Текст книги "История России в лицах. Книга третья"

Официально это подтвердил сам патриарх, который в присутствии духовных и гражданских властей беседовал с Феодосией в Чудовом монастыре. Решив, что она больна (боярыня не хотела стоять перед патриархом и весь допрос висела на руках стрельцов), попытался помазать её освящённым маслом, но Феодосия яростно воспротивилась. Боярыню вернули под арест и стали уже всерьез готовить к публичной казни.

Когда Морозову подвергли пытке, она с дыбы кричала в умоисступлении:

– Вот что для меня велико и поистине дивно: если сподоблюсь сожжения огнем в срубе на Болоте, это мне преславно, ибо этой чести никогда еще не испытала!

Ни уговоры, ни угрозы, ни мучительные пытки не могли сломить дух Морозовой. Друг и наставник боярыни Морозовой, истовый защитник старой веры, протопоп Аввакум писал о ней так:

«Персты рук твоих тонкостны, а очи твои молниеносны. Кидаешься ты на врага, аки лев».

Страстное желание Морозовой быть публично сожженной, пострадать за веру, могло бы исполниться, настолько велик был гнев царя. Но тут вмешалась почти вся аристократия: раскольничество было, в основном, распространено среди «черного люда» и позволить публично истязать и затем предать огню представительницу одного из шестнадцати знатнейших родов России было невозможно.

За Морозову и Урусову заступилась любимая сестра царя, царевна Ирина Михайловна. В результате в 1763 году прямо от приготовленных столбов для сжигания Морозова, Урусова и Данилова в простых санях, закованные в «конские железа» были отправлены в Боровский Пафнутьев монастырь.

Путь в острог знаменитой боярыни и запечатлел впоследствии на своей картине В. И. Суриков, хотя так ли на самом деле выглядела мятежная боярыня – сказать трудно, прижизненных изображений, равно как и описаний, не сохранилось.

Возможно, царь и не прислушался бы к голосам защитников «поединщицы», изрядно попортившей ему кровь: на Руси, бывало, казнили и более знатных персон. Но публичная казнь дает человеку ореол мученичества (если, разумеется, народ на стороне казненного, а именно так и было: народ воспринимал борьбу царя и Морозовой как духовный поединок). Этого царь боялся больше всего, боялся, что «будет последняя беда горши первыя». Поэтому он обрек Морозову и ее сестру на «тихую», долгую смерть. Но вот четырнадцати слугам раскольниц повезло куда меньше: за принадлежность к старой вере их в конце июня 1675 года заживо сожгли в срубе.

Правда, умирала Морозова не так героически, как собиралась.

– Раб Христов! – взывала замученная голодом боярыня к сторожившему ее стрельцу. – Есть ли у тебе отец и мати в живых или преставилися? И убо аще живы, помолимся о них и о тебе; аще ж умроша – помянем их. Умилосердися, раб Христов! Зело изне-могох от глада и алчу ясти, помилуй мя, даждь ми колачика.

И когда тот отказал («Ни, госпоже, боюся»), она продолжала униженно вымаливать у него хотя бы хлебца, хотя бы «мало сухариков», хотя бы яблоко или огурчик. Жажда жизни в ней была – неистребимой. Как знать: предложи ей кто-нибудь из священников отречься от ереси и принять новую веру «за калачик», несгибаемая женщина могла бы и сломиться. Но священников к ней больше не подпускали.

Первой от голода умерла княгиня Урусова, потом боярыня Морозова. Ее держали под стражей, пока она была жива, и оставили под стражей после смерти в ночь с 1 на 2 ноября 1675 г. Тела раскольниц – в рогоже, без отпевания – зарыли внутри стен боровского острога: опасались, как бы старообрядцы не выкопали их «с великою честию, яко святых мучениц мощи».

Но память о мятежной боярыне убить так и не сумели. Раскольники почитают ее среди своих мучеников, а обычные люди, даже не подозревающие о том, что когда-то на Руси был церковный раскол, впечатляются почти иконописным обликом женщины в цепях с грозно поднятыми вверх двумя перстами.

И все грех гордыни: «… это мне преславно, ибо этой чести никогда еще не испытала!»

А ведь не овдовей она молодой, не было бы ни цепей, ни острога, ни… бессмертия.

Тишайший преобразователь

С традиционной точки зрения чуть ли не всех историков и с легкой руки писателей, второй царь династии Романовых – Алексей Михайлович – это воплощения застоя, дремоты, торжество религиозных догм во всех сферах жизни… Проще говоря, затхлое болото, из которого каким-то чудом появился совершенно новый самодержец «академик, герой, мореплаватель и плотник», перевернувший Россию вверх тормашками или вздернувший ее на дыбы – кому как больше нравится.

Принято считать, что в XVII веке Московская Русь как общественный, государственный, культурный, политический и военный организм совершенно изжила себя, и лишь воцарение Петра I вдохнуло в страну новую жизнь и не дало окончательно впасть в кому. Вот только внимательное изучение личности, биографии и, главное, правление его отца, Алексея Михайловича, не оставляет от этого убеждения камня на камне.

Понятно, что во все века и во всех странах личности тиранов привлекают большее внимание потомков, нежели фигуры мирных правителей. Таковы особенности человеческой психологии, массового сознания, которые невозможно изменить в одночасье. Но попытаться исправить историческую несправедливость… почему бы и нет? В конце концов, сам Пётр был сыном не бесцветной и безликой фигуры, а выдающейся личности. Просто на фоне грандиозного перекраивания государства, затеянного Петром, меркнут неспешные и спокойные государственные деяния Алексея Михайловича Тишайшего.

12 июня 1645 года умер царь Михаил Федорович, а 18 августа того же года – царица Евдокия Лукьяновна. На трон вступил их старший сын Алексей, которому только-только исполнилось шестнадцать лет, так что первые пять лет в управлении государством ему помогал его «дядька» – воспитатель боярин Б. И. Морозов, сохранивший и впоследствии определенное влияние на своего воспитанника. Которое, впрочем, не следует переоценивать: личностью Алексей Михайлович с детства был незаурядной.

С пяти лет его стали обучать грамоте по букварю, в семь лет – письму, в девять – церковному пению. Царевич искренне любил читать, хотя первыми его книгами были отнюдь не сказки и даже не былины, а Часовник, Псалтырь и Деяния Святых Апостолов. Но одновременно царевичу покупали игрушки: деревянного коня немецкой работы, сделанные по его размеру латы, музыкальные инструменты и «санки потешные», – так что о физическом развитии мальчика тоже пеклись, равно как и о приятном отдыхе. Кстати, по приказу царя была приобретена любопытная для того времени новинка – «немецкие печатные листы», то есть гравюры, которые служили «наглядными пособиями» при учебе.

Дарили юному Алексею и книги, из них составилась у него библиотека числом в 13 томов, что считалось по тем временам «изрядным». В такой ранней любви к чтению, кстати, не был замечен его замечательный младший сын, до конца дней оставшийся полуграмотным всезнайкой.

Среди книг «детской библиотеки» были лексикон (своего рода энциклопедический словарь), грамматика, Космография. С юности царевича увлекала также соколиная охота, в зрелом же возрасте он написал собственноручно едва ли не первое в русской истории руководство для охотников – «Уложенье сокольничья пути». Алексей Михайлович на всю жизнь сохранил любовь к искусствам, умел разбираться в литературе, поощрял художников, архитекторов и прочих служителей Муз.

Так что «закоснелость и скука» русского царского двора это, мягко говоря, выдаваемое историками и писателями своего желаемого за действительное.

Но вот то, что духовная атмосфера раннего детства и отрочества, углубленное чтение церковных книг развили в царевиче Алексее православное благочестие – абсолютная правда. До конца жизни Алексей Михайлович был искренне верующим человеком, строго соблюдал не только великие, но и обычные посты по понедельникам, средам и пятницам (в эти дни он ничего не ел, пил только воду). В России того времени такую жизнь вели, пожалуй, только монахи.

Даже став царем, он пешком ходил в церковь в Страстную неделю Великого поста в простой одежде, повязав волосы на голове кожаным ремешком. Только по торжественным поводам, да еще во время приёма иноземных послов, он обряжался в роскошные царские одеяния, но при этом искренне говорил:

– Мне, грешному, здешняя честь – аки прах.

Не случайно именно в годы его правления Россия стала считаться истинно православным царством, куда из иных земель свозились православные церковные реликвии.

В домашней жизни Алексей Михайлович являл собой образец умеренности и простоты. Три комнаты рядом по размеру равнялись обычной крестьянской избе (вот от кого Петр унаследовал любовь к небольшим аскетическим помещениям!). Внутреннее убранство покоев тоже немногим отличалось от крестьянского: те же лавки вдоль стен, та же утварь, и лишь кресло для самого государя выдавало комнату царя.

Знаменитый исследователь старинного русского быта И. Е. Забелин, в своем обстоятельном многотомном исследовании «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях», так описывает распорядок дня Алексея Михайловича:

«Государь вставал обыкновенно часа в четыре утра. Постельничий, при пособии спальников и стряпчих, подавал государю платье и одевал его. Умывшись, государь тотчас выходил в Крестовую палату, где его ожидали духовник или крестовый поп и крестовые дьяки. Духовник или крестовый священник благословлял государя крестом, возлагая его на чело и ланиты, причем государь прикладывался ко кресту и потом начинал утреннюю молитву; в то же время один из крестовых дьяков поставлял перед иконостасом на налое образ святого, память которого праздновалась в тот день. По совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою…

После моленья крестовый дьяк читал духовное слово – поучение из особого сборника «слов», распределенных для чтения в каждый день на весь год… Окончив крестовую молитву, государь, если почивал особо, посылал ближнего человека к царице в хоромы спросить о ее здоровье, как почивала? Потом сам выходил здороваться с нею в переднюю или столовую. После того они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню.

Между тем, с утра же рано собирались во дворец все бояре, думные и ближние люди – «челом ударить государю» и присутствовать в Царской Думе. Поздоровавшись с боярами, поговорив о делах, государь в сопровождении всего собравшегося боярства шествовал, в часу девятом, к поздней обедне в одну из придворных церквей. Если же тот день был праздничный, то выход делался в храм или монастырь, сооруженный в память празднуемого святого. В общие церковные праздники и торжества государь всегда присутствовал при всех обрядах и церемониях. Поэтому и выходы в таких случаях были гораздо торжественнее.

Обедня продолжалась часа два. Едва ли кто был так привержен к богомолью и к исполнению всех церковных обрядов, служб, молитв, как цари. Один иностранец рассказывает о царе Алексее Михайловиче, что он в пост стоял в церкви часов по пяти или шести сряду, клал иногда по тысяче земных поклонов, а в большие праздники по полуторы тысячи.

После обедни, в комнате в обыкновенные дни государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами.

Заседание и слушание дел в комнате оканчивалось около двенадцати часов утра. Бояре, ударив челом государю, разъезжались по домам, а государь шел к столовому кушанию, к которому иногда приглашал некоторых из бояр, самых уважаемых и близких.

После обеда государь ложился спать и обыкновенно почивал до вечерни часа три. В вечерню снова собирались во дворец бояре и прочие чины, в сопровождении которых царь выходил в верховую церковь к вечерне. После вечерни иногда тоже случались дела и собиралась Дума. Но обыкновенно все время после вечерни до ужина государь проводил уже в семействе или с самыми близкими людьми. Во время этого отдыха любимейшим занятием государя было чтение церковных книг, в особенности церковных историй, поучений, житий святых и тому подобных сказаний, а также и летописей.

Оканчивая день после вечернего кушания, государь снова шел в Крестовую и точно так же, как и утром, молился около четверти часа».

Скучно? Не уверена. Размеренность и спокойствие личной жизни благотворно действовали и на самого царя, и на его окружение. Каждый знал свое место, каждый был уверен в том, что завтрашний день не принесет неприятных сюрпризов, каждый вел себя так, как было заведено государем. Не случайно же дети Алексея Михайловича от первого брака в один голос вспоминали свое детство, как «золотую пору».

К тому же постоянно забывают, что молодой царь непосредственно участвовал во многих военных походах (под Смоленск, Вильно, Ригу), руководил внешнеполитическими переговорами и вообще правил, а не символизировал правление. Именно Алексей Михайлович окончательно вернул России земли Малороссии, именно он закончил долгую и трудную войну с Польшей блестящей победой. И, наконец, именно он начал эпоху реформ, причем реформ неторопливых и продуманных, захвативших области юридическую и экономическую, военную и религиозную. Он, а не его сын!

В какой-то степени для Алексея Михайловича раннее сиротство обернулось благом: он, в отличие от своего отца, не испытал на себе деспотического влияния властной и жесткой матери. Достигнув двадцатилетнего возраста, царь стал совершенно самостоятельным и в государственных делах: лично читал челобитные и иные документы, писал или редактировал многие важные указы и первым из русских царей стал собственноручно подписывать их. Созданный по его прямому указанию в 1654 году Приказ тайных дел подчинялся непосредственно царю и осуществлял контроль над государственным управлением.

Одно лишь знаменитое Уложение Алексея Михайловича, именуемое иначе «Свод всех законов», могло бы составить славу целого царствования. Уложение 1649 стало первым полным сводом законов, действующих на всей территории Русского государства. Оно содержало 25 глав, построенных по тематическому признаку и разделенных на 967 статей. В подготовке столь обширного документа участвовала целая комиссия во главе с князем Одоевским. Уже в 1649 Уложения. Книга разошлась огромным по тем временам тиражом: было осуществлено три ее издания.

Медленно, но верно выходивший из-под влияния и опеки Бориса Ивановича Морозова, восемнадцатилетний царь зимой 1647 года надумал жениться. Устроили традиционные «смотрины»: со всей Руси собраны были двести благородных, благонравных и пригожих девиц. Хитроумные придворные, не желавшие пускать дело «на самотек» очень быстро под разными предлогами «выбраковали» почти всех, оставив лишь шестерых. Алексей Михайлович влюбился в одну из шестерых представленных ему девиц – дочь касимовского помещика Евфимию Всеволожскую. Но эта кандидатура категорически не устраивала Морозова, который объединился с царским духовником, имевшим на Алексея Михайловича огромное влияние, и вплотную занялся устранением царской нареченной. Но Морозов был слишком умен, чтобы действовать впрямую, как когда-то поступили Салтыковы с несостоявшейся невестой царя Михаила Федоровича.

Наряжая невесту в царский наряд, прислуживавшие ей женщины как можно крепче стянули волосы прически, а затем крепко затянули сверху драгоценный венец. Едва сделав несколько шагов к царю, Евфимия упала в обморок. Оставалось объявить, что у невесты падучая болезнь и «к государевой радости она не прочна».

Семья, представившая царю порченую девицу, была обвинена в государственной измене и сослана в Сибирь. Морозов выразил сочувствие воспитаннику, пострадавшему «от ненависти и зависти» высокородных людей. Много дней Алексей Михайлович от горя не мог принимать пищу, и Морозов старался его развлечь довольно опасными играми: охотой на медведя. Однако прошел целый год, прежде чем Алексей Михайлович снова начал подумывать о женитьбе.

Царский дядька, конечно, знал, кто может понравиться воспитаннику. Он стал расхваливать царю красоту дочерей Милославского, а затем обратился к помощи государевых сестер. Царевны давно хотели, чтобы их царственный брат обзавелся семьей и тем самым избежал искушений. Девицы Милославские были приглашены во дворец и в покоях царевен как бы случайно представлены Алексею Михайловичу. Он влюбился в младшую, Марию, и обвенчался с нею в январе 1648 года.

Посаженным отцом на свадьбе был Борис Иванович Морозов. А через 11 дней после царского брака, старый боярин объявил государю, что женился на младшей сестре царицы, Анне. Теперь Морозов считал свое положение при дворе неуязвимым. Но… старый и ревнивый муж был вовсе не по душе Анне Ильиничне, которая горько жаловалась сестре-царице на свою незавидную долю. Как назло, именно в это время произвол и лихоимство ставленников Морозова вызвали волнение в Москве, беспорядки в Соль-Вычегодске и бунт в Устюге Великом. Боярину пришлось укрываться от народного гнева в Кирилло-Белозерском монастыре, а при царе появились новые советники.

И… новые проблемы. Законодательная деятельность Алексея Михайловича не могла, как выяснилось, предотвратить бунтов, восстаний и беспорядков, продолжавшихся в течение всего царствования («соляной» и «медный» бунты, восстания в Новгороде Великом и Пскове, выступления башкир). «Тишайший царь» на самом деле жил в довольно неспокойное время. Частично это объяснялось самим характером государя: при всем своем природном уме и богатой начитанности он не любил споров и в отношениях с приближенными бывал податлив и слаб.

Этим откровенно злоупотребляло его ближайшее окружение, поскольку совершенно перестало бояться суда и расправы. Алексей Михайлович был на редкость добрым человеком, что подмечали даже иностранцы. Они, в частности, писали, что «царь одарен необыкновенными талантами, имеет прекрасные качества и украшен редкими добродетелями, он покорил себе сердца всех своих подданных, которые столько же любят его, сколько и благоговеют перед ним… При своей неограниченной власти царь Алексей не посягнул ни на чье имущество, ни на чью честь, ни на чью жизнь… Он такой государь, какого бы желали иметь все христианские народы, но немногие имеют».

А что имеем, то, как известно, не храним. Несмотря на все доброжелательство царя, несмотря на прекрасные свойства души, – он не мог сделать счастливым свой народ, водворить в государстве порядок и благоустройство. Он полагал, что можно достигнуть всего этого, подавая личный пример скромности и благочестия, но народ-то царя почти не видел, а имел дело с далеко не такими «идеальными» боярами и чиновниками, коих уже немало развелось о ту пору на Руси. Этим и объясняются все беды и неурядицы в Московском государстве того времени.

Только в царском дворце были покой, радость и благолепие. Царица Мария Ильинична создала дом, в котором государь мог укрыться от забот и треволнений. Любящие супруги произвели на свет тринадцать детей. Первый – Дмитрий – скончался в младенчестве к великому горю родителей. Определенно не везло русским царям с этим именем после несчастного младшего отпрыска Ивана Грозного.

После него родились одна за другой две дочери – Евдокия и Марфа (обе впоследствии были пострижены сводным братом Петрушей в монахини из-за слишком активной помощи сестрице-правительнице Софье). А в 1654 году на свет появился царевич Алексей, как выяснилось, самый одаренный из царских детей, если не считать ту же Софью. По отзывам современников (русских и иностранцев) отличался большими способностями и любознательностью. Образование в духе возраставшего западного влияния получил под руководством Симеона Полоцкого и А.С.Матвеева. В 1655 – 56 годах, в отсутствие царя, некоторые грамоты писались от имени царевича Алексея Алексеевича.

Одно время была даже мысль о том, чтобы возвести Алексея на польский престол, женив его на племяннице короля Яна-Казимира. Увы, в шестнадцатилетнем возрасте Алексей скоропостижно скончался, причем ходили слухи о насильственной смерти.

Забегая вперед, скажу, что знаменитый Степан Разин возник не на пустом месте: он выдавал себя за «чудесно спасшегося от боярского зла цесаревича Алексея, который собирался идти с войском на Москву, чтобы восстановить справедливость». Большинство историков стыдливо опускают эту деталь: народное восстание во главе с царевичем выглядит как-то не очень убедительно. Но что было – то было.

Затем – снова две дочери: Анна (умерла совсем маленькой) и знаменитая Софья, будущая правительница России, вдохновительница своего сводного брата Петра. Она была на четыре года моложе Алексея, и, пожалуй, после него – самая умная и сильная из потомства Милославской. Остальные выглядят рядом с ней лишь бледными тенями: Екатерина, Мария, Федор (будущий царь, не следует путать его с царем Федором Иоанновичем, сыном Ивана Грозного, хотя большое сходство в обстоятельствах воцарения и смерти имеется), Феодосия, Симеон, скончавшийся в семилетнем возрасте, но ставший знаменем восстания на Дону в семидесятых годах (еще один «чудесно спасшийся царевич).

Самый младший сын, Иван, родился в 1666 году. Это был очень слабый ребенок, рахитичный, полуслепой и, как позже выяснилось, слабоумный заика. Что, впрочем, не помешало ему жениться, иметь детей и даже стать номинальным царем после смерти старшего брата Федора. Дожил до тридцати лет и тихо скончался, не причинив никому особого горя или хлопот.

Горе пришло в царскую семью три года спустя. Царица Мария Ильинична родила тринадцатого по счету ребенка – девочку – мертвой, и сама скончалась вскоре после этого, оставив Алексея Михайловича безутешным вдовцом, а выживших детей – сиротами. Счастливая двадцатилетняя семейная жизнь закончилась. Теперь Алексею Михайловичу негде было укрыться от бесконечных потрясений и неурядиц, происходивших в стране, и это не могло не сказаться на его характере. Кроткий и покладистый царь постепенно становился жестким и неуступчивым самодержцем.

