Текст книги "Анти-Ахматова"

Простоватая рифма «кому-то/минута» – осталась.

А вот она сама побывала за границей.

«Чапский? Был, был… – она весело ткнула пальцем в мою злополучную брошку. – Я ему устроила сцену ревности, а он пел дифирамбы – вам».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 295

Одни и те же шутки: «сцены ревности» и пр. Показное великодушие: «Он пел дифирамбы – вам». Да, он пел дифирамбы. Не Ахматовой.

«Приходилось видеть, как женщина преследует мужчину… – пауза, а затем очень убежденно и раздельно: – Из этого никогда ничего, кроме сраму, не получалось».

Наталья ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 583

Это Анна Андреевна осуждает Марину Цветаеву – за то, что та влюбилась – не в случайного проходимца, не на одну «сумасшедшую ночь», «преследовала» – это писала ему «длинные философские письма» – (Ахматовой нечитанные), они и не сохранились…

Я видела, когда из такой ситуации выходили вещи по-страшнее срама. Срам бывает, когда женщина пытается придать своему «гону» характер респектабельности, который на самом деле для сохранения самоуважения должен быть жестко отброшен: погоня за добычей – и все, имею право. Срам – когда в конце вместо победного вопля раздается жеманное вскрикивание… Ну и уж, конечно, когда ловят не в любовные сети, а в брачные – профессоров, иностранцев…

Скажем, однако, честно, что Чапского она не «преследовала». Этот прием еще не был освоен. Так – попытка…

Это – про «любовь» (у нее как-то красивее, или просто – более по-настоящему – не получалось).

Теперь – про упомянутое выше и могущее быть поставленным мне в упрек: недержание мочи. Конечно, конечно, соглашусь, этого мы не знаем, но ее приступы бешенства и нетерпения – думаю, это невозможно без физиологических причин.

Впервые <…> я увидела Анну Андреевну попусту капризничающей еще в ленинградский период нашего знакомства. Она – у меня, на Загородном; она уходит; я собираюсь ее провожать; я помогаю ей одеться. <…> Анна Андреевна, уже в платке и в шубе, стоит в передней, а я, тоже одетая, мечусь по комнате: пропал ключ. <…> Я в десятый раз обшариваю карманы пальто, сумку, муфту, портфель, ищу на столах, на стульях, задыхаясь от спешки. Бессмысленно тычусь в ванную и на кухню. А для спешки-то моей собственно нет никакой причины; <…> причина одна: Ахматова негодующей Федрой стоит в передней, почти уткнувшись в двери лбом: вся – гнев, вся – нетерпение. Спадая с плеч, окаменела чужая шуба; голова закинута; гневно дрожат вырезные ноздри. Ключа нет. Я приношу из комнаты в переднюю стул, прошу Анну Андреевну сесть, чтобы я могла сосредоточиться, вспомнить. Анна Андреевна стоит у двери, поднимая голову все выше, презирая стул и меня. Как это я осмеливаюсь, со стулом или без стула, заставлять ее, Анну Ахматову, ждать! <…>.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 501

Я на нее сердиться не умею, да и пустяки это все. Да и не знаю я, что бушевало, каменело, созидалось, изнемогало в великой душе Анны Ахматовой, когда Анна Андреевна была со мною так несправедлива, так недружественна.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 504

Возможно, что великую душу Ахматовой терзали вещи весьма прозаические.

«Я ему не Анна Андреевна»

О повести Эм. Казакевича «Сердце друга».

Там есть такая фраза: «Девочки увлекались стихами Анны Андреевны Ахматовой». Она была просто вне себя. «Я ему не Анна Андреевна! Я не имею чести быть знакомой с этим господином! Я Анна Ахматова, и никак иначе он не смеет меня называть!»

Наталья РОСКИНА. Как будто прощаюсь снова. Стр. 528

Такая история всколыхнула общественность.

