Текст книги "Злой гений Нью-Йорка"

Глава XVI
Третий акт

Со вторника, 12 апреля, до субботы, 16 апреля

После ленча Маркхэм и Хэс продолжили колесить по городу. Им предстоял тяжелый день. У Маркхэма накопилось множество текущей работы, а сержанту кроме следствия о Робине прибавилось еще дело Спригга. В половине восьмого вечера состоялось неофициальное совещание с участием Хэса и инспектора Морана; оно затянулось до полуночи, но ничего существенного из этого не получилось.

Следующий день тоже принес одни разочарования. Поступил рапорт капитана Дюбуа, что на присланном Хэсом револьвере нет никаких отпечатков пальцев. Капитан Хагедорн установил, что выстрел в Спригга был произведен именно из этого оружия. Полицейский, дежуривший на посту у дома Друккеров, за всю ночь не заметил ни малейшей подозрительной детали. В начале девятого утра миссис Друккер спустилась в сад, а в половине десятого через парадную дверь вышел Адольф Друккер, отправился в парк и просидел там два часа за чтением.

Миновало еще два дня, но расследование не продвинулось ни на шаг. Газеты старались перещеголять друг друга в собственных версиях, одна другой невероятнее, и упрекали сыщиков в бездействии.

Вэнс заходил и к профессору Дилларду, и к Арнессону, и два раза в шахматный клуб к Парди, который вел себя вежливо, но сдержанно, даже с холодком. С Адольфом Друккером и его матерью Вэнс не встречался, а когда я спросил почему, он ответил:

– Теперь от них не добьешься правды, оба чрезвычайно напуганы. Пока у нас нет определенных улик, не стоит допрашивать Друккеров, может выйти не лучше, а хуже.

Несомненная улика была получена на следующий день из самого неожиданного источника. Ею отмечено начало последней фазы нашего расследования этих преступлений – таких ужасных, жестоких и чудовищных, что и теперь, спустя много лет, мне не верится, что все это случилось наяву, а не было плодом чьей-то изощренной больной фантазии или кошмарным сном.

В пятницу Маркхэм от отчаяния опять созвал совещание, и в четыре часа пополудни все мы, включая инспектора Морана, собрались в кабинете следователя. Арнессон был необыкновенно молчалив и внимательно слушал все, что говорилось. Он как будто умышленно избегал высказывать свое мнение.

Мы заседали уже около получаса, когда тихо вошел секретарь и положил перед Маркхэмом какую-то бумагу. Тот заглянул в нее и нахмурился. Через минуту он подписал два печатных бланка и передал их Свэкеру.

– Заполни и отнеси Бену, – приказал он. Когда секретарь вышел, он объяснил нам причину перерыва: – Сперлинг прислал записку с просьбой переговорить со мной: якобы у него есть на то важные причины.

Через десять минут ввели Сперлинга. Он приветливо улыбнулся Маркхэму, кивнул Вэнсу и мне. Следователь велел ему сесть, а Вэнс предложил папиросу.

– Я хотел сообщить, мистер Маркхэм, об одной вещи, которая, по-моему, вам поможет, – начал он. – Помните, когда вы меня спросили, куда направился Друккер из стрелковой комнаты, я ответил, что он, вроде бы, вышел через подвальную дверь? За последние дни у меня было много времени для размышлений, и я кое-что освежил в памяти. Одно из этих воспоминаний относится к Друккеру, вот почему я и попросил вас вызвать меня сюда. Сегодня днем мне представилось, что я снова в стрелковой комнате и разговариваю с Робином. И вдруг в моем мозгу промелькнуло нечто особенное. Меня озарило, что когда я выглянул в окно, чтобы узнать, какова погода, – я ведь собирался в поездку, – то увидел в беседке за домом Адольфа Друккера…

– В котором часу это было? – быстро спросил Маркхэм.

– За несколько секунд перед моим отъездом на станцию.

– Вы полагаете, что Друккер, вместо того чтобы уйти со двора, пошел в беседку и просидел там, пока вы не уехали?

– Как будто так, сэр.

– Вы вполне уверены в том, что не обознались?

– Да, сэр. Я отчетливо помню данный факт.

– Поклянитесь, – сурово произнес Маркхэм, – ведь от вашего показания зависит жизнь другого человека.

– Клянусь честью.

Когда заключенного увели, Маркхэм посмотрел на Вэнса и устало промолвил:

– Это дает нам хоть какую-то надежду и зацепку.

