Текст книги "Анти-Ахматова"

В последние годы двое-трое из близких к ней людей очень осторожно, не впрямую, заводили с ней разговор о завещании. Дело заключалось в том, что, когда ее сын Л.Н. Гумилев был в лагере, Ахматова составила завещание в пользу Пуниной. Она спросила меня, что я об этом думаю. Я ответил, что, по-моему, она не должна оставлять в каком бы то ни было виде завещания, направленного против сына. Она тотчас взорвалась, закричала о лжедрузьях, о нищей старухе. Через несколько дней опять заговорила на эту тему: сцена повторилась. И еще раз. 29 апреля 1965 года в конце дня она вдруг сказала: «Давайте вызовем такси, поедем в нотариальную контору». Ахматова сказала: «Я разрушаю прежнее свое завещание». А когда вышли на улицу, она с тоской произнесла: «О каком наследстве можно говорить? Взять под мышку рисунок Моди и уйти». Замечу в скобках, что после смерти те, кто не имели на архив Ахматовой никакого права, но в чьих руках он оказался, устроили позорную борьбу за него, состоялось позорное судебное разбирательство.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 17

А она бы хотела, чтобы борьба была не позорной, а открытой. При ней, на ее глазах – за ее благосклонность.

Цену своего наследства она, конечно, прекрасно представляла себе.

В каталоге ее коллекции, где золотом называются рукописи Гумилева, до поры отсутствует имя Модильяни. Скорее всего, его и не было (кроме единственного рисунка – сбереженного и скорее всего единственного существовавшего). Модильяни как единица хранения, утраченная по небрежности («Солдаты делали из него козьи ножки», «В упоминании о пропавших рисунках Модильяни присутствовала необычная даже для Ахматовой уклончивость») – появился значительно позже, когда концов искать уже было невозможно, а обладание рисунком Модильяни равнялось по престижу, например, загранкомандировке – но это уже о ее козырях в игре с молодыми мужчинами – «мальчиками» из Ленинграда, не о деньгах.

С. – Архив должен быть всегда в одном месте. Я, например, архив отца спасла из блокадного Ленинграда и в свое время передала его в Пушкинский Дом. Все целиком. Нельзя дробить вещи – это очень неправильно.

Д. – Да… но, с другой стороны, эти нищенства ее – они очень… очень…

С. – Ну я, например, передала архив бесплатно. Потому что, мне кажется, так гораздо приличнее…

Д. – Это конечно…

С. – И благороднее. Так сделала моя мать, так хотела и я. И это правильно.

М.Д. СЕМИЗ в записи Дувакина. Стр. 184

О Леве

Он пытался прорваться к ней в больницу, но его не пустила жена Ардова, Нина Ольшевская. Она при мне приезжала в больницу, чтобы подготовить Ахматову к очередной «невстрече» с сыном. Нина убеждала Ахматову, что встреча может ее погубить. Ахматова возмущалась, но ничего поделать не могла. Ее энергично охраняли от сына. Идиотка Ольшевская внушала Леве, что в больницу он без ее разрешения и без нее не пойдет, для чего она грозилась принять соответствующие меры. От меня Ахматову охраняла внучка Пунина, ангелоподобное создание со злым маленьким личиком. Ахматова была стара и беспомощна, и ее окружали претенденты на фантастическое наследство.

Надежда МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 90

«Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василию и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…» – «Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure…» Княжна молчала. Слышны были только звуки борьбы за портфель.

Л.Н. ТОЛСТОЙ. Война и мир

Часть XI
«Великий русский поэт»

Место Ахматовой в поэзии

When someone asked her: «Whom do you consider the greatest poets of the 20-th century in Russia?», she answered immediately, «But why? It is, of course, Mandelshtam, Pasternak and Akhmatova».

Когда кто-то спросил ее: «Кого вы считаете самыми значительными поэтами 20 века в России?», она мгновенно ответила: «Как это кого? Это, конечно же, Мандельштам, Пастернак и Ахматова».

Ирена КИРИЛЛОВА. Интервью в Лондоне. Стр. 9

«Ее знаменитые любовные стихи, от которых все без ума, очень хороши, но и очень ограниченны. Только к концу жизни она стала великим поэтом, но этого почти никто не понимает».

Иосиф Бродский.

Кейс ВЕРХЕЙЛ. Танец вокруг мира. Стр. 14

В начале карьеры написала несколько шлягеров. На этом можно ставить точку – и добавить восточную мудрость: «Если прожить долго, можно дождаться всего». Она жила долго и некрасиво. Писать – то почти не писала, то написала несколько постыдных агиток, то, как ей казалось, контрагитку («Реквием»), на самом деле вполне конъюнктурную вещь, то, с великими осторожностями, фигами и пр., вторичную по форме, стилю, даже приемам «Поэму», потом слабоумные геополитически-любовные стихи «Гостю из будущего» (к сожалению, реальному и ни в чем не повинному человеку), а потом – дождалась «всего». Рецепт становления великим поэтом в ее возрасте прост: пишешь крепкие профессиональные стихи, а читатели сами заполняют их временем прожитых тобою лет, тенями великих поэтов и космическим гудом уходящей эпохи. Страшно – если не понять, что это не открытый космос. Это – планетарий.

Иосифа Бродского привела в планетарий бабушка. Она держала его за руку – и он не хотел ее обидеть.

Иосиф Бродский был на редкость почтительным сыном в жизни – таким же стал и внуком.

Рассказала, что сейчас на Западе из русских поэтов более всех переводят Мандельштама. «А я не иду. Я не нравлюсь». И, снова рассмеявшись, пояснила: «Как Пушкин; прошу меня извинить».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 422

Ей (Музе Анны Ахматовой) говорю:

«Ты ль Данту диктовала

Страницы Ада?»

Отвечает: «Я».

Анна АХМАТОВА

Я стал говорить, что стихи «Клевета» слишком холодны и слишком классичны. «То же самое говорит и Володя Шилейко. Он говорит, если бы Пушкин пожил еще лет десять, он написал бы такие стихи».

К.И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1901—1929. Стр. 188

Сама себя она сравнила – сравняла – с Пастернаком, Мандельштамом и Мариной Цветаевой. «Когда-нибудь имя мое прочитают в учебниках дети» – так получилось, что не она попала в учебники, а ей свезло так, что ей дали составлять этот учебник. Сейчас «четверо» стало непреложным законом, когда говоришь, что Анна Ахматова – это поэт второго ряда, тебе возражают: нет, она входит в четверку самых великих поэтов двадцатого века. Никто не вспоминает стихотворения Бориса Пастернака, написанного им в двадцатые годы: «Нас мало. Нас может быть трое…» Трое – это он, Маяковский и Марина Цветаева. Анна Ахматова вторична и воровата – но проступков ее никто не замечает. Стало – по ее счету – четверо. Это благородно, что она прибавила Осипа Мандельштама, хотя «взамен» Маяковского – нелепо. Ну, а то, что ввела сама себя…

«Нас четверо» – даже саму эту формулу – и ту не она придумала. Впрочем, я не собираюсь подбирать ей только благородных предков. В этом наивном приеме есть у нее и менее блестящие предшественники.

Поэт Сергей Бобров, например. В 1914 году в стихотворении «Турбопеан» он пишет взятые Ахматовой на вооружение строки:

 
Над миром высоко гнездятся
Асеев, Бобров, Пастернак.
 

«И Ах-ма-то-ва!» – распевает Анна Андреевна.

О том же говорит она и прозой: вот на какой ноге она со знаменитыми современниками.

21.05.1926.

АА заговорила о том, кому из поэтов она не решилась бы сделать указания на какой-нибудь недостаток. Стала думать – Блок? Блоку, пожалуй, она могла бы сказать… Она представляет себе: «Он поблагодарил бы и сказал – «Хорошо, я посмотрю потом»… (Она даже слова знает, какие он сказал бы).

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 76

Слава Богу, вроде никто не подхватил крылатую фразу.

