Текст книги "История России в лицах. Книга третья"

Святой черт

О Распутине написаны десятки книг и сотни статей. В свое время многочисленные его почитатели (и особенно фанатичные почитательницы) считали его святым, а не менее многочисленные враги – исчадием ада. С момента появления Распутина в Петербурге о нем распространялись самые невероятные слухи. И сегодня мало кто знает всю правду об этом человеке, зато с удовольствием смакуют самые неправдоподобные версии, созданные авторами с богатым воображением.

Попробую по возможности беспристрастно описать явление по имени «Распутин», которое, между прочим, стало одной из причин (и не последней) революционных переворотов в России начала прошлого века и фактически погубило семью Романовых.

1 ноября 1905 года в дневнике императора Николая Второго появилась короткая запись:

«В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губернии…» – это первое упоминание о Распутине, с которым царская супружеская чета познакомилась у сестер-черногорок.

Тут необходимо пояснение. «Сестры-черногорки» – это супруги Великих князей Петра Николаевича и Николая Николаевича, в девичестве – принцессы Черногории Милица и Анастасия, которые славились в Санкт-Петербурге своей приверженностью к мистике, спиритизму, столоверчению и привечали всяких «колдунов» и «целителей» – по большей части, шарлатанов.

Начальник сыскной полиции А. В. Герасимов в своих воспоминаниях прямо писал:

«Надо сказать, события этих лет вообще вызвали сильный рост мистических увлечений в высших классах общества. В петербургских салонах, игравших в придворных кругах такую заметную роль и наложивших свою роковую печать на общие судьбы России, наперебой занимались спиритизмом, вертели столы, вызывали духов и т. д. <…> Среди таких салонов особенно значительную роль играли салоны великих княжон Анастасии и Милицы – дочерей князя Николая Черногорского».

Событие, отмеченное в дневнике императора, как малозначительное, повлекло за собой серьезные последствия, которые кратко резюмированы Анной Вырубовой в ее показаниях на допросах в Чрезвычайном Следственном Комитете в 1917 году:

«По временам у меня шевелилась мысль о том, что Милица Николаевна познакомила Государыню с Распутиным для того, чтобы сделать его затем орудием для достижения своих целей. Все, что говорилось плохого про Государыню, исходило теперь от Милицы и Анастасии Николаевны, они говорили о том, что Государыня психически ненормальна, что она слишком часто видится с Распутиным».

Удивительно, но история начала Французской революции практически повторилась в России. Там тоже пасквили на королеву-«австриячку» распространяли родные братья короля, мечтавшие занять трон, руками возмущенного народа свергнув брата. Что из всего этого вышло, прекрасно известно.

Сестры-черногорки встретились с Распутиным на богомолье в Михайловском монастыре, где у них зашла речь о разных болезнях и они упомянули и гемофилию, на что Распутин ответил, что он лечит все болезни, и ее тоже. Милица Николаевна, конечно же, не без умысла спросила о гемофилии и вскоре после этого представила странника Николаю и Александре Федоровне.

Откуда вообще взялся Распутин?

Родился Григорий Ефимович в 1869 году в Тюменском уезде Тобольской губернии, в слободе Покровской, в семье, как говорили тогда, крестьянина-середняка. В начале жизни никто не замечал за ним ничего особенного, за исключением, быть может, лишь огромной физической силы. Отличался он любовью к выпивке и прекрасному полу, но в сибирских селах это было не в диковину. Да и фамилия его никого не смущала – Распутиными называлась едва ли не половина его односельчан.

В двадцать с небольшим лет он женился, у молодых супругов родились две дочери – Матрена и Варвара и сын Дмитрий. Отец Распутина, по данному когда-то обету, каждый год ходил в Верхотурье, в Николаевский монастырь, но как-то занемог и попросил сходить туда сына. Проделав неблизкий путь – за Уральский хребет, сотни верст по Сибири, – Григорий вернулся преображенным.

Встретившие его по возвращении односельчане решили, что он сошел с ума – Распутин пел, размахивал руками, дико озирался и в церкви пел исступленным голосом. Он бросил пить и курить, перестал есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, по многу часов стоял на молитве. А потом ушел из дома и долго странствовал, обойдя многие святыни России.