– Ты прав. Показания экономки не имели смысла. Друккер просто-напросто открестился от них, изобразив, что фрау Менцель – безмозглая дурочка. Но теперь мы вооружены по-настоящему.

– Мне кажется, – заявил Маркхэм после некоторого молчания, – что сейчас у нас достаточно данных против Друккера. Он был во дворе Диллардов за несколько секунд до того, как убили Робина. Он легко мог проследить, как уходил Сперлинг, и так как сам только что вышел от профессора, то знал, что дома никого нет. Миссис Друккер уверяет, что никого не видела из окна, хотя вскрикнула в момент смерти Робина, а потом испугалась, когда мы пришли допрашивать ее любимого Адольфа. Она вела себя с нами, как с врагами. Я думаю, что она заметила, как ее дорогой сыночек возвращался домой тотчас же после того, как тело Робина вынесли на стрельбище. Друккера не было в его комнате, когда застрелили Спригга, и оба, мать и сын, изо всех сил стараются скрыть этот факт. Многие из поступков Друккера чрезвычайно подозрительны. Мы узнали также, что он имеет пристрастие к детским играм. Очень возможно, что он, как объяснил доктор Барстед, перепутал фантазию с действительностью и совершил преступления в момент временного помешательства. Формулу Римана он какими-то безумными ассоциациями связывал со Сприггом, потому что Арнессон и Спригг обсуждали ее при нем. Что касается записок Епископа, то они тоже связаны с сумасбродными играми горбуна: детям всегда хочется внимания и одобрения, особенно когда они выдумывают новую забаву. То, что Друккер выбрал слово «епископ» для подписи, есть результат его интереса к шахматам. Эта версия подтверждается появлением шахматного епископа у дверей его матери. Вероятно, он боялся, что старушка видела его в то утро, и таким способом хотел внушить ей, чтоб она держала язык за зубами. Он легко мог захлопнуть дверь на крыльцо, без ключа и создать впечатление, будто неизвестный, принесший епископа, удалился через черный ход. Друккеру проще простого было взять фигурку епископа из библиотеки в тот самый вечер, когда Парди разбирал свою партию в доме профессора.

Маркхэм говорил веско и четко, будто заколачивал гвозди, и перечислил все улики против Друккера едва ли не в хронологическом порядке. Возразить было нечего, поэтому вслед за его отчетом в кабинете повисло долгое молчание.

– Может, ты и прав, Маркхэм, – наконец проронил Вэнс, – но мое главное возражение против твоего резюме состоит в том, что очень уж все как-то просто получается. Ум, замысливший эти гнусные убийства, слишком изощрен, чтобы запутаться в сети косвенных улик. Не забывай: у Друккера поразительные умственные способности; кроме того, совершенно ясно, что Друккер, если он и невиновен, знает что-то, имеющее прямую и тесную связь с преступлениями. И мое скромное мнение: мы должны во что бы то ни стало добиться от него этих сведений. Показание Сперлинга дало нам толчок в этом направлении. Мистер Арнессон, каково ваше мнение?

– У меня нет никакого мнения, – понуро ответил математик, – я посторонний зритель, но мне трудно заподозрить бедного Адольфа в такой мерзости.

Хэс предложил тотчас же, не медля, приступить к действию:

– Если у Друккера есть что сказать, так он заговорит, как только его возьмут под стражу.

– У нас весьма тяжелое положение, – подвел итог инспектор Моран, – и нет права на ошибку. Если потом окажется, что преступник не Друккер, а кто-то другой, мы сделаемся посмешищем.

Вэнс внимательно посмотрел на Маркхэма и произнес, точно размышляя вслух:

– Почему бы сначала не допросить Друккера? Я не исключаю, что нам удастся убедить его открыть перед нами свою душу.

Нервно попыхивая сигаретой, Маркхэм велел Хэсу:

– Приведи сюда Друккера завтра в девять утра.

На этом совещание закончилось, и все разошлись.

Мы с Вэнсом приехали к следователю ранним туманным утром. Ни Друккера, ни Хэса в кабинете еще не было. Вэнс уселся в комфортабельное кожаное кресло и закурил.

– Сегодня я чувствую себя в приподнятом настроении, – признался он. – Если Друккер расскажет то, что мы ожидаем, мы закончим это ужасное расследование.

Едва он договорил, как в кабинет ворвался Хэс.

– Ну, господа, я вас огорчу: нам не удастся допросить Друккера, – в отчаянии крикнул он. – Он сорвался со стены в Риверсайдском парке и сломал шею. Его нашли только в семь часов утра…

Маркхэм посмотрел на сержанта так, словно не верил своим глазам и ушам.

– Как?! – в ужасе завопил он. – Ты не шутишь?

– Какие шутки? Я был на месте, пока не убрали труп.

– Что ты узнал?

– Да там нечего узнавать. Ребятишки в парке нашли тело около семи часов утра. Детей там куча, нынче ведь суббота, выходной день. Местный участковый вызвал врача. Тот констатировал, что Друккер упал со стены накануне около десяти часов вечера и мгновенно умер вследствие повреждения шейных позвонков. Стена в этом месте – напротив 76-й улицы – возвышается над детской площадкой на тридцать футов.

– Миссис Друккер уже оповестили?

– Нет. Я сказал, что сам позабочусь об этом, но решил, что сначала зайду к вам.

– Не вижу, чем мы тут можем помочь, – уныло пробурчал Маркхэм.

– Надо сообщить Арнессону, – оживился Вэнс. – Честное слово, Маркхэм, это дело – настоящий кошмар. На Друккера была вся наша надежда, а он упал со стены… – Вэнс вдруг запнулся и воскликнул: – Горбун рухнул со стены! Горбун! – Он повернулся к Маркхэму и добавил странно изменившимся голосом: – Так ведь это еще одна безумная мелодрама. Стишок из книжки. Вроде загадки-считалки.

– Это нелепость, а не загадка, – сурово объявил Маркхэм. – Дружище, я тебя понимаю: ты так устал от этого ужасного следствия, что скоро сойдешь с ума. Предоставь разгребать его мне и сержанту, мы – люди стойкие и привычные, а ты поезжай куда-нибудь отдохнуть. Например, в Европу, а? Тебе надо развеяться.

– Верно, ты прав. Я сдаюсь. На наших глазах разыгран третий акт невероятной трагедии, а мы до сих пор топчемся на месте.

В комнату заглянул Свэкер и обратился к сержанту:

– Вас ждет Кинан из газеты «Уорлд».

– Где он? – крикнул Маркхэм. – Веди его сюда скорее!

Вошел репортер и подал Хэсу письмо.

– Очередная billet doux[5]5
  Любовная записка (фр.).


[Закрыть], получена сегодня утром.

Хэс вскрыл конверт, и я сразу же узнал бумагу и бледно-синие буквы крупного шрифта. Текст был такой:

Раз Горбун залез на стену.

Бух! – и рухнул, как полено.

Никто спасти его не смог:

Ни глас царя, ни ратный рог.

А внизу стояла знакомая подпись прописными буквами: «ЕПИСКОП».

Глава XVII
Свет, горевший всю ночь

Суббота, 16 апреля, 9 часов 30 минут

Когда Хэсу удалось отделаться от Кинана и выпроводить его, в кабинете несколько минут царило безмолвие. А о чем было говорить? Все думали лишь об одном: Епископ снова взялся за свою смертоносную работу.

Вэнс, мрачно шагавший туда-сюда, наконец дал выход своим эмоциям:

– Дьявольское дело, Маркхэм, квинтэссенция зла. Дети в парке в выходной день резвились, радовались жизни, придумывали всякие забавы – и вдруг эта страшная, ошеломляющая действительность. Ты осознаешь всю гнусность злодейства? Эти ребятишки нашли Горбуна, про которого родители читали им в книжке, мертвым у подножия стены. И это не вымышленный герой, которого, конечно, жалко, но при этом ты знаешь, что он ненастоящий, а стихи шутливые, – это реальный взрослый человек, мужчина, преднамеренно убитый каким-то чудовищем в человеческом обличье.

– Да уж, – посетовал Маркхэм, – хуже некуда. Но не будем слишком сентиментальными, – с грустной улыбкой обратился он к нам, – иначе наш разум ослабеет, а он нам сейчас нужен как никогда.

– Чем скорее и энергичнее мы примемся за дело, тем лучше, – подхватил сержант.

Воодушевленные этими призывами, мы стряхнули с себя апатию. Маркхэм позвонил инспектору Морану, и они условились передать дело об убийстве Друккера сержанту Хэсу. Следователь также потребовал протокол вскрытия.

– Твои люди, – мрачно бросил он сержанту, – должны были следить за домами Дилларда и Друккера. Получены какие-то сведения от наблюдателей?

– У меня не было времени пообщаться с ними, сэр, кроме того, они не сразу сообразили, что Друккер убит, думали – это несчастный случай. Но я приказал им не уходить, пока я не вернусь.

– Известно хотя бы заключение врача?

– Он установил время смерти: десять часов тому назад. Подозрение на несчастный случай.

