Текст книги "Злой гений Нью-Йорка"

Глава X
Отказ в помощи

Понедельник, 11 апреля, 2 часа пополудни

Вскоре после двух часов мы подъехали к дому Дилларда. Дверь отворил Пайн; если наш визит и удивил его, то он отлично сумел скрыть свое замешательство. Правда, на Хэса он посмотрел с некоторым волнением, но голос мажордома звучал спокойно и подобострастно – сразу было понятно, что перед нами хорошо вышколенный слуга.

– Мистер Арнессон еще не вернулся из университета, – сообщил он.

– По-моему, – сказал Вэнс, – вы неважно читаете чужие мысли. Мы пришли к профессору Дилларду и к вам.

Пайн, вроде бы, встревожился, но ответить не успел – в дверях гостиной появилась мисс Диллард.

– Мне послышался ваш голос, мистер Вэнс. – Она с улыбкой поклонилась всем нам. – Пожалуйста, входите. Леди Мэй тоже здесь, сейчас мы с ней поедем кататься.

Миссис Друккер стояла у окна посреди комнаты, опершись рукой о спинку стула, с которого она, очевидно, только что встала. Она смотрела перед собой немигающими глазами, в которых читался страх, черты ее лица слегка исказились. Она даже рта не раскрыла, а стояла прямая и неподвижная, как подсудимый, ожидающий приговора.

Веселый голос Белл Диллард слегка разрядил напряженную обстановку.

– Сейчас побегу и скажу дяде, что вы тут.

Как только она вышла, миссис Друккер приглушенно произнесла:

– Я знаю, зачем вы явились. По поводу милого юноши, застреленного сегодня утром в парке.

Слова ее прозвучали так неожиданно и так поразили нас, что Маркхэм не тотчас ответил. Вэнс опередил его.

– Вы уже слышали о трагедии, миссис Друккер? Как быстро дошло до вас это печальное известие!

Лицо пожилой леди приняло злобное выражение, и она стала похожа на ведьму.

– Все об этом твердят, – сквозь зубы процедила она.

– Да, неприятный инцидент. А почему вы полагаете, что мы здесь именно по данному делу?

– Так юношу-то звали Джон Спригг! – произнесла дама с какой-то кривой улыбкой, от которой нам сделалось не по себе.

– Вы правы, его имя – Джон Е. Спригг. Но разве это указывает на его связь с Диллардами?

– А как же? – Леди вскинула брови и кивнула так, словно новость о гибели Спригга ее обрадовала. – Тут игра, детская игра. Сначала Кок-Робин, потом Джонни Спригг. Дети любят играть, и это нормально – все здоровые дети должны играть.

Настроение пожилой женщины вдруг изменилось, лицо смягчилось, глаза подернулись печалью.

– Это дьявольская игра, миссис Друккер.

– Почему бы и нет? Разве жизнь не дьявольская игра?

– Для некоторых – да, – послушно подтвердил Вэнс. – Скажите, пожалуйста, – быстро добавил он, – вы знаете, кто такой Епископ?

– Епископ? – недоуменно нахмурилась она. – Нет, не знаю. Это тоже игра?

– Что-то вроде того. Во всяком случае, Епископа интересовали Кок-Робин и Джонни Спригг. Может, Епископ и устраивает эти дикие игры? Мы его разыскиваем, миссис Друккер.

Старуха недоверчиво покачала головой.

– Я понятия не имею. Но не будет вам добра, если вздумаете доискиваться, кто убил Кок-Робина и Джона Спригга. Вы этого никогда не узнаете, никогда… – вся дрожа, отчеканила она громким и резким голосом.

В эту минуту в комнату впорхнула Белл Диллард. Она подошла к миссис Друккер и обняла ее.

– Пойдемте, леди Мэй, – успокоительно промолвила она, – поедемте за город, там так хорошо! – Повернувшись к Маркхэму, она холодно проронила: – Дядя просит вас в библиотеку, – и повела миссис Друккер в переднюю.

