Текст книги "Злой гений Нью-Йорка"

Глава XII
Ночное посещение

Вторник, 12 апреля, 10 часов

Первые полосы утренних столичных газет были посвящены сенсационным известиям, превосходившим все ожидания Маркхэма. Город погрузился в страх и трепет, и хотя предпринимались попытки объяснить оба преступления странными совпадениями, а записки Епископа представить как шутки маньяка, основная часть публики твердо уверовала в то, что над Нью-Йорком установил свою власть какой-то страшный убийца.

Репортеры осаждали Маркхэма и Хэса, но те упорно хранили молчание. Во всяком случае, в прессу не просочилась информация о том, что убийства как-то связаны с домом профессора Дилларда и что оттуда пропал револьвер 32-го калибра. Журналисты единодушно сочувствовали Сперлингу, считая его невиновным, а лишь жертвой трагических обстоятельств.

В день убийства Спригга Маркхэм собрал совещание, на котором в частности присутствовали инспектор Моран и главный инспектор по уголовным делам О'Брайен. Участники еще раз обсудили подробности инцидента, и Фило Вэнс обосновал причины, по которым, как он полагал, решение задачи надо искать в семье Дилларда или его ближайшем окружении.

– Мы установили контакты со всеми, кто обладал достаточно полными сведениями об образе жизни обоих жертв, что и сыграло на руку преступнику, – подытожил Вэнс. – Единственный наш путь – сосредоточить внимание на личностях, составлявших круг общения убитых.

Инспектор Моран кивнул и скептически прибавил:

– Так-то оно так, вот только ни одно из указанных вами лиц не тянет на роль кровожадного маньяка.

– Убийца не является маньяком в привычном смысле слова, – возразил Вэнс. – Вероятно, во всех других отношениях он абсолютно нормален. Скажу больше: по-моему, мозги у него работают отлично, кроме одного пораженного участка.

– Неужели такие кошмарные злодеяния можно совершить без всякого мотива? – удивился инспектор.

– Мотив есть. Я уверен: в основе преступлений лежит какая-то ужасная движущая сила, и одно из ее проявлений – сатанинский юмор.

Главный инспектор, выслушав мнения коллег, лишь покачал головой.

– Все эти разговоры, – веско произнес он, – пригодны для прессы, а не для дела. Нам надо добиваться юридических доказательств, причем, я подчеркиваю, любыми способами.

Вынесли вердикт: передать записки Епископа графологическому эксперту и выяснить, кто их печатал, на какой машинке и где продавалась такая бумага. Решено было разыскать всех свидетелей, которые посетили парк в утро убийства Спригга между семью и восемью часами, и составить подробный отчет об образе жизни и знакомствах студента. Постановили также допросить почтальона, вынимавшего письма, в надежде, что тот запомнил конверты, адресованные в газеты, и сможет указать, в какой именно ящик их опустили.

Моран выступил с инициативой организовать вблизи места убийства пост в составе троих сотрудников полиции, чтобы следить за дальнейшими событиями и подозрительными поступками причастных лиц. Бюро уголовных расследований и окружной следователь взяли на себя обязательство работать рука об руку. Возглавить «Дело Епископа» поручили Маркхэму.

На следующее утро, еще до девяти часов, он и сержант Хэс зашли к Фило Вэнсу.

– Так дальше нельзя, – с ходу заявил Маркхэм. – Мы бродим в потемках, хотя я уверен: у этого дела, я имею в виду Спригга, есть свидетели. Пора расставить силки, и я сделаю это, а на последствия мне наплевать.

– Непременно натяни лески и настрой мышеловки, – с усмешкой ответил Вэнс, – только я сомневаюсь, что это поможет. Чтобы разгадать эту загадку, нужны особые приемы. Между прочим, я с утра связался по телефону с доктором Барстедом, и он разрешил нам пообщаться с миссис Друккер. Но сначала я повидаюсь с ним самим. Мне хочется подробнее узнать о патологии Адольфа Друккера. Горбунами люди становятся не только при падении.

Мы сейчас же поехали к доктору и были немедленно приняты. Барстед оказался спокойным и любезным человеком. Вэнс тотчас же приступил к делу.

