Текст книги "Анти-Ахматова"

Толстой женился – не бог весть как удачно, без партии, но – по любви и на порядочной девушке. Его не могло интересовать ничто с душком – сладости этого душка как-то не понимал.

Я ей призналась, что выдвижение на Нобелевскую премию и радует меня за нее и тревожит. Я спросила, как она думает, разразится ли скандал, если премию присудят ей? «Здесь – нет. А там, конечно, хлынут волны грязи. Америка будет бороться за Фроста».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 511

Хочется процитировать Алексея Александровича Каренина, мужа Анны: «Образ жизни, который вы избрали, отразился на ваших понятиях». Она не сомневается, что хлынут волны грязи. Без грязи, грязной борьбы, «волн», она не представляет себе увенчание поэта. Фроста она не читала, просмотрела. «Видно, что знает природу». Все поклонники с удовольствием отмечают, что произносила это очень холодно.

Бродский: <…> Фрост – не хрестоматийный поэт, а явление куда более глубокое и пугающее. <…> Это и есть подлинно трагическое аутентичное американское сознание, которое маскирует себя уравновешенной речью, обстоятельностью, прячется за обыденностью описываемых явлений.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 110

Более всего ей хотелось говорить о выдвижении на Нобелевскую премию и о «Поэме». Но об этом она заговорила не сразу.

Анна Андреевна рассказала мне о Фросте. Он якобы ни о ней, ни о ее стихах никогда не слыхивал. Фрост подарил ей свою книгу с надписью. О книге она отозвалась довольно-таки небрежно.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 509

Волков: В письме к вам Ахматова из «Путем всея земли» приводит две строчки: «И вот уже славы / высокий порог…» И добавляет, что это уже «случилось». Имеется в виду ваш суд, ваша известность на Западе?

Бродский: Да, это одна из тем, которые обсуждались в наших беседах. В то время планировалась поездка Ахматовой в Италию, где ей должны были вручить литературную премию. Ахматова к этим поездкам относилась чрезвычайно серьезно.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 262

Предстоящая поездка ее волнует, но в то же время и поднимает жизненный тонус.

Ю. ОКСМАН. Из дневника, которого я не веду. Стр. 645

А вот для чего «мусорный старик» засобирался за границу.

30 июля 1909 года я приехал в Ясную Поляну, чтобы узнать, верны ли сенсационные сообщения. «Правда ли, Лев Николаевич, – спросил я, – что вы пишете доклад на предстоящий в Стокгольме международный конгресс мира и даже собираетесь туда поехать?» – «Это верно», – сказал Лев Николаевич. – «И думаете ехать туда?» – «Да, я решил ехать. Сначала я хотел написать им, что приехать не смогу, но потом пришел к тому убеждению, что поехать мне нужно. Если прочтут мой доклад без меня в комитете, то он принят не будет – он слишком резко написан. Но если бы я присутствовал, я бы мог добиться того, чтобы его приняли».

С. Спиро. Беседы с Л.Н. Толстым.

ЖИВОЙ ТОЛСТОЙ. Стр. 624

«Пришла книга Рива, где он требует для меня Нобелевскую премию».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 235

Это было время нового, послереквиемного, этапа ахматовской славы. Она короткой заметке в какой-нибудь европейской газете неожиданно могла придать особое значение, спрашивать мнение о ней у знакомых, ссылаться на нее при встречах с незнакомыми. «Шведы требуют для меня “нобелевку”», – сказала она Раневской и достала из сумочки газетную вырезку.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 165

Подхватушки, задергушки, обручалки, «нобелевки»… милые дамские инфантилки о привычных обыденных вещах. Употреблялось и в кругу Бродского, с той же стиляжьей нарочитой небрежностью, что и «Честерфилд» на заборе в Норенской.

«Вот, в Стокгольме напечатали». – «Стокгольм, – произнесла Раневская. – Как провинциально!» Ахматова засмеялась: «Могу показать то же самое из Парижа, если вам больше нравится». (Скорее всего все-таки не могла – Найман ловил ее не раз.) – «Париж, Нью-Йорк, – продолжала та печально. – Все, все провинция». – «Что же не провинция, Фаина?» – тон вопроса был насмешливый. «Провинциально все. Все провинциально, кроме Библии».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 165

Раневская сказала mot, но он был ближе к сути вещей, оцениваемых на закате жизни. Наверное, ей было жалко, что встретившаяся ей «великая» была все-таки мусорновата.

Незадолго до ее смерти у нас случился разговор о тогдашнем ее положении: о новой славе, пришедшей к ней, о пошлости, сопровождавшей эту славу, о высоком авторитете и зависимости от газетной статьи, чьих-то мемуаров, Нобелевского комитета, иностранной комиссии СП. (Сравните каждую строчку с тем, что незадолго до смерти волновало «мусорного старика», и просто представьте, мог ли он говорить хоть о чем-то подобном применительно к себе?) Сперва она держалась гордо, повторяла: «Поэт – это тот, кому ничего нельзя дать и у кого ничего нельзя отнять», – но вдруг сникла и, подавшись вперед, со страданием в глазах почти шепотом выговорила: «Поверьте, я бы ушла в монастырь, это единственное, что мне сейчас нужно. Если бы это было возможно».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 80

«Девочки! За мной!» – «Куда?!» – «В монастырь!» – «И и и!» – («Необыкновенный концерт» Сергея Образцова – помните эту сцену, как, подхватив юбки, канкан побежал за «смрадным эстрадником»?) Почему поэту нельзя дать и нельзя отнять? Почему – поэту? Что нужно поэту, и что – не поэту? Разве не – ЧЕЛОВЕКУ нельзя ничего дать и у человека нельзя отнять? Как можно рассуждать: поэту можно, а драматургу – нельзя? Категории, которыми она мыслит незадолго до смерти, – это секции Союза писателей. Представить Толстого, который перед смертью обобщает свой нажитый опыт – как писателя, как будто он не прожил просто человеческой жизни, и вспоминает о Нобелевской премии? Он отказался от Нобелевской премии – заранее, чтобы не обижать людей потом отказом, а главное – чтобы не придавать этому жесту вид жеста, отказавшись. Это единственный случай в мире – и, кроме «мусорного старика», никто – ни один писатель или даже ни один поэт – не смог бы этого сделать, не показавшись смешным и самонадеянным.

Я поехал к Анне Андреевне в Комарово. Она повторяла (с видимым удовольствием) фразу, недавно ею сказанную, очевидно, по собственному поводу: «Поэт – человек, у которого никто не может ничего отнять и потому никто ничего не может дать».

Вяч.Вс. ИВАНОВ. Беседы с Анной Ахматовой. Стр. 493

В ее возрасте можно было бы прийти и к более обобщающему выводу. Толстой не назвал свою работу: «Сколько писателю земли надо?»

Анна Андреевна гневно отмечает, что великие писатели женятся на нехороших женщинах и что Зