Текст книги "История России в лицах. Книга третья"

Потом-то все опять вернулось к привычной русской неразберихе. Воровать-то удобнее из разных мест и у разных ведомств.

Но главное внимание молодой царь уделял армии. В том же 1680 году был издан именной указ о военно-административной реформе, связанной с войной, которая шла во время правления Федора Алексеевича и изрядно мешала его мирной реформаторской деятельности. Благодаря этой реформе, русская армия стала регулярной на четыре пятых своего состава. Она насчитывала пятьдесят пять тысяч вооруженных по последнему слову техники стрельцов, шестьдесят одну тысячу триста солдат, тридцать тысяч пятьсот рейтар, полки и эскадроны драгун, гусар, отдельные артиллерийские соединения и т. д.

Мы привыкли считать, что до первых сражений Петра Алексеевича у России и армии-то не было, так, разномастные стрелецкие полки, то и дело бунтовавшие в свободное от сельскохозяйственных трудов на своих наделах время. А армия не только была, она воевала. Не Софья со Голицыным ни с того, ни с сего двинули какое-то непонятное «ополчение» в Крым: война Турции и Крымскому ханству была объявлена еще царем Алексеем Михайловичем в 1672 году. Государь надеялся на оборонительный союз славянских и вообще христианских государств против османско-крымской агрессии в Европе – и крупно просчитался. Европейские государства дрались друг с другом куда активнее, чем с турками, а Польша вообще заключила с султаном мирный договор, по которому Великой Порте уступался даже Киев! В общем, тот еще союзничек!

Тем не менее, русская армия вела непрерывные кровавые бои от Днестра до Азова. И ей удалось пробить выход к Азовскому морю, в которое впервые вышел построенный на Воронежских верфях (замечу, задолго до Петра!) военно-морской флот, и совершал вместе с казаками налеты на Крым. И это несмотря на то, что к моменту воцарения Федора Алексеевича Правобережье было фактически выжжено («от Днестра до Днепра духа человеческого нет…»).

Но Федор Алексеевич («хилый, больной» и т. п.) принял меры. Четвертого мая 1676 года князь Василий Васильевич Голицын, которого государев отец восемнадцать лет продержал в стольниках, был первым в новом царствовании пожалован боярством, с чрезвычайными полномочиями выехал на Украину и укрепился в крепости Чигирин, оснащенной по последнему слову военной техники и оборонявшейся, помимо казачьих полков, регулярной армией.

Армия Ибрагим-паши, подошедшая к крепости, была разбита и ударилась в паническое бегство с бросанием артиллерии, обоза и припасов. Вот когда начался стремительный взлет Василия Голицына, вот почему обратила на него внимание царевна Софья, а вовсе не потому, что красавец-воевода каким-то чудом оказался в ее девичьей светелке.

Казалось бы – полная виктория. Но Федор Алексеевич смотрел далеко в историческую перспективу и понимал, что к полномасштабной войне Россия все еще не готова. Он начал борьбу за вывод России из войны, борьбу, драматичность которой осталась неоцененной современниками и потомками, ибо Федор Алексеевич, его советники и противники умели хранить тайны.

Известно лишь, что царь свернул азовский театр военных действий. Русские войска и флот ушли вверх по Дону, заключив с турецкими властями перемирие и разменяв пленных. Лично изучив русско-турецкие отношения с 1613 года, Федор Алексеевич отправил мирное посольство в Стамбул и к апрелю 1678 года убедился, что, только сровняв Чигирин с землей, стороны получат шанс на выход из войны.

На крепость уже шла новая турецкая армия под командованием Кара-Мустафы. Федор Алексеевич, не дождавшись решения Думы, в очередной раз принял все бремя на себя. Одиннадцатого июля 1678 года он отдал секретный приказ Ромодановскому и его сыну и помощнику Михаилу в случае отказа Кара-Мустафы от переговоров на более мягких условиях разрушить Чигирин:

«Буде никакими мерами до покоя доступить, кроме Чигирина, визирь не похочет, и вам бы хотя то учинить, чтоб тот Чигирин, для учинення во обеих сторонах вечного мира, свесть, и впредь на том месте… городов не строить».