Ничего прямо оскорбительного там нет, но есть насмешливое, ироническое – а время ли сейчас над ней иронизировать? Он там поминает ярых поклонниц стихов АННЫ АНДРЕЕВНЫ АХМАТОВОЙ. Не совсем понятно также, полагает ли и сам автор, вместе с изображенными им дурочками, что стихи эти специфически-дамские, что Ахматова не один из великих русских поэтов, а поэтесса, пишущая исключительно на женские темы, – ну вроде Шкапской или еще там кого-нибудь. <…> Анна Андреевна обиделась – и очень. Главным образом, на отчество. «Я же не Л.Н. Толстой! Зачем же так почетно? Разумеется, идя по стопам товарища Жданова, он имеет полную возможность ругать меня на все буквы алфавита, но по отчеству-то зачем? Я была у Никулина. Там мне представили Казакевича. Я ничего, подала ему руку, поздоровалась, но ушла в комнату к девочкам». – «Бедняга Казакевич»! – подумала я. А еще подумала, что Казакевич – порядочный человек и, несмотря на неудачи – писатель – и уж во всяком случае лучше водиться с ним, чем с Никулиным. Но не сказала.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 85

Ну и мы сейчас не об этом. С кем она водится – с Никулиным, Фединым, Алексеем Толстым, Эренбургом – знаем, и знаем зачем и почему. Сейчас о том, с кем она НЕ водится, не могла бы водиться, и они бы с ней не стали, но она делает все, чтобы подумали, что – с Пушкиным на дружеской ноге.

«Как непохоже на Хема. Они только и делают, что говорят о еде, вспоминают вкусную еду».

Михаил АРДОВ. Возвращение на Ордынку. Стр. 51

Какой он ей «Хем»?

Характерная черта: о Пушкине, о Данте или о любом гении, большом таланте – АА всегда говорит так, с такими интонациями, словечками, уменьшительными именами, как будто тот, о котором она говорит, – ее хороший знакомый; с ним только что разговаривала, вот сейчас он вышел в другую комнату, через минуту войдет опять… Словно нет пространств и веков, словно они – члены своей семьи… Какая-нибудь строчка – например, Данте – восхитит АА: «До чего умен старик!» – или: – «Молодец Пушняк!»

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 239

«Сейчас прочла стихи Евтушенки в «Юности».

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 261

О письмах Достоевского:

«Скучно, не составляется из них Федор Михайлович».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 352

Какой он ей Федор Михайлович?

«Madame Ахматова». «Товарищ Ахматова» и даже Ахметкина гораздо лучше. В «madame» заключена смрадная мысль, будто существует некто «monsieur Ахматов».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 94

«Когда я о себе читаю в печати: «А.А. Ахматова», я не сразу догадываюсь, о ком речь. Если я поэт, то я – Анна Ахматова, как Пастернак – Борис или как Блок – Александр. Каждый сам выбирает свое литературное имя для себя».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 85

А какое имя выбрал себе поэт – если он поэт – Александр, он же Александр Сергеевич Пушкин – для себя? Пушняк?

…она произносила с таким же удовольствием, с каким еще не так давно дамы, незнакомые с принцем Агригентским, буде речь заходила о нем, переспрашивали, усмехачясь, чтобы показать, что они в курсе: «Григри?» – удовольствие, известное в относительно спокойные эпохи лишь свету, а во времена великих потрясений становящееся доступным и народу. Например, наш дворецкий, если речь заходила о короле Греции, будучи хорошо информированным через газеты, переспрашивал совсем как Вильгельм Второй: «Тино?»; фамильярность по отношению к королям превращалась в развязность, если он сам выдумывал им прозвища: когда речь заходила о короле Испании, он именовал его «Фонфонс».

Марсель ПРУСТ. Обретенное время

 
Вокруг пререканье и давка
И приторный запах чернил.
Такое придумывал Кафка
И Чарли изобразил.
 

Кто ей Чарли? Она с ним гусей пасла?

«Какое наследство? Взять под мышку рисунок Моди и уйти»

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 17

В беседе с Дувакиным вспоминается хорошо афишированный «роман» Ахматовой с Амедео Модильяни.

Г.Л. Это…

А.Ф. Ее муж…

Г.Л. Не муж. Это был Ама такой, ее возлюбленный, ну, знаменитый французский…

А.Ф. Модильяни.

Д. У нее была связь с Модильяни?

Г.Л. Да. Она когда была в Париже, там был роман.

А.Ф. Она не скрывала этих вещей.

А.Ф. и Г.Л. КОЗЛОВСКИЕ в записи Дувакина. Стр. 214

То Ама, то Моди. Хорошо, что она не была знакома с Пабло Пикассо. Он бы был и Пусей, и Писей.

Вранье

Как ни прискорбно, Анна Андреевна была лгуньей. Фальшивые сведения, истории и обстоятельства, которые она распространяла, нельзя, как обычно делается в оправдание, объяснить забывчивостью или неуемной фантазией. Для первого у нее была слишком хорошая память, которой она бравировала, а для второй – слишком ограниченный круг тем, на которые она пускалась фантазировать, и слишком выверенные рамки правдоподобия, которое-то и придает ее вранью неприятный оттенок: тебя не хотят позабавить или мистифицировать, а хотят выставить дураком, восторженно восклицающим: ну надо же, какая роскошная женщина! Все россказни касаются одесского шика ее личного и общественного облика. Вот некоторые его блестки.

– Моя бабушка – княжна Анна Егоровна Ахматова, вышла замуж за Мотовилова, потом ее фамилия стала Мотовилова. Вот в память ее фамилию – девичью – я и взяла за псевдоним.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 280

Мотовилова – фамилия купеческая, за купцов княжон не выдавали. Ну да, слава Богу, княжной Ахматова и не была. Князей Ахматовых в Российской империи не было.

Ахматовой за семьдесят, когда она дает это интервью, а тридцать лет назад она диктовала биографу фальшивые сведения о себе, о Смольном институте, о морских офицерах. Проходят годы, и приоритеты все те же: «моя бабушка», «княжна»… Старуха лжет по-прежнему.

Ахматова сказала Харджиеву, что приятно познакомиться с человеком, который, в отличие от многих, не был очарован ее стихами.

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 104

Это, конечно, можно было отнести не ко вранью, а к обычному кокетству, если бы не была такой яркой ее черта – лживость: она всегда чувствуется первой.

Ахматова говорила, что все дома, где ей когда-либо приходилось жить, были разрушены.

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 34

Как сказали бы в Одессе – типун ей на язык.

Какие-то лачуги, возможно, были разрушены, а все наиболее известные дома, в которых она жила: Фонтанный (на самом деле – Шереметьевский дворец – один из множества сплошь «фонтанных» домов на Фонтанке), Мраморный, слава Богу, усадебный дом в Слепневе – все прекрасно сохранились. Но сказать – звучит красиво.

Я родилась 23 июня 1893 года в Ленинграде.

Автобиография (автограф). Анна Ахматова

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 87

Разумеется, не в Ленинграде и не в 1893 году.

11 июня 1889 года. В дачной местности Большой Фонтан под Одессой родилась Анна Андреевна Горенко. Запись в метрической книге: «Родители ее оба православные».

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 1. Стр. 11

Эти «данные» использовались в официальных документах. Когда они попадались на глаза биографам, те возмущались:

Обращает на себя внимание вопиющая небрежность, с которой эти самые «компетентные» искажают дату и место рождения.

Ирина ВЕРБЛОВСКАЯ. Горькой любовью любимый. Стр. 238

Горечь и гневливость – заповедные качества Ахматовой.

«Восприемники – Романенко (народоволец – убийца генерала Стрельникова)». <…>

Однако, очевидно, убийцей Стрельникова он не был: эта легенда основана на том, что во время покушения (18 марта 1882 г.) он был в Одессе, где оно произошло.

Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 293

Первая фраза: долженствующее вызвать ужас у робкого обывателя сообщение о крестном отце – убийце – принадлежит, естественно, самой Ахматовой, вторая: опровержение, показывающее, как и из чего строит Ахматова красоты своей биографии – исследователю. А ведь она постоянно обличает фальсификаторов (позволяющих себе, как правило, всего лишь собственные интерпретации, а не подтасовки фактов). Ее поклонники (например, малолетний летописец Бабаев) восторгаются ее пиететом перед документами – а сама она в своих записках врет так, что нельзя без проверки поверить просто ни одному слову. И это при ее действительно феноменальной памяти. Просто врет. Ведь она не может не знать, был ли Романенко убийцей генерала Стрельникова или нет, в семьях такие вещи знают.

Гимназия: сначала в Царском Селе – Мариинская, а потом кончала гимназию в Киеве. Училась хорошо. Чуть ли не с серебряной медалью.

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 105

Или с серебряной, или без серебряной – об этом надо было сообщить Лукницкому так, как это было на самом деле.

Медали никакой, конечно, не было, образование Анна Андреевна получила средненькое. Никаких столичных или иностранных университетов. В необразованности, правда, любила упрекать современников. Анна Андреевна поехала в Париж в мещанское свадебное путешествие, ничего не видела, ничего не узнала, одно неустановленное знакомство с Модильяни, да какие-то гуляющие французики ей записки в туфли засовывали. Они и сейчас это делают, стоит зазеваться, только, вернувшись, мы не рассказываем, что это был Зинетдин Зидан.

Бродский: В бытность Ахматовой в Париже за ней не только Модильяни ухаживал. Не кто иной, как знаменитый летчик Блерио… Вы знаете эту историю? Не помню уж, где они там в Париже обедают втроем: Гумилев, Анна Андреевна и Блерио. Анна Андреевна рассказывала: «В тот день я купила себе новые туфли, которые немного жали. И под столом сбросила их с ног. После обеда возвращаемся с Гумилевым домой, я снимаю туфли – и нахожу в одной туфле записку с адресом Блерио».

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 246

Соломон Волков миролюбиво поддакивает: «Что называется, не растерялся!»

Бродский, который и сам придумывает для нее подобные истории, усомниться в подлинности этой не собирался. Рассказывала ему, естественно, Анна Андреевна.

А почему же никто из ее современников этого не знал? – что Гумилев был знаком с Блерио и что отношения были довольно-таки дружескими – все-таки обедали вместе? Кто еще был за столом? такие знаменитости часто ведь имеют свиту. Откуда у Блерио интерес к Гумилеву?

Ну вот и свидетельство очевидца. Правда, те, кто знает, из какого сора выросла пикантная легенда – помнят все немного по-другому.

В 11 году.

Маленькие кафе, которыми изобилует Париж, совсем другого стиля. Здесь за столиком французы проводят время за чашкой кофе и скромной выпивкой. На маленькую эстраду выходят рассказчики и певцы и развлекают посетителей своими песенками и остротами, слегка приправленными нескромными словечками и остротами. Помню, как Анна Андреевна снисходительно отнеслась к шутке ее соседа по столику: он незаметно положил ей записочку в туфлю.

Н.Г. ЧУЛКОВА. Об Анне Ахматовой. Стр. 36

Это был разве не Блерио? Как же это рассказчица не заметила, что «за скромной выпивкой» с ними сидел сам Блерио – практически Юрий Гагарин тех дней? Или Ахматовой все так, что ни вечер – засовывают что-то в туфлю?

Бродский «не помнит, где они там обедают втроем», использует все тот же ахматовский прием ложной достоверности – мол, может предъявить все подробности.

1905.

На Пасху Гумилев, в отчаянии от ее нежелания всерьез отнестись к его чувству, пытался покончить с собою. Потрясенная и напуганная этим, она рассорилась с ним.

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 26

В «летописях жизни и творчества Анны Ахматовой» упоминаний о попытках самоубийства Гумилева – 3. Источник во всех случаях один – Анна Андреевна.

То, что это цитата из Аманды Хейт, можно узнать по временной координате – «на Пасху». Это был уже период, когда она по контракту о поддержании брэнда должна была именно в таких терминах сообщать даты.

А по существу – типичное для ахматоведения дело: в «Летописях» указывать как факт роскошные «воспоминания» самой Ахматовой.

«Тут мне и представили Владимира Владимировича. Молодой, беззубый. Он очень настойчиво упрашивал меня прийти на премьеру, но я не могла».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 85—86

Маяковский очень упрашивал – как он упрашивал Николая Гумилева познакомиться с ним (тот не хотел и ставил условия), и Анну Ахматову – чаще встречаться.

Директор музея встретила ее с обычной для себя приветливостью. Анна Андреевна величественно поздоровалась с ней. Я попросила Анну Андреевну рассказать о встречах с Маяковским. «Встреч было наперечет, но всегда у Маяковского в те ранние годы была заинтересованность в этих встречах и, оставшееся неосуществленным, желание их углубить».

Н.В. РЕФОРМАТСКАЯ. Ахматова в музее Маяковского. Стр. 543

Что же помешало их углубить? Может, все-таки недостаточная заинтересованность?

О Блоке:

«…Я, например, была у него, по его настойчивому приглашению, желанной гостьей».

Михаил АРДОВ. Монография о графомане. Стр. 328

Ахматовой не повезло – все якобы настойчиво зазывали ее к себе, но свет увидели не только ее благоуханные легенды, но и записки других современников.

Вот рассказ самого Блока:

«Ахматову я знаю мало. Она зашла ко мне как-то в воскресенье (см. об этом ее стихи), потому что гуляла в этих местах, потому что на ней была интересная шаль, та, в которой она позировала Альтману».

К.И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1901—1929. Стр. 164

Анна Андреевна рассказала, как в Ленинграде она шла по улице и почему-то подумала: «Сейчас встречу Маяковского». И вот идет, и говорит, что думал: «Сейчас встречу Ахматову». Он поцеловал ей обе руки и сказал: «Никому не говорите».

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 480

Ну прямо как Христос: идите и никому не рассказывайте. А почему бы и не рассказать, люди публичные.

Она всегда, когда ей нечего рассказать о встречах с великими (никаких встреч, никаких дел, никаких диалогов, никаких отношений), рассказывает совершенно незначительные, непроверяемые, но однозначно свидетельствующие о близости, взаимном уважении и притяжении, рассказы. Выдуманные, скорее всего, истории. Тем более что прием повторяется не раз.

О Модильяни.

Рассказывала: «Когда в Париже я его первый раз увидела, подумала сразу – какой интересный еврей. А он тоже говорил (может, врал?), что, увидев меня, подумал: какая интересная француженка».

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 479

А может, врала?

Какая же русская, вернувшись из-за границы, не рассказывает, что ее принимали в третьей стране за француженку?

Сомнительная сценка должна показать широту взглядов Анны Андреевны, не побрезговавшей познакомиться с то ли итальянцем, то ли французом Модильяни. Правда, поскольку Модильяни действительно был евреем, то Анна Андреевна обнаруживает не очень похвальную в приличном обществе фенотипическую наблюдательность – и только. Большего интереса данное «воспоминание» не представляет.

Волков: Существует рисунок Модильяни (вероятно, 1911 года), изображающий Ахматову. По словам Ахматовой, этих рисунков было шестнадцать. В воспоминаниях Анны Андреевны о судьбе рисунков сказано не совсем понятно: «Они погибли в Царскосельском доме в первые годы революции». Анна Андреевна говорила об этом подробнее?

Бродский: Конечно, говорила. В доме этом стояли красногвардейцы и раскурили эти рисунки Модильяни. Они из них понаделали «козьи ножки».

Волков: В ахматовском описании этого эпизода чувствуется какая-то уклончивость, необычная даже для Анны Андреевны.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 246

Никто этих шестнадцати рисунков не видел. Красногвардейцев, раскуривающих «козьи ножки», – тем более. «Подробности» же, заключающиеся только в факте «козьих ножек», повторяются неоднократно, но достоверностью не обрастают.

«Бег времени» – суперобложка украшена рисунком Модильяни.

«Существует лишь один этот рисунок – ваш портрет, сделанный Модильяни, или их больше?» – «Было около двадцати». – «А где остальные?» Отвечает не сразу. Отвечает спокойно: «Остальные выкурили солдаты в Царском селе во время гражданской войны».

Лев ОЗЕРОВ. Разрозненные записи. Стр. 599

У Ахматовой было вполне цивилизованное понимание стоимости объектов культуры и искусства (уже в двадцатые годы она грамотно распродавала свой литературный архив), и она разбиралась в рыночной ситуации. Если бы эти рисунки существовали, она никогда не бросила бы их на произвол судьбы. Для этого у нее была также интуиция. Сейчас иногда утверждается, что эти рисунки всплыли в Европе. Как они туда попали? Какие-то некультурные солдаты крутили из них «козьи ножки», а какие-то, более искушенные, чем Ахматова, чем парижские коллекционеры, которые в это время еще не разобрались в Модильяни, решили их спасти и украсть? Предпочли нетрадиционные рисунки неизвестного художника письмам вполне известного Александра Блока?

АА рассказывала об архиве своем и Николая Степановича в Царском Селе, в сундуке. В декабре 1917 года АА съездила в Царское Село и взяла из этого сундука много писем, материалов – и своих, и Николая Степановича. Привезла их в Петербург. А в 1921 году, уже когда Николай Степанович был арестован, она опять поехала в Царское Село. В доме уже было учреждение (Рабкрин). Она прошла наверх. Сундука уже не было, а бумаги валялись на полу – несколько писем Блока и т.д. АА, не имея возможности взять все, взяла только самое необходимое.

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 270

Ни о каких пропавших рисунках в те времена не вспоминается.

Но впоследствии рисунков Ахматовой было уже мало – она заговорила еще и о письмах Модильяни – которые, естественно, тоже не сохранились.

Не был включен в мемуары о Модильяни – то ли просто не нашлось подходящего места, то ли заводило в ненужные объяснения, то ли просто решила не завираться… – и такой отрывок: «Он писал очень хорошие длинные письма».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 155

Очень содержательные комментарии к письмам Модильяни! Да, несомненно, что Модильяни, если бы писал кому-либо длинные письма, писал бы очень хорошие. Какими еще могут быть длинные письма гения? Я также уверена, что Ахматова бы сохранила длинные и очень хорошие письма к ней любого французского художника – при любых обстоятельствах. В ее архиве нет подобных пропаж. Длинные хорошие письма Модильяни – такой же апокриф, как раскрученные на «козьи ножки» двадцать рисунков. Об их пропаже на царскосельском чердаке тоже не говорится ни слова по горячим следам.

«Длинные хорошие письма» – сказать нечего, но жаждущим почитателям надо что-то рассказывать или хотя бы «недоговаривать» – но в нашем случае попросту привирать.

В ту пору «ленинградские мальчики» страстно желали подобных легенд.

…Открытие в одной из коллекций двадцати трех рисунков, сделанных Модильяни в пору их встреч и в которых некоторые исследователи склонны видеть Ахматову как натуру.

Светлана КОВАЛЕНКО. Проза Анны Ахматовой. Стр. 368

«Некоторые исследователи» – это поклонники Ахматовой. Доказательств существования рисунков Модильяни нет.

«Вы спрашиваете о Модильяни. Я пошел и посмотрел эти рисунки. Боюсь, они не представляют значительного интереса. Я большой поклонник этого художника, но эти рисунки множатся на бесконечные копии и вариации классического искусства – греческого и египетского; затем ряд обнаженных в различных позах; наконец, портрет французской дамы (живопись). Поверьте, я обошел всю выставку в королевской академии, помня Ваши слова – искал хоть малейшего сходства с А.А., но не нашел никакого. Уверяю Вас…»

Исайя БЕРЛИН. Анна Ахматова. Т. 5. Стр. 368

И зачем врать, когда Анна Андреевна достаточно на себя наврала?

Ирина Грэм – Михаилу Кралину.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 33

Волков: Ахматова любила повторять, что она к постановлению 1946 года была готова хотя бы уже потому, что это была уже не первая касающаяся ее партийная резолюция: первая была в 1925 году.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 229

В 1925 году ничего государственного – НИЧЕГО – по ее поводу не было. Она, правда, после 25-го года лет на 15 почти бросила писать. Задним числом придумала государственного значения оправдание.

Исайя Берлин со слов Ахматовой.

Сталин разразился по адресу Ахматовой набором таких непристойных ругательств, что она даже не решилась воспроизвести их в моем присутствии.

Исайя БЕРЛИН. Встречи с русскими писателями. Стр. 451

Обычно она не стесняется.

Ну а про Сталина – она знает все: каким набором, разразился или не разразился и пр. Кто-то ее проинформировал, воспроизводя все выражения.

«Ну да, в конце тридцать девятого… Помню, что Борис и Осип, оба, называли его лучшим моим стихотворением». – «Анна Андреевна! Этого тоже никак не могло быть! Вы написали его гораздо раньше, потому что ведь Осип Эмильевич весной тридцать восьмого уже арестован». Анна Андреевна меня не ударила, но глянула так, будто ударила.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 155

Не дают сделать величавые ссылки.

Пунин предчувствовал или ждал ареста. Он говаривал Анне Андреевне: «ОНИ прячутся за деревьями…» Пунин с Ахматовой всегда говорили о деревьях…

Спускаясь уже под конвоем по лестнице, он произносил тоскливо: «Акума, Акума…» – читая в другом источнике это описание ареста, я удивлялась: человека уводят ночью из дома, он знает – куда. И он так театрально шепчет: «Акума, Акума…» Но сейчас, знакомясь с первоисточником апокрифа, все становится ясно:

Так рассказывала мне Анна Андреевна.

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 351

Она говорила так, что на ее сестре женился кто-то из гимназистов Анненского, из этой гимназии. Когда старик Анненский узнал, что вышла замуж дочка Горенко, он спросил: «Какая?» Ему сообщили имя (не помню имя сестры), он сказал: «Ну, я бы женился на другой – на Анне».

В.Е. АРДОВ в записи Дувакина. Стр. 146—147

Пересказов этой истории много, да вот беда – все из одного источника: от самой Анны Андреевны. И появились они тогда, когда ни одного свидетеля уже не могло быть в живых.

Этот же эпизод описан в «воспоминаниях» Валерии Срезневской. В рукописи он написан рукой Ахматовой. Царскоселка Срезневская сама об этой истории ничего не слыхивала.

Я поинтересовалась, знала ли она Иннокентия Анненского – он, как известно, долгие годы преподавал в Царскосельской гимназии. Нет, им не пришлось познакомиться, но она, разумеется, знала его в лицо, часто встречала на улице.

Маргарита АЛИГЕР. В последний раз. Стр. 355

Этого вполне достаточно, чтобы жениться, по понятиям Ахматовой. Анна Андреевна любит предстать «дамой высокого тона», но совершенно очевидно, что пожилой человек из приличного общества, Анненский, никогда бы не взял на себя подобные бестактные заявления перед чьей-то свадьбой. Так и до дуэли недалеко. Кстати, немного похожая ситуация есть в семейной хронике «мусорного старика».

Из воспоминаний Софьи Андреевны Толстой из времен жениховства Льва Николаевича: о его брате и своей сестре Тане, прототипе Наташи Ростовой.

Сестре моей еще не было 16-ти лет. Смелая, быстрая, с прекрасным голосом, она прельщала всех, и в том числе и Сергея Николаевича. Раз вечером, сидя на маленьком диванчике с Сергеем Николаевичем, она безумствовала так грациозно, обмахиваясь веером, как большая, так была мило оживлена, что Сергей Николаевич удивился, почему Лев Николаевич не женится на такой обворожительной девочке, а на мне.

С.А. ТОЛСТАЯ. Моя жизнь

Это пишет сама «забракованная», а не «избранная» Ахматова – об умершей сестре. Ни Анненский, ни Инна Андреевна Горенко не ответят.

В общем, кто на ней только не хотел жениться! И Анненский не хотел, и Блок, и те, кто считаются «мужьями» – Шилейко (сказал, что якобы уже женился), Пунин (жена не разрешила), Гаршин – передумал, Исайя Берлин (был едва с нею знаком). Очередь Пастернака…

«Он мне делал предложение трижды, – спокойно и нежданно продолжала Анна Андреевна. – Но мне-то он нисколько не был нужен. Нет, не здесь, а в Ленинграде. Я была тогда замужем за Пуниным, но это Бориса ничуть не смущало».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 429

Ахматова говорит это, естественно, после смерти Пастернака, в октябре 1960 года, когда и он опровергнуть ничего не может. На всякий случай, как осторожный античный врун, она добавляет: это было не в Москве, а в Ленинграде, по ее всегдашнему – и всегда подводящему – приему добавления ко лжи лживых подробностей, – для правдоподобия. «Здесь Родос, здесь прыгай». В Москве она была в гостях, всегда на людях, с Пастернаком виделась редко, и скрыть, промолчать, затаить в себе – что он-то ей нисколько не был нужен, да вот все делал предложения – было бы невозможно. Другое дело – рассказывать про Ленинград. Мол, как приедет Пастернак в Ленинград, сразу ко мне – делать предложение. Далее по тексту.

Она ссылается на Пунина: мол, была замужем. Пунин, правда, никогда не переставал считаться мужем А.Е. Аренс-Пуниной.

Июль 1934 года: Анна Андреевна сказала: «Николай Николаевич уехал с Ирочкой и Анной Евгеньевной в Сочи».

Э.Г. ГЕРШТЕЙН. Воспоминания. Стр. 160

Так же у нее не было романа с Блоком, потому что она «была тоже замужем» (а «муж» тоже, как на беду, был женат уже на другой) и «имела ребенка» (который жил у родни в другом городе).

Ни при одном из трех предложений свидетелей не оказалось.

Эта «благоуханная легенда» – из типичных ахматовских «подкладываний мысли». Она скажет – потом забудут, от кого услышали – а слух пойдет: «Пастернак предлагал Ахматовой руку и сердце. Два раза». Потом все перепутают: то ли Пастернак предлагал, то ли Александр Блок. То ли два раза, то ли три. Сама Ахматова скажет с иронией: это народные чаяния.

Маленький сын моей знакомой, когда у Сретенских ворот воздвигли огромный и порывистый памятник Надежде Крупской, спросил: «Мама, а чья Крупская была жена – Ленина или Пушкина?»

Борис Пастернак, правда, немного в дурацком виде предстает (вроде как Есенин, когда представилась возможность жениться на Софье Толстой: «Есенин и внучка Толстого, здорово!»). Но разве дело Ахматовой до Пастернака?

И самые убийственные аргументы от ее бесстрашного и верного рыцаря:

Бродский: А во-вторых… Пастернак был все же ниже Ахматовой ростом, помимо всего прочего. И моложе.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 252

И моложе. Значительно моложе. Анна Андреевна Горенко родилась в 1889 году, Борис Леонидович Пастернак – в 1890 м.

Владимир Казимирович Шилейко (обманом избежавший регистрации, но – «второй муж» – в 1891-м. Гумилев, Пунин, Гаршин (соответственно муж, полумуж, не муж принципиально) – в 1886, 1888, 1887-м. Действительно, были не моложе. Старше – на 1, 2, 3 года. Но и не самое комильфо.

В те времена, если между женихом и невестой было менее 8 лет разницы, считалось неблагополучно.

Т.А. КУЗМИНСКАЯ. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Стр. 456

Конечно, какие уж тут шансы у Пастернака. Правда, были и еще моложе его.

Павел (Павлик) Лукницкий, работающий с Ахматовой над книгой о Гумилеве (это ему, уходящему после работ, она говорит «тихо-тихо»: «Зачем так целуете?») – родился в 1902 году (тринадцать лет разницы). Бедный сэр Исайя Берлин («не станешь мне милым мужем», «венчальные свечи» и пр., видевшийся с нею два раза в жизни) – в 1909 (двадцать лет). Екатерининским гвардейцам Найману, Бобышеву, Рейну в год ее семидесятилетия было чуть за двадцать. Бродскому – не было и двадцати.