Возвратившись в Покровское, он устроил под своим домом моленную и подолгу молился там и пел псалмы в окружении появившихся у него поклонников и поклонниц. Они-то и стали первыми его трубадурами, распространив славу о великом чудотворце и праведнике старце* Григории далеко за пределы уезда, а потом и губернии.

Докатилась весть и до Санкт-Петербурга, где о «старце Григории» узнали многие, в том числе, и высшие духовные иерархи. Узнал о нем и отец Феофан, личный духовник Великого князя Петра Николаевича и его жены Великой княгини Милицы Николаевны. Именно он привез Распутина в великокняжеское имение Званка, где старец произвел на великокняжескую чету, особенно на Милицу, очень сильное впечатление.

Надо сказать, что Распутин сразу же поражал воображение своей неординарной внешностью и особенно своими глазами. Вот какое описание его внешности оставил французский посол в России Морис Палеолог:

«Темные, длинные и плохо расчесанные волосы; черная густая борода; высокий лоб; широкий, выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом».

А вот как описывала Распутина одна из светских дам Е. Ф. Джанумова:

«Он был в белой вышитой рубашке, навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сидящими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».

В это полугипнотическое состояние впадали почти все, кто соприкасался с Распутиным. Не стала исключением и Милица Николаевна.

*Слово «старец» не следует производить от слова «старик». «Старцами» на Руси называли странников, нищих, независимо от их возраста; так же называли и монахов. Но и для мирян, и для иноков прозвание «старец» непременно предполагало, что человек, его носящий, имеет высокий моральный авторитет, истинную праведность, глубокий ум и постижение Христова Учения. Их называли «божественной свечой». «Старец, – писал Ф. М. Достоевский, – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением… Обязанности к старцу не то, что обыкновенное послушание, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».

И она, разумеется, сообщила об этом царице, которая тогда находилась с ней в очень близких и теплых отношениях, и которая, смертельно обеспокоенная неизлечимой болезнью сына, готова была с распростертыми объятиями принять любого, обещавшего помощь. И до Распутина в царском дворце появлялись колдуны, ясновидцы, целители, но – тщетно. В том отчаянии, в котором была императорская чета, можно было за бритву схватиться – лишь бы помогло выбраться.

Однако первая встреча ни на царя, ни на царицу особого впечатления не произвела, хотя оставила благоприятное воспоминание. За два последующих года у них были две-три случайных встречи, не более. И только с конца 1907 года Григорий и августейшая чета стали встречаться почти регулярно.

Виновницей этого стала фрейлина императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе часто наведывался старец Григорий. Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и ставший его другом отец Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Николай и Александра Федоровна и не без удовольствия провели время, беседуя со старцем.

Затем такие встречи стали чаще, а однажды старец впервые пришел во дворец, Но впечатление, произведенное им на тех, кто его впервые там увидел, было столь неблагоприятным, что августейшая чета решила впредь встречаться с Распутиным только у Вырубовой.

Это было тем более логично, что Распутина нельзя было пригласить за стол: он оставался неотесанным мужиком, понятия не имевшего о хороших манерах, не говоря уже об этикете. Его секретарь Арон Симанович писал, что, «сидя за столом, старец не пользовался ножом и вилкой, а брал еду с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами, правда, непременно чистыми… Большие куски он, как зверь, разрывал на части и запихивал в большой рот, где у него вместо зубов торчали черные корешки. Остатки еды и крошки застревали у него в бороде, и многие… не могли смотреть на все это без отвращения».

К Вырубовой царь и царица со временем стали приезжать с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили старца: дети росли глубоко религиозными, и их восхищала святость Распутина и его любовь к Богу, проявлявшаяся во время бесед с ними. Ну и, конечно, те случаи, когда старец действительно сумел помочь купировать начинавшиеся приступы страшной болезни у цесаревича Алексея, не могли не расположить к нему царскую семью еще больше.

