «сестрички» и по секрету сказал Вэнсу, что в июне они с Белл собираются обвенчаться. От Сигурда Вэнс услышал также новость о завещании миссис Друккер: пожилая дама оказалась даже слишком предусмотрительной. В случае смерти ее сына все имущество Друккеров отходило Диллардам – профессору и Белл. Узнав о последней воле леди Мэй, Вэнс пришел в изумление и сделался еще задумчивее.

Начало конца этой истории относится к 25 апреля. Мы обедали втроем в клубе. Маркхэм так волновался, что с трудом держал себя в руках. Едва мы уселись в клубной гостиной, он сообщил нам о телефонном разговоре с профессором Диллардом.

– Он настоятельно просил меня явиться к нему сегодня вечером. Сказал, что Арнессон на весь вечер уйдет из дому и что второй такой благоприятный случай представится, быть может, тогда, когда уже будет поздно.

Вэнс с интересом выслушал и понимающе покачал головой:

– Вот что. Нам надо пойти к Дилларду вместе. Я ждал подобного приглашения. Почему – объясню потом. Надеюсь, на этот раз мы найдем ключ к истине.

– К какой истине? – с недоумением уставился на него Маркхэм. – Виновности Парди?

В половине девятого мы позвонили у дверей профессорского дома, и Пайн тотчас же проводил нас в библиотеку. Профессор держался с плохо скрываемой нервозностью.

– Спасибо, что пришли, – произнес он, не вставая из кресла. – Садитесь. У меня есть время, и мне нужно поторопиться им воспользоваться, хотя все это очень затруднительно…

Мы сели в ожидании.

– Не знаю, как и приступить к разговору, потому что речь пойдет не о фактах, а о чем-то невидимом, хотя и сознаваемом. Я считаю правильным обсудить с вами свои соображения в отсутствие Арнессона. Он ушел в театр, сегодня идут «Претенденты на корону» Ибсена – это любимая пьеса Сигурда, – вот я и решил позвать вас сюда.

– Каковы же ваши соображения? – спросил Маркхэм.

– Ничего определенного. Я подчеркиваю: они весьма смутны, и, тем не менее, они овладели мной, причем настолько, что я счел за лучшее на некоторое время удалить Белл. Меня мучают сомнения…

– Сомнения? – Маркхэм весь подался вперед и обратился в слух. – Так-так. Какие сомнения?

– Позвольте мне ответить вам вопросом на вопрос: в глубине души вы совершенно убеждены, что в ситуации с Парди все обстоит согласно общепринятому мнению?

– Вы имеете в виду подлинность его самоубийства?

– Именно, а также версию о его виновности в убийствах.

Маркхэм задумался и вкрадчиво спросил:

– Чем вы не удовлетворены, мистер Диллард?

– Мне трудно объяснить вот так с ходу, – уклончиво произнес профессор. – К тому же вы не имеете права допрашивать меня. Я просто хотел удостовериться, что власти, имея необходимые данные, убедились, что это ужасное дело – закрытая книга, прочтенная от корки до корки. Если бы я знал, что это так, то наверняка поборол бы предчувствия, терзавшие меня день и ночь всю эту неделю. Я и в самом деле не удовлетворен, – вдруг заявил профессор, и его глаза приняли печальное выражение, а голова склонилась как будто под тяжестью, и он глубоко вздохнул. – Самая трудная вещь в мире, – продолжал он, – это понять, в чем заключается твой долг; долг – это ведь механизм ума, а сердце часто издевается над его заключениями. Вероятно, я поступил неправильно, пригласив вас сюда, поскольку способен говорить лишь о неясных подозрениях и туманных идеях. Но все-таки ведь существуют какие-то глубоко скрытые основания для моего беспокойства? Те, о которых я и не подозревал. Вы понимаете, что я пытаюсь выразить?

Как ни расплывчаты были его рассуждения, не оставалось сомнений: чей-то образ неясно вырисовывался в глубине его сознания.

Маркхэм сочувственно кивнул.

– Нет причин подвергать сомнению заключение врача, – сказал он принужденно-деловым тоном. – Я понимаю, что все эти трагедии создали атмосферу, способствующую недоверию и опаскам. Но я полагаю, что у вас не должно быть дурных предчувствий.

– От души надеюсь, что вы правы, – тихо промолвил профессор, но видно было, что он страдает от каких-то внутренних противоречий.

Во время этой беседы Вэнс безмолвно курил, но слушал чрезвычайно внимательно, а в конце осторожно спросил:

– Профессор, не могли бы вы хоть намекнуть на то неопределенное, что мешает вашему спокойствию и лишает вас прежней уверенности в себе?

– Нет, ничего такого, – последовал быстрый ответ. – Я только проверяю все варианты. Строгая логика хороша для принципов, которые не касаются человека лично. Но когда дело доходит до собственной безопасности, наш ум требует осязаемых доказательств.

Маркхэм больше не видел смысла продолжать этот беспредметный разговор, тем более что в ощущения и смутные тревоги он не верил, поэтому стал прощаться, но профессор вдруг сам попросил его задержаться еще на несколько минут.

– Скоро вернется Сигурд. Он будет рад повидаться с вами. А знаете, мистер Вэнс, Сигурд рассказывал мне, что вы вместе ходили на «Привидения». Вам тоже нравится Ибсен? Я и понятия не имел, что вы увлекаетесь этим автором.

Я заметил, что Вэнсу стало неловко, но в его голосе я не уловил и намека на смущение.

– Я много читал Ибсена; несомненно, он гениален, но я не нахожу в его творчестве ни красоты формы, ни философской глубины, свойственных, например, «Фаусту» Гете.

– Понятно, – разочарованно произнес профессор. – Я вижу, у вас и Сигурда есть определенные расхождения во взглядах и вкусах.

Через несколько минут мы уже шли по улице, вдыхая свежий апрельский воздух.

– Заметь, Маркхэм, – лукаво сказал Вэнс, – что профессора нисколько не успокоили твои заверения. Он сидел как на иголках.

– Его нервозность вполне понятна. Ведь все эти убийства коснулись его дома, соседей, знакомых – в общем, близких ему людей.

– Нет, это не объяснение. Он что-то знает, а открыться нам не хочет или боится.

– Не думаю, что ты прав.

– Маркхэм, старина, опять ты споришь? Ведь ты же слышал его сбивчивый рассказ. Диллард – крупный ученый, светило науки, а не мог связать слово со словом. Мямлил, как косноязычный обыватель. Причина ясна: он волновался, почти дрожал от страха и рассчитывал, что мы сами обо всем догадаемся. Да! Именно поэтому он и позвал нас, пока Арнессона нет дома. – Вэнс вдруг замолчал и хлопнул себя по лбу: – Боже мой! Так вот почему он завел речь об Ибсене! Выходит, я свалял дурака. – Вэнс уставился на Маркхэма. – Я, кажется, нашел истину, – тихо и проникновенно произнес он. – И решением задачи мы обязаны не самим себе, сыщикам, не полиции, а норвежскому драматургу, умершему двадцать лет назад. У Ибсена ключ к этой тайне…

– С тобой все в порядке? Может, поедешь домой и полежишь? Ты очень утомился, твой мозг должен отдохнуть, – с опаской за здоровье друга посоветовал Маркхэм, но Вэнс лишь отмахнулся и вызвал машину.

– Я не сошел с ума, если ты на это намекаешь. Сейчас приедем ко мне, и я тебе кое-что покажу. Невероятно страшная действительность. Я сразу понял, что потенциальных виновников трое, – заявил Вэнс. – Психологически любой из этих троих способен на убийство, так как эмоциональные порывы, которым был подвержен каждый из них, могли нарушить их умственное равновесие. Одним из подозреваемых являлся Друккер, но его убили; остались двое других. Парди, вроде бы, совершил самоубийство, но мне понятно, почему его смерть до сих пор воспринимается как доказательство его причастности к преступлениям. Однако смерть Парди, по-моему, не завершает цепочку событий, и доказательство тому – карточный дом. Беру на себя смелость утверждать, что Парди ни в чем не виноват и не убивал себя. Я убежден, что настоящий убийца потешается над нашим легковерием. Мы и вправду ведем себя как наивные мальчишки, хуже студентов.

– Какие же рассуждения довели тебя до таких фантастических выводов? – съязвил Маркхэм.

– Дело не в рассуждениях. Я нашел убедительное объяснение всем этим преступлениям и докопался до смысла подписи «Епископ».

Маркхэм был так шокирован, что всю оставшуюся дорогу угрюмо молчал. Вэнс, напротив, находился на подъеме и, когда мы приехали к нему, повел нас прямо в библиотеку и снял с полки второй том полного собрания сочинений Ибсена. Найдя «Претендентов на корону», он открыл страницу, на которой был перечень действующих лиц; среди них значилось имя: Николай Арнессон, епископ в Христиании.

Зачарованный, я не мог отвести глаз от этой строчки, а потом вспомнил: епископ Арнессон – один из самых ужасных злодеев во всемирной литературе, циничное, над всеми издевающееся чудовище, коверкающее все жизненные ценности, обращая их в гнусное шутовство.

Глава XXIV
Последний акт

Вторник, 26 апреля, 9 часов

Одновременно с этим потрясающим открытием «Дело Епископа» вступило в последнюю и самую страшную фазу. Хэса известили о догадке Вэнса, и на другой день рано утром мы планировали собраться у следователя для стратегического совета. Вэнс и я пришли на несколько минут позже девяти. Свэкер встретил нас и попросил подождать в приемной, так как Маркхэм был занят. Едва мы уселись, появился Хэс, хмурый и недовольный.

– Я передам это дело вам, мистер Вэнс, – запальчиво объявил он. – Мы не вправе арестовать человека только потому, что его фамилия напечатана в какой-то книжке. Других оснований у нас нет.

– Не торопитесь, мы поищем какой-нибудь выход, – возразил Вэнс. – По крайней мере, мы теперь точно знаем, в каком направлении искать.

Через десять минут Свэкер сообщил нам, что Маркхэм освободился.

– Простите, что заставил вас ждать, – извинился он. – Новая беда, и опять в той же части Риверсайдского парка, где погиб Друккер. Вчера с детской площадки исчезла девочка, и нашлись те, кто видел, что незадолго до инцидента она разговаривала с неизвестным мужчиной. Но этим делом будем заниматься не мы, а наши сослуживцы из другого бюро. Это их специализация – разыскивать пропавших людей. Так я и объяснил отцу ребенка. Ну что, приступим к нашему делу. Или у тебя какие-то вопросы, Вэнс?

– Да, мне важны подробности исчезновения девочки, – упрямо сказал Вэнс. – Эта часть парка обладает особой притягательной силой, по крайней мере для меня.

– Ну ладно, – согласился Маркхэм. – Девочку зовут Медлин Маффет, ей пять лет, вчера около половины шестого она играла с детьми в парке. Несмотря на запрет гувернантки, взобралась на высокий вал у стены. Гувернантка пошла за ней, думая, что Медлин спустилась на другую сторону, но ее нигде не оказалось. Опросили детей. Двое или трое из них признались, что видели, как Медлин беседовала с каким-то «дядей», а потом пропала.

– Медлин, – задумчиво повторил Вэнс. – Слушай, Маркхэм, это же та самая девочка, которая знала Друккера?

– Да, – кивнул следователь. – Отец сказал, что она часто ходила к мистеру Друккеру в гости.

– Я ее видел. Очаровательное создание. Вспомни: когда хоронили Друккера, она принесла пучочек весенних цветов. Выходит, теперь она исчезла?

