Текст книги "Анти-Ахматова"

Фальшивомонетчица

Катанян использовал бухгалтерскую метафору для описания магнетизма Лили Юрьевны в старости.

Чувствовалось, что она значительна истраченной на нее любовью и поклонением великого человека. Это ощущали все.

Василий КАТАНЯН. Прикосновение к идолам. Стр. 65

Ахматова шиковала на фальшивые купюры. Она взяла Лилин прием и приспособила к своим скудным средствам.

«Лиля всегда любила «самого главного»: (Маяковского), Пунина, пока он был «самым главным», Краснощекова, Агранова, Примакова <…>. Такова была ее система».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 353

За неимением «главных» – они ей что-то не давались – Ахматова брала дело в свои руки, и сама делала самыми главными тех, с кем сводила ее судьба: Гумилева (главнее Блока), Шилейко, Берлина. Или – все так же шулерски – брала действительно главного и притягивала его к себе (посмертно, конечно, когда он ничего не мог сделать).

Речь пойдет о Борисе Пастернаке.

«Он мне делал предложение трижды, – спокойно и нежданно продолжала Анна Андреевна. – Но мне-то он нисколько не был нужен. С особой настойчивостью, когда вернулся из-за границы после антифашистского съезда».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 429

Это вранье, хотя бы потому, что Пастернак любил другую. Влюблен был пусть не в самую лучшую женщину, с точки зрения Ахматовой и всех, кого также мы сочтем вправе судить Пастернака в этом деле. Был влюблен уж несколько лет, отбил ее у другого выдающегося мужа, женился, любовного пыла не растратил и как раз перед этим антифашистским съездом пережил сильнейшую семейную, вернее, мужскую драму. У его супруги Зинаиды Николаевны был в ранней юности, до революции, пикантный эпизод – связь с кузеном (можно посмотреть в «Докторе Живаго», как неодобрительно относился Борис Леонидович к таким делам).

В 1934 году мы отправились в Ленинград на пленум грузинских писателей. Поселили нас в «Северной» (ныне «Октябрьская»). Это был сплошной праздник для Бориса Леонидовича. Его подымали на небывалую высоту как поэта и переводчика. Как-то я сказала Н.А. Табидзе: «Как странно, что судьба забросила меня в ту самую гостиницу, куда я, пятнадцатилетняя девочка, приходила в институтском платье, под вуалью на свидания с Н. Милитинским». Никогда не думала, что она передаст этот разговор Борису Леонидовичу. С ним я была осторожна и бдительна в отношении моего прошлого, так как с первых дней нашего романа почувствовала непримиримую враждебность и ревность к Н. Милитинскому. Анна Евгеньевна Пунина писала письма с пафосным надрывом, под Ахматову, Зинаида Николаевна Пастернак в литературном отношении действительно была проста святой простотой, но вчитаемся в факты.

<…> По приезде в Москву он заболел нервным расстройством – перестал спать, нормально жить, часто плакал и говорил о смерти. Я его начала лечить у доктора Огородова, но ничего не помогало. Я не могла понять, как человек может так мучиться из-за моего прошлого.

Зинаида ПАСТЕРНАК. Воспоминания. Стр. 280—281

Вот тут и случился антифашистский съезд. Пастернак по нездоровью отказывался ехать, звонил Поскребышеву, не помогло ничего – Пастернак был «самым главным». Ахматовой, естественно, нисколько не нужным.

Пастернак писал из Парижа письма жене – по двадцать страниц.

Дорогая моя, Ляля моя, жизнь моя.

Ты все. Ты жизнь. Ты именно все правдивое, хорошее и действительное, что я знал на свете. И сердце у меня обливается тоской, и я плачу в сновиденьях по ночам, что какая-то колдовская сила отнимает тебя у меня. Она отнимает тебя не только как жену и как женщину, но даже как веяние простой мысли и спокойного здоровья. Когда ты мне изменишь, я умру. Это последнее, во что я верю: что Господь Бог, сделавший меня истинным поэтом, совершит для меня эту милость, и уберет меня, когда ты меня обманешь. Потому что ты не только Зиночка и Лялечка и женка моя и прелесть, но все, все. И я тут всем надоел тобою. Я чуть ли не французским журналистам говорил, что меня ничто на свете не интересует, что у меня молодая, красивая жена, с которой я в разлуке <…>».

Париж, июнь 1935 г.

Борис ПАСТЕРНАК. Письма З.Н. Пастернак. Стр. 147, 149

На самом деле он, вероятно, лгал французским журналистам – его занимала Анна Ахматова, как становится ясно из ее воспоминаний.