Ромодановский приказ выполнил, хотя тем самым заклеймил себя «вором и предателем». В Москве в мае 1682 года Григорий Ромодановский был разорван на части, защищая царский дворец от восставших стрельцов и солдат, а сын его Михаил, чудом избежавший такой же лютой смерти, был позже обвинен Петром в… сговоре со стрельцами. Конечно, Пётр мог и не знать о военных подвигах Ромодановского, ну, так спросил бы знающих людей, вместо того, чтобы сутками пропадать на Кукуе.

Восстановление мира было куплено немалой кровью. Однако время показало, что Федор Алексеевич был прав. Выйдя из бессмысленной войны, Россия вздохнула свободнее, и если бы не ранняя смерть государя, «Крымский поход» Голицына состоялся бы много позже и совсем с другими результатами: русская армия уже показала свое превосходство над отборными полками янычар. Нужно было только время для приведения в порядок тылов, коммуникаций и завершения армейской реформы. Но этого времени Федору Алексеевичу не было отпущено.

Тем не менее, граница России отодвинулась на сто пятьдесят – двести километров к югу, совершенно безопасными стали тридцать тысяч квадратных километров плодородных земель. При этом войска не понесли потерь от болезней, голода и прочих прелестей времен Софьи, а затем и Петра. Которые, однако, не постеснялись поочередно объявить себя «первопроходцами» и «спасителями Отечества». Родная любимая сестра и любимый сводный брат без колебаний вычеркнули из истории все достижения своего предшественника.

Русско-турецкая «неизвестная» война 1672—1681 годов оказалась «белым пятном» в отечественной истории. А ведь в ходе этой войны впервые в Европе был дан решительный отпор Турецкой империи, одержаны блестящие победы над самым могущественным врагом. Между прочим, Прутский поход Петра I против турок через тридцать лет окончился более чем бесславно: русские войска были разбиты, окружены, и сам император едва не попал в плен. Вот об этом помнят, точнее, постоянно напоминают. А об успехах царя Федора Алексеевича как-то запамятовалось. Какой-то странный исторический мазохизм, право.

Умение подобрать, возвысить и в нужный момент решительно поддержать талантливых людей – вот еще одна характерная для Федора Алексеевич черта. Еще Г. Ф. Миллер утверждал, что Федор выдвинул значительную часть будущих сотрудников Петра, «…что было, несомненно, более плодотворным, чем собственноручное пользование топором и дубиной». И этой «ереси» Романовы историку тоже не простили – по официальной версии все «птенцы гнезда петрова» были его и только его кадрами. Только Петр с его орлиным взглядом мог их разглядеть в куче ничтожных людишек, а не царь Федор Алексеевич, больной и немощный. Да и был ли такой царь?

Был, еще как был. И, как это ни прискорбно, молодого государя невзлюбили церковные иерархи: в отношениях с Церковью Федор Алексеевич строго придерживался буквы закона и интересов казны. Царь, разумеется, украшал церкви, выкупал христианских пленных и проводил весьма много времени на многочисленных торжественных церковных церемониях.

Но этот мягкий и добрый по натуре правитель умел быть и жестким. Это по его приказу был сожжен на костре протопоп Аввакум. Вероятно, такое решение далось царю нелегко. Но мятежный фанатик дошел до крайнего озлобления, его подстрекательские речи и письма были пострашней «воровских писем» Лжедмитрия. Дошло до того, что Аввакум желал туркам победы над «никонианской» Москвой.

Почти в то же время Федор Алексеевич освободил упомянутого Никона из строгого заточения в Кирилло-Белозерском монастыре и разрешил ему жить в любимом Новоиерусалимском монастыре под Москвой. Поступок невероятной смелости по тем временам даже для самодержца. Но по дороге этот знаменитый иерарх русской церкви скончался, не успев ничем быть полезным своему юному спасителю.

Понятно, что архиереи не пожелали пойти навстречу и политическим потребностям государства. Федор Алексеевич столкнулся с полным неприятием своих убеждений. Вместо решения многочисленных поднятых царем проблем с помощью убеждения, разумного просвещения и благотворительности, архиереи предлагали расширить монастырские тюрьмы и елико возможно более ужесточить по духовным делам «градской суд», «прещение и страх по градским законам», действия «караулов» и воинских команд. Церковь, которой положено быть кроткой и человеколюбивой! Набожный Федор Алексеевич постарался замять скандал, ибо, помимо всего прочего, был еще и по-настоящему просвещенным человеком, сильно опередившим свое время.

Личная библиотека государя (помимо доступной ему библиотеки русских царей) свидетельствует о его тесных связях с лучшими русскими и украинскими писателями-учеными того времени и о хорошем знакомстве с западноевропейской литературой. Он много читал, получая дарственные экземпляры на разных языках от авторов и выписывая новые книги. Сам Федор Алексеевич, по словам В. Н. Татищева, «великое искусство в поезии имел и весьма изрядные вирши складывал»; также и «к пению был великий охотник», имел обширную музыкальную библиотеку и довел до совершенства придворную капеллу. Любители музыки хорошо знакомы с его песнопением «Достойно есть», но вряд ли знают имя автора.

В 1679 году в России и за границей прошел слух о твердом намерении царя открыть в Москве университет. Консерваторы, при поддержке московского и иерусалимского патриархов, немедленно призвали… уничтожить в России все книги на латыни – языке европейской науки, чтобы «пламень западного зломысленного мудрования» не спалил исконное благочестие. Однако царь не внял убеждениям духовенства и утвердил в начале 1682 года «Привилей Московской Академии».

А вы полагали, что идея эта принадлежит Петру Великому? Увы, я тоже так считала до последнего времени. А между тем, Федор Алексеевич предполагал создать Академию для изучения всех гражданских и духовных наук: от грамматики, поэтики и риторики до диалектики, логики, метафизики, этики, богословия, юриспруденции «и прочих всех свободных наук», принятых в университетах, на русском, латинском и греческом языках.

Документ подчеркивал, что забота о просвещении – одна из главных обязанностей государя, именно науками «вся царствия благочинное расположение, правосудства управление, и твердое защищение, и великое распространение приобретают!». В студенты допускались представители всех сословий, бедные получали стипендии и освобождались от преследования за долги родителей. Главное же – выпускники Академии получали преимущественное право (наряду с представителями знатнейших родов и лиц, совершивших выдающиеся подвиги) на занятие высоких государственных должностей в зависимости от успехов в учебе: царь обещал каждому «приличные чины их разуму».

И опять вспоминается «петровская» фраза: «Скоро за ум графами жаловать начну!» Интересно, а на самом-то деле Петр Алексеевич самостоятельно до чего-нибудь нового додумался? Или подхватил идеи слишком рано умершего старшего брата и по прошествии времени простодушно выдал их за собственные? Может быть, ни к чему было вздергивать Россию на дыбы, а просто продолжать дело Федора Алексеевича?

Кстати, он отнюдь не отторгал иноземцев – именно в его царствование прославились, например, генерал-майоры Афанасий Трауернихт и Патрик Гордон, полковники Грант, Россворм и Верст, западноевропейские инженеры, мастера, художники; даже авантюрист Франц Лефорт нашел себе местечко на службе. Но их опыт и знания царь использовал для обучения россиян, добиваясь, чтобы те превзошли учителей, как это стало с первыми генералами. А не подражал им по-обезьяньи, как это частенько проделывал впоследствии его братик, и не хулил все российское без разбора.

Но было у братьев немало родственных черт, куда менее приятных: стремление вмешиваться во все и вся, стиль указов, удивительная склонность к регламентации жизни подданных. Уже при венчании на царство Федор Алексеевич велел всем явиться в золотой одежде, а ненарядно одетых – гнать в темный угол между Столовой и Сборной палатами.

Наконец, в 1671 году государь взял да и повелел вместо старинной одежды (ферязей, охабней, однорядок и т. п.) мужчинам и женщинам носить европейское короткое платье. Этот указ был очень быстро внедрен, поскольку в старой одежде стрельцы не пускали в Кремль – а кто же хотел удалиться от двора! Переоделись молча и быстро, не устраивая из этого общенародной трагедии.

Так что российский двор был уже достаточно европеизирован и до восшествия на трон Петра Алексеевича, причем сделано это было спокойно и разумно: не желаешь появляться при дворе – носи дедову шубу и сиди дома, хочешь видеть пресветлые государевы очи – изволь надевать европейский кафтан. На бороды, правда, Федор Алексеевич не покушался: слепо подражать европейским обычаям он не желал, будучи – да, да! – намного умнее и дальновиднее своего младшего сводного братца. К тому же прекрасно понимал, что не в бородах дело, а в головах. Точнее, в том, что там находится.