– Есть основания предполагать, доктор, что миссис Друккер, а может, и ее сын косвенно связаны с убийством Робина в доме профессора Дилларда. Но прежде чем задать вам вопросы, мы хотели бы получить от вас – насколько позволяет врачебная этика – кое-какие сведения о невропатологическом состоянии этих людей.

– Пожалуйста, выражайтесь яснее, сэр, – строго произнес доктор Барстед.

– Мне сообщили, – упорно продолжал Вэнс, – что миссис Друккер винит себя в физическом уродстве своего сына. Однако мне кажется, что подобная патология не обязательно является следствием механических повреждений.

Доктор понимающе кивнул.

– Совершенно верно. Сжатие позвоночника порой обусловлено вывихом или ударом, но гниение позвонков обычно туберкулезного происхождения, и туберкулез позвоночника чаще всего случается в детстве. Бывает, его диагностируют уже при рождении. Правда, какое-либо внешнее повреждение тоже возбуждает в организме негативный процесс, поэтому и возник предрассудок, будто удар сам по себе – причина болезни. Горб Друккера, несомненно, от туберкулеза.

– Вы ведь объяснили миссис Друккер истинное положение вещей?

– Несколько раз, но безуспешно. Какое-то извращенное стремление к мученичеству заставляет ее цепляться за мысль, что она сама виновата в несчастье, постигшем ее сына. Эта ложная идея сделалась ее паранойей.

– До какой степени, – вкрадчиво спросил Вэнс, – данный психоневроз затронул ее рассудок?

– Трудно сказать, да я и не готов заниматься обсуждением такого вопроса. Одно подтверждаю: моя пациентка больна, и мысли ее смутны. По временам, конечно, – сообщаю вам под строжайшим секретом – у нее бывали галлюцинации, касавшиеся ее сына. Она готова на все для его благополучия.

– Мы ценим ваше доверие, доктор. Не логично ли предположить, что ее вчерашнее болезненное состояние вызвано страхом за благополучие мистера Друккера?

– Не исключаю. Вне сына у нее нет никакой эмоциональной и умственной жизни. Но имел ли этот страх реальную или выдуманную причину, я не берусь судить. Моя пациентка давно живет на грани реальности и фантазии.

После короткого молчания Вэнс поинтересовался:

– А самого Друккера вы находите вполне ответственным за свои поступки?

– Поскольку он тоже мой пациент и поскольку я до сих пор оставляю его на свободе, а не в психиатрической клинике или сумасшедшем доме, считаю ваш вопрос неуместным, – холодно проронил врач.

Маркхэм вмешался и властно произнес:

– Знаете, доктор, у нас нет времени подбирать корректные выражения. Мы расследуем жестокие убийства. Адольф Друккер причастен к одному из них, как именно – мы еще не выяснили. Но наш долг разобраться в этом.

Доктор попытался возмутиться, но сдержался и ответил прежним спокойно-снисходительным тоном:

– Существуют несколько степеней ответственности. Ум мистера Друккера слишком развит, как часто наблюдается у горбунов. Умственные процессы у него обращены внутрь себя, а недостаток нормальных физических реакций нередко ведет к заблуждениям. Но у Друккера я не заметил ничего, что указывало бы на такую особенность. Да, он раздражителен и склонен к истерии, но подобные психические состояния обусловлены его болезнью.

– А как он отдыхает?

– Увлекается детскими играми, я полагаю. Детские забавы, как правило, нравятся калекам. Друккер не имел нормального детства, вот он и хватается за все, что дает хоть малейшую возможность восполнить детские переживания. Эти детские радости удерживают в равновесии его чисто умственную жизнь.

– Как миссис Друккер относится к этим играм?

– Очень их одобряет. Часто, перегнувшись через стену, она смотрит на детскую площадку в Риверсайдском парке, когда сын там забавляется. И всегда возглавляет детские праздники и обеды, которые Адольф устраивает в доме.

Мы поблагодарили доктора и через пару минут откланялись. Едва дверь за нами захлопнулась, Хэс испуганно прошептал:

– Боже! Во что все это выльется?

В доме Друккеров нас встретила высокая полная немка, с порога заявившая, что мистер Друккер никого не принимает.