В Париже он встречался с Мариной Цветаевой.

Общение происходило в отеле, а еще – в магазине, где Борис Леонидович просил ее примерить платье, он хотел купить его своей жене, в которую был влюблен и по которой тосковал. Перед нею был несчастный, издерганный человек, находящийся в состоянии, близком к нервному истощению. Говорить о причинах оного – значит пускаться в подробные рассуждения на важную и деликатную тему.

Анна СААКЯНЦ. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. Стр. 619

Еще один свидетель – дочь Цветаевой Аля.

Много лет спустя, из ада своих изгнаний она вспоминала то лето в письмах Борису Леонидовичу. «…Мы ходили по книжным магазинам и универмагам, ты ни во что не вникал и думал о своем, домашнем».

Анна СААКЯНЦ. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. Стр. 620—621

После Парижа он попадает в Ленинград, где, по словам Анны Ахматовой, как ни невозможно это вообразить, неистовствует по поводу заманивания ее замуж и продолжает писать жене:

12.07.35.

Я приехал в Ленинград в состоянии острейшей истерии, т.е. начинал плакать при каждом сказанном кому-нибудь слове <…> не могу отойти от полуразвратной обстановки отелей, всегда напоминающих мне то о тебе, что стало моей травмой и несчастьем <…>

Борис ПАСТЕРНАК. Письма З.Н. Пастернак. Стр. 150

Розовые платья

Ну и конечно, Пастернак из-за границы, несмотря ни на что, привез подарки: список большой, с ними различные приключения на таможне – очень похоже на списки Маяковского и их оживленную переписку с Лилей.

Свою поездку постарался сделать интересной главным образом для тебя. Для себя почти ничего не купил. У Щербакова список вещей, задержанных на Ленинградской таможне. Попроси его, он поможет тебе их выручить и получить. Так как неудобно, чтобы думали, что я вез три вязаных платья тебе (как оно и есть), то говори, что это подарки: тебе, невестке и другим.

Борис ПАСТЕРНАК. Письма З.Н. Пастернак. Стр. 150

Рейтузы розовые, 3 пары, рейтузы черные 3 пары, чулки дорогие, иначе быстро порвутся. Духи Rue de la Paix, пудра Hubigant, бусы, если еще в моде, зеленые. Платье пестрое, красивое, из креп-жоржета, и еще одно, можно с большим вырезом, для встречи Нового года.

Лиля Брик – Владимиру Маяковскому.

Аркадий ВАКСБЕРГ. Загадка и магия Лили Брик. Стр. 210

Что там рейтузы! В списках были и автомобили.

Пушкин ни разу не был за границей, но уверена – с большой бы радостью привозил бы подарки. Вез же он жене с великой радостью свою бороду из Болдина, забыв про друзей – лишь бы показать ей. Так уж это устроено среди любящих и любимых.

Когда Пушкин проезжал через Москву, его никто почти не видал. Он никуда не показывался, потому что ехал с бородой, в которой ему хотелось показаться жене.

П.В. Киреевский – поэту Языкову, от 17 января 1834 года.

ВЕРЕСАЕВ. Пушкин в жизни. Стр. 337

Появиться на людях «в бороде» по обычаям тогдашнего времени было неприлично, поэтому – какие там Чаадаевы, Вяземские и прочие! Он ведь хочет показаться жене! Которая вытаращит глаза, захохочет, будет дергать за эту бороду, много раз потом вспоминать: «Когда я тебя увидела первый раз с бородой!..» Это все – прелести семейной близкой жизни, интимные, не для печати, подробности. Это – не то, что надиктовывать, как она сообщала будущему мужу о том, что уже жила половой жизнью. Довольно гадко, согласитесь. Ей кажется, что семейная жизнь – это вот это и есть.

А уж физиологическая ее сторона – это вообще площадное место. Жаль, что это не разбирается на заседаниях секций Союза писателей.

Скажем словами Ахматовой: «Замечательно, что это как-то полупонимала Марина Цветаева». И написала так:

 
Все прославляли – розового платья
Никто не подарил.
 

Надежда Мандельштам не хочет выслушивать дамские стоны: «Ах, как он меня любил». Его любовь была «как богослужение». Она велит описательную часть сокращать:

Есть еще один измеритель, вызывавший всеобщее возмущение: «Сколько он на вас истратил?» Возмущались и «дамы», и энергичные девицы новых поколений. Значит, я попадала в цель.