– В экспертизе упоминается о проломленном черепе? – поинтересовался Вэнс.

– Да, череп проломлен, как у Робина и Спригга.

– Ну, картина ясна, – покачал головой сыщик. – Техника убийцы проста. Он наносит жертвам удар по голове, оглушает их, убивает, а потом придает им положения, соответствующие той роли, которая назначалась им в его мерзкой вакханалии. Друккер, похоже, стоял у края и смотрел вниз. Висел густой туман, и бедняга смутно различал окружающие объекты, как вдруг его ударили по голове, и он перевалился через парапет.

– Меня злит, – рассердился Хэс, – что Гилфойл, который по моему приказу дежурил на посту позади дома Друккеров, не сообщил мне, что Адольфа Друккера всю ночь не было дома. Как вы полагаете, не лучше ли нам сейчас же побеседовать с Гилфойлом? Пусть выкладывает все, что заметил.

Маркхэм кивнул. Хэс подбежал к телефону, отдал распоряжение, и через десять минут Гилфойл появился в дверях. Хэс набросился на него с упреками.

– Почему не доложил мне, в котором часу Друккер ушел из дому вчера вечером?

– Я не придал этому значения. Он часто отлучается, а вчера ушел около восьми, сразу после обеда.

– Куда он направился?

– Вышел через заднюю дверь, пересек стрельбище и, миновав стрелковую комнату, попал в дом Дилларда.

– С какой целью? Не знаешь?

– Нет. Но он регулярно ходит в тот дом и проводит у Дилларда много времени.

– Когда он вернулся?

Гилфойл покраснел и стушевался.

– Он, похоже, совсем не возвращался, сержант.

– Вот как! Не возвращался… – ехидно передразнил Хэс своего подчиненного. – Еще бы, после того как он сломал себе шею, сорвавшись с высоты, ему, конечно, было несподручно куда-то возвращаться!

– Я хотел сказать, сержант…

– Поздно оправдываться. Друккер, с которого я велел тебе глаз не спускать, в восемь вечера отправился к Дилларду, а ты, вместо того чтобы следить за обитателями дома, уселся в беседке и задремал от трудов праведных. Правильно излагаю? Когда же ты изволил пробудиться?

Гилфойл вспылил:

– Я не спал всю ночь. То, что я не заметил, как этот тип вернулся домой, не означает, что я не караулил.

– Почему же не позвонил мне, что Друккер развлекается где-то в городе?

– Я думал, что он возвратился через парадную дверь.

– Слишком много думаешь, так и мозг, чего доброго, утомится.

– Послушайте, сержант, вы не приказывали мне ходить за Друккером по пятам. Вы велели караулить дом и следить, кто в него входит и выходит, а при малейшем шуме вломиться внутрь. Друккер ушел к Диллардам в восемь вечера, и я не сводил глаз с окон его дома. Около девяти часов экономка поднялась наверх и зажгла свет в своей комнате. Через полчаса огонь погас. Потом, около десяти часов, свет вспыхнул в комнате Друккера.

– Что? Ты ничего не путаешь?

– Нет. В десять часов в комнате Друккера загорелся свет, и я четко различил движущуюся тень. В чем же вы обвиняете меня, сержант? Вы тоже на моем месте сочли бы, что горбун вернулся домой через парадную дверь.

– Ладно, – буркнул Хэс. – А ты уверен, что дело происходило в десять часов?

– Да, я уверен: было около десяти часов.

– И что дальше? Когда свет в комнате Друккера погас?

– Он горел всю ночь. Друккер ведь не следит за временем; уже два раза у него и прежде окна светились до утра.

– Я понял, – вмешался Вэнс. – Вчера наш гений решал трудную задачу. А в комнате миссис Друккер горел свет?

– Как всегда. Старая дама оставляет свет на всю ночь.

– Кто-нибудь наблюдал за парадной дверью Друккеров сегодня ночью? – спросил Маркхэм.

– Только после шести часов. Наш сотрудник следит за домом Друккеров весь день, но он заканчивает дежурство в шесть, когда Гилфойл заступает на свой пост за домом, – пояснил Хэс.

– А на каком расстоянии от двери в переулок вы стояли ночью? – поинтересовался Вэнс.

– В сорока или пятидесяти футах.

– И между вами и переулком располагались железная решетка и ветви деревьев?

– Да, сэр, – подтвердил Гилфойл. – Вид был несколько закрыт, если вы на это намекаете.

– Можно ли выйти из дома Дилларда и вернуться через эту дверь так, чтобы никто не заметил?