– Вы все-таки доложите ему, – настаивал Вэнс, – что с ним желает побеседовать окружной следователь Нью-Йорка.

Сию же секунду, точно в паническом страхе, экономка ринулась по лестнице. Мы услышали стук в дверь, затем голоса, а через несколько мгновений она вернулась и сообщила, что мистер Друккер ждет нас в своем кабинете.

Когда мы проходили мимо, Вэнс повернулся к женщине и невзначай спросил:

– В котором часу мистер Друккер встал вчера утром?

– Не знаю, – испуганно пролепетала она. – Наверное, в девять, как всегда.

Друккер принял нас, стоя у большого стола, заваленного книгами и рукописями. Вэнс пристально посмотрел на него, точно стараясь разгадать, какая тайна скрывается за его тревожными впалыми глазами.

– Мистер Друккер, – начал он, – нам неловко причинять вам лишние беспокойства, однако мы выяснили, что вы были знакомы с погибшим Джоном Сприггом. Как вы мыслите, кто и по какой причине мог желать ему смерти?

Друккер побледнел и, несмотря на старание овладеть собой, заговорил дрожащим голосом:

– Я знал Спригга весьма поверхностно. Что касается его смерти, у меня нет никаких версий.

– Под телом нашли клочок бумаги с математической формулой Римана, которую вы в своей книге включили в главу о предельности физического пространства.

С этими словами Вэнс незаметно пододвинул к себе по столу одну из отпечатанных на машинке бумаг Друккера и стал разглядывать ее. Адольф даже не заметил – настолько сильно его поразило сообщение Вэнса про формулу.

– Не возьму в толк, – опешил он. – Позвольте посмотреть на запись?

Друккер буквально впился глазами в бумажку, после чего вернул ее обратно и недобро прищурился.

– Понятия не имею, – процедил он. – Спросите Арнессона. На прошлой неделе он обсуждал со Сприггом эту тему.

– Мы в курсе, – коротко бросил Вэнс. – Однако мистер Арнессон не смог нам помочь, и мы надеялись на вас.

– Сожалею, но я тоже вряд ли принесу вам пользу, – усмехнулся математик. – Формулу вправе применить кто угодно. Почему вы обратились именно ко мне?

– Дело не только в ней. У нас, например, есть очень веские причины допускать, что смерть Спригга связана с убийством Робина.

Друккер ухватился своими длинными руками за край стола и вытаращил глаза, изобразив негодование:

– Спригг и Робин? Связаны? Да вы что? Это отвратительная ложь! – Лицо его скривилось, голос стал пронзительным. – Вы верите дурацкой газетной болтовне? Это бред сумасшедшего! Нет никаких доказательств, даже намека на доказательства!

– Не горячитесь, мистер Друккер, – тихо, но проникновенно произнес Вэнс. – Доказательства есть, например Кок-Робин и Джонни Спригг.

– Чепуха. Бессмысленная чепуха! Боже мой, да неужели весь мир помешался?!

Друккер качался взад-вперед и бил рукой по столу, разбрасывая бумаги в разные стороны.

– А вы не знакомы с Епископом? – в упор спросил Вэнс.

Качание вмиг прекратилось, и Друккер уставился на сыщика.

– Вы тоже сошли с ума?! – Он обвел нас диким взглядом. – Вы глупцы, господа! Вы мелете полную чушь. Никакого Епископа не существует. Как не было Кок-Робина и Джона Спригга. И вы, взрослые люди, пытаетесь испугать меня – меня, математика, – детскими сказками?!

Он истерически захохотал.

Вэнс быстро подошел, взял его за плечо и повел к креслу. Понемногу смех прекратился, и мужчина с трудом пошевелил рукой.

– Нехорошо, что Робин и Спригг убиты, – медленно и как-то бесцветно промолвил он. – Но только дети и стоят внимания. Вы, наверное, найдете убийц. Я тоже постараюсь помочь вам. Однако не позволяйте воображению увлекать вас. Держитесь фактов. Фактов!

Друккер очень утомился, и мы поскорее покинули его кабинет.

– Он напуган, Маркхэм, напуган не на шутку, – заметил Вэнс, когда мы очутились в передней. – Как бы я хотел знать, что таится в этом остром, но сбитом с пути уме! – По дороге к двери миссис Друккер он добавил: – Конечно, мы выбрали не лучший способ наносить визиты дамам. Право, я не рожден быть полицейским, я ненавижу шпионаж.

На наш стук в дверь послышался слабый голос. Миссис Друккер, бледнее обычного, лежала на кушетке у окна. Она тут же заговорила испуганным голосом:

– Я знала, что вы придете, чувствовала, что вы еще не закончили мучить меня…

– Мучить вас, – мягко возразил Вэнс, – никоим образом не входит в наши намерения. Мы пришли попросить вас помочь нам.

Слова Вэнса немного успокоили ее.

– Будь это в моих силах… – горько прошептала она. – Но ничего нельзя поделать, ничего…

– Сообщите нам, что вы видели из окна в день смерти мистера Робина.

– Нет-нет! – Ее глаза подернулись ужасом. – Я ничего не видела, я в то утро вообще не подходила к окну. Хоть убейте, но последнее мое слово будет: нет.

Вэнсу ничего не оставалось, как отступить.

– Бидл, кухарка, сказала нам, – продолжил он, – что вы рано встаете и гуляете по саду.

– Да. Я плохо сплю и часто просыпаюсь от боли в спине. Тогда я поднимаюсь на заре и, если позволяет погода, прохаживаюсь по двору.

– Бидл видела, как вчера утром вы гуляли с профессором Диллардом.

Дама кивнула, но тотчас вопросительно и неприязненно посмотрела на Вэнса.

– Случается, мы иногда прохаживаемся вместе, – торопливо объяснила она. – Профессор жалеет меня и восхищается Адольфом; он считает, что мой мальчик – гений, и это действительно так. Он стал бы великим ученым, как профессор Диллард, если бы не болезнь. Все это по моей вине. Я уронила его, когда он был ребенком…

Рыдание сотрясло изможденное тело женщины. Вэнс выдержал паузу и спросил:

– О чем вы беседовали с профессором вчера в саду?

На ее лице появилось лукавое выражение:

– По большей части об Адольфе.

– А кого-нибудь еще вы не заметили в саду или на стрельбище?

– Нет! – опять испугалась она. – Но кто-то был там, не правда ли? Кто-то, кто не хотел, чтобы его видели. Да, кто-то был, и он думает, что я его видела. Но это не так! Боже милостивый! Я ничего не видела! – Она закрыла лицо руками, и ее тело конвульсивно задергалось. – Если бы я видела! Если бы знала! Но это не Адольф. Мой маленький мальчик спал, слава богу, он спал…

Вэнс опять умолк и дал женщине время прийти в себя, после чего осторожно, почти ласково поинтересовался:

– Почему вы благодарите Бога, что это был не ваш сын?

Она с удивлением посмотрела на сыщика.

– Да разве вы не понимаете? Человечек застрелил Джона Спригга из ружьеца – тот же самый маленький человечек, который убил Кок-Робина стрелой из лука. Ах, это ужасная игра, и я боюсь. Я не могу говорить, а то маленький человечек натворит что-нибудь ужасное. Вдруг он подумает, что я – старуха из башмака?!

– Какая старуха? – изумился Вэнс.

– Как какая? Из «Стихов и песенок матушки Гусыни». – И она пробормотала:

 
Жила-была старушка
В дырявом башмаке…
 

– Успокойтесь, миссис Друккер, – принялся утешать ее Вэнс. – Все это бессмысленная болтовня. Для всего отыщется разумное объяснение. И мне кажется, что именно вы поможете нам его найти.

– Нет-нет! Я не должна, да я и сама ничего не понимаю.

– Почему вы нам не откроетесь? – упорствовал Вэнс.

– Потому что ни в чем не уверена! – воскликнула она. – Я хотела бы во всем разобраться, клянусь Богом! Но знаю только, что должно случиться что-то страшное. Какое-то проклятье тяготеет над этим домом.

– Откуда такая убежденность?

– По той причине, – еле слышно прошептала она, – что нынче ночью приходил маленький человечек.

Холодок пробежал у меня по спине, и я поразился, что даже невозмутимый сержант глубоко вздохнул и изменился в лице. Вэнс, однако, спокойно вел беседу:

– Вы уверены, что он был здесь? Вы видели его?

– Нет, не видела, но он пытался войти ко мне в комнату через эту дверь.

– Вы обязаны все рассказать нам, – взмолился Вэнс, хватаясь за последнюю соломинку, – а то мы решим, что всю эту историю вы выдумали на ходу.

– Нет, я не обманщица, Бог свидетель. Я лежала в постели, но не спала. Часы на камине пробили полночь, и я услышала мягкий шорох в передней за моей дверью. Я повернулась в ту сторону – на столе горел ночник – и увидела, как ручка двери медленно и бесшумно поворачивается, словно кто-то хочет войти так, чтобы не разбудить меня…

– Простите, миссис Друккер, прерву вас на секунду. А вы запираете дверь на ключ?

– Я никогда до последнего времени, то есть до смерти мистера Робина, не делала этого. Но теперь чувствую себя в опасности. Почему – трудно объяснить…

– Понимаю. Продолжайте, пожалуйста. Что случилось потом?

– Ручка двигалась взад-вперед, и я застыла от ужаса. Наконец мне удалось крикнуть, ручка мгновенно перестала шевелиться, и я различила быстрые шаги. Я встала, подошла к двери и замерла. Я боялась за Адольфа. Я слышала, как кто-то быстро и легко спускался по лестнице…

– По какой лестнице?

– По кухонной. Затем хлопнула наружная дверь, и все снова стихло. Что-то подсказало мне, что надо непременно открыть дверь. Хотя я была в смертельном страхе, я тихонько повернула ключ и взялась за ручку. Как только я потянула дверь к себе, что-то, лежавшее на ручке с другой стороны, с шумом упало к моим ногам.

Женщина задыхалась от волнения и, откинувшись на подушки, долго сидела в безмолвии. Спокойный голос Вэнса вернул ее к действительности.

– Что лежало на полу, миссис Друккер?

Она с трудом поднялась и пошла к туалетному столику. Выдвинув маленький ящик, засунула туда руку и принялась искать. Потом протянула раскрытую ладонь. На ней лежала маленькая шахматная фигурка из черного дерева. Это был епископ[4]4
  Так англичане называют шахматного слона.


[Закрыть].

Глава XIII
Под знаком Епископа

Вторник, 12 апреля, 11 часов

Маркхэм, Хэс и я едва не раскрыли рот от изумления, но Вэнс хладнокровно взял фигурку епископа и положил к себе в карман.

– Вы окажетесь в опасности, сударыня, – проникновенно произнес он, – если о случившемся здесь этой ночью кому-то станет известно. Если лицо, сыгравшее с вами недобрую шутку, узнает, что вы известили полицию, оно попробует напугать вас снова. Поэтому никому ни слова о том, что вы нам рассказали.

– Даже Адольфу? – спросила она.

– Никому! Сыну тоже не говорите. Полное молчание.

Я не мог понять, почему Вэнс так настаивает на этом пункте, но очень скоро правильность его совета подтвердилась, правда, трагически.

Через несколько минут мы простились, спустились по кухонной лестнице и вышли на залитое солнцем крыльцо. Маркхэм заговорил первым.

– Ты думаешь, Вэнс, что тот, кто принес сегодня ночью эту фигурку, и есть убийца Робина и Спригга?

– Вне всякого сомнения. Цель ночного визита предельно ясна. Во всем кошмаре – это единственное обстоятельство, которое трудно назвать проявлением помраченного ума. Теперь у нас хотя бы есть нечто определенное.

– Что же это такое? – полюбопытствовал Хэс.

– Прежде всего, наш шахматный трубадур хорошо знаком с планом этого дома. Он также знал, когда в эту ночь вернется Друккер, иначе не отважился бы нанести визит старой даме.

– Но мы и раньше уже установили, что убийца вхож в эти дома, – проворчал Хэс.

– Верно. Но можно близко знать семью и не уметь незаметно пробраться в ее жилище. Кроме того, ночной посетитель был осведомлен, что обычно миссис Друккер не запирает на ночь дверь; он собирался войти в комнату, оставить там фигурку и исчезнуть. То, как он поворачивал ручку двери, доказывает именно это его намерение.