Надежда МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 119

Согласимся с бравадой Надежды Яковлевны. С оговоркой, что рыночная цена автомобиля «Рено», бороды Пушкина и розового платья – совершенно одинаковая.

Бродский: Эту параллель не надо особенно затягивать, как и вообще любую параллель. Но удобства ради ею можно время от времени пользоваться.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 227

НА КОМ НАДО БЫЛО ЖЕНИТЬСЯ ПУШКИНУ

Оставим школярские шутки – на Арине Родионовне там, на Щеголеве.

Ведь если вот она, Анна Ахматова, хороша собой, даровита, имеет известность – славу, славу! – то именно она и достойна любви всех и во всех веках. Другие женщины, наоборот, недостойны ничего. Ну а слепые, неблагодарные, недальновидные гении – они презренные жертвы несостыковки во времени или вообще интриг.

Меня поразило чувство неприязни, с каким Анна Андреевна относилась к Наталье Николаевне Гончаровой и ее сестрам! Для нее тенденция облагораживания образа Натальи Николаевны, появившаяся в последние годы, была неприемлема. Она так страстно восставала против нее, что порой мне казалось, что ею владеет просто чувство женской ревности.

Д.Н. ЖУРАВЛЕВ. Анна Ахматова. Стр. 326

«Она просто была другим человеком, чуждым интересам своего мужа… Ее интересовали балы, платья, а мужа – какие-то строфы, какие-то издатели, какие-то непонятные и чуждые ей дела»…

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 267

То есть если бы Наталью Николаевну интересовали бы «строфы» (строки? – оплата построчная, очевидно), издатели – то это бы называлось, что она жила одними интересами с Пушкиным? ИЗДАТЕЛИ – это и есть сфера интересов Пушкина?

А мне всегда казалось, что я перестал бы понимать Пушкина, если бы допустил, что он нуждался в нашем понимании больше, чем в Наталии Николаевне.

Борис ПАСТЕРНАК

«Наталья Николаевна была женщина типа «гаси свечу».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 106

Что это значит? Кого на Дерибасовской они называли «гаси свечу»?

«Пушкин в то время терзался Натальей Николаевной, которая вся ушла в наряды. Его тошнило. Он написал Миронову и дочь ее, Машу… У дочери одно украшение: розовые ушки».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 259

Может, ей легче признать успех несуществующей Маши Мироновой, чем реально жившей Натальи Николаевны (хотя она бешено ревнует и уничтожает также и литературных героев – героинь – на предмет того, чтобы «какой-то господин» не прельстился даже ассоциациями). Но она не понимает сути любви, влюбленности и вообще мужского интереса. Для мужчин бриллианты и отсутствие их – одни розовые ушки – одно и то же. Это как блондинки и брюнетки. Нравятся красивые блондинки – но красивые брюнетки нравятся тоже.

Женка, женка! Я езжу по большим дорогам, живу по 3 месяца в степной глуши, останавливаюсь в пакостной Москве, которую ненавижу – для чего? Для тебя: чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою.

Пушкин – жене.

6 ноября 1833 года из Болдина.

ВЕРЕСАЕВ. Пушкин в жизни. Стр. 337

А кстати, какая она ей Наталья Николаевна? Думаю, Пушкин не разрешил бы своей жене знакомиться с дамой с прорехой на платье от бедра, да которая еще во всеуслышанье рассказывает, как муж хлестал ее.

Пушкину в период этого его увлечения она сочувствовала, соболезновала; к Собаньской она его ревновала.

Вяч.Вс. ИВАНОВ. Беседы с Анной Ахматовой. Стр. 498

Она испытывала своего рода ревность к Наталии Николаевне, вообще к пушкинским женщинам. Отсюда суждения о них, иногда пристрастные, незаслуженно жесткие. Анне Андреевне свойственно было личное, пристрастное отношение даже к литературным персонажам.

Лидия ГИНЗБУРГ. Ахматова. Стр. 131

Ревность – это зависть. Зависть – это основное свойство Ахматовой. Книгу нашу можно бы было назвать «Завистница».

Анна Андреевна признавалась, что она «ненавидит жен великих людей» – очевидно, гордясь своей оригинальностью. Каждая сколько-нибудь заметная женщина получала от нее свой комок грязи.

С необыкновенным, прямо-личным негодованием, обрушилась на Панаеву: «Хамка, грубая баба, хамка до самых глубин. Все лжет, помнит только, как ее хвалили. Еще бы не хвалить, если она была такая красивая!.. А деньги Огаревой она, конечно, просто присвоила».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 388

Читает переписку Достоевского.