Пастернак ее не читал, Цветаевой она не нравилась как поэт, Мандельштам хвалил ее из лукавого расчета, Блок ее презирал, Маяковский пел ее на мотив «Ухаря-купца».

По словам АА:

Мандельштам не любит АА. Не любит и ее стихов (об этом он говорит всегда и всюду, и об этом он написал в статье в журнале «Искусство»). Мандельштам не любит АА. Но Мандельштам превосходно знает, что АА считает его прекрасным, одним из лучших (если не лучшим) современных поэтов, и знает, что она всегда и везде всем говорит об этом. А мнение АА имеет слишком высокую ценность, чтобы можно было не дорожить им… Поэтому он считает нужным поддерживать с ней и личные отношения. Так было, и, вероятно, поэтому Мандельштам пришел.

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 266

Алексей Федорович [Козловский] скоро выяснил для себя, что Анна Андреевна не очень хорошо знала поэзию Хлебникова, хотя хорошо знала его отношение к себе.

Г.Л. КОЗЛОВСКАЯ. Мангалочий дворик… Стр. 386

Любой поэт был интересен только в этом аспекте – ЧТО он будет писать и говорить о ней, Ахматовой.

Днем я привезла Анне Андреевне из Переделкина от Корнея Ивановича новый, с учетом всех ее замечаний и просьб, вариант предисловия. «Это – шедевр Корнея Чуковского».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 554

Этим шедевром и войдет в историю литературы Корней Иванович Чуковский. Плачьте, маленькие дети, – вас заставят учить его статью об Анне Ахматовой.

Пастернак написал статью, обнаружив слабое знакомство с поэзией Ахматовой. И даже кое-что большее, чем слабое знакомство.

Прочитав статью целиком, я поняла, наконец, почему так обиделась Анна Андреевна. Дело вовсе не в путанице «Подорожник» – «Вечер»! Это мелочь, хотя и характерная. Но все же «Предисловие» в целом – воспринимается как история поэзии XX века, и в этой истории Ахматова для автора почти не существует, ей посвящен всего-навсего сбивчивый абзац, в то время как, например, Марине Цветаевой целые страницы.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 270

А она знай пишет, какие несметные стихотворения Цветаева ей посвящала… Спровоцированную гормонами влюбленность, ничего не значащий восторг приколола к делу, показывает, подсмеивается, закатывает глаза: «Марине я очень мешала».

Когда Борису Леонидовичу что-то нравилось, то он был необычайно щедр и царственно расточителен в своих похвалах. Я почти не помню его отрицательных оценок. Он или молчал, или хвалил.

Александр ГЛАДКОВ. Встречи с Пастернаком. Стр. 163

Анна Андреевна, между тем, обнаружила подкладку своей обиды. «Я послала ему свою книжку с надписью: «Первому поэту России», подарила экземпляр «Поэмы». Он сказал мне: «У меня куда-то пропало… кто-то взял…» Вот и весь отзыв».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 224

Волков: Она оскорбилась, когда узнала, что Маяковский ее «Сероглазого короля» пел на мотив «Ехал на ярмарку ухарь-купец».

Бродский: Обижаться на это не следовало бы, я думаю.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 50

А на какой мотив петь? «В полях ромашки рву»?

И не только Маяковскому казались страстные стихи Ахматовой пошлостью. Безымянные «чтицы» – и те иногда обнаруживают литературный вкус.

«Вечер поэзии А.А. Ахматовой» в Союзе писателей. Первое отделение:

1. Слово Б. Эйхенбаума.

2. Пение – артистка…, пианист…

Положенные на музыку Прокофьевым:

а. «Солнце комнату наполнило…»

в. «Настоящую нежность не спутаешь…»

с. «Память о солнце».

d. «Здравствуй…»

е. «Сероглазый король» (дважды засмеялась на одном и том же месте и так и не кончила)

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 157

20 сентября 1934.

В еженедельнике «Литературный Ленинград» напечатана статья Н. Степанова «Поэтическое наследие акмеизма». А.А. в статье не упомянута.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 147

Волков: О письмах Ахматовой к вам… В одном из них она цитирует следующее свое четверостишие:

Глаза безумные твои

И ледяные речи,

И объяснение в любви

Еще до первой встречи.

Бродский: Я уж не знаю, почему Ахматова именно это четверостишие процитировала в письме именно ко мне. Но лично я все эти ее «речи-встречи» и «речи-невстречи» воспринимаю как проходные рифмы. И потому я эти ахматовские «речи-встречи-невстречи» одно от другого не отличаю.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 265

Это – о «всей сфере женских чувств».

Марина ушла в заумь. Пастернак наоборот: он вернулся из своей пастернаковской зауми в рамки обычной Поэзии. Сложнее и таинственней был путь Мандельштама.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 156

Правда, мы ей не верим – что это без расчета? А наблюдения малоинтересны, особенно что касается «обычной» поэзии, «poesie vulgaris». Это, кстати, что за зверь такой?

Перефразируя Бродского, скажу, что я эти ее «таинственности», «тайны» и «тайнописи» одно от другого не отличаю.

О Есенине. Все-таки «Клен ты мой опавший» – есть такая песня, а «Сероглазого короля» – а это ее главный шлягер, гарант «славы», на которую была обменена жизнь, – не поют. Дар Ахматовой песенный – именно так и она характеризовала свой талант: «только пела и ждала», «таинственный песенный дар». С Есениным у нее какая-то недоговоренность. Никто никогда не осмелился сказать, что они равны даром: ведь как-то неловко было поставить рядом какую-то там «Отговорила роща золотая» и – «Я всю жизнь читаю Данта». Только вот что она вычитала в Данте? «Приведите, приведите меня к нему, я хочу видеть этого человека» рождалось после реальности алкогольного бреда, а маскарады «Поэмы без героя» были тщательно высижены за изучением чужого творчества. И за «Что ж ты смотришь так синими брызгами, / Иль в морду хоть» могло воспоследовать полновесное получение в морду, а изысканное «Муж хлестал меня узорчатым, вдвое сложенным ремнем» было жеманно-эпатирующим эвфемизмом других, не физических, а гораздо более грязноватых унижений.

Беда Цветаевой – если это беда – что она не создала себе позы, как Анна Ахматова. Та сознательно и неуклонно изображала великую поэтессу. Цветаева ею была.

Юрий НАГИБИН. Дневник. Стр. 408

«Вышла «История литературы», издание Академии наук. Там про меня говорится, что я мещанская поэтесса».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 106

Надежда Яковлевна Мандельштам. Единственное, чего она хотела, – это умереть в своей постели, в некотором роде ей даже хотелось умереть, потому что «там я опять буду с Осипом». – «Нет, – как-то сказала ей на это Ахматова, – на этот раз с ним буду я».

Иосиф БРОДСКИЙ. Некролог Н.Я. Мандельштам. Стр. 152

Это почему же? Как стихотворец она ему не пара, Бродский сам это неоднократно и везде признает, здесь только промолчал, защищая красное словцо – а также желание Анны Андреевны, которое для него – закон.

Они пришли с Зинаидой Николаевной вместе довольно поздно, когда уже садились за стол. Его начали усаживать с Анной Андреевной, но он очень решительно отказался и просил, чтобы его место за столом было рядом с Зинаидой Николаевной. Ахматова была, в свою очередь, удивлена и обижена этим недоразумением.

Вяч.Вс. ИВАНОВ. Беседы с Анной Ахматовой. Стр. 480

Пастернаку жить осталось меньше года, и Ахматова гневно отодвигает Зинаиду Николаевну, так же, как и Надежду Яковлевну. Что за нарушение симметрии!

В один из осенних дней 64 года мы с ней сидели на скамейке в перелеске у дороги на Щучье озеро, проезжал на велосипеде юноша-почтальон и, страшно смущаясь, спросил у меня: «Вы Бродский»? И когда он отъехал, она заметила: «Ему очень хотелось, чтобы с Ахматовой был Бродский, так симметричней».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 176

Все несчастье Л.Н. Гумилева в том, что он – сын двух поэтов-неудачников.

Письмо М.Ф. Хвана – В.В. Струве.