Например, вечная нехватка средств в царской казне и постепенное обнищание народа навели Алексея Михайловича на мысль о необходимости провести финансовую реформу. Увы, специалистов в этом деле на Руси не было, поэтому поступили просто и незатейливо: произвольно увеличили курс ходившей монеты (серебряного ефимка) с 50 копеек до рубля, а затем стали чеканить вместо них медные монеты того же номинала.

Естественно, серебро довольно быстро исчезло из обращения и осело в разнообразных кубышках, медные деньги обесценились, началась лавинообразная инфляция. В результате в Москве, где жизнь была особенно дорогой, вспыхнул так называемый «Медный бунт», жестоко подавленный с помощью стрельцов. Правда, медные деньги были изъяты из обращения, но народ от всего этого богаче не стал, скорее, наоборот.

Зато при Алексее Михайловиче были приняты Таможенный (1653) и Новоторговый (1667) уставы, способствовавшие развитию внутренней и внешней торговли с приоритетом русского купечества и защитой его от иностранной конкуренции.

Но самым знаменательным событием в царствовании Алексея Михайловича считается церковный раскол и так называемое «дело патриарха Никона». Царь познакомился с Никоном в 1646 году, когда тот приехал в Москву по делам своего монастыря. Молодой государь, пораженный сильным и страстным характером настоятеля, сделал его архимандритом Новоспасского монастыря и поручил прием челобитных на государево имя.

Потом он отправил Никона митрополитом в Новгород, но продолжал с ним вести оживленную переписку, а после смерти патриарха Иосифа на его место был избран царский любимец, имевший на Алексея Михайловича колоссальное влияние. Ему-то царь и поручил проведение церковной реформы, о необходимости которой говорили уже давно, но никак не могли собраться с её осуществлением.

Участие Никона вроде бы обещало успех предприятию, но к несчастью для себя, Никон не принадлежал к числу тех людей, которые умеют останавливаться, не доходя до крайности, и умеренно пользуются своей властью. Уже этим одним он приобрел себе множество врагов. Еще большее негодование он возбудил исправлением церковных книг и той жестокостью, с которой осуществлялась эта реформа.

В конце 1653 или в начале 1654 года во дворце в присутствии царя патриарх держал собор, указал на различия в печатных русских книгах по сравнению с греческими и древними славянскими рукописями и задал вопрос:

– Следовать ли новым нашим печатным требникам или греческим и нашим старым?

Большинство (грамотное большинство, замечу) почему-то решило, что необходимо следовать греческим книгам. Собор архиереев в Константинополе почти мгновенно подтвердил решение Московского собора. А специально приехавший в Москву антиохийский патриарх Макарий торжественно объявил в Успенском соборе, что надобно креститься тремя перстами, и проклял тех, кто крестится двумя.

Греков можно понять: Византию и Царьград у них отобрали, католики и протестанты в Европе утесняли православную церковь всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Понять русских священников сложнее: вместо того, чтобы укреплять собственную партриархию, они играли на руку грекам. И уж совсем невозможно постичь ход мыслей «самого православного государя», который послушно следовал воле неистового Никона.

В результате случилось то, что потрясло страну едва ли не сильнее всевозможных бунтов: раскол. Ибо когда исправленные богослужебные книги дошли до рядовых монахов и попов, то большинство из них – как правило, не очень грамотное или вовсе неграмотное – пришло в ужас. Прежний чин они помнили наизусть, разбуди ночью – выпалят без малейшей запинки все, что угодно, а тут…

Мало того, что двоеперстие (кому мешало?) заменилось троеперстием, так еще и все богослужебные чины стали короче, причем оказались выброшены многие песнопения и формулы, которым веками придавался особенный магический характер. Литургия вся была переделана. Хождение на крестных ходах установлено было против солнца. Имя Исус было исправлено в Иисус. Подвергся правке даже текст Символа веры.