– Что у тебя на уме? – раздраженно выпалил Маркхэм. – Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать детские шалости. Найдется девочка, куда она денется! Мы не можем закрыть «Дело Епископа» – вот что главное!

Вэнс повернул голову, и я увидел на его лице выражение неописуемого ужаса. Он нервно зашагал по комнате взад-вперед.

– Да-да, – забормотал он, – именно так, и время подходящее, и все остальное… – Он обернулся и схватил Маркхэма за рукав. – Поедем скорее! Нельзя терять ни минуты. Я боялся этого всю неделю.

Маркхэм высвободил руку.

– Я и шагу не сделаю, пока ты не возьмешь себя в руки и толком не объяснишь, что происходит.

– Клянусь тебе, это последний акт драмы. – В глазах Вэнса загорелось нечто такое, чего я раньше никогда не видел. – Он называется «Маленькая мисс Маффет». Имя у нее, правда, несколько иное, но это несущественная деталь. Для злодейских выходок Епископа оно вполне сойдет.

Через пару минут мы мчались в автомобиле следователя.

– Даже если я ошибаюсь, – твердил Вэнс, – мы все-таки должны рискнуть. Злодей ведь убежден, что мы еще ничего не знаем, и это наш единственный шанс…

Едва автомобиль затормозил у подъезда дома Дилларда, Вэнс выскочил первым и бросился по ступенькам. Пайн открыл парадную дверь.

– Где мистер Арнессон? – спросил Вэнс.

– В университете, сэр, – спокойно ответил дворецкий.

– Тогда проводите нас к профессору.

– Простите, сэр, но его тоже нет дома.

– Вы здесь один?

– Вот именно. Бидл пошла на рынок.

– Тем лучше. Мы сейчас же произведем обыск. Ведите нас.

Начали с подвального этажа. Каждый угол, каждый шкаф – все было внимательно осмотрено. Мы постепенно переходили с одного этажа на другой. Библиотеку и комнату Арнессона мы обшарили вдоль и поперек, но ничего не обнаружили. Случайно нам бросилась в глаза дверь на верхней лестничной площадке.

– Куда она ведет? – быстро спросил Вэнс слугу.

– На чердак, сэр. Но хозяева им не пользуются.

– Заперта? Отоприте.

Несколько мгновений Пайн мешкал, неловко перебирая ключи.

– Не нахожу ключа, сэр, а мне казалось, что он был здесь…

– Когда вы пользовались им в последний раз?

– Не помню. Насколько я знаю, уже несколько лет никто не был на чердаке.

Не медля ни минуты, мы выбили дверь. На чердаке стояла духота. Электричества не было, и нам пришлось сначала привыкнуть к темноте. Вэнс быстро осмотрелся, и на его лице выразилось разочарование. Еще раз оглядев помещение, он подошел к маленькому окошку в углу и заметил на полу старый чемодан. Наклонившись, он поднял крышку.

– Все-таки я нашел для тебя, Маркхэм, кое-что интересное, – с удовлетворением произнес сыщик.

Мы столпились вокруг. В чемодане стояла старая пишущая машинка. В нее был вправлен лист бумаги, а на нем отпечатаны две бледно-голубые строчки:

 
Мисс Маффет, присев на кочке,
Горбуну рвала цветочки…
 

– Похоже, в этот раз нашему любителю поэзии кто-то помешал, – покачал головой Вэнс. – Видите, он не допечатал четверостишие.

– А что это такое? – растерянно пробормотал Маркхэм.

– Новая заметка Епископа в газеты, – пояснил Вэнс. – Ба! Да тут еще находка! – Он поднял со дна чемодана записную книжку в красном переплете и передал ее Маркхэму со словами: – Это вычисления Друккера для его последней книги.

Мы со следователем потеряли дар речи, но Вэнс вовсе не ощущал себя победителем и никак не демонстрировал свое торжество, а продолжал внимательно осматривать чердак. Он подошел к старому туалетному столику у стены напротив окошка. Наклонившись, чтобы заглянуть за столик, Вэнс вдруг отпрянул и, подняв голову, несколько раз втянул носом воздух. В то же время он разглядел на полу какой-то предмет и отшвырнул его ногой на середину помещения. Мы увидели, что это противогаз, какой используют химики.

– Отойдите! – крикнул Вэнс и, зажав нос и рот рукой, отодвинул стол.

За ним показалась дверца шкафа, устроенного прямо в стенной нише. Вэнс быстро распахнул ее, посмотрел внутрь и тотчас захлопнул, но краем глаза я успел заметить, что на верхней полочке стояли бутыль на железной подставке, спиртовая лампа, прибор для сгущения газов, стеклянный бокал и два пузырька.

– Уходим, больше тут нет ничего особенного, – огорченно вздохнул Вэнс.

Мы вернулись в гостиную, а Хэс задержался у двери чердака.

– Ты был прав, затеяв этот обыск, – серьезно произнес Маркхэм.

– Да ладно, ничего существенного, – проворчал Вэнс себе под нос.

– Вот как? – удивился Маркхэм. – Ты нашел потрясающую улику, дружище. Теперь я вправе арестовать Арнессона, когда это светило математики вернется из университета.

– Конечно. Но я не думал ни об Арнессоне, ни об аресте. Я надеялся… – Он вдруг запнулся и побледнел. – Как бы нам не опоздать! Боже, я не просчитал все до конца! Надо обыскать дом Друккера. Быстро, быстро! Это крайне важно!

Мы едва ли не кубарем скатились по лестнице, промчались через стрелковую комнату и вылетели на стрельбище. Как только мы оказались на границе участка Друккеров, Вэнс просунул руку в проволочную сетку в том месте, где она была разодрана, и отодвинул щеколду. Дверь кухни, к моему удивлению, была не заперта, но Вэнс, похоже, ожидал этого, потому что без малейшего колебания дернул ручку, и дверь отворилась.

– Стойте! – крикнул он, когда мы ворвались в переднюю. – Нет нужды обшаривать весь дом. Самое подходящее место наверху, в каком-нибудь чулане.

Мы побежали за Вэнсом на третий этаж. На верхней площадке было две двери: одна, массивная, – в самом конце, другая, поменьше, – посредине правой стены.

Вэнс подскочил к маленькой двери. В замке торчал ключ. Повернув его, он распахнул дверь. Внутри царила полная темнота. Через мгновение Вэнс уже ползал на коленях во мраке.

– Скорее! Дайте фонарь!

Когда вспыхнул свет, мы увидели на полу девочку, которая приносила цветочки Горбуну. Казалось, ребенок не дышал. Вэнс приложил ухо к сердцу девочки, потом заботливо взял ее на руки.

– Она жива. Идите в дом профессора и ждите меня там, – бросил он нам вдогонку, когда мы вышли из помещения.

Глава XXV
Занавес падает

Вторник, 26 апреля, 11 часов

Минут через двадцать Вэнс вернулся и застал нас в гостиной в доме Дилларда.

– Серьезной опасности нет, – объявил он. – У девочки обморок от потрясения и страха.

Маркхэм с восхищением посмотрел на друга:

– Ты великолепен! Ты спас ее. Значит, ты верил, что она жива, и потому так торопился?

– Да. Я был убежден, что она не умерла, ведь это противоречило бы стихотворению, строчки из которого мы с вами видели отпечатанными на машинке.

– В моей голове никак не укладывается, что этот Епископ оставил дверь в дом Друккеров незапертой, – признался Маркхэм.

– Видишь ли, заранее предполагалось, что мы отыщем девочку, – пояснил Вэнс. – Нам, вроде как, расчистили путь. Но по сюжету мы должны были найти бедняжку завтра, после того как в газетах появится заметка о «Маленькой мисс Маффет».

– Почему же Епископ еще вчера не послал в газеты эту чертову бумажку?

– Он наверняка хотел отправить ее вчера вечером, но, по моему мнению, решил, что сначала надо дать разгореться любопытству публики. Ведь на сей раз речь идет о ребенке, значит, – рассудил злодей, – люди будут особенно сильно переживать.

Маркхэм посмотрел на часы, встал и решительно заявил:

– Так, хватит о стихах, пора брать Арнессона. Какого дьявола его дожидаться? Чем скорее мы его арестуем, тем лучше.

– Не торопись, Маркхэм, и помни: у тебя нет улик против этого человека.

Маркхэм сжал кулаки и свирепо произнес:

– Человека?! Да у меня руки чешутся остановить этого маньяка. Я еле сдерживаюсь!

– Остановить маньяка надо, ты прав. – Вэнс опять нервно зашагал по комнате. – Может, нам удастся вырвать признание хитростью? Арнессон ведь понятия не имеет, что мы нашли девочку. Кроме того, я полагаюсь на помощь профессора.

– Ты думаешь, Диллард знает больше того, что он нам сообщил?

– Несомненно. Я тебе уже говорил об этом.

– Ну, это неизвестно, – пессимистично добавил следователь, – хотя попытаться не помешает.

В этот момент парадная дверь отворилась – в передней появился профессор. Он пристально посмотрел на нас, будто стараясь прочесть на наших лицах причину столь неожиданного визита. Наконец он спросил:

– Вы обдумали то, о чем мы беседовали вчера вечером?

– Не только обдумали, – ответил Маркхэм, – но мистер Вэнс даже выяснил, что именно вас так беспокоило. Он показал мне текст «Претендентов на корону».

– Ах! – воскликнул старик то ли с горечью, то ли с облегчением. – Столько дней эта пьеса Ибсена не выходила у меня из головы! – Он со страхом покосился на нас: – Так что все это значит?

– Это значит, сэр, что вы привели нас к истине, – заявил следователь, – и теперь мы ждем мистера Арнессона. Пока же разрешите поговорить с вами. В ваших силах нам помочь.

– Я не думал, что стану орудием в деле осуждения близкого мне человека. – Проведя нас в библиотеку, он задержался у шкафа и налил в рюмки портвейн, потом, точно извиняясь, поглядел на Маркхэма: – Простите, я слишком рассеян. – Он выдвинул шахматный столик и поставил на него рюмки. – Расскажите мне все как есть, – попросил он, – не щадите меня.

Вэнс сочувственно посмотрел на старика и тихо произнес:

– Мы нашли пишущую машинку, на которой Епископ печатал свои заметки. Она лежала в старом чемодане на чердаке.

Странно, но профессор не выказал никаких признаков удивления:

– Вы убеждены, что это действительно та самая?

– Вне всякого сомнения. Вчера маленькая девочка по имени Медлин Маффет исчезла с детской площадки в Риверсайдском парке. В машинку был вправлен лист бумаги, и на нем отпечатано:

 
Мисс Маффет, присев на кочке,
Горбуну рвала цветочки…
 

Голова профессора сникла на грудь:

– Еще одно безумное зверство. Если бы я не затянул своего сообщения до вчерашнего дня…

– Не терзайте себя, профессор. На этот раз Бог отвел беду. Мы вовремя нашли девочку, и сейчас она вне опасности.

– Ах! Господи!

– Она была на верхнем этаже дома Друккеров. Мы предвидели этот факт или что-то подобное, поэтому обыскали и ваш чердак, и чулан ваших соседей.

Повисло тяжелое молчание, после чего Диллард спросил:

– Что еще вы обнаружили?

– Красную записную книжку Друккера с вычислениями для его последней книги. Она была украдена в день его смерти. Мы нашли ее на чердаке вместе с пишущей машинкой.

– Он унизился даже до этого! – Это был не вопрос, а возмущенное восклицание. – Вы уже сделали выводы? Может, если бы мои вчерашние намеки не посеяли семена подозрения…

– У нас, сыщиков, нет никаких сомнений, – сухо подчеркнул Вэнс. – Мистер Маркхэм арестует Арнессона, как только тот вернется из университета. Но, по правде сказать, сэр, в деле маловато улик, и мой коллега даже сомневается, поддержат ли его судебные органы. Закон обязывает нас к точности. – Вэнс закурил и постарался говорить веско, но спокойно: – Если бы Арнессон убедился, что у нас имеется против него несомненная улика, он мог бы совершить самоубийство. Чем не выход из положения?

Профессор кивнул и только открыл рот, чтобы что-то добавить, как парадная дверь отворилась. На пороге стоял Сигурд Арнессон.

– Опять совещание? – Он вопросительно посмотрел на нас. – Разве самоубийство Парди не положило конец делу?

Вэнс взглянул ему прямо в глаза и без всяких предисловий заявил:

– Мы нашли «Маленькую мисс Маффет», мистер Арнессон.

Математик с веселой иронией вскинул брови:

– Это какая-то шарада? Что я должен ответить?

– Мы обнаружили ее в чулане дома Друккеров, – добавил Вэнс ровным бесцветным голосом.

Сначала ученый нахмурился, потом его губы медленно расплылись в улыбке.

– Ужасно деятельный народ эти полицейские, – проворчал он. – Какой же следующий ход?

– Мы отыскали также пишущую машинку, – продолжал Вэнс, не меняя тона и словно не замечая реплик Арнессона, – и красную книжку Друккера.

– В самом деле? Где же хранились эти сказочные предметы?

– На чердаке в этом доме.

– Я не уверен, – презрительно усмехнулся Арнессон, – что у вас имеются неопровержимые улики против кого бы то ни было. Пишущей машинкой в наше время пользуются все кому не лень. И откуда нам знать, как записная книжка Друккера попала на наш чердак?

– Есть еще одна улика, о которой я не упомянул, – заявил Вэнс. – Маленькая мисс Маффет жива и наверняка опознает «дядю», который привел ее в дом мистера Друккера и бросил в чулан.

Арнессон долго молчал, потом спросил:

– А если вы все-таки ошибаетесь?

– Нет, мистер Арнессон, я определенно знаю виновного, – жестко отреагировал Вэнс.

– Вы меня пугаете. Будь я Епископом, мне пришлось бы признать свое поражение. Совершенно ясно одно: в полночь Епископ принес к дверям комнаты миссис Друккер шахматную фигуру, а мы с Белл вернулись домой в половине первого.

– Это ваша версия. Не желаете сказать правду: который был час на самом деле?

– Я говорю чистую правду: половина первого.

Вэнс вздохнул и задал следующий вопрос:

– А вы хороший химик, мистер Арнессон?

– Один из лучших, – усмехнулся тот. – Я награжден именной премией.

– Когда я обыскивал сегодня утром чердак, то нашел маленький потайной шкафчик в стене.

– Ну и что?

– А то, что в нем кто-то выделял циан из железосинеродистого калия.

– Вот так чердак у нас дома! Настоящая сокровищница! Обиталище бога Локи.

– Да, – серьезно подтвердил Вэнс, – я бы выразился точнее: пещера Злого Духа.

Во время этого мрачного диалога профессор сидел, прикрыв глаза рукой, как будто от боли. Наконец он со скорбным лицом взглянул на человека, которого столько лет считал своим сыном.

– Многие великие люди, Сигурд, оправдывали самоубийство, – тяжело вздохнул старик. – Никто не знает, что творится в сердце человека в его последний темный час.

Я наблюдал всю сцену и пришел к заключению, что профессор вовсе не стремился поскорее посадить Арнессона в тюрьму. Я заметил также, что за его внешним спокойствием скрывается чрезвычайное напряжение.

Развязка не заставила себя долго ждать. После реплики профессора повисло молчание, которое нарушил Арнессон:

– Вы утверждаете, мистер Вэнс, будто вам известно, кто такой Епископ. Если это правда, так зачем лишние пересуды?

– Нам некуда торопиться, – небрежно бросил Вэнс. – И потом, я надеюсь связать кое-какие концы с концами: удовлетворить судей нелегко. Но какой чудесный портвейн!

Арнессон посмотрел на рюмки и обиженно повернулся к профессору:

– С каких пор я стал трезвенником, сэр?

– Извини, Сигурд. Мне не пришло в голову… ты ведь никогда не пьешь по утрам.

Старик подошел к шкафу и, налив еще одну рюмку, нетвердой рукой поставил ее перед Арнессоном. Не успел он сесть, как Вэнс издал возглас удивления:

– Честное слово! Раньше я этого никогда не замечал. Поразительно!

Его восклицание было так неожиданно и движение столь порывисто, что в этой напряженной атмосфере все разом обернулись и посмотрели в ту сторону, куда был устремлен его взгляд.

– Рельеф Челлини! – вскричал он. – Нимфа Фонтенбло! Мне сказали, что ее уничтожили в семнадцатом веке. Я видел пару к ней в Лувре…

Профессор исподлобья посмотрел на сыщика. На лице Дилларда был написан страх.

– Вы выбрали странное время, сэр, для выражения восторгов произведениями искусства, – сухо обронил он.

Как будто желая скрыть свое замешательство, Вэнс поднес рюмку к губам. Нам всем было не по себе, нервы были натянуты, как струны, и мы, машинально повторяя жест Вэнса, тоже подняли свои рюмки.

Вдруг Вэнс встал, направился к окну и повернулся к комнате спиной. Почти в тот же миг край стола с силой ударил меня в бок, от неожиданности я потерял равновесие и выронил рюмку – раздался звон разбитого стекла. Я тотчас принял прежнее положение и с ужасом увидел напротив себя неподвижное, в упор смотрящее на меня лицо профессора. Его руки судорожно вцепились в ворот халата. Мы все застыли, точно парализованные.

– Боже милосердный! – воскликнул Арнессон.

– Вызовите быстрее доктора, – приказал Маркхэм.

В ту же минуту грузное тело профессора рухнуло на пол. Вэнс медленно отошел от окна и сел в кресло.

– Его не спасешь, это бесполезно, – устало вздохнул он. – Профессор подготовил себе быструю безболезненную смерть с помощью цианистого калия. «Дело Епископа» завершено.

Маркхэм уставился на Вэнса, ничего не понимая.

– Я заподозрил его со дня смерти Парди, – объяснил Вэнс. – Но до вчерашнего дня, когда Диллард вдруг начал перекладывать преступления на мистера Арнессона, уверенности у меня не было.

– Что? На меня?! – опешил Арнессон.

– Увы, это так, – подтвердил Вэнс. – Вам предстояло расплачиваться за него. Именно вас выбрали жертвой. Диллард всеми путями внушал нам, что вы виновны в убийствах.

Арнессон нахмурился и помрачнел, но мне показалось, что он не слишком удивился.

– Я знал, что профессор меня ненавидел, – начал он. – Он ревновал меня к Белл. Кроме того, он стал слабеть умом, что я заметил несколько месяцев назад. Выходит, он пытался отправить меня на электрический стул?

– Конечно, такая опасность вам не угрожала, – ободряюще прибавил Вэнс. – Извините меня за то, как я держался с вами в предыдущие полчаса. Это была тактика, понимаете? Я заставил старика поторопиться.

– Не надо извинений, мистер Вэнс, – кисло улыбнулся Арнессон. – Я ведь догадывался, что вы метите не в меня. Когда вы набросились на меня с обвинениями, я постарался подыгрывать вам в том же тоне. Одного не понимаю: почему он отравился цианистым калием, если думал, что вы подозреваете меня?

– Этого мы никогда не узнаем, – ответил Вэнс. – Вероятно, он боялся, что девочка опознает его, или он догадался, что мы открыли его карты. А может, он вдруг почувствовал отвращение при мысли, что уготовил вам такую страшную участь. Он ведь сам признался: никто не знает, что творится в сердце человека в его последний темный час.