А вот в личной жизни Федор Алексеевич переплюнул даже строптивого Петрушу. Тот, как мы помним, покорно дал себя женить на семнадцатом году жизни – лишь бы отвязались – и был крайне равнодушен к тому, кого ему выберут в спутницы жизни. Федор же Алексеевич, в возрасте девятнадцати лет на крестном ходе увидел в толпе зрителей девушку, был сражен наповал, мгновенно «навел справки» и, сломив ожесточенной сопротивление не только бояр, но и ближайших родственников, 18 июля 1680 года повел под венец дочь смоленского шляхтича Агафью Симеоновну Грушевскую. Москва так и ахнула – опять полячка, да к тому же худородная! Но как-то очень быстро смирилась и даже полюбила молодую царицу.

Впрочем, счастье Федора Алексеевича длилось недолго. 11 июля 1681 года он радостно объявил стране о рождении первенца – царевича Илии, но 14 числа скончалась царица, а через неделю – и младенец. Вот тут-то государь впервые слег по-настоящему. А по Москве поползли слухи о том, что Нарышкины «ядом извели» царицу и царевича, а государя Бог спас, и он от той отравы только занемог.

Нарышкины, конечно, были способны на многое, но, напомню: именно Федор Алексеевич защищал мачеху и сводных брата и сестру от боярских козней. Пётр был еще слишком мал, чтобы управлять страной, Наталья Кирилловна – слишком непопулярна, чтобы стать регентшей. Да и Софья кружила над любимым братом, как орлица: пока он у власти, и она немного – да при ней. Возьмут верх Нарышкины – не миновать царевне монашеского клобука. Так что слухи о яде были, скорее всего, только слухами, хотя Москву «скоропостижной смертью» удивить было трудно.

Но даже больной, даже не поднимаясь с постели, государь пересилил свое горе и продолжал принимать важные государственные решения. Так он приказал войскам Казанского округа выступить в Симбирск, а далее с «Сибирским полком идти на китайцы». Он не желал позорно жертвовать Амуром, как это сделало впоследствии правительство Софьи, а затем подтвердило правительство Натальи Кирилловны. И об этом почти ничего нет в российской истории – как корова языком слизнула.

Федор Алексеевич, по-видимому, еще надеялся иметь наследника, ибо его родной младший брат Иван вполне мог царствовать, но категорически не желал править. Да и некоторые особенности характера младшего сводного брата уже начинали смущать мудрого Федора Алексеевича. Поэтому он уступил настоянию бояр и через год после смерти любимой супруги равнодушно женился вторично – на юной красавице Марфе Апраксиной, которая побыла царицей лишь три месяца.

Время царя Федора Алексеевича неотвратимо заканчивалось. Предвидя кончину государя, многие видные роды во главе с патриархом Иоакимом уже готовили переворот с целью отстранения от законного наследства шестнадцатилетнего царевича Ивана в пользу десятилетнего Петра.

Федор Алексеевич Романов умер 27 апреля 1682 года в возрасте 22 лет, не только не оставив прямого наследника престола, но и не назвав своего преемника. Он похоронен в Архангельском соборе Московского Кремля.

Не успел государь скончаться, как бояре, придворные и приказные дельцы и духовенство во главе с патриархом Иоакимом нарекли царем малолетнего Петра, рассчитывая полюбовно поделить между собой реальную власть. Хорошо продуманный дворцовый переворот осуществлялся успешно – немедленно была проведена присяга Петру в Кремле, готовились к рассылке «крестоцеловальные грамоты» для всей страны.

Но в ответ на это в апреле 1682 года Москва поднялась на крупнейшее за все столетие восстание, чтобы не позволить боярам за спиной неспособного к правлению ребенка – Петра – «государством завладеть». Вслед за столицей народ восстал во многих других городах; волнения охватили и Дон, где всего десятилетие назад было подавлено восстание Разина.

Во главе московского восстания не случайно оказались стрельцы и солдаты московского гарнизона – Софья с единомышленниками готовила их к этому несколько месяцев. Перед собой стрельцы и солдаты послали глашатаев кричать, что бояре-изменники не только отравили царя Федора, но покусились уже на жизнь царевича Ивана: отравили или задушили.

Несколько мушкетных залпов снесли с Ивановской площади боярских и дворянских вооруженных холопов. Строго по составленному и тщательно обсужденному списку выстроившиеся перед дворцом восставшие потребовали выдачи сорока «изменников»: издевавшихся над народом правителей, главных заговорщиков, отнявших власть у царевича Ивана и подозреваемых в отравлении царя Федора. Выведенных напоказ царя Петра и царевича Ивана восставшие проигнорировали, патриарха и видных государственных мужей не стали слушать: «Не требуем никаких ни от кого советов!» Во главе всего этого стояли князь Хованский с сыном, и какое-то время казалось, что смена династии в России неминуема. Опять Смутное время!