Для нас сейчас это, возможно, кажется не так уж и важно. Но в те времена, когда обрядовой стороне религии придавалось огромное значение, все эти изменения были восприняты как… попытка замены православной веры на какую-то новую. А все это – дьявольские козни и происки властолюбивого Никона. Очень многие священники наотрез отказывались принимать новшества – и на их головы обрушились жестокие кары, на которые Никон не скупился. Со всех сторон в Москву пошли жалобы на своеволие и лютость патриарха, который действительно вел себя ничуть не лучше, чем впоследствии великий Петр Первый.

Патриарх также забыл, что в царском окружении его, мягко говоря, не любили. Приближенные неустанно «дули государю в уши», что «царской власти уже не слыхать, что посланцев патриарших боятся больше, чем царских, что великий государь патриарх не довольствуется уже равенством власти с великим государем царем, но стремится превысить ее, вступает во все царские дела, памяти указные в приказы от себя посылает, дела всякие без повеления государева из приказов берет, многих людей обижает».

Самое интересное: все эти обвинения были справедливы. Но государь, не терпевший ссор и выяснения отношений, очень долго не решался впрямую объясниться с патриархом, к тому же – своим другом, хотя заметно охладел к нему. Но летом 1658 года Алексей Михайлович велел передать Никону, чтоб он больше не писался великим государем, как тот делал последние годы.

В ответ Никон демонстративно удалился в основанный им Новоиерусалимский монастырь, ожидая, что друг-государь будет уговаривать его вернуться. Но Алексей Михайлович лишь с облегчением вздохнул: с глаз долой – из сердца вон. Когда Никон покидал Москву, он в приступе гнева всенародно отрекся от патриаршества. В монастыре он остыл и начал рассылать грамоты, в которых доказывал, что оставил только святительский престол в Москве и московским больше зваться не будет, но патриаршества не оставлял и не оставит.

Что ж, его лишили патриаршества на очередном церковном соборе в 1660 году при активном участии греческих архиреев и митрополитов. Никон был лишен не только патриаршества, но и священства и простым монахом заточен в Ферапонтов Белозерский монастырь. Приверженцы «старой веры» ликовали. Но ликование их было напрасным и преждевременным.

Сместивший Никона собор, заодно признал православными всех греческих патриархов и все греческие богослужебные книги. Новоисправленные книги и новые обряды должны были быть приняты беспрекословно всею русской церковью. Ревнители «старой веры» подвергались отлучению от церкви, объявлялись еретиками и раскольниками, ссылались в глушь или попадали в тюрьму. Стоило ради этого строить ковы против Никона?

Староверы мгновенно обрели мощную поддержку в народе. Вокруг раскольников стали собираться многие из тех, кто недоволен был сложившимися в России государственными порядками. Так религиозное по своей природе движение стало чуть ли не революционным, и государству пришлось долгие годы с ним отчаянно бороться, причем далеко не всегда успешно. Даже Петру Первому, как соломинку ломавшему любое сопротивление, со старообрядцами справиться так и не удалось: в критических ситуациях они предпочитали самосожжение всей общиной в своих церквях.

И сто, и двести лет спустя старообрядцы оставались едва ли не самыми богатыми и влиятельными людьми в нижних слоях российского общества. А в самом начале способствовало появлению даже культовых фигур мучеников, самой яркой из которых является знаменитая Боярыня Морозова, кстати, довольно близкая родственница царской семьи. Но об этой женщине нужно рассказывать отдельно.

Во внешней политике стратегическая инициатива после долгих лет застоя снова перешла к Москве. Литва и Польша окончательно утратили наступательный порыв, отступив в отношениях с Русью на роль стороны обороняющейся, без надежды на победу.

Следует еще раз подчеркнуть, что сам государь имел ясное и твердое понятие о Божественном происхождении царской власти и ее богоустановленном чине. «Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди Своя на востоке и на западе, на севере и на юге вправду, – сказал он как-то кн. Ф. Ю. Ромодановскому. – А мы, великий государь, ежедневно просим у Создателя, чтобы Господь Бог даровал нам, великому государю, и вам, боярам, с нами единодушно люди Его разсудити вправду, всем равно».

В этом, пожалуй, кроется и разгадка отношений царя с Никоном. Алексей Михайлович по своему обыкновению не смог противиться боярскому нажиму, а Никон не пожелал склониться перед боярской волей за счет интересов возглавляемой им Церкви. За что, собственно, и поплатился, причем простой народ отнесся к его изгнанию и заточению абсолютно равнодушно, если не с некоторым даже злорадством.