«Из этих писем ясно, что Анна Григорьевна была страшна. Я всегда ненавидела жен великих людей и думала: она лучше (без романтической истории, немолодая, некрасивая, хозяйственная, не за развод, одним словом – конечно, лучше «Натали»). Нет, даже Софья Андреевна лучше. Анна Григорьевна жадна и скупа. Больного человека, с астмой, с падучей, заставляла работать дни и ночи, чтобы «оставить что-нибудь детям». Такая подлость!

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 352

Ну почему же подлость? Да вроде с той же самой падучей он и без Анны Григорьевны писал. Может, делал это не для того, чтобы «оставить что-нибудь детям»? А Пруст писал с астмой, тоже без детей да и даже без жены – и даже без необходимости себе самому что-то зарабатывать… Где же были те подлецы, которым мы обязаны? Или, может, писатель все-таки пишет не для чего-то, а почему-то, неведомому Анне Ахматовой?

«Я всегда за развод» – имеется в виду, что она за то, чтобы Пушкин развелся с Натальей Николаевной, Блок – с Любовью Дмитриевной. Она за такой развод. Ну, еще неплохо, если какой-нибудь богатый и чиновный писатель разводится с заевшейся женой, это тоже приятно. А еще за какой развод ей быть? У нее самой случаев показать свою позицию в данном вопросе не было: не с кем было разводиться. Только с Гумилевым: до развода дошло с ее подачи. Его более ранние намерения развестись не были доведены до конца – не сошлось с дамами, ради которых развод бы затевался. Так удачно выпали карты. Ну а самой Анне Андреевне больше о разводе говорить ни с кем не приходилось: на ней никто больше не женился. Не стал милым мужем, так сказать.

Бог есть Любовь. Слил Любовью – но человек должен быть к ней способен (Анна Ахматова не была способна) – пусть даже великого человека с мелочной, циничной, разрушительной женщиной, некрасивой – и образовалась неразделимая амальгама, гармония по Божьему замыслу – и никого не волнует, какой ширины была спина у Любови Дмитриевны Блок. Анна Андреевна Ахматова думает, что сможет разрушить созданную Божьим промыслом пару силой своей злобы.

Была ли красива Любовь Дмитриевна Блок? Ну, это привычная и хорошо разработанная Анной Андреевной тема. «Она была похожа на бегемота, поднявшегося на задние лапы. Глаза – щелки, нос – башмак, щеки – подушки. Ноги – вот такие, руки – вот этакие». Когда-то мне Анна Андреевна говорила, что у Любови Дмитриевны была широкая спина. Я напомнила ей об этом. Ответ был мгновенный. «Две спины», – сказала она.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 203

О «снежной деве», Наталье Волоховой.

Кто видел ее тогда, в пору его увлечения, тот знает, как она была дивно обаятельна. Поразительна была улыбка, сверкающая белизной зубов, какая-то торжествующая, победоносная улыбка. Кто-то сказал тогда, что ее глаза, вспыхнув, рассекают тьму. <…> Но странно: все это сияние длилось до тех пор, пока продолжалось увлечение поэта. Он отошел, и она сразу потухла. Таинственный блеск угас – осталась только хорошенькая брюнетка.

М.А. БЕКЕТОВА. Воспоминания об Александре Блоке. Стр. 78

М.А. Бекетова – это родная тетка Блока, из той самой презренной и низменной ипостаси Блока «мужа Любы, племянника Бекетовых». Эта племянникова тетка поняла такую простую вещь, что лирика поэта – это не рифмованные 90-60-90, а что-то более тонкое, а Анна Андреевна Ахматова этого не поняла и до конца жизни продолжала с возмущением расставлять руки, показывая точные размеры неподходящих муз.

Она говорила о его жене, Любови Дмитриевне Менделеевой: «У нее была вот такая спина, – показывала, широко разводя руки – большая, тяжелая, и грубое красное лицо», – и возникала Муза таможенника Руссо. Но Блока не убавлялось, а прибавлялось. А спина и щеки, которых он не видел, во всяком случае, не видел как поэт, дают представление об угле, под которым его поэтический взор был обращен к действительности.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 106

Почти такой же у нее словарь и для Ларисы Рейснер: сразу видно, что именно она считала в своей внешности беспроигрышным: рост, стройность, точное лицо. Только вот так и хочется показать ей язык: любили и подавальщиц. Так любили – как не любили Анну Андреевну никогда.