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 328

Литератор – почтенное ремесло; поэт, если он не стал великим, – неудачник. Разве нужно иметь какое-то необыкновенно развитое чутье, большее, чем у культурного человека М.Ф. Хвана, чтобы увидеть, что Анна Ахматова (равно как и муж ее Николай Гумилев) – не великий поэт? Но Анна Ахматова положила жизнь на то, чтобы создать себе определенную репутацию, и стучащемуся – вору! – отворили.

Традиционная версия – прямо противоположная: Лев Гумилев, сам по себе никто, страдает за знаменитых отца и мать.

Чем больше несчастья Льва Николаевича – тем большее признание славы Анны Андреевны. В этом торге она участвовала, не вдаваясь в сопереживание страдательной стороне.

Знаки признанного величия она внимательно учитывала, удовлетворенно оценивала на глаз, эффектно щелкала костяшками на счетах.

Я зашла к ней прямо из поликлиники после довольно болезненной процедуры. «Как вы терпите?» – участливо расспрашивала Анна Андреевна и, как всегда, без всякого перехода прочла еще два новых стихотворения. Одно на падение Парижа и другое о бомбежке Лондона. Я была ошеломлена, опустила голову, уткнувшись лицом в стол. «Не притворяйтесь, что вы плачете», – сказала она, скрывая под иронией удовлетворенность произведенным впечатлением.

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 282

Но самая большая бестактность была совершена им с самого начала. Анна Андреевна, чуть только Оксман поздоровался с нами, протянула ему экземпляр «Реквиема» и сказала: «Пойдите туда, к окну, сядьте за стол и прочтите. А мы тут с Лидией Корнеевной будем сидеть тихо, как мыши». Мы не сидели тихо, как мыши, мы потихоньку разговаривали, но Юлиан Григорьевич, к моему глубочайшему удивлению, ЧИТАЯ СТИХИ, – впервые читая «Реквием»! – подавал от окна реплики и участвовал в нашей беседе… Анна Андреевна относилась к этому кротко.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 564

Она просто чувствовала, как собака: кто ей даст отпор, а кто – замрет, пораженный ее величием.

«Вы заметили, что случилось со стихами Слуцкого о Сталине? Пока они ходили по рукам, казалось, что это стихи. Но вот они напечатаны, и все увидели, что это неумелые, беспомощные самоделки. Я боялась, с моим «Реквиемом» будет то же. Перепечатала и стала показывать. Показала Андреевым. Нет, плачут».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 565

А Оксман нет. А какой цинизм в этом голливудском приеме по выжиманию слез! Интересно, Иосиф Бродский плакал или нет? Но уж во всяком случае, он – не мог не чувствовать, что написано для того и так, чтобы выжать слезу.

Потом пришла не то портниха, не то просто какая-то дама продавать ей летнее пальто. Одергивая на Ахматовой полы, она говорила: «Только зад вам короток, а перед в самый раз. Я как услышала «Ахматова», я прямо села. Ведь вот, например, Пушкин: «Зима!.. Крестьянин, торжествуя» – больше я ничего не помню. А ваши все стишки знаю наизусть. Про сероглазого короля очень красиво. Да, зад придется выпустить, а перед в самый раз. Я у одной видела: вы на карточке нарисованы с челочкой, молодая, очень пикантно»…

«Я рада была тогда, что вы ушли. Мне казалось, вы ее сейчас ударите».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 115

А за что? Разве «Сероглазого короля» написала эта дамочка?

В Пролеткульте читал каким-то замухрышкам и горничным об Анне Ахматовой – слушали, кажется, хорошо!

К.И. Чуковский.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 18

Анне Андреевне не понравился мой ответ. Она произнесла поучительным голосом: «Я пишу для людей. Для людей, Лидия Корнеевна, а не для себя».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 367

Это так.

Чуковская разбирает стихотворение Ахматовой.

Черный ветер меня успокоит,

Веселит золотой листопад.

Ахматова («природа» для нее – это свято): «Вы хотите сказать, в любой беде героиню утешает природа?» – «Не только природа. У вашей героини существуют разные способы превращать в праздник любую беду, оскорбление, обиду». – «Вы напишете об этом когда-нибудь?» – спросила Анна Андреевна неожиданно жалобным голосом.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 146

Как может поэта интересовать, будет ли когда-нибудь растолковано его творчество – в писаном виде, единственно правильным образом, так, чтобы в газете можно было напечатать…

Она говорила про те знаменитые свои книги, которые научили женщин изъявлять свои чувства, что это – ее юношеские стихи. Вот это интересно. Эти «Четки», «Anno Domini», «Белая стая» она рассматривала как юношеские стихи, потому что в зрелом возрасте она стала писать на другие, более значительные темы.

В.Е. АРДОВ в записи Дувакина. Стр. 147

Даже и в зрелом возрасте она не поняла, что не в темах дело. С какой покорностью все превозносят значительность ее тем!

И от этих тем не осталось ничего, кроме, как говорила Цветаева, «содержания». Заодно и ей самой, на ее смерть, написано содержательное стихотворение. Куда как значительна тема: смерть Марины Цветаевой. И вот развитие темы:

 
Ты любила меня и жалела,
Ты меня как никто поняла.
Так зачем же твой голос и тело
Смерть до срока у нас отняла?
Анна АХМАТОВА. Т. 2 (1). Стр 251
 

Вполне сравнимо с тем, как на траурном митинге где-нибудь в заводоуправлении скорбные рабочие читают стихи собственного сочинения о безвременно умершем товарище. Немного слишком назойливо о том, как покойный их лично выделял, любил, жалел, понимал и пр.

«Пролог».

Там ведь все таинственно и загробно, и многозначно…

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 168

Каждый знает себе цену. Замечательно, что гений знает, что он – гений. Как правило, этого знания самого по себе ему достаточно. Анне Андреевне требовался еще и ценник с точно проставленной стоимостью. Она не допускала снижения котировки ни насколечко, следила очень ревностно.

Забавный и живописный оборванец, Валя Катаев, предложил мне пари: кто скорее – я или он – завоюем Москву. От пари я отказалась, потому что Москву завоевывать не хотела, разве что написать дюжину натюрмортов. У меня уже тогда было полное равнодушие к паблисити и деятельности, я думаю, под влиянием Мандельштама. У него было четкое ощущение поэзии как частного дела, и в этом секрет его силы: перед собой и для себя звучит только основное и глубинное. Хорошо, если оно окажется нужным людям. Мандельштам сам не знал, кто он и какова его глубина, и по этому поводу не задумывался.

Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 66

На пленуме писателей в 1936 году.

Меня удивило тогда, что каждый выступавший, начиная говорить о литературе, съезжал на Пастернака. Большинство говорило, что Пастернак величайший поэт эпохи, и когда Борис Леонидович поднялся на эстраду, весь зал поднялся и долго аплодировал, не давая ему говорить. Едучи обратно, Борис Леонидович возмущался безумной тратой денег на банкеты и дорогую кормежку, и все для того, чтобы выяснить вопрос, какое место он занимает, настоящий художник не должен иметь ощущения своего места, и он не понимает выступлений товарищей.

Зинаида ПАСТЕРНАК. Воспоминания. Стр. 285

24 декабря 21.

«Вы читали журнал «Начала»? – «Нет, но видел, что там есть рецензия о вас». «Ах, да», – сказала она равнодушно, но потом столько раз возвращалась к этой рецензии, что стало ясно, какую рану представляет для нее эта глупая заметка Чудовского.

К.И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1901—1929. Стр. 184

Мой друг предложил встретиться с Ахматовой. Это имя не значило для меня тогда почти ничего. Во-первых, я вообще удивился, что она еще жива. Поскольку я собирался говорить с ней, я заблаговременно прочел два или три ее стихотворения, но это мало что дало. Когда мы садились на поезд, я вообще воспринимал все это как загородную прогулку. Ахматова жила на даче за городом.

Иосиф БРОДСКИЙ. Большая книга интервью. Стр. 174

Ему встретилась женщина: умная, трезвая, циничная, более старых он не знал – вся русская интеллигенция этого поколения была или выбита, или вывезена водным путем. К Пастернаку было не пробиться – тот был занят творчеством и не склонен был окружать себя свитой, делающей поэта. Да и Бродский, предчувствуя главенство, совсем не стремился – не думал о никаких окололитературных кругах. Ахматова поманила сама – и перед его глазами встали леса Германта. Оказывается, герцогини так долго живут.

Если бы Ахматова догадалась умереть в 1922 или в 1958 году, подумал бы о ней Бродский хоть раз, как он думал о вечно живом Пастернаке?

Как-то раз я сказал ей «поэтесса» – она на меня рассердилась и сказала: «Никогда не называйте меня и женщин, которые хорошие писательницы, поэтессами. Мы все только поэты. А поэтесса – это…» – она покачала головой и ничего больше не добавила.

В.М. ВАСИЛЕНКО в записи Дувакина. Стр. 314

Поэт, бильярд, «большие слова».

Она была у Пастернака и пришла оттуда возмущенная, ну знаете, на грани неприличных слов просто, что это – черт знает что! «Он меня пригласил к себе, а там оказался… Вертинский!» «И Вертинский мне не давал… он оседлал меня. Он все время говорил: «Я и Вы, Вы и я – вот я пою Ваши стихи, вот мои стихи, вот Ваши стихи и т.д. Я была возмущена ужасно. Я подошла к Борису и говорю потом: «Как же Вы могли позвать меня и Вертинского? Что, Вы не понимаете, что этого вообще нельзя делать»?

М.Д. ВОЛЬПИН в записи Дувакина. Стр. 261

Я никогда не слышал от нее сравнения Мандельштама с нею самой. Она всегда тонко чувствовала место этого человека в поэзии. Она была очень смиренна. Она говорила: «По сравнению с ним и Цветаевой я всего лишь мелкая корова. Я корова», – вот так она говорила.

Иосиф БРОДСКИЙ. Большая книга интервью. Стр. 18

Она всегда тонко чувствовала – что и кому надо говорить. Она была опаслива, при Бродском бы она Цветаеву рыночной торговкой не назвала.

Читает о себе в новой Литературной энциклопедии.

«Филигранная работа. Все как будто точно, и годы, и названия, и даже без брани – и все сплошное уничтожение и уничижение. «Вас здесь не стояло». Не было у меня славы, не переводились мои стихи на все языки мира (ну на все языки мира, наверное, все-таки и не переводились, так ведь и два месяца назад она сама говорит, что непереводима – «как Пушкин, извините меня»), ничего».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 432

Книга об Анне Ахматовой называется «Pro et contra». Это плохой знак. Как говорится, прогноз для Анна Андреевны неблагоприятный.

Божьему замыслу чужда амбивалентность. И сказал Бог: Это хорошо. Никаких «Pro et contra». Задача художника – выявить, увидеть, создать свой однозначно прекрасный и реальный мир. Разницы в оценках могут быть у современников, у тех, кто связан еще живыми поколениями – но как только художник окончательно (здесь есть простой, как все в этом мире, критерий: пока не прервется еще биологическая связь с теми, кто видел художника в его земной ипостаси) – и все оценки должны определиться. Над «Тайной вечерей» никто не задается вопросом: хорошо или плохо. Она написана для медитаций на другие темы.

Обед еще не был готов, все сидели где попало, Анна Андреевна в углу на диванчике. Лукницкий сказал: «Я написал роман, который никто не будет читать», Лева не хотел от него отставать и заявил, что он написал рассказ, который никто не будет читать. Даже Пунин вступил в это смешное соревнование и указал на одну из своих статей, которую тоже никто не будет читать. Тогда из угла раздался звучный и мелодичный голос Анны Андреевны: «А меня будут читать».

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 241

Будут. Как писал злобный критик Тальников на заре ее карьеры: «…томно-порочная – на нее всегда ведь есть спрос».

А «Северные элегии» хороши только тем, что по улице перед ее дверями пронесли слишком много тел ее врагов.