Текст книги "Анти-Ахматова"

«Любовь»

Это не гордая любовь. Поэт «обидел» ее, но она все-таки приходит снова и молит его не «гнать ее». Есть неприятное слово, которое, очевидно, ей приходится часто слышать: «уйди». Ее любил «знаменитый современник», но он ей «приказал»: «довольно, пойди, пойди, убей свою любовь». Она не стесняется в выражениях, когда приходится страдать из-за невнимания мужчин.

Д. ТАЛЬНИКОВ. Анна Ахматова. Четки. Стр. 107

Герой одной из самых неуклюжих – и типичных – любовных историй Анны Ахматовой – Владимир Георгиевич Гаршин назвал как-то основными характеристиками ее социального поведения «смесь надменности и беспомощности». Она была двойственна почти во всем и везде – в такой резкой пропорции. В любви она – смесь тщеславия и униженности. При таком сочетании для самой любви нет места.

О Гумилеве:

«На самом деле он был так влюблен, что брал деньги у ростовщика под большие проценты и приезжал в Севастополь, чтобы 10 минут видеть мой надменный профиль».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 526

Так мало в ее жизни влюбленностей в нее, «красивых историй» и пр., что приходится пробавляться лишь тем, что она сама на склоне лет напишет.

«Источником существенных развлечений служит для меня Анна Ахматова, очень способная поэтесса».

Письмо Н.В. Недоброво – Б.В. Анрепу.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 63

Ахматова была замужней дамой и матерью. Роману с Блоком это, как она уверяет, мешало, с г-ном Недоброво – нет.

В 1922 году Ольга Афанасьевна собиралась уезжать за границу и говорила мне, что она очень зовет ехать с собой Анну Андреевну, что как раз сейчас самое время, потому что ее слава поглотительницы мужских сердец, обольстительницы стоит за границей очень высоко. И речь была об Анне Ахматовой не как поэтессе, а как «Клеопатре с берегов Невы».

Вера Знаменская – Борису Анрепу.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 259

О Шилейко:

Нас встретил Тапка, сенбернар. Шилейко сказал, что у него всегда найдется приют для бродячих собак, – «Так было и с Аничкой», – прибавил он. Мы промолчали.

Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 69

 
Рассматривая на поблекшей коже
Следы побоев. Господи, прости!
 

В сравнительно небольшом числе стихотворений, обращенных к Шилейко, слово «палач» употреблено трижды, и это говорит о многом.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 250

«Видел Ахматову. Ахматова превратилась в ужасный скелет, одетый в лохмотья».

Георгий Чулков.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 250

 
А я стала лукавой и жадною
И сладчайшей твоею рабой.
Но когда замираю, смиренная…
 

Рабство было прекращено карательными мерами: с помощью Артура Лурье, любовника-комиссара, отвезла в психушку, а потом произошло то, что кто бы изобразил: Чарли? Зощенко? Достоевский?

«Когда Шилейко выпустили из больницы, он плакался: «Неужели бросишь? Я бедный, больной…» Ответила: «Нет, милый Володя, ни за что не брошу: переезжай ко мне», Володе это очень не понравилось, но переехал. Но тут уж совсем другое дело было: дрова мои, комната моя. Все мое… Совсем другое положение. Всю зиму прожил. Унылым, мрачным был»…

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 46

Лурье на старости лет читал «Поэму без героя».

Она его глубоко взволновала, он сказал: «Там все о нас, о нашей жизни втроем».

Ирина Грэм – Михаилу Кралину.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 28

Описывая свой роман с Артуром Лурье (и Ольгой Судейкиной), Ахматова что-то там пишет про Рахиль. Она на все вешает библейские или еще какие-нибудь столь же респектабельные ярлыки. Если любовный треугольник – значит, Рахиль, Лия и Иаков. А на самом деле та история вовсе не про треугольник, а про любовь. Какой Анну Ахматову никто не любил – просто любовь.

…Когда Иаков увидел Рахиль, он понял, что это и есть его судьба, он полюбил ее. Он сделал за нее какую-то мелкую работу, порученную ей, «И поцеловал Иаков Рахиль, и возвысил голос свой и заплакал». Вот так, за одну минуту все и решилось. Ахматову никто так не полюбил, никто не сделал ей никакой мелкой работы. Все повиновались, кричали: «Приказывай!» А так, чтобы там дрова поколоть, как-то помочь – этого нет. И уж никто никогда не принес ей никакой жертвы.

У Артура Сергеевича стояла на туалетном столе в спальной одна фотография Ахматовой. Он написал «все твои фотографии» по свойственной галантности с дамами <…>. Он ведь был Жуан, дитя мое.

Ирина Грэм – Михаилу Кралину.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 48

О Клевете по поводу тех толков, которые ходят о ее связи с Артуром Лурье.

К.И. Чуковский.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 41

«Клеветой», как говорит Чуковский и называет Анна Ахматова в одноименном стихотворении, были следующие обстоятельства:

Только после октябрьской революции, избавившись от всех жен и мужей, Ахматова, Лурье и Судейкина открыто стали жить втроем в одной квартире на набережной Фонтанки, 18. Эта жизнь была уже открытым вызовом обществу и породила множество толков в Петрограде.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 239

До чего же мне был противен и гадок этот Артур Сергеевич! Сальный пошляк, циник; не могу забыть, как мне, совсем молоденькой женщине, которую он мало знал, он, вытащив из кармана брюк маленькую книжку с французским текстом и гравюрками порнографического содержания, всячески старался заставить меня рассматривать с ним эти гравюры. Тут же была то ли Анна Андреевна, то ли Ольга Афанасьевна.

Вера Знаменская – Борису Анрепу.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 259

И яростным вином блудодеянья

Они уже упились до конца.

Анна АХМАТОВА

«У него любовь ко мне – как богослужение была».

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 60

Артур Лурье сначала бросил Ахматову ради женитьбы на Ядвиге Цибульской, от которой и дочь родил, а потом, после возобновления романа – и ради Ольги Судейкиной. Ахматова уже в двадцатых годах, сообщая сведения о себе Лукницкому, фальсифицирует обстоятельства и даты, закрепляет это в стихах, сравнивает себя с Рахилью. Какая Рахиль! Иакову только обманом подсунули Лию, Лурье выбирал других женщин в полной свободе блудодеянья, по своей собственной воле.

Когда она была очень красива и молода, ее все равно бросали ради «невесты».

Познакомимся с приемами, которыми прельщала Анна Андреевна молодых людей. Речь пойдет о ее «Эккермане» – Павле Николаевиче Лукницком (1900 г.р.).

Знакомство.

Стучал долго и упорно – кроме свирепого собачьего лая, ничего и никого. Ключ в двери – значит, кто-то есть. Услышал шаги. Две тонкие руки из темноты оттаскивали собаку. Глубокий взволнованный голос: «Тап! Спокойно! Тап! Тап!» Собака не унималась. Тогда я шагнул в темноту и сунул в огромную пасть сжатую в крепкий кулак руку. Тап, рыкнув, отступил, но в то же мгновенье я ощутил, как те самые тонкие руки медленно соскальзывали с лохматой псиной шеи, куда-то совсем вниз, и я схватил падающее, обессиленное легкое тело. Нащупывая в полутьме ногами свободные от завалов места, я, осторожно перешагивая, донес АА в ее комнату и положил на кровать.

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 7

Конечно, дело зашло далеко.

Прощаясь, целую АА руку, у локтя долго… Потом целую ее между глаз, наклонившись над креслом сверху. АА тихо-тихо говорит: «Зачем так целуете…»

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 185

Павел Николаевич Лукницкий ей никто. Так, приходит, изучает Н. Гумилева, она «замужем». Блок отдыхает.

У АА челка стала длинной. «Надо подстричь – ниже бровей уже». Расчесывает челку.

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 136

Она называет его на ты, он ей целует руку и отмечает, при ком это было. «Пунин уже всерьез ревнует меня».

АА стала одеваться. Надела белые чулки и шелковое платье – подарок переводчицы, привезенный М.К. Грюнвальд. АА очень хороша в этом платье.

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 214

Кстати, а вот так она сближалась с Пуниным. Очень просто.

17 августа 22 года на пароходе «Гакен» уехал Артур Лурье.

Начало сентября – записка А.А. «Милый Николай Николаевич, если сегодня вечером Вы свободны, то с Вашей стороны будет бесконечно мило посетить нас. До свиданья. Приходите часов в 8».

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 92

Синтаксис немного страдает, чуть-чуть похоже на «подъезжая к станции, у меня с головы слетела шляпа».

Изысканные манеры любовной игры, это конец тридцатых годов, ей под пятьдесят.

Зашел Владимир Георгиевич. Зашел узнать о результатах медицинского осмотра. Анна Андреевна, снова изогнувшись по-акробатски, достала с кресла заключение врачей. Он прочел, произнес: «Все вздор, полуграмотная чепуха».

Перед уходом наклонился к ней, близко заглянул ей в глаза и спросил инфантильным тоном, каким часто говорил с ней при мне: «Вы хорошая сегодня?» – «Хорошая», – ответила Анна Андреевна.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 119

«Очередной любовник Лили», «У Марины – роман за романом»: как бы цитируя строчки из хлестких советских статей о морали и нравах, что-то все-таки она не может сдержать и в себе.

От ее любви веет холодом, почти все ее романы только и нужны ей что для украшательства биографии (у кого-то есть иные варианты для характеристики историй с Гаршиным, Берлиным, эксгумации любви Гумилева). Поэтому-то и такая обычная вещь, как любовь и ревность к сыну, имеют в ее случае не обычное деликатное объяснение, а тоже довольно распространенное, но более низкое объяснение – привычку все захапать себе.

В июле Анна Андреевна вернулась из Старков и встретила меня по-женски, как победившая соперница: «Лева так хотел меня видеть, что по дороге в экспедицию приехал из Москвы ко мне в Старки», – объявила она.

Эмма Герштейн. Мемуары. Стр. 221

Между 3.08 и 8.10.27.

Многих любят так, как любят и любили ее. Но, наверное, никого так, как ее, не ревнуют. И не из-за насмешливости ли ее? Так, по крайней мере, думает она сама. Я убежден, что несчастье ее заключается в том, что она никого не любит. Говорит, что любит П. и в доказательство указывает на долгий срок – на пять лет, которые они были вместе. Думаю, однако, и к П, отношение ее – несколько иное.

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 276

Вот ей бы, купаясь в отношениях и живя только ими, уметь бы разбираться в чувствах потоньше. Никого не ревновали так, как ее. Наверно, это если вычислить чисто арифметически: от на самом деле самой обычной ревности, которой ревновали ее, вычесть совершенно, действительно, беспримерное отсутствие ревности у нее. У нее никогда не было мужа или даже мужчины в ее одной распоряжении.

Но вернемся к ее штудиям в любовных делах. Она полагает: не из-за насмешливости ли ее. Как тут не вспомнить Бернарда Шоу: «Две вещи мешают любви: отсутствие чувства юмора у мужчины и его наличие у женщины».

Аня, честно говоря, никогда не любила. Все какие-то штучки: разлуки, грусти, тоски, обиды, зловредство, изредка демонизм. Она даже не подозревает, что такое любовь. Из всех ее стихов самое сильное: «Я пью за разоренный дом…» В нем есть касание к страданию. Ее «лицо» обусловлено интонацией, голосом, главное – голосом, бытовым укладом, даже каблучками, но ей несвойственна большая форма – этого ей не дано, потому что ей не даны ни любовь, ни страдания. Большая форма – след большого духа.

Н. ПУНИН. Дневники. Стр. 384

«Я-то вольная, все мне забава…» – проговорилась.

Сын ей дает оценку как матери, Пунин – как женщине, Бродский – как поэтессе, Гумилев – как невесте и жене, Блок – как наследнице века… А вольной, которой все забава, – это весело, и все – игра, но только не надо при этом претендовать на величие, потому что про любовь в Библии много сказано, а про игру – ничего.

Она в Ташкенте читала всем письмо от Пунина из Самарканда – запоздалое признание в любви, как она считала – вернее, хотела заставить считать других. Сам Пунин признавал его фальшивым. Она – сердцеведка – этого не чувствовала?

Письма к Ан. были скорее письмами ей в чужой адрес. Теперь я несколько удивляюсь, вспоминая все это.

Николай Пунин.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 79

Она могла бы заметить искусственность интонации Пунина, и то, что Гаршин особенно жениться не хотел. Ведь смысл – в отношениях, не в «жениться». Для Анны Андреевны главное было стать профессоршей Гаршиной. Это ей показалось очень респектабельно. Гаршин просто разрушил ее изысканные планы и был больше ни для чего не нужен.

Она действительно учила женщин любить и говорить – и тем грех ее возрастает.

Про Исайю Берлина лучше вовсе не упоминать. Если бы его вообще не было на самом деле, если бы она не говорила о нем многозначительно: как он играл в футбол («футболь»), про золотую клетку, про Черчилля, про что сказал Сталин – тогда эту лирику можно было бы разбирать.

 
…венчальные свечи…
 

С другими она венчаться не хотела – просто потому что они и не «записывались» с нею. А этого – малознакомого – так еще и под венец…

Ее не любили, и у нее были некрасивые глаза и некрасящая улыбка. У глаз был тонкий, изысканный, как все в ней, рисунок и цвет – светло-серый. Красиво, конечно, особенно для брюнетки. Но не было огня, живости – того, что заставляет говорить о ярком взгляде. Без взгляда глаз нет. Улыбки не было вообще. Разве что – «презрительно улыбнулась». Влюбиться трудно. Не любил никто и отраженно – она не любила сама. Навязывалась, не оставляла, позволяла все, изменяла – вот слагаемые тех драм, о которых нам пишут ее стихами.

Никто не должен бояться старости. В старости возможно все, и достоинство, которое мы сумеем сохранить, украсит нашу жизнь в благословенные года. Ей не удалось.

Вдруг она вообразила, что снова, как в молодости, окружена поэтами и опять заваривается то самое, что было в десятых годах. Ей даже мерещилось, что все в нее влюблены, то есть вернулась болезнь ее молодости.

Надежда МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 90

Она оживленная, веселая, чувствует себя сегодня отлично.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 75

Ахматова заставляет Чуковскую демонстрировать свою память.

«Вы так все тридцать? – спросила Анна Андреевна. – Учитесь, Толя!» – «Что тридцать?» – «Тридцать томов академического Собрания Сочинений Герцена наизусть!»

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 42

Она использует все способы обольщения. Как Джулия Ламберт у Моэма потакает снобизму своего молодого любовника, предоставляя в его распоряжение свои великосветские знакомства, так Ахматова мечет перед интеллектуалом Найманом умственные достижения своих подруг.

В последние годы она со мною как-то необыкновенно ласкова. Пойму ли я когда-нибудь, что случилось в Ташкенте? И – забуду ли? Нет, зла я не помню, то есть зла к ней не питаю, напротив. Но испытанную боль, сознательно причиненную мне ни с того, ни с сего – помню, и это мешает мне радоваться ее доброте.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 461

Для Чуковской любой новый виток славы Анны Ахматовой значил одно: начало строительства нового ахматоцентричного общества, очень закрытого, с жесткой иерархией, очень грубого, лагерного, уголовного. Хотелось бы потоньше, но приходилось выбирать: или сила – без нее не удержать, – или тонкость чувств. Конечно, общество Анатолия Наймана, Дмитрия Бобышева, Евгения Рейна, Иосифа Бродского – это не грязь Ташкента, но дух резервации тяжек.

В комнату, постучав, вошел незнакомый юноша. Черноволосый, чернобровый. Черты лица четкие, прямые, правильные, лицо замкнутое. «Лидия Корнеевна, разрешите вам представить, это Анатолий Генрихович Найман, Толя», – сказала Анна Андреевна. Юноша поклонился, мы пожали друг другу руки, и Анна Андреевна издевательски стала ему рассказывать про мое «ф фу!». «Вы только подумайте, – оживленно жаловалась она, указывая ему на меня глазами, – и это человек из первого десятка, да-да, из самого первого! – единственное, чего я дождалась от Лидии Корнеевны, когда сказала ей о новой строфе!» Толя – Анатолий Генрихович – вежливо улыбнулся.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 41

Это уже прямо «Анна Каренина».

Вместе с молодыми людьми приходят молодые женщины. Лидия Чуковская в ужасе – она боится ревности Ахматовой к ним.

Постучался и вошел Бродский, а с ним черноокая девушка, сплошные ресницы, брови и кудри. Глаза живые, умные, улыбка прелестная.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 78

«Эта очень милая, тонкая, но та совсем, совсем в другом роде. Не похожа. И никакой косметики… Одна холодная вода».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 81

Появляется невнятное стихотворение с бессмысленным, но высокого авторства эпиграфом: «Красотка очень молода» – это ее любовь к Бродскому.

Жизнь есть жизнь. Ей приходится платить, но по-другому не бывает.

Сегодня я отвезла статью Корнея Ивановича Анне Андреевне. Анна Андреевна слушала с неподвижным лицом, но я чувствовала, что и она волнуется. Потом она очень хвалила: «Первоклассно, по-европейски, точно».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 529

Русский литератор хвалит другого за хорошо сделанную литературную работу словами: «Первоклассно, по-европейски». Сколько надо иметь самоуважения – и, уж конечно, не только «само», но уважения к «остальной» русской литературе, – чтобы как высший шик отметить европейскость? Правда, это было уже в шестидесятые годы, когда европейское происхождение – качество – сумок, курток, «авто» – были мерилом всего настоящего, но ведь Анна Ахматова, как «наследница» и пр. – могла бы позволить себе апеллировать и к истинным ценностям, проверенным временем. Оказывается – не могла. Ленинградские мальчики не простили бы. Они не хотели ждать, когда время покажет им истинные ценности. А она не посмела поднять свой голос.

Этим эпитетам ее научили ленинградские мальчики – а она быстро и услужливо выучилась. Московские бабушки сейчас абсолютно к месту употребляют и удовлетворенное восклицание «Oh, Yes!» и даже «Bay!». Корысть их очевидна: бабушки хотят приноровиться к внукам, хотя бы пока те не выросли. Ахматова хочет остаться в вечности. Для нищих тоталитарных мальчиков ее европейскость – хотя бы на уровне коверканного произношения «спортсмэн», «футболь» – это документально подтвержденная ценность, и она всячески потакает им.

Подчиняться в любви – как, естественно, и вообще в жизни – сильным – было ей привычно.

И перед читателем этих стихов встает образ рабыни-женщины, стоящей на коленях перед мужчиной и умоляющей его не гнать ее… Может быть, в такой любви-истязании эта женщина и находит всю сладость?

Д. ТАЛЬНИКОВ. Анна Ахматова. Четки. Стр. 108

Но «волшебный хор» отнял у нее и это последнее проявление ее личного выбора – в конце концов оставить за собой свой стиль любовной игры – это наше право. У них был в моде «здоровый эгоизм» и ей пришлось подчиниться и этим правилам.

«Заграница» Ахматовой была двух видов: Европа ее молодости – и место обитания русской эмиграции. Заграница громких имен, новых направлений и течений, благополучия и веселья оставалась чужой и, в общем, малоинтересной.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 154

А их интересовала, конечно, именно эта, третья заграница. Но за отсутствием ее и несомненностью присутствия Ахматовой в первых двух – она была самым близким к этому рубежу для них человеком.

Это были не литературные контакты, а скорее чисто человеческая привязанность.

Иосиф БРОДСКИЙ. Большая книга интервью. Стр. 318

Если бы он с ней не встретился, он бы этого не заметил, он не ждал и не готовился к этой встрече. Она преподала ему урок «величия замысла» – того, чего надо искать в жизни. Как котенок обучается кошкой, как надо караулить мышку, сколько с ней надо играть, как ловчее подластиться к человеку – так и Бродский в юности узнал для себя, как прожить жизнь, которую безоговорочно перепишут в учебники.

Запад был далеко, там без сантиментов поставили диагноз: старческая любовная лирика. Не считаясь с тонкостью Ахматовских чувств, написали:

«Роза всегда служила в поэзии символом. Думается, что Ахматова пользуется этой метафорой, чтобы назвать избранника. Но кто он? Кто избранник Ахматовой? Вскоре это имя стало известно всему миру: Иосиф Бродский».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 291

Это она привезла из Лондона, все знали.

Я бы не стала повторять пошлости, но сорок лет спустя их помнит один из участников ленинградского волшебного хора, поэтому расскажу, какие ходили шутки.

Оживление, тосты, стихи… Напротив меня поднялся из-за стола лысеющий парень научно-технического вида. Лернер. Косясь на меня, объявляет не тост, а эпиграмму и читает четверостишие в общем-то почти комплиментарного тона про «ахматовских поэтов, поклонников стареющей… звезды», но что-то мне тут кажется гнусноватым. Появляется забредший сюда со своей дачи Миша Петров, садится рядом. Говорит, заикаясь, на своем жаргоне ядерных физиков: «З-здорово, с-старикан! Ты ч-чего не в себе?» – «Понимаешь, Миша, тут паузу кто-то нехорошую сделал: перед словом «звезда». Надо морду бить». И я влепляю оплеуху Лернеру. Он заносит над головой табуретку, но нас растаскивают.

Дмитрий БОБЫШЕВ. Я здесь. Стр. 358—359

Среди лета я заболел жестокой ангиной, я тогда снимал квартиру в Москве. Она была в Ленинграде, что-то срочное надо было обсудить по телефону, и то ли мой голос, то ли ни из чего не вытекающий поворот на Гамлета в нашем разговоре ее встревожил. Часа через три-четыре раздался звонок, <…> прилетел Иосиф, он у нее в тот момент находился, и она дала ему денег на билет. Он привез с собой записку от нее и ее новое стихотворение «Тринадцать строчек» <…>. Убедившись, что я не умираю <…>, он умчался по своим делам. Вскоре я вернулся в Ленинград, Ахматова встретила меня «вселенским холодом». Через несколько минут выяснилось, что Иосиф по приезде сказал ей: «Ничего страшного, у него адюльтер, и он страдает. <…> Вот вы за него беспокоитесь, а он там безумствует, как Вронский с Карениной, и ему не до вас».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 384

«Старик, осваивающий таинства любви» ей неприятен, а старуха – таинства девичьего кокетства?

Что он ей сделал? Он разве жаловался и вынудил ее прислать гонца? Кстати, можно было и москвичей кого-нибудь попросить? А ему что, нельзя иметь роман? Это предлог для «вселенского холода»? «Ему не до вас» – и от чего он ее отвлек? От книги о Пушкине? Подождет.

Почти про все ее любови можно сказать: за что она любила или для чего хотела, чтобы любили ее. А когда в дело идут такие точные определения, то недалеко и до цифр.

Цифры как-то очень важны в ее биографии. Я даже больше не знаю ни одного писателя, чтобы столько с ними было связано цифр, да еще таких, которые кто-то, или он сам, оспаривал бы.

И год ее рождения (пустяки – уменьшать себе года, но ведь великая же душа!), в автобиографии – перечисляет не слишком значительные (для ее биографии, во всяком случае) события, связанные с нею только цифрой года (постройка Эйфелевой башни, рождение Чарли Чаплина), хотя понятно, что для нее важна подача для ассоциаций иностранных – французских – реалий. Как будто какой-то оплаченный пиарщик ей продиктовал установку: или Чингисхан, или парижский парикмахер, работаем по этим двум ключевым образам. Но цифры все равно как-то бессмысленно выпирают.

Число мужей, число вдовств. Все оспаривается.

Число инфарктов.

Возраст эмигранток.

«Они там все себе убавили на десять лет». То же самое тем же тоном она говорила о Бальзаке: «Он был обманут женщинами. Его увядающая «тридцатилетняя» – это, конечно же, сорока, а то и пятидесятилетняя дама».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 203

Размеры чужих страстей:

Исходит она из того, что роман Дантеса с Наталией Николаевной длился не два года, как принято полагать, а всего полгода.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 54

Она любит считать. Своему роману (с Гумилевым – хотя с его стороны эксклюзивности в чувствах не было) сроки набавляет. У Натальи Николаевны – отнимает: искренне верит, что если все говорят 5 лет, а она считает – 3, то все, любовь гораздо меньше, на 40 процентов.

Сколько Постановлений (врала), сколько лет молчала (спутывала цифры) и т.д. до бесконечности.

Высчитывает свою любовь, чужую.

Дневник, 31 декабря 1965 года

Заснула днем, во сне ко мне пришел X. На вершине острой горы он обнял меня и поцеловал. Я смеялась: «И это все?» – «Нет, пусть видят пятый развод». И вдруг я почувствовала, что я для него то же, что он для меня.

Анна Ахматова.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 284

Разводы его, хоть и во сне, подсчитаны верно. Лурье был жив, может, и за него хотела замуж? Теперь она была влиятельнее, может – взял бы?

Любовь для нее состоит из: «пусть видят», «номер или какая-то цифра (вес, возраст, количество)», «развод-женитьба (тоже вполне измеряемое понятие)».

Она именно потому и любит оперировать цифрами, что с ними легче доказывать свою правоту: как можно возразить цифре? А жизнь свою она рассматривает не как нечто, что живет, растет, течет само по себе, движимое силой жизни – а как придуманную, выстроенную комбинацию, которую надо доказывать.

Любовь для нее важна, только когда ее можно предъявить к зачету.