Я спросила: была ли Лариса так красива, как о ней вспоминают. Анна Андреевна ответила с аккуратной методической бесстрастностью, словно делала канцелярскую опись: «Она была очень большая, плечи широкие, бока широкие. Похожа на подавальщицу в немецком кабачке. Лицо припухшее, серое, большие глаза и крашеные волосы. Все».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 34

Она осуждала Блока не за любовь к жене, а за обожествление, возведение в ранг Прекрасной Дамы «круглой дуры» (так она именовала Любовь Дмитриевну).

Ирина Грэм – Михаилу Кралину.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 40

Формула корректного обожествления усложняется: к замерам 90-60-90 прибавляется еще некий фиксированный IQ.

Автор монографии о Модильяни отмечает «несправедливость и рискованную неполноту в характеристике», данной Ахматовой Беатрисе X, многолетней подруге Модильяни. Ахматова с Беатрисой была, естественно, незнакома, но возмущается тем, что та позволяет себе писать о Модильяни «Perle et pourceau». Ахматова дидактически замечает:

И едва ли дама, которая называет великого художника поросенком, может кого-нибудь просветить.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 10

Вот такие прямейшие причинно-следственные связи.

Ахматову, правда, никто не спрашивает. Несанкционированно влюбляется Пастернак.

«Все кругом с самого начала видели, что она груба и вульгарна, но он не видел, он был слепо влюблен. Так как восхищаться решительно нечем было, то он восхищался тем, что она сама моет полы».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 101

17.08.1941.

Дорогая моя мамочка, золотая, горячая, красивая, десять лет как мы вместе, и я люблю тебя больше всего на свете, твои глаза, твой нрав, твою быструю и ничего не боящуюся грубую и жаркую работу, кровно родную мне по честности и простоте, твой врожденный, невычитанный талант, наполняющий тебя с головы до ног, мой ангел. Как часто обстоятельства, чужие слова и встречи, особые мгновения в природе, запахи травы и леса или мелочи жизни напоминают тебя в Трубниковском, или в Киеве, или в Коджорах. Это лучшие мои воспоминания, такие золотые, что они не оставили меня еще и не стали прошлым, это те сцены и страницы жизни, чистой, звонкой, несравненной, ради которых и жил и живу все остальное время до них и ради них. Или вдруг наедет народ, и Рихтер сыграет этюд или 4-е скерцо, те самые, которые ты играла по возвращении с Кавказа, и все в такой грустной, вновь облагороженной живостью встанет передо мной, что меня ослепит тоска, и так захочется, чтобы все было тобою и ничего чужого не было, и чтобы мне не мешали знать и помнить тебя и быть занятым только тобою.

Борис ПАСТЕРНАК. Письма З.Н. Пастернак. Стр. 163

Это через одиннадцать лет после начала романа. А вначале, действительно, мытье полов Зинаидой Николаевной совсем помутило его разум. Но не в том смысле, который старается придать ему Ахматова («Я сама мыла голову сегодня». – «Ну что вы, как можно самой, Анна Андреевна!») – а в смысле полноты и чистоты жизни, которые невозможно найти без женщины. Для которой жизнь – сестра. Которая не валяется весь день в кровати.

Я это пишу вовсе не для того, чтобы показать, насколько приятна во всех отношениях была Зинаида Николаевна Пастернак. Я только хочу сказать, что природа любви как любви была Анне Андреевне неведома.

Пастернак искал шубу для Зины и не знал ее размеры, и спросил у Марины, и сказал: «У тебя нет ее прекрасной груди».

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 157

В этих строчках содержится изумительная новелла под названием «Три великих поэта и бюст Зинаиды Николаевны».

Михаил АРДОВ. Возвращение на Ордынку. Стр. 34

Для Пастернака здесь не было НИ ОДНОГО великого поэта. Был мужчина – он, и то, что его очень интересовало в женщине, которой он хотел покупать в Париже прекрасные наряды.

Какое счастье для Ахматовой, что она не дожила до того, когда опубликованы любовные письма Пастернака к Зине. Ей никто так не писал. Многоречивый Пунин – не писал.

В пятилетнюю годовщину смерти Пастернака я был в Переделкине. Близкая подруга Зинаиды Николаевны, вернувшись от нее, рассказала, что у Пастернаков весь вечер играли в карты. Это меня так поразило, что на другой день, на Ордынке, я передал это Ахматовой. У нее в это время была Н.Я. Мандельштам. Надежда Яковлевна смолчала, Анна Андреевна гневно произнесла: «Умеют великие поэты выбирать себе подруг жизни!»