Эти отношения, получившие дальнейшее развитие через несколько лет, хранились и Распутиным, и царской семьей, и Вырубовой в глубокой тайне. Однако уже в самом начале знакомства со старцем связь царской семьи с неграмотным мужиком оценивалась как некий нонсенс и монарший каприз, могущий привести к нежелательным скандальным последствиям. И потому дворцовый комендант, обеспокоенный появлением в царской семье неизвестного мужика, который мог оказаться кем угодно, в том числе, и переодетым революционером, сообщил о Распутине начальнику петербургского охранного отделения генерал-майору А. В. Герасимову.

Охранка быстро установила, что с революционерами Распутина никак не связан, но одновременно открылась другая сторона жизни «святого старца»: чудовищный разврат, бесконечные оргии и непомерное пьянство. Причем сведения, полученные Герасимовым, далекого от каких-то иллюзий о добродетельности человеческой натуры, привели его в неподдельное глубокое изумление. Невозможно было поверить, даже увидев это собственными глазами, чтобы обыкновенный человек мог обладать такими воистину нечеловеческими, а прямо-таки космическими силами в служении что Венере, что Бахусу.

До поры до времени сведения эти охранка придержала у себя, но потом, весной 1911 года, довела их до самого премьера П. А. Столыпина. Столыпин пришел к царю и откровенно выложил все, что узнал, желая раскрыть Николаю II глаза на человека, который представлял серьезную угрозу репутации императора и его семьи. Николай II внимательно выслушал Петра Аркадьевича, поблагодарил за то, что тот искренне ему предан, но в заключение сказал:

– Быть может, все, что вы мне говорите, – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу.

Через несколько месяцев после этого разговора Столыпин был застрелен секретным осведомителям Охранного отделения.

Но еще до этих событий царская семья оказывалась во все большей изоляции среди своих же родственников. Сестры-черногорки не простили императрице охлаждения к ним и сближения с Распутиным, который отказался быть послушной марионеткой в руках Великих княгинь. За обиженных жен вступились любящие мужья, из-под чьей фактически опеки ускользала царская чета, все больше подпадавшая под влияние простого крестьянина, ставшего им другом, мудрым советчиком и духовным наставником.

Но внешние приличия еще соблюдались довольно долго, хотя клубок грязных сплетен потихоньку начинал катиться по Санкт-Петербургу, обрастая все новыми подробностями. А в 1909 году сестры-черногорки и их мужья начали почти открыто строить козни и злоумышлять против императорской четы. Прикрывал их при этом своим авторитетом владыко Феофан, который перестал быть другом Распутина под сильным влиянием своих покровительниц-княгинь.

Все это пока еще можно было рассматривать как месть со стороны сестер-черногорок, ущемленных в женском самолюбии и оскорбленных поведением мужика, пренебрегшего их благосклонностью и обошедшего их.

Но почему всемогущий император не имел никакой власти над одним из своих простых подданных? Почему высокообразованный, интеллигентный и глубоко нравственный Николай оказался связанным практически нерасторжимыми узами с неграмотным и развратным сибирским мужиком? Почему так фанатично верила ему императрица?

Ответ на это можно прочесть в показаниях Вырубовой:

«Царь и царица верили ему, как отцу Иоанну Кронштадтскому; страшно ему верили; и когда у них горе было, когда, например, наследник был болен, обращались к нему с просьбою помолиться».

Наверное нет необходимости повторять, что значил наследник для несчастных родителей, любивших его больше всего на свете. Но ни один, даже самый знаменитый, врач в мире не мог принести мальчику такого облегчения, как старец Григорий.

С конца 1907 года, когда царица впервые попросила его помочь больному сыну, Распутин много раз снимал боли, останавливал кровотечение и усыплял многострадального цесаревича. Несомненно, старец был выдающимся экстрасенсом, гипнотизером и психотерапевтом. Совершенствуясь в своей практике, он брал уроки у известного в Петербурге врача, пользовавшего больных по рецептам тибетской медицины, Петра Александровича Бадмаева.

Все это в совокупности приносило удивительные результаты – старец мог прерывать ход болезни не только пассами и внушением, непосредственно находясь возле больного, но и разговаривая с Алексеем по телефону. Более того, на больного ребенка оказывали исцеляющее воздействие даже посланные Распутиным телеграммы. И тому есть множество неопровержимых доказательств.

Не один Столыпин сообщал Николаю II и императрице о темных делах старца, но, увы, бесполезно. Одной из первых попробовала разоблачить Распутина воспитательница царских дочерей, фрейлина С. И. Тютчева, и добилась того, что… вскоре получила отставку.

Старец же, узнав о случившемся и догадавшись, что общение его с Великими княжнами связано с раскрытием его второй жизни, решил на время исчезнуть из Петербурга и дать улечься начинающейся буре. Он ушел паломником в Грецию на Афон – Святую гору, где располагались два десятка православных мужских монастырей, а оттуда еще дальше – в Святую землю, в Иерусалим.

Действия против Распутина сестер-черногорок и их мужей в 1910 году были вызваны уже гораздо более веской причиной: позицией России в первом балканском кризисе. Распутин, высказавший императорской чете свое резко отрицательное мнение по этому вопросу, неожиданно оказался втянутым в большую политику и фактически нарушил планы высокопоставленных лиц империи, заинтересованных в этом деле.

И это тоже было одной из веских причин того, что старец отправился в длительное паломничество, как говорится, «от греха подальше». Политику он не понимал, не любил, и не желал участвовать в таких играх, где легко можно было лишиться не только дружбы с царской семьей, а и головы.

И действительно «накат» на Григория Ефимовича был страшным. Бывшие друзья из духовных лиц, академики и богословы, окружение Царской Семьи, различные политические силы: и министр внутренних дел, и партии, оппозиционные правительству, пресса, родственники Государя – все сплелось в яростном порыве сокрушить выскочку-мужика, простачка и невежду.

Но Распутин мужественно все терпел, сохраняя верность государю и государыне. И августейшая чета оценила это по достоинству. Его не предали, не оттолкнули, не отшвырнули, как наскучившую вещь, ни на минуту не усомнились в нем, не приняли ни одного грязного посыла в его адрес, претерпели вместе с ним и выстояли. Вместе они были несокрушимы.

Пока – несокрушимы.

Осенью 1911 года, вернувшись в Петербург, старец встретил радушный прием в царской семье и совершенно противоположную реакцию у многочисленных своих недругов – епископа Гермогена, архимандрита Феофана, Великих князей – Николая Николаевича и Петра Николаевича – и стародавних поклонниц, ставших его ненавистницами, – сестер-черногорок.

Феофана отправили в Крым, Гермогена – в Жировицкий монастырь под Гродно. Однако преемник Столыпина на посту председателя Совета Министров В. Н. Коковцов конфиденциально переговорил с Николаем, представив множество неопровержимых фактов двойной жизни старца и осторожно рассказав часть слухов, пятнавших августейшую чету и, прежде всего, императрицу. Царь решил уступить, чтобы не дискредитировать себя и супругу, и летом 1912 года старец уехал в Сибирь, в свое родное село.

Потом он то наезжал в Петербург и Москву, то снова жил у себя дома в Тобольской губернии. Однако независимо от того, где он жил, волна ненависти к нему не стихала, и по всей России упорно распространялись грязные и нелепые слухи о его тайном сожительстве с императрицей, которую эти же «обличители» без малейшей тени сомнения считали немецкой шпионкой.

Осенью 1914 года Распутин приехал в Петроград и не покидал его до конца своей жизни, окружив себя сонмом фанатичных поклонниц из всех слоев общества, которые верили в то, что он – Господь Саваоф, пили воду, оставшуюся после того, как они же омывали его в бане. Многие из фанатичных поклонниц Распутина были связаны с двором, правительством, генералитетом, банкирами и иерархами церкви. Отсюда и пресловутое «всемогущество» Распутина в государственных делах, которыми лично он никогда не занимался и не интересовался. Все делалось другими его именем или от его имени.

К 1915 году вокруг старца возник тесный кружок «распутинцев», объединенный личной приверженностью к нему и стремлением сделать карьеру или же получить материальные выгоды для себя и своих ближних. Что, впрочем, не мешало им распространять самые грязные сплетни про императрицу и ее отношениях с Распутиным.

Когда 22 августа 1916 года Николай II выехал в ставку, он уже не мог уделять такого внимания многообразным государственным делам, ибо большую часть времени должен был отдавать делам военным. Кроме того, он немалое время проводил в пути между Могилевом и Петроградом, и из-за его частого отсутствия сильно возросла роль Александры Федоровны, а следовательно, Распутина и «распутинцев».

По утверждению Мориса Палеолога, пристально следившего через своих агентов за Распутиным и его окружением более всего заинтересованных в продолжении войны лиц беспокоило то, что старец все чаще стал говорить о сепаратном выходе России из войны. А это неизбежно поставило бы Францию перед катастрофой.

Но старец лишь высказывал свое мнение, а подлинными политиками, стоявшими за его спиной, были такие «кукловоды», как банкир Манус, князь Мещерский, сенатор Белецкий, председатель Государственного Совета Щегловитов и петроградский митрополит Питирим. Все эти люди и были подлинными виновниками неудач, обрушившихся на Россию.

По словам министра внутренних дел А. Д. Протопопова, «всюду было будто бы начальство, которое распоряжалось, и этого начальства было много. Но общей воли, плана, системы не было и быть не могло при общей розни среди исполнительной власти и при отсутствии законодательной работы и действительного контроля за работой министров».

Кризис власти был налицо. В начале 1916 года измотанная, истекающая кровью армия, потерявшая убитыми, ранеными и пленными около четырех миллионов человек, отступившая на сотни верст вглубь страны, перестала верить в победу и не понимала, почему и за что идет эта война. В равной мере ненавистной становилась война и для всего общества.

Историк, литературовед и издатель М. К. Лемке, ушедший на фронт в звании штабс-капитана и волею судьбы оказавшийся в ставке, писал в своем дневнике 27 января 1916 года:

«Когда сидишь в ставке, веришь, что армия воюет, как умеет и может; когда бываешь в Петрограде, в Москве, вообще в тылу, видишь, что вся страна ворует. «Черт с ними со всеми, лишь бы сейчас урвать», – вот девиз нашего массового и государственного вора.

Страна, в которой можно открыто проситься в тыл, где официально можно хлопотать о зачислении на фабрику или завод вместо отправки в армию, где можно подавать рапорты о перечислении из строя в рабочие роты и обозы, – такая страна не увидит светлого в близком будущем… такая страна обречена на глубокое падение. Страна, где каждый видит в другом источник материальной эксплуатации, где никто не может заставить власть быть сколько-нибудь честной, – такая страна не смеет мечтать о почетном существовании…

Вот к чему привели Россию Романовы! Что они погибнут, и притом очень скоро, – это ясно… Так что же делать? Надо мужественно вступать в борьбу за спасение страны от самой себя и нести крест ради молодого поколения».

То же самое – «мужественно вступать в борьбу за спасение страны от самой себя» – исповедовали и другие русские патриоты. И у многих из них спасение России напрямую связывалось с уничтожением главного «демона зла» – Распутина. Против него, против группировавшихся вокруг него министров, против императрицы, изображавшейся немецкой шпионкой на русском троне, сплотились почти все оппозиционные самодержавию силы, не желавшие видеть истинных причин поразившего страну кризиса.

Довольно неожиданно для царя союзниками вечно оппозиционной и недовольной Думы стали некоторые из его собственных родственников. Богобоязненная и милосердная Елизавета Федоровна, никогда не остававшаяся в стороне, если видела какую-нибудь несправедливость, в начале декабря 1916 года сказала Николаю II:

– Распутин раздражает общество и, компрометируя царскую семью, ведет династию к гибели.

Присутствовавшая при сем Александра Федоровна решительно попросила сестру никогда более этого вопроса не касаться. Эта встреча оказалась последней в их жизни.

И уж совсем непредвиденным оказалось для Николая письмо из Лондона, от Великого князя Михаила Михайловича, мужа внучки Пушкина, графини Меренберг:

«Я только что возвратился из Букингемского дворца. Жоржи (король Англии Георг V, двоюродный брат Николая II.) очень огорчен политическим положением в России. Агенты Интеллидженс Сервис, обычно очень хорошо осведомленные, предсказывают в России революцию. Я искренне надеюсь, Ники, что ты найдешь возможным удовлетворить справедливые требования народа, пока еще не поздно».

Кто знает, если бы император прислушался к этим советам и удалил Распутина из Санкт-Петербурга, история России могла бы быть совершенно иной. Однако Николай II, как и прежде, все эти просьбы, наставления, заклинания и поучения оставил без внимания.

Тогда среди его родственников нашлись смелые молодые люди, которые решились на убийство Распутина: Феликс Феликсович князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, женатый на племяннице императора Ирине, двоюродный брат Николая II Великий князь Дмитрий Павлович, который, кстати, был одним из любимцев царя. Затем в курс дела был введен В. М. Пуришкевич – один из главных основателей черносотенных организаций – «Союз русского народа» и «Союз Михаила Архангела». Друзья-заговорщики вовлекли его в свой заговор после того, как 19 ноября 1916 года Пуришкевич сказал:

– В былые годы, в былые столетия Гришка Отрепьев колебал основы русской державы. Гришка Отрепьев воскрес в Гришке Распутине, но этот Гришка, живущий при других условиях, опаснее Гришки Отрепьева.

Мать и отец Ирины Юсуповой были решительными противниками Распутина, из-за чего отношения между ними и царской четой сильно испортились. Случилось так, что ярая поклонница старца Муня Головина познакомила молодого, тогда еще не женатого князя, с Распутиным. Оба они со временем стали проявлять друг к другу взаимный интерес: Распутин хотел улучшить свое сильно пошатнувшееся положение в великокняжеских кругах, а Юсупов – разобраться в этом непонятном ему феномене.

Несколько раз они встречались и мало-помалу Феликс убедился, что многолетние разговоры о Распутине, которого резко осуждали его родители, абсолютно справедливы.

Заговорщики решили убить Распутина в ночь с 16 на 17 декабря, заманив его в дом Юсупова и отравив цианистым калием, положенным в вино и пирожные. Предлогом приглашения послужило якобы высказанное супругой Юсупова желание познакомиться со «святым старцем». Хотя самой Ирины в это время вообще не было в Петрограде.

К 11 часам вечера все заговорщики собрались в доме Юсупова, и он поехал за Распутиным. Провел его в одну из комнат первого этажа и предложил сесть в кресло рядом со столиком, на котором стояли две тарелочки с пирожными и бутылка с любимой Распутиным мадерой. В пирожных и в вине содержалась доза цианистого калия, в десять раз превосходящая смертельную. Четверо заговорщиков ждали наверху. Юсупов предложил вино и пирожные, но старец отказался и от того, и от другого.

Когда часы пробили час ночи, Распутин начал нервничать. Юсупов, успокаивая старца, снова предложил ему выпить. Разволновавшийся Распутин согласился, вино ему понравилось, и он выпил два бокала и съел два пирожных. Затем выпил еще – каждый бокал вина содержал не меньшую, чем пирожные, дозу яда, но на Распутина ничего не действовало. Испуганный хозяин дома выскочил из комнаты, взбежал на второй этаж и сообщил заговорщикам, что яд не оказывает действия. И тогда Великий князь Дмитрий Павлович дал ему револьвер. Юсупов спустился вниз и дважды выстрелил в гостя.

Распутин мгновенно рухнул на пол. На выстрелы тут же явились сообщники и, увидев, что Распутин мертв, выбежали во двор, чтобы подогнать автомобиль Дмитрия Павловича и отвезти труп к проруби на реке.

Юсупов остался в комнате с жертвой, и вскоре Пуришкевич услышал его дикий крик:

– Он жив!

Пуришкевич вернулся в комнату, но Распутина в ней не было. Выскочив за дверь, Пуришкевич увидел, как Распутин, шатаясь, бежит к воротам. Пуришкевич послал ему вдогонку несколько пуль и попал Распутину в голову. На упавшего старца набросился Юсупов и нанес ему несколько ударов по голове тяжелым бронзовым канделябром.

Заговорщики бросили бездыханного, как им казалось, Распутина в автомобиль и полным ходом помчались к Крестовскому острову. Там они столкнули тело в воду.

Интересно отметить, что агенты охранки, неотступно следовавшие за Распутиным уже много лет, в тот вечер ничем не выдали своего присутствия и не вмешались в разворачивающиеся на их глазах кровавые события.

…Через три дня полиция отыскала тело Распутина. А на следующий день после убийства, еще не зная о том, что произошло, Александра Федоровна писала мужу:

«Мы сидим все вместе – ты можешь представить наши чувства – наш Друг исчез. Вчера А. (Вырубова) видела его, и он ей сказал, что Феликс просит его приехать к нему ночью, что за ним приедет автомобиль, чтоб он мог повидать Ирину… Я не могу и не хочу верить, что его убили. Да сжалится над нами Бог!»

19 декабря Николай II, бросив все, приехал из ставки в Петроград. Выслушав доклад министра внутренних дел Протопопова о результатах расследования, царь отдал приказ поместить Юсупова и Дмитрия Павловича под домашний арест.

Морис Палеолог записал в дневнике 2 января 1917 года (по старому стилю это было 20 декабря 1916 года):

«Тело Распутина нашли вчера во льдах Малой Невки у Крестовского острова, возле дворца Белосельского… Узнав позавчера о смерти Распутина, многие обнимали друг друга на улицах, шли ставить свечи в Казанский собор! Когда стало известно, что Великий князь Дмитрий был в числе убийц, стали толпиться у иконы Святого Дмитрия, чтобы поставить свечу…

Убийство Григория – единственный предмет разговоров в бесконечных очередях. Люди рассказывают друг другу, что Распутин был живым брошен в Невку, одобряя это пословицей: «Собаке – собачья смерть».

Другая версия: «Распутин еще дышал, когда его бросили под лед. Это очень важно, потому что он, таким образом, никогда не будет святым. В русском народе существует поверье, что утопленники не могут быть канонизированы…»

21 декабря Николай II записал в дневнике:

«В 9 часов поехали всей семьей мимо здания фотографии и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Ф. Юсупова, который стоял уже опущенным в могилу. Отец Александр Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой. Погода была серая при 12° мороза…»

Гроб был закопан под алтарем будущего храма при лазарете, который построила на свои деньги Вырубова.

Юсупов в «Мемуарах» писал, что царь, узнав об убийстве Распутина, стал весел, каким ни разу не был во время войны. Он почувствовал, что «тяжкие цепи сняты». Оставим это утверждение на совести князя: вряд ли император мог обрадоваться тому, что единственный человек, который помогал его сыну выжить, зверски убит, причем ближайшими к Николаю людьми.

Хотя наказание последовало мягчайшее: Великого князя Дмитрия по приказу царя, отправили на турецкий фронт, в Персию, а Юсупову велено было ехать в одно из его имений – село Ракитное, где он пережил отречение царя от престола и в конце марта 1917 года через бурлящий Петроград поехал в Москву.

А 23 марта 1917 года (по старому стилю – 10 марта), через неделю после отречения Николая II от престола, французский посол в России Морис Палеолог записал:

«Вчера вечером гроб Распутина был тайно перевезен из Царскосельской часовни в Парголовский лес, в пятнадцати верстах от Петрограда. Там на проталине несколько солдат под командой саперного офицера соорудили большой костер из сосновых ветвей. Отбив крышку гроба, они палками вытащили труп, так как не решались коснуться его руками вследствие его разложения, и не без труда втащили его на костер. Затем все полили керосином и зажгли. Сожжение продолжалось больше шести часов, вплоть до зари. Несмотря на ледяной ветер, на томительную длительность операции, несмотря на клубы едкого, зловонного дыма, исходившего от костра, несколько сот мужиков всю ночь толпами стояли вокруг костра, боязливые, неподвижные, с оцепенением растерянности наблюдая святотатственное пламя, медленно пожиравшее мученика старца, друга царя и царицы, божьего человека. Когда пламя сделало свое дело, солдаты собрали пепел и погребли его под снегом…»

…Через два года то же самое произошло со всей царской семьей.