– Пожалуй, сэр, – согласился Гилфойл, – особенно, если малый не хотел, чтобы я его видел. Было туманно и темно, шум с Риверсайдской аллеи заглушал его шаги, и если он соблюдал осторожность, то мог проскользнуть незамеченным.

Когда Гилфойл ушел, Вэнс принялся громко рассуждать вслух:

– Дьявольски сложная ситуация. Друккер зашел к Диллардам в восемь часов, а в десять его сбросили со стены. На записке, которую принес Кинан, стоит штемпель: одиннадцать часов вечера, – значит, она была отпечатана еще до преступления. Епископ заранее обдумал свою «комедию» и приготовил заметку в газеты. Поразительная дерзость! Возможно только одно допущение: убийца в точности знал все, что касалось Друккера, даже то, что произойдет между восемью и девятью часами вечера.

– Насколько я понял, – вмешался Маркхэм, – твоя теория заключается в том, что убийца вошел и вышел через переулок между большими домами.

– У меня нет никакой теории. Я спросил о переулке, чтобы убедиться, что никто не проходил через него в парк, кроме Друккера. В таком случае напрашивается гипотеза, что убийца проник в парк по этому переулку и таким образом ускользнул от наблюдения.

– Если этот путь был доступен для убийцы, то неважно, кого видели вместе с Друккером, – мрачно заметил Маркхэм.

– Совершенно верно. Тот, кто инсценировал этот фарс, мог смело войти в парк на глазах у полицейского или тихонько пробраться туда по переулку. Но что меня сбивает с толку, – продолжал Вэнс, – так это свет в комнате Друккера в течение всей ночи. Он загорелся почти в то мгновение, кода бедный малый сорвался в пропасть. И еще Гилфойл говорил, что ночью видел тень. – Вэнс многозначительно поднял палец. – Сержант, вам известно, лежал ли ключ от парадной двери в кармане у Друккера, когда нашли тело?

– По правде, не знаю, но постараюсь выведать. – Хэс с кем-то заговорил по телефону и через несколько минут повесил трубку. – Никакого ключа при Друккере не обнаружено.

Вэнс затянулся сигаретой и медленно выпустил дым.

– Я подумал, что Епископ стянул ключ у Друккера и ночью после убийства проник в его комнату. Невероятно, но в этом фантастическом деле все допустимо. Когда мы узнаем мотивы убийств, то поймем и причину ночного визита.

Маркхэм встал и вынул шляпу из шкафа:

– Нам пора на место преступления.

– Погоди, старина, – возразил Вэнс. – Давай сначала повидаем миссис Друккер. Может, она откроет нам то, что таится в глубинах ее мозга. Возьмем с собой Барстеда и поедем к ней.

Мы тотчас же вышли, заехали за доктором и явились в дом Друккеров. Нам отворила фрау Менцель, по лицу которой мы догадались, что она знает о смерти хозяина. Вэнс спросил ее:

– Миссис Друккер сообщили?

– Нет, – дрожащим голосом прошептала она. – Мисс Диллард заходила около часа назад, но я сказала, что госпожа вышла. Какое несчастье!

– Что-то еще стряслось, фрау Менцель?

– Не знаю, к завтраку хозяйка не спустилась…

– Когда вы узнали о происшествии?

– Почти в восемь. Разносчик газет сообщил мне.

– Не бойтесь, – успокоил ее Вэнс, – с нами доктор, и мы обо всем позаботимся.

Мы подошли к комнате миссис Друккер. Вэнс постучал. Ответа не последовало. Мы заглянули внутрь – пусто. Не говоря ни слова, мы вернулись в переднюю. Одна из двух дверей вела в спальню Друккера. Вэнс, не постучав, отворил ее. Свет, о котором сообщил Гилфойл, так и не был погашен.

Вэнс остановился на пороге, а Маркхэм прошел вперед, но тотчас отступил. На узкой постели лежала миссис Друккер, полностью одетая. Лицо ее было пепельно-бледным, глаза закрыты, руки стиснуты и прижаты к груди. Барстед приблизился и наклонился над ней, потом выпрямился и покачал головой.

– Скончалась, видимо, еще вечером. – Он снова нагнулся над телом и стал производить осмотр. – Она уже много лет страдала хроническим нефритом, атеросклерозом и гипертрофией сердца. Она умерла примерно тогда же, когда и Друккер, – около десяти…

– Естественной смертью? – спросил Вэнс.

– Несомненно.

– Никаких признаков насилия?

– Ни малейших. Совершенно ясный, типичный случай.