– А вдруг он хотел просто разбудить миссис Друккер, чтобы она тотчас же нашла злополучную фигурку? – предположил Маркхэм.

– Зачем же он так осторожно повертывал ручку, как будто старался никого не разбудить? Нет, Маркхэм, у него на уме было что-то более зловещее, но когда дверь оказалась запертой и миссис Друккер вскрикнула, он положил епископа там, где старушка его нашла, и убежал.

– Но, сэр, – вмешался Хэс, – ведь и кто-нибудь другой мог прослышать, что дама не запирает на ночь дверь, и настолько хорошо знать планировку дома, чтобы ходить по нему впотьмах.

– А откуда у него ключ от двери на крыльцо, сержант?

– Допускаю, что ключа не было; наружную дверь, видимо, не запирали, – упорствовал Хэс. – Вот когда мы проверим все алиби, тогда у нас появится путеводная нить.

Вэнс вздохнул.

– Вероятно, вы найдете двух-трех человек без алиби, а если ночной визит намечался заранее, то и алиби наверняка подготовлено. Мы ведь имеем дело не с дураком, сержант. Мы играем в смертельную игру с хитрым, находчивым убийцей, который соображает так же быстро, как и мы, и так же искушен в тонкостях логики.

Внезапно Вэнс встал, а за ним и мы, и все пошли на кухню. У стола хлопотала немка и что-то готовила.

– Что вам угодно? – с опаской покосилась она на нас.

Вэнс с улыбкой посмотрел на нее:

– Как вас зовут?

– Менцель, – ответила она. – Грета Менцель.

– Вы давно служите у Друккеров?

– Двадцать пятый год.

– Ого! – удивился Вэнс. – Давно. А почему вы так боитесь нас?

– Я вас нисколько не испугалась, но мистер Друккер с утра был занят и велел мне никого не…

– Вы, наверное, подумали, что мы пришли его арестовать? – перебил Вэнс.

Ее зрачки слегка расширились, но она промолчала.

– В котором часу вчера встал ваш хозяин? – продолжал допрашивать Вэнс.

– Я уже говорила вам: в девять, как всегда.

– В котором часу встал мистер Друккер? – настойчиво повторил вопрос сыщик.

– Я ответила вам.

– Die Wahrheit Frau Menzel! Um wie viel Uhr ist er aufgestanden?

Едва вопрос прозвучал по-немецки, с женщиной произошло что-то странное. Она закрыла лицо руками, и у нее вырвался сдавленный крик.

– Не знаю, – простонала она. – Я будила его в половине девятого, но он не ответил. Я приоткрыла дверь, она не была заперта, и – Du, lieber Gott! – его там не было.

– Когда вы снова его увидели?

– В девять. Я пошла наверх, чтобы сообщить ему, что завтрак готов. Он сидел в кабинете за столом, работал, как сумасшедший, и был взволнован. Он приказал мне уйти.

– Он спустился к завтраку?

– Ja, ja. Он сошел вниз через полчаса.

– Почему вы солгали мне, будто ваш хозяин встал в девять часов? – нахмурил брови Вэнс.

– Я была вынуждена, мне так велели, – забормотала немка, оправдываясь. – Когда миссис Друккер вернулась вчера от мисс Диллард, она строго-настрого наказала мне: если будут задавать этот вопрос, отвечать, что мистер Друккер проснулся в девять часов. Она заставила меня поклясться…

– В том, что вы нам рассказали, – сухо произнес Вэнс, – нет ничего предосудительного и такого, что повредило бы вам. Вполне естественно, что пожилая больная женщина вбила себе в голову, будто ей нужно защитить своего единственного любимого сына от подозрений, ибо по соседству совершено убийство. Вы ведь знаете, что миссис Друккер многократно преувеличивает любую мелочь, если она способна повредить благополучию ее сына. Мне интересно вот что: вы лично, Грета Менцель, не подозреваете мистера Друккера в преступлениях?

– Нет, что вы! – замахала руками женщина и затрясла головой, как сумасшедшая.

– Где вы были в то утро, когда убили мистера Робина? – сурово спросил сыщик.