С Петром на всю жизнь остался ужас, пережитый им, когда восставшие выбрасывали из дворца на копья и «рубили в мелочь» его родственников и иных царедворцев. 16-летний царевич Иван был в шоке от происходящего на его глазах душегубством, хотя лично пытался успокоить мятежников, говоря, что его никто не изводит и что ему не на кого жаловаться (это слабоумный-то!). Именно после этой жуткой сцены он навсегда потерял интерес практически ко всем мирским делам.

Срочно назначенный главнокомандующим князь Василий Голицын за месяц собрал более ста тысяч человек войска. Тем временем Софья нанесла свой удар, выманив из Москвы и казнив по подложному доносу князя Ивана Хованского со старшим сыном Андреем. Тем самым она лишила восставших возможности придать своим действиям хоть какую-нибудь видимость одобрения со стороны знати. По всей стране было объявлено, что все московское восстание с самого начала – результат заговора Хованских, стремившихся к царской власти.

Ирония истории состояла в том, что несколько лет спустя такое же обвинение было брошено самой премудрой царевне Софье.

Так почему же достаточно удачное царствование Федора Алексеевича на столетия оказалось почти вычеркнутым из истории? А потому, что не вписывалось в легенду о Великом Петре. После воцарения Романовых, лапотная, дикая Россия дремала то в грязи, то в снегах, пока не появился Настоящий Государь и не поволок страну за волосы к прогрессу, которого она – тупая – не понимала и не хотела. Ничего, заставил захотеть, пересобачил все на европейский лад, «на троне вечный был работник» и так далее.

А если признать, что преобразования, проводимые Федором Алексеевичем – это яркий пример ненасильственных реформ, притом преимущественно не заимствованных, а лишь включающих зарубежный опыт там, где это уместно? Тогда получается, что никакого «начала славных дел» не было, а было продолжение, причем корявое и кровавое, дела старшего брата? За что ему тогда памятник возводить и в веках прославлять?

Вот и ответ на вопрос, почему правление Федора Алексеевича мало кому известно. И на другой вопрос: почему законный наследник престола Иван Алексеевич вдруг оказался слабоумным, чуть ли не паралитиком и никогда не воспринимался как истинный царь.

Но это – уже другая история.

Оклеветанный царь

Достаточно хорошо известно, что в самом начале своего официального правления Петр (впоследствии Великий), во-первых, был «младшим царем», поскольку делил трон со «старшим царем» – сводным братом Иоанном Алексеевичем, а во-вторых, оба царя фактически подчинялись правительнице Софье, которая и на троне, сделанном по специальному заказу, сидела выше них

Правда, недолго.

Сидение на «нижнем троне» не интересовало Петра сначала ввиду его малолетства: десятилетнему мальчишке вовсе не улыбалось часами сидеть истуканом в парадных одеждах, символизируя непонятно что. Но когда друзья-собутыльники доходчиво объяснили ему, что «царь» – это вовсе не сплошная зеленая тоска, а невероятные возможности исполнять любые свои желания, правительницу Софью, заигравшуюся в неженские политические игры, быстро заточили в Новодевичий монастырь. А «старшего царя», брата Ивана…

Но вообще эту историю нужно рассказывать без купюр и неторопливо. Иначе будет непонятно, каким образом очередным русским царем стал не наизаконнейший наследник российского престола, а шустрый отпрыск Нарышкиной. Узурпатор и как оказалось впоследствии, изрядный лицемер и врун.

Когда в 1682 году довольно неожиданно для всех скончался царь Фёдор Алексеевич, не оставив и не назначив наследника, на престол по закону должен был сесть его младший родной брат, 15-летний Иван Алексеевич, как следующий по старшинству. Ничего из ряда выходящего в этом не было бы: примерно в таком возрасте становились царями практически все представители династии Романовых.