Михаил АРДОВ. Возвращение на Ордынку. Стр. 63

Казалось бы, самой большой травмой для Анны Ахматовой должна была стать Лиля Брик – бесспорно главная муза бесспорно великого поэта, пережившая даже Ахматову, в сапожках, шелковых брюках, черных рубашках, этнических браслетах и бриллиантах, в норковой шубе от Диора – но единственная равная Ахматовой по стильности.

Да и ситуация вроде была однозначной: вот как рассуждал поэт Роберт Рождественский: «Если стихи Маяковского посвящены Лиле Брик, то хоть мы все тут застрелимся, они будут посвящены ей и никому другому». Ахматовой кажется, что это ничего не значит.

«А вот, например, Рита Райт сказала мне недавно: «Не люблю, когда бранят Наталию Николаевну Пушкину. Боюсь, когда скончается Лиля Юрьевна, ее тоже начнут бранить». А при чем тут вообще Лиля Юрьевна»?

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 551

Действительно, при чем?

Что же касается воспоминаний Вероники Витольдовны Полонской, актрисы МХАТ, приятельницы Нины Антоновны, то А.А. сочувствовала ей и вполне доверяла ее воспоминаниям. Ахматова придавала воспоминаниям Полонской большое значение. «Ей казались особенно важными для выяснения всех обстоятельств воспоминания Полонской».

Вяч.Вс. ИВАНОВ. Беседы с Анной Ахматовой. Стр. 497

Потому что так приятно с умным видом разбирать «роман всей жизни» Маяковского, который длился три месяца. Такие романы она еще может допустить, таких спутниц жизни великих людей – не ненавидеть.

Анна Ахматова – о Лиле Брик.

«Я ее видела впервые в театре на «Продавцах славы», когда ей было едва 30 лет. Лицо несвежее, волосы крашеные, на истасканном лице – наглые глаза».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 416

Вот что пишет Пунин о Лиле Брик, когда ей было 29 лет:

(1920 год)

Зрачки ее переходят в ресницы и темнеют от волнения; у нее торжественные глаза; есть наглое и сладкое в ее лице с накрашенными губами и темными веками, она молчит и никогда не кончает. <…> Эта «самая обаятельная женщина» много знает о человеческой любви и любви чувственной.

Н. ПУНИН. Дневник. Стр. 129

Вот что пишет о ней Жан Мари, двадцатидевятилетний журналист «Ле Монд», влюбленный в нее. Лиле Юрьевне 85 лет.

Голова большая, как у фантастической птицы, и медного цвета коса ниспадает на грудь, теряясь в складках зеленой шали. Руки у нее маленькие и очень тоненькие, разговаривая, она словно играет ими гаммы. Что у Лили удивительно – это голос и манера говорить. Голос – как струнный квартет. Обаяние ее сверкает, как весна, но она не играет им.

Василий КАТАНЯН. Лиля Брик. Стр. 230

До знакомства с такими словесными портретами Ахматова не дожила. Но сражений хватило и на ее веку: были опубликованы возмутившие всю прогрессивную общественность любовные письма Маяковского.

Горько, что фактически с тех же позиций и с той же «аргументацией» осудила эту публикацию (не публично, конечно) и Анна Ахматова. Она говорила своим знакомым, что Лиля «умудрилась опошлить поэта <…>», что опубликовала эти письма «вероятно, чтобы доказать, что она была единственной. (Для Ахматовой, современницы, это требовало доказательств – она требовала доказательств.) Письма Маяковского к Брик неприличны, выясняется, что революционный поэт бегал по Парижу, чтобы купить дорогие духи и прочее <…> Но для Лили как-никак он все-таки был прежде всего не «революционным поэтом», а мужчиной.

Аркадий ВАКСБЕРГ. Загадка и магия Лили Брик. Стр. 385

У Ахматовой все: революционный поэт, великий поэт, Пушкин – наше все. Как будто она не догадывается о том, что такое любовь.

Ну а под конец жизни Ахматова, к счастью, нашла, как ей казалось, самый несокрушимый аргумент против отвратительных подруг великих поэтов, так подошедших бы Анне Андреевне.

О «смуглой леди сонетов» Бродского.

«В конце концов поэту хорошо бы разбираться, где муза и где б…»

Анатолий НАЙМАН. Великая душа. Стр. 381

Зачем же поэту в этом разбираться, когда для этого есть завистливые кумушки?