Лицо немки побледнело, губы задрожали, ладони судорожно сжались. Она старательно прятала от Вэнса глаза, но он был неумолим:

– Где вы были, фрау Менцель? Отвечайте!

– Здесь… – начала она, но внезапно запнулась, поймав на себе колючий взгляд сержанта Хэса.

– На кухне?

Она кивнула, казалось, потеряв дар речи.

– И вы заметили, как мистер Друккер вернулся от Диллардов? – напирал Вэнс. – Он прошел по черному ходу и поднялся наверх, так? Он не знал, что вы видели его через кухонную дверь. А позже он спросил, где вы находились в это время. За несколько минут до его прихода вы узнали о смерти мистера Робина. Вчера, когда миссис Друккер приказала вам говорить всем, будто ее сын встал в девять часов, до вас дошел слух, что по соседству убит еще один человек, и у вас возникли подозрения. Я правильно излагаю, фрау Менцель?

Женщина громко заплакала и уткнулась в передник. Хэс с негодованием посмотрел на нее.

– Вот как! – закричал он. – Вы лгали, когда я вас допрашивал, то есть сопротивлялись правосудию!

– Погодите, сержант, – вмешался Вэнс. – Фрау Менцель не имела никакого намерения обманывать правосудие, теперь она во всем призналась. – И, не дав Хэсу времени возразить, он деловым тоном обратился к перепуганной немке: – Вы каждую ночь запираете наружную дверь на крыльцо?

– Да, каждую.

– Вы уверены, что запирали ее сегодня ночью?

– Я сделала это в половине девятого, когда пошла спать.

Вэнс приблизился к двери и осмотрел замок.

– У кого есть ключ от него?

– Ни у кого, кроме мисс Диллард.

– Вот как? – удивился Вэнс. – А зачем он ей?

– Он у нее уже несколько лет. Она приходит к нам по два-три раза в день. Когда я отлучаюсь, то запираю дверь, а так как у мисс Диллард имеется свой ключ, миссис Друккер не приходится беспокоиться и спускаться по лестнице.

– Ну что же, все логично, – пробормотал Вэнс. – Больше мы вас не побеспокоим, фрау Менцель. – Когда мы вышли, он указал на дверь, ведущую во двор. – Заметьте, пожалуйста: в одном месте проволочная сетка оторвана от рамы. Зачем? Явно для того, чтобы легко просунуть руку внутрь и отомкнуть щеколду. Дверь на крыльцо открывали ключом миссис Друккер или мисс Диллард, вернее, я почти уверен, что ключом Белл.

Хэс кивнул, а Маркхэм стоял в отдалении и сердито пыхтел папиросой. Вдруг он решительно повернулся и направился назад к дому, но Вэнс схватил его за рукав.

– Нет, Маркхэм. Смири свой гнев. Иначе это сильно повредит делу.

Маркхэм стряхнул с себя его руку.

– Черт возьми, Вэнс. Друккер соврал нам, что ушел от Диллардов через ворота еще до убийства Робина.

– Конечно, соврал. Я все время сомневался в правдивости его показаний о событиях того утра. Тем не менее, не нужно идти к нему с расспросами. Он возмутится и заявит, что экономка ошиблась.

Однако Маркхэм никак не желал угомониться и кричал:

– Я хочу знать, где он шатался вчера утром! Почему его мать старается уверить нас, что он спал?

– Наверное, она тоже входила в его комнату и видела, что его там нет. Когда она узнала о смерти Спригга, то стала придумывать достоверное алиби. Но если ты сейчас пойдешь изобличать несообразность ее показаний, из этого не выйдет ничего хорошего.

– Вот тебе раз! – упорствовал Маркхэм. – Наоборот, я стараюсь быстрее нащупать все концы и наконец-то распутать этот омерзительный клубок.

Вэнс задумался и тихо сказал:

– Все-таки не надо рисковать. Если то, что ты думаешь, правда, и вы с сержантом сообщите Друккеру только что полученные нами сведения, в другой раз маленький человечек не ограничится оставлением шахматной фигурки у дверей.

Маркхэм с тревогой посмотрел на Вэнса.

– Ты считаешь, что если я сейчас воспользуюсь уликой против Друккера, жизнь немки окажется в опасности?