– Я нахожу странным, – усмехнулся Хэс, обращаясь к нам, – что Джон Спригг все время у нее на уме.

Вэнс понимающе кивнул.

– Мы вообще ее чем-то напугали. Мысли у нее путаются, и вдобавок ее захлестывают эмоции. Постоянно думая об уродстве своего сына и о том времени, когда он был как все здоровые дети, она, похоже, совершенно случайно вспомнила про детские книжки, где описывается смерть Кок-Робина и Спригга. В этом деле существуют некие скрытые подземные толчки, и все до крайности запутано. Вероятно, профессор Диллард поможет нам нащупать более твердую почву.

Профессор встретил нас без особой любезности. Стол его был завален бумагами – очевидно, мы потревожили его в самом разгаре работы.

– По какому случаю столь неожиданный визит, мистер Маркхэм? – сухо спросил он, приглашая нас сесть. – Что-нибудь новое о смерти Робина? – Он заложил страницу в книге и нетерпеливо посмотрел на нас: – Господа, я очень занят…

– К сожалению, – ответил Маркхэм, – ничего нового о гибели Робина я сообщить не готов. Но по соседству с вашим домом случилось другое убийство, и мы имеем основания полагать, что оно связано со смертью Робина. Сэр, вам знакомо имя Джон Е. Спригг?

– Так звали убитого?

– Именно. Человек по имени Джон Е. Спригг застрелен сегодня около половины восьмого утра в Риверсайдском парке близ 84-й улицы.

Профессор уставился на камин и несколько мгновений молчал. Казалось, он с чем-то внутренне боролся.

– Да, – наконец выдавил он из себя. – Я, то есть мы, знаем молодого человека с таким именем, но я не уверен, что это тот самый.

– А кто он такой? – настойчиво полюбопытствовал Маркхэм.

– Я подумал о лучшем ученике Сигурда, получившем премию по математике.

– Как вы познакомились с этим юношей, сэр?

– Арнессон несколько раз приводил его к нам, чтобы я поговорил с ним. Сигурд гордился им, и действительно молодой человек был необыкновенно талантлив.

– Так, значит, все ваше семейство знало убитого?

– Да. Белл, кажется, также встречалась с ним, и если в семейство вы включаете и Пайна с Бидл, то Спригга знали и они.

– Друккеры тоже? – спросил Вэнс.

– Не исключаю. Арнессон и Друккер часто видятся. Припоминается мне, что однажды вечером, когда к нам зашел Спригг, Друккер был здесь.

– А Парди знал Спригга?

– Вот этого я не берусь утверждать. Поясните, пожалуйста, – начал он с некоторой запальчивостью, – какой смысл таится в ваших вопросах? Ведь вы не собираетесь доказывать мне, что убитый – ученик Арнессона?

– Боюсь, что так, – кивнул Вэнс.

В голосе профессора послышались беспокойство и страх, которые он не мог скрыть.

– Допустим, но какое нам до этого дело? И как вы связываете смерти Спригга и Робина?

– Пока ничего определенного у нас нет, – ответил Маркхэм. – Но бесцельность обоих убийств, отсутствие мотивов делает их до странности похожими.

– Это фундамент вашей теории? – благосклонно-презрительным тоном проговорил профессор. – Вы никогда не были хорошим математиком, Маркхэм, но все-таки вам следовало бы знать, что гипотезы не строятся на столь шатких основаниях.

– Оба имени, – внезапно вмешался Вэнс, – и Кок-Робин, и Спригг встречаются в стихотворениях, которые печатались в книжках для детей.

Старик посмотрел на сыщика с нескрываемым изумлением, и краска гнева стала постепенно заливать его лицо.

– Ваша шутка совершенно неуместна, сэр!

– Увы, это не моя шутка, – печально возразил Вэнс, – а Епископа.

– Епископа? – Профессор едва сдержался, чтобы не вспылить. – Послушайте, Маркхэм, я не желаю, чтобы меня водили за нос. Уже второй раз вы упоминаете в моем доме о каком-то таинственном Епископе; я хочу знать, кто это такой. Если какой-то кретин послал в газеты дурацкое письмо по поводу смерти Робина, так до Спригга-то какое дело этому Епископу?

– Под трупом Спригга нашли бумажку с математической формулой, отпечатанной на той же машинке, что и записка Епископа.

– Что? – Профессор привстал от возмущения. – На той же машинке? Математическая формула? Какая именно?

Маркхэм раскрыл записную книжку и протянул Дилларду клочок бумаги, найденный Питтсом.

– Формула Римана. – Профессор долго смотрел на бумажку каким-то отчаявшимся взглядом, потом передал ее следователю. – Ничего не понимаю, – добавил он безнадежно-покорным тоном. – Может, вы и правы. Но что вам угодно от меня?

Маркхэм заметил, что профессор изменился в лице: как-то осунулся и, казалось, постарел еще больше.

– Я пришел к вам, чтобы удостовериться, имеется ли соединительное звено между Сприггом и вашим домом, – объяснил он. – Честно говоря, даже получив это звено, я не убежден, подойдет ли оно к нашей цепи. Во всяком случае, прошу позволить мне побеседовать с Пайном и Бидл.

– Делайте, что хотите, Маркхэм. Вам не придется обвинять меня в том, будто я стоял у вас на пути. Однако надеюсь, – он выразительно взглянул на следователя, – что вы посоветуетесь со мной, прежде чем предпримете какие-либо решительные меры.

– Обещаю, сэр, но, боюсь, мы еще очень далеки от всяких решительных мер.

Он протянул профессору руку. Видно было, что он тревожится за старика и сочувствует ему. Диллард вместе с нами направился к дверям.

– Не понимаю, какую роль тут играет эта формула, – бормотал он, покачивая головой. – Но если вам от меня есть хоть какая-то польза, спрашивайте, я готов…

– Нам нужно прояснить один момент, профессор, – сказал Вэнс, останавливаясь в дверях. – В то утро, когда был убит Робин, мы беседовали с миссис Друккер, и, хотя она уверяет, будто не сидела у окна, все-таки существует вероятность того, что она видела происшедшее на стрельбище между одиннадцатью и двенадцатью часами.

– У вас создалось такое впечатление? – удивился профессор.

– Да, хоть и слабое. Утверждение Адольфа Друккера, что он слышал ее крик, и ее стойкое отрицание данного факта навели меня на мысль: очевидно, она что-то заметила, но предпочитает скрывать это от нас. Вот я и подумал: может, вы, имея на нее влияние, уговорите ее дать нам откровенное свидетельское показание?

– О нет, не просите меня об этом. Если эта несчастная женщина и видела что-нибудь из своего окна, разузнавайте об этом сами. Я не хочу принимать участия в этой пытке и надеюсь, что и вы не станете терзать пожилую даму. Найдите другой способ докопаться до нужной вам информации. – Он посмотрел Маркхэму прямо в глаза и добавил: – Но миссис Друккер не из тех, кто болтает языком. Вам самим потом будет неприятно.

– Мы обязаны сделать все, что в наших силах, – решительно заявил Маркхэм. – Какой-то злой дух скрывается в этом городе, а я пока не в состоянии защитить людей от опасности. Но, уверяю вас, без нужды я никого не собираюсь мучить.

– А вы не подумали, – возразил профессор, – что истина, которой вы добиваетесь, окажется еще ужаснее, чем сами преступления?

– Я вынужден идти на риск и если бы даже знал, что вы правы, то не остановился бы ни перед чем.

– Конечно, я вас понимаю. Я гораздо старше вас, Маркхэм, я помню вас еще мальчиком, а когда жизнь клонится к закату, начинаешь находить в мире истинные пропорции. Все отношения меняются. Вещи теряют свое былое значение. Потому-то старики и становятся снисходительнее, что они знают: все созданные человеком ценности не суть важны.