Но, как неожиданно выяснилось, Иван «с детства был болезненным и неспособным к управлению страной». Выяснили это, разумеется, Нарышкины, надо полагать, проведя добросовестное исследование физического и умственного состояния царственного отрока. Не могли не провести: душой теснились за Россию, боялись, что при недееспособном царе попадет она в загребущие боярские руки и… Ну, понятно, погибнет держава. Но есть способ ее спасти: объявить царем самого младшего сына покойного царя Алексея Михайловича от Натальи Кирилловны Нарышкиной, ее сделать регентшей и – Россия спасена.

Многим высокородным боярам такой вариант спасения державы активно не понравился прежде всего потому, что им не нравились сами Нарышкины – хваткие, не всегда отличавшие свое от чужого, пекущиеся исключительно о собственных интересах. Нашлось множество людей, готовых стать верными помощниками и поддержкой законному царю Ивану. Проблема заключалась только в одном: сам Иван проявлял невероятное равнодушие к возможности занять престол.

То есть впрямую он от него не отказывался. Готов был выполнять все, что полагалось делать помазаннику Божию, как то: восседать на троне в царском одеянии, пристойно держать скипетр и державу и делать вид, что слушает – бояр, послов и так далее. То есть царствовать он не отказывался. Но вот править – категорически не хотел. Его с детства привлекала исключительно церковь и все с нею связанное.

В Европе младший сын любого королевского дома, было у него такое желание или не было, почти автоматически становился высокопоставленным духовным лицом или даже уходил в монастырь. Прецедентов можно назвать массу. Но в России ничего подобного не происходило никогда: царей постригали в монахи лишь на смертном одре, перед самой кончиной. Так что Ивану оставалось только утешаться бесчисленными многочасовыми церковными службами, которые он выстаивал без малейшего намека на усталость.

Слабый и болезненный? Попробуйте выстоять обычную церковную службу, да не просто выстоять, а креститься, кланяться, говорить нужные слова в нужное время и отбивать земные поклоны в положенные моменты. Уверяю вас, занятие совсем не для немощных. Но ведь и Ивана таковым объявили именно тогда, когда реально возникла кандидатура Петра – живчика и здоровяка, потомка рода Нарышкиных, а не Милославских. До этого о младшем сыне Марии Милославской никто, в общем-то и не думал.

А теперь громко и прилюдно заявляли, что «Иван-де, головой скорбный от природы, к тому же склонен к заиканию, плохо видит и недомогает цингою». Ну, куда такого на трон? Нужды нет, что на Руси бывали и очень скорбные главой цари, и косноязычные, и совершенно слепые. Да, были, а более таких не надобно, посадить на трон Петра – и баста!

Как знать, возможно, все и произошло бы именно по такому сценарию, не вмешайся в события умная, властная и бешено честолюбивая царевна Софья. Она готова была стать опорой братцу Ивану, помогать ему управлять державой, освобождать от докучных текущих дел. Ей же в свою очередь готовы были помогать те бояре, которые ненавидели Нарышкиных. Ничем, кроме очередной кровавой неразберихи, такое закончиться не могло – ею и закончилось: стрельцы подняли бунт, ворвались в Кремль и покромсали на мелкие кусочки всех, кто их по той или иной причине не устраивал.

Больше всех пострадали, разумеется, Нарышкины, но остальные бояре насмерть перепугались народного гнева и придумали компромисс: посадить на трон сразу обоих наследников престола, а над ними – для помощи и пригляда – правительницу, царевну Софью. На тот момент это был единственный более или менее приемлемый выход. Хотя бы потому, что так считал любимец и ближайший советник Софьи князь Василий Голицын, кстати, один из умнейших людей своего времени.

Кстати, срочно созванный Собор из духовенства и всяких чинов людей Москвы, под давлением стрельцов, нашел двоевластие очень полезным, особенно на случай войны. На войне-то случается – убивают. Никого не смутило, что в случае военных действий армию не смог бы возглавить ни Иван, равнодушный к мирской суете, ни Пётр – по причине своего малолетства. Всем и без того было ясно, что армию, как всегда в последние годы, возглавит Голицын.

25 июня 1682 года Иван V Алексеевич и Пётр I Алексеевич венчались на царство в Успенском соборе Московского Кремля. Замечу, что «старший» царь («убогий и слабоумный») венчался подлинной шапкой Мономаха и большим нарядом, а для «младшего» были сделаны копии. То есть очевидно, что «старшего царя» воспринимали все-таки достаточно серьёзно, хотя бы на церемониальном уровне, а «Петрушку» использовали в качестве дублера – действительно, мало ли что…

Семь лет после этого царствование и Ивана, и Петра было чисто декоративным, фактически власть осуществлялась царевной Софьей Алексеевной, опиравшейся на клан Милославских и на своих фаворитов. Любопытная деталь: именно Софья сделала все возможное, чтобы свести Петра с Лефортом – известным авантюристом, пригретом еще ее братом Фёдором. Царевна надеялась, что Лефорт быстро споит и развратит мальчишку – наклонности у того были соответствующие, ну а там можно и несчастный случай устроить. Но Лефорт оказался хитрее и дальновиднее «многомудрой» Софьи: предпочел дружбу странного царского отрока благоволению царевны. Впрочем, мог и совмещать.

Когда царю Ивану пошел восемнадцатый год, Софья всерьез озаботилась вопросом его брака: женатый царь да еще с возможным наследником – это было уже серьезно. К тому же давало возможность обойтись и без физического устранения Петра: возможное рождение законного наследника от корня Милославских резко меняло ситуацию.

У греческого историка Феодози говорится, что брак Ивана был задуман князем Василием Голицыным, который, считая насильственные меры против Петра крайне опасными, советовал Софье:

«Царя Иоанна женить, и когда он сына получит, кой натурально имеет быть наследником отца своего, то не трудно сделаться может, что Петр принужден будет принять чин монашеский, а она, Софья, опять за малолетством сына Иоаннова, пребудет в том же достоинстве, которое она желает…».

Костомаров пишет уже осторожнее, но с характерной оговоркой:

«Есть предположение, что в этаком выборе царя Ивана Алексеевича было участие царевны Софии: это подтверждается, во-первых, тем, что София уже прежде относилась благосклонно к родителю Прасковьи, перед тем пожалованному званием боярина; во-вторых, тем, что, по слабоумию своему, царь Иван Алексеевич едва ли был способен без чужого влияния решиться на важный шаг в жизни».

Вряд ли умная царевна и еще более умный Голицын затеяли бы женить слабоумного, расслабленного, «головой скорбного» да еще и неспособного к супружеской жизни Ивана. Да и никто из бояр не поддержал бы их в этой затее. Значит, считали – и совершенно справедливо! – Ивана тихим и кротким юношей, нуждающемся в надежном поводыре – и только.

К тому же можно подумать, что нет людей абсолютно вменяемых, здоровых и даже умных, которые женятся исключительно под давлением близких, поскольку сами панически бояться этого шага. Иван не боялся – просто по своему обыкновению парил в облаках и о мирском задумывался мало. Но когда ему заявили, что нужно избрать себе супругу, потребовал, чтобы все было произведено по дедовским обычаям: смотрины первых красавиц и выбор из них будущей царицы.

Сравните с отношением к женитьбе нормального Петра: «Да жените, маменька, на ком хотите!» – бросил он на бегу и умчался доигрывать в очередную войнушку (или на очередную попойку). Кто из них вел себя взрослее и разумнее, как вы считаете?

Заодно сравним портреты Ивана и Петра. Они невероятно похожи физически. Те же большие темные глаза (только у Петра «с сумасшедшинкой», а у Ивана – кроткие), те же темные вьющиеся волосы, тот же красивой лепки рот (только у Петра сжатый нервной гримасой, а у Ивана – с чуть заметной улыбкой). Если спросить психиатра, кто из братьев скорбен головой, несомненно выбор падет на Петра, а не на его не менее красивого, но какого-то умиротворенного брата.

Но психиатров тогда не было, а если бы и были, то не было идиотов задавать им подобные вопросы. Поэтому в истории Пётр остался Великим, а Иван – дурачком, хотя лично я считаю и то, и другое, очень сильным преувеличениемю

Выбранная Иваном девушка – Прасковья Салтыкова – считалась первой красавицей России: высокая, статная, пышнотелая цветущая брюнетка. Однако она не слишком понравилась Софье из-за неблагонадежности ее семьи (было у Салтыковых обыкновение время о времени ставить собственные интересы выше государственных и служить врагам). Да и сама избранница не очень стремилась стать царицей, хотя была на два года старше жениха (по тем временам – засиделась в девках). Софья попыталась было сыграть на этом и уговорить брата выбрать другую невесту, но тот со всей кротостью и мягкостью настоял на своем:

– Люба мне сия девица. А иной никакой не надобно и лучше вовсе не женюсь, уж не гневайтесь, сестрица любезная.