– Пока мы не добьемся правды в этом деле, опасность будет ходить по пятам. Мы не вправе ставить под удар кого бы то ни было.

Дверь на крыльцо отворилась, и на пороге появился Друккер. Его взгляд сфокусировался на Маркхэме, и хитрая, злобная усмешка скривила рот горбуна.

– Надеюсь, я не помешал? Но служанка только что сообщила мне, что сказала вам, будто бы она видела, как я вошел через черный ход утром в день убийства Робина.

– Так что же из этого, мистер Друккер? – спросил Маркхэм.

– Я только хотел уведомить вас, что Грета ошибается. Она, очевидно, перепутала дни – я часто возвращаюсь домой через заднюю дверь. Я уже говорил вам, что ушел со стрельбища через ворота, выходящие на 75-ю улицу, и после короткой прогулки в парке вернулся домой через парадный вход. Я убедил Грету, что она заблуждается.

Вэнс внимательно выслушал Друккера, потом поднял на него глаза и встретил его кривую улыбку ясной, приветливой улыбкой.

– Вы убедили фрау Менцель при помощи шахматной фигурки?

Друккер дернул головой и побледнел. Его уродливое тело напряглось, веки и губы задрожали, жилы на шее вздулись, как веревки. На одно мгновенье я подумал, что он утратил контроль над собой, но с огромным усилием он принял прежний сдержанный вид.

– Я не понимаю вас, сэр, – глухо произнес он. – Какая шахматная фигурка? О чем вы?

– Фигурки носят различные названия, – пояснил сыщик.

– Вы будете учить меня шахматам? – Друккер ухмыльнулся, и в голосе его послышалось презрение. – Конечно, у них разные названия: король, ферзь, ладья, конь… – Он вдруг остановился. – Епископ… – Он прижался головой к двери и захохотал: – Так вот что вы подразумеваете! Епископ! Да вы просто сборище глупых детей, играющих в какую-то дурацкую игру.

– У нас есть основания полагать, – чеканя каждое слово, промолвил Вэнс, – что играет в эту игру кто-то другой, а шахматный епископ в этой забаве имеет некое символическое значение.

Друккер махнул рукой и заговорил немного дружелюбнее.

– Не принимайте всерьез речи моей матери, – укоризненно и вместе с тем просительно сказал он. – Нездоровое воображение часто заводит ее в какие-то тупики.

– Почему вы упомянули о вашей матушке?

– Да ведь вы только что беседовали с ней? И ваши рассуждения напоминают мне ее галлюцинации.

– Понимаете, – мягко заметил Вэнс, – ваша мать, похоже, имеет серьезные основания для страхов.

– Вздор! Она всегда чего-нибудь боится.

– Но все-таки, мистер Друккер, мне очень важно знать, где вы были вчера утром между восемью и девятью часами?

Друккер, вроде бы, хотел ответить, но потом губы его сжались, и он долго смотрел на Вэнса, словно что-то высчитывая и прикидывая в уме. Наконец он громко произнес:

– Я работал у себя в кабинете с шести утра до половины десятого. Уже несколько месяцев я изучаю интерференцию света. – В его глазах загорелся фанатический огонь. – И только вчера утром я проснулся с ясным представлением некоторых факторов моей теории, тотчас же встал и пошел в кабинет.

– Значит, вы там и были, – спокойно сказал Вэнс. – Это не особенно важно. Простите, что потревожили. – Он кивнул Маркхэму, и мы пошли на стрельбище. По дороге Вэнс обернулся и, улыбаясь, добавил: – Фрау Менцель под нашим покровительством. Кому-то не поздоровится, если с ней что-нибудь случится.

Друккер глядел нам вслед, как загипнотизированный.

Когда мы отошли достаточно далеко, Вэнс обратился к Хэсу.

– Сержант, – несколько взволнованно произнес он, – эта честная немецкая фрау сунула голову в петлю. Право слово, я боюсь за нее. Поставьте-ка около дома Друккера на ночь, вон под теми деревьями, очень надежного человека. При первом крике или призыве о помощи пусть он сразу ломится в дом. Я буду спать спокойнее, согретый мыслью, что «ангел» в штатском платье охраняет сон фрау Менцель.