– Но пока мы живем человеческими ценностями, и я обязан поддерживать их, – парировал Маркхэм. – Чувство личной симпатии никогда не заставит меня свернуть с истинного пути.

– Наверное, вы правы, – вздохнул профессор. – Но не просите меня о такой помощи. Я уже стар для подобных методов. Если откроете истину, будьте милосердны: убедитесь, что преступник виновен, прежде чем посылать его на электрический стул. На свете существуют и больные тела, и больные умы, и нередко они уживаются одновременно в одном и том же человеке.

Вернувшись в гостиную, Вэнс жадно закурил папиросу.

– Профессора, – начал он, выпуская дым, – огорчила смерть Спригга, и хотя Диллард это отрицает, но все-таки формула убедила его, что Робин и Спригг относятся к одному и тому же уравнению. Только очень уж легко он дал убедить себя в этом. Почему? Более того, он тотчас же сознался, что Спригга здесь, в доме, хорошо знали. Не берусь утверждать, будто он что-то подозревает, но, несомненно, он кого-то боится. Он, по-видимому, не желает мешать правосудию и в то же время решительно отказывается принять участие в крестовом походе против Друккеров. Не знаю, в чем причина его почтительности к миссис Друккер, – профессор вовсе не сентиментален. А эта пошлая фраза о больных телах и больных умах? Точно на лекции перед студентами. Ну ладно, давайте допросим Пайна.

– Вряд ли мы от него чего-нибудь добьемся, – покачал головой Маркхэм. – Хотя попробуем. Сержант, приведи его сюда.

Когда Хэс вышел, Вэнс с улыбкой сказал Маркхэму:

– Да не отчаивайся ты! Согласен, проблема трудная… – Он снова сделался серьезен. – Мы имеем дело с неизвестными величинами. Мы столкнулись с какой-то странной, ненормальной силой, которая действует вопреки общепринятым законам. Она чрезвычайно запутана и непонятно на чем основана. Но мы знаем, что ее источник где-то вблизи этого дома; мы должны обыскать каждый уголок, каждую щель – я имею в виду психологически. Пожалуйста, не раздражайся теми вопросами, которые я задам Пайну. Мне придется заглянуть в самые укромные места его души.

Послышались приближающиеся шаги, и через пару секунд Хэс ввел в комнату пожилого дворецкого.

Глава XI
Украденный револьвер

Понедельник, 11 апреля, 3 часа пополудни

– Садитесь, Пайн, – приветливо, но строго обратился Вэнс. – Профессор разрешил нам допросить вас, и мы уверены, что вы честно ответите на все вопросы.

– Конечно, сэр, – заверил слуга. – Я убежден, что у профессора нет причины что-либо скрывать.

– Отлично. – Вэнс непринужденно откинулся на спинку кресла. – Для начала скажите, в котором часу сегодня подали завтрак?

– В половине десятого, сэр, как всегда.

– Все семейство присутствовало за столом?

– О да, сэр. Все без исключения.

– Кто будит их по утрам и во сколько?

– Я бужу, в половине восьмого я стучу в дверь каждому из них.

– И ожидаете ответа?

– Да, сэр.

– Никто не опоздал к завтраку?

– Все были вовремя, как обычно, сэр.

– А вы не видели, чтобы кто-нибудь сегодня еще до завтрака выходил из дому или возвращался обратно?

Вопрос был задан как будто вскользь, но я заметил, что тонкие веки Пайна слегка дрогнули.

– Нет, сэр. Я не видел.

– Не мог ли кто-нибудь из семейства отлучиться из дому и вернуться без вашего ведома?

Первый раз за все время допроса Пайн ответил как-то неохотно:

– Конечно, сэр, если бы кто прошел через парадную дверь, пока я накрывал стол в столовой, я бы не заметил. Кроме того, можно пройти и в дверь стрелковой комнаты, потому что моя дочь всегда запирает кухню, когда готовит завтрак.

Вэнс помолчал, потом спокойно произнес:

– У кого-нибудь в доме есть револьвер?

Пайн сделал удивленные глаза:

– Насколько я знаю, нет.

– Вы когда-нибудь слышали о Епископе?

Дворецкий побледнел.

– Никогда, сэр. Это тот, кто послал в газеты записки и всех переполошил?

– Я говорил просто о епископе, – пожал плечами Вэнс. – Вам известно что-нибудь о сегодняшнем убийстве в Риверсайдском парке?

– Да, сэр. Дворник из соседнего дома рассказал мне.

– Вы знали молодого мистера Спригга?

– Я видел его здесь, в доме, один или два раза.

– Он был тут недавно?

– На прошлой неделе, сэр, кажется, в четверг.

– Кто еще находился в доме в это время?

Пайн наморщил лоб, как будто напрягая память.

– Мистер Друккер, сэр. И, как я припоминаю, мистер Парди тоже наведывался. Они все допоздна разговаривали в комнате мистера Арнессона.

– Арнессон всегда принимает посетителей в своей комнате?

– Нет, сэр, но профессор работал в библиотеке, а мисс Диллард сидела в гостиной с миссис Друккер.

Вэнс опять помолчал, о чем-то размышляя.

– Теперь все, Пайн, – наконец вымолвил он, – и, пожалуйста, позовите сюда свою дочь.

Бидл незамедлительно явилась и встала напротив нас с мрачным и воинственным видом. Ответы ее, по большей части односложные, не прибавили ничего нового. Но в конце краткой беседы Вэнс спросил, не выглядывала ли она из окна сегодня утром перед завтраком.

– Пару раз я смотрела в окно, – с некоторым раздражением ответила она. – А что, нельзя?

– Вы видели кого-нибудь на стрельбище или на заднем дворе?

– Никого, кроме профессора и миссис Друккер.

– Никого из посторонних? – безучастно уточнил Вэнс, делая вид, что не придал никакого значения присутствию ученого и старой леди на заднем дворе.

– Нет, – грубо бросила Бидл.

– В котором часу вы заметили мистера Дилларда и миссис Друккер?

– Похоже, в восемь.

– Они беседовали?

– Вроде, да. Во всяком случае, – уточнила она, – они ходили взад-вперед.

– У них так заведено – гулять во дворе до завтрака?

– Миссис Друккер часто выходит по утрам и прохаживается среди цветочных клумб. Полагаю, что и профессор имеет право гулять на своем собственном дворе в любое время.

– Я не спрашивал вас о его правах, – коротко парировал Вэнс. – Я хотел узнать, имеется ли у него привычка реализовывать свои права рано утром.

– Да, сегодня утром он ими пользовался.

Вэнс отпустил недовольную кухарку и подошел к окну. Маркхэм заметил, что его друг в недоумении.

– Ну и что из всего этого вытекает? – спросил следователь. – Показания Бидл можно с чистой совестью игнорировать. Какой от них толк?

– Ты не прав. В этом деле мы не должны пренебрегать ничем, – тихо проговорил Вэнс. – Допустим, в данную минуту показания Бидл кажутся несущественными, однако мы узнали, что два актера этой мелодрамы были на ногах вскоре после того, как Спригга отправили на тот свет. Моцион профессора с миссис Друккер – случайно ли это? Ты видишь тут простое совпадение, а я думаю, он как-то связан с сердечными чувствами пожилого господина к этой даме. Надо бы осторожно навести справки о его прошлом. А вон идет Арнессон, и, похоже, он немного взволнован.

Спустя мгновение дверь распахнулась, в передней появился математик. Увидев нас, он быстро вошел в гостиную и, не поздоровавшись, сказал:

– Правда, что Спригга застрелили? Вы здесь, чтобы расспросить меня о нем? Ну так начинайте. – Он бросил на стол набитый книгами и бумагами портфель и уселся на край стула. – Сегодня утром в университете был сыщик, задавал глупые вопросы и вел себя, как шут в комической опере. Очень таинственно. Ужасное убийство! Что мы знаем о Джоне Спригге? И так далее. Я слышал, что этот страж порядка имел наглость спросить, с какими женщинами встречался Спригг. Спригг и женщины! Да у него ничего на уме не было кроме учебы! Не пропустил ни одной лекции. Когда сегодня при перекличке его не оказалось, я сразу понял: случилось что-то серьезное. А потом распространился слух об убийстве. Что стряслось?

– Никакой обнадеживающей информации, мистер Арнессон, у нас для вас, увы, нет. – Вэнс пристально посмотрел на собеседника. – Но имеется детерминант для вашей формулы: Джон Спригг убит из «ружьеца», и бедняге прострелили «паричок».

Некоторое время математик сидел неподвижно и немигающими глазами глядел на Вэнса, потом криво усмехнулся:

– Опять ваша чепуха? Как о смерти Кок-Робина? А поподробнее нельзя?

Вэнс коротко изложил ему обстоятельства преступления.

– Вот все, чем мы располагаем в данную минуту, – заключил он. – Не прибавите ли вы, мистер Арнессон, какие-нибудь детали?

– Господи, да какие? Нет же их, нет! Спригг – один из лучших студентов. С ярким математическим талантом. И зачем родители назвали его Джоном?! Из-за этого какой-то маньяк прострелил ему голову; наверное, тот самый, кто убил Робина стрелой. Но абстрактный мыслитель взял верх. Отличная задача. Вы все мне сказали? Может, пока я бьюсь над ней, я изобрету новые математические методы? А вдруг формула, которую я выведу, решая эту задачу, откроет широкое поле для научных изысканий? Тогда Робин и Спригг окажутся мучениками.

Ирония Арнессона показалась мне неуместной, но Вэнс как будто не заметил ее.

– Да, вот еще одна вещь, которую я забыл упомянуть. – Он попросил у Маркхэма клочок бумаги с формулой и протянул его математику. – Это нашли под телом Спригга.

Арнессон быстро прочел формулу.

– Опять тут впутан Епископ, – покачал головой ученый. – Та же бумага, тот же шрифт. Но откуда у него эта формула? Я накануне обсуждал ее со Сприггом, и он ее записал.

– Пайн признался, что Спригг заходил сюда в четверг, – сухо произнес Вэнс.

– В четверг? Да, правильно. Были еще Парди и Друккер. Друккер первым завел речь об этой формуле. А Парди носится с безумной идеей применить принципы высшей математики к шахматной игре.

– Вы сами играете в шахматы? – уточнил Вэнс.

– Играл, но больше этим не занимаюсь. Прекрасна сама игра, но не игроки.

– А вы изучали гамбит Парди?

– Бедный старый Парди! – грустно улыбнулся Арнессон. – Он недурной элементарный математик. Привязался к шахматам. Я говорил, что его гамбит ненаучен, показал ему, как можно его разбить, но он не понял. Алехин, Капабланка, Видмар, Тартаковер разнесли его изобретение в пух и прах. Он несколько лет бился над другим гамбитом, но тоже ничего не вышло. Сломанная жизнь.

– А Парди хорошо знал Спригга? – спросил Вэнс.

– Нет. Встречался с ним пару раз. Парди водит знакомство с Друккером и все время говорит с ним о математике.

– Парди заинтересовался этой формулой?

– Не берусь судить.

– Как вы думаете, почему формула найдена у Спригга?

– Ничего не понимаю. Если бы она была написана рукой Спригга, я бы заключил, что она, то есть листочек с ней, выпал у него из кармана. Но кто напечатал формулу на машинке? И зачем?

– Вероятно, Епископ.

Арнессон вынул трубку изо рта и усмехнулся:

– Епископ – это величина «икс». Постараемся найти этот «икс». Но он такой капризный. Превратное понятие о значениях.

– Да, – подтвердил Вэнс и спохватился: – Чуть не забыл спросить, имеются ли у вас в доме револьверы?

– Вот оно что! – засмеялся Арнессон с каким-то странным восхищением. – Вот откуда дует ветер. Придется вас разочаровать. Револьверов нет, как нет и скользящих дверей, и потайных лестниц. Все открыто, все наружу.

Белл Диллард стояла в дверях. Она, очевидно, слышала вопрос Вэнса и ответ Арнессона.

– В доме есть два револьвера, Сигурд, – объявила она. – Разве ты забыл, что в деревне я упражнялась, стреляя из них по мишеням?

– Я думал, ты давно их выбросила.

Арнессон поднялся и подвинул ей стул.

– А вы сохранили их, мисс Диллард? – раздался спокойный голос Вэнса.

– Да. Разве это запрещено?

– Вообще-то несколько противозаконно. Но ведь сержант, – Вэнс с хитрецой посмотрел на Хэса, – наверняка не захочет обратить закон против вас. Где же они теперь?

– Внизу, в стрелковой комнате, в ящике для инструментов.

Вэнс встал и попросил девушку:

– Мисс Диллард, покажите их нам.

Арнессон кивнул, и Белл повела нас в стрелковую комнату.

– Вот тут в комоде у окна. – Она выдвинула ящик. Под разным хламом лежал автоматический кольт-38. – Ой, как же так?! – воскликнула юная леди. – Тут только один. Другой исчез.

– Он был поменьше? – уточнил Вэнс.

– Да, поменьше.

– 32-го калибра?

Белл промямлила что-то утвердительное и обратила изумленный взгляд на Арнессона.

– Ну пропал, что поделаешь? – пожал плечами математик. – Вероятно, кто-то из юных спортсменов взял его, чтобы продырявить себе голову в случае неудачи при стрельбе из лука.

– Будь серьезнее, Сигурд, – испуганно прошептала девушка. – Куда мог подеваться револьвер? Я не представляю.

– Пока это мрачная тайна, – сострил Арнессон.

Видя беспокойство молодой леди, Вэнс переменил тему разговора.

– Может, мисс Диллард, вы проводите нас к миссис Друккер? Нам надо побеседовать с ней. Я так понял, что ваша загородная поездка отложена.

По лицу девушки скользнуло облако печали.

– О, не мучайте ее сегодня, – умоляюще произнесла она. – Ей очень худо. С утра она чувствовала себя нормально, но, увидев мистера Маркхэма, вдруг изменилась, враз ослабела. Что-то тягостное овладело ее умом. Когда я укладывала ее в постель, она все время твердила страшным шепотом: «Джонни Спригг, Джонни Спригг…» Я вызвала по телефону доктора. Он велел не тревожить ее.

– Но это нам не к спеху, – заверил Вэнс. – Мы подождем. А кто ее доктор?

– Уитни Барстед. На моей памяти он всегда лечил ее.

– Хороший человек, – кивнул сыщик, – и лучший невропатолог в Америке. Мы ничего не предпримем без его разрешения.

Мисс Диллард благодарно посмотрела на Вэнса и вышла.

Когда мы снова оказались в гостиной, Арнессон встал перед камином и насмешливо взглянул на Вэнса.

– Джонни Спригг, Джонни Спригг? Леди Мэй сразу прониклась этой идеей. Может, она и с придурью, но некоторые доли ее мозга даже слишком деятельны.

Вэнс сделал вид, что не расслышал, и повернулся к Маркхэму.

– Кажется, нам здесь больше нечего делать, старина. Пойдем домой. Хотя нет, перед уходом надо бы перемолвиться с профессором. Вы подождете нас тут, мистер Арнессон?

Математик удивленно вскинул брови, но тотчас же изобразил на лице скучающе-отстраненную гримасу.

– Конечно, идите, – процедил он, набивая трубку.

Профессор крайне раздосадовался нашим новым вторжением.

– Мы только что узнали, – с порога сообщил Маркхэм, – что вы разговаривали сегодня утром, еще до завтрака, с миссис Друккер.

Желваки на лице профессора сердито задвигались.

– Разве общение с соседями в моем собственном саду подведомственно следователю?

– Нет, сэр. Но я веду дело об убийствах, которое близко касается вашего дома. Мы просто хотим спросить: не показалось ли вам, что миссис Друккер догадывалась о происшествии в Риверсайдском парке?

Профессор, на минуту задумавшись, сухо обронил:

– Не показалось.

– Она не выглядела беспокойной, взбудораженной?

– Нет. – Профессор встал и в упор взглянул на Маркхэма. – Я понимаю, куда вы клоните, и мне это не нравится. Я уже говорил вам, мистер Маркхэм, что не приму участия в шпионстве и доносах, если речь идет об этой несчастной женщине. Вот и все, больше добавить нечего. – Он вернулся к письменному столу. – Извините, мне нужно работать.

Мы спустились по лестнице и распрощались с Арнессоном. Когда мы вышли на тротуар, Вэнс остановился и закурил.

– Ну, теперь осталось побеседовать с грустным, благородным мистером Парди.

Однако джентльмена не оказалось дома. Его слуга-японец сообщил нам, что господин, вероятно, в шахматном клубе.

– Ничего, у нас и завтра будет достаточно времени, – промолвил Вэнс, когда мы отошли от дома. – Утром я пообщаюсь с доктором Барстедом и попытаюсь повидаться с миссис Друккер. Сюда же мы включим и мистера Парди.

– Надеюсь, – проворчал Хэс, – завтра мы достигнем большего, чем сегодня.

– Вы упускаете три утешительных факта, – возразил Вэнс. – Первый: что все обитатели дома Дилларда знали Спригга и вполне могли быть осведомлены о его утренних прогулках; второй: мы установили, что профессор и миссис Друккер сегодня в восемь часов утра прогуливались по саду. Третий: мы докопались до того факта, что револьвер 32-го калибра куда-то улетучился из стрелковой комнаты. Немного, но все-таки кое-что.

Когда мы ехали в город, Маркхэм, стряхнув с себя мрачность, сказал Вэнсу:

– Я боюсь этого расследования, старина, потому и нервничаю. Уж очень зловещим оно становится. А когда газетчики узнают о детских стишках и свяжут воедино оба убийства, с нас полетят пух и перья.

– Боюсь, ты прав, – вздохнул Вэнс. – Что-то подсказывает мне, что Епископ ознакомит прессу с этими стишками. Его новая шутка еще темнее, чем история с Кок-Робином. Негодяй уж расстарается, чтобы никто не пропустил ее, ему нужна аудитория. Но в этом и заключается слабое место его гнусных злодеяний. Это – наша единственная надежда. Тут прячется зацепка, отсюда нужно начинать распутывать клубок.

– Сейчас позвоню Кинану, – спохватился Хэс, – и узнаю, не получено ли еще что-нибудь.

Но сержанту не пришлось беспокоиться – репортер из «Уорлда» уже ждал нас в кабинете следователя.

– Здравствуйте, мистер Маркхэм, – взволнованно поприветствовал сыщика Кинан. – У меня есть кое-что новенькое для вас и мистера Хэса. – Он пошарил в кармане и, вынув лист бумаги, передал его сержанту. – Видите, как я любезен с вами, мистер Хэс, и ожидаю взаимности. Взгляните на этот документ, только что полученный самым крупным американским журналом.

На листе крупным шрифтом был напечатан машинописный текст – стихи о Джоне Спригге, а внизу, в правом углу, прописными буквами значилось: «ЕПИСКОП».

Кинан опять полез в карман:

– А вот и конверт, полюбуйтесь.

На штемпеле была отметка: девять часов. Как и первую записку, это письмо утром бросили в ящик где-то вблизи дома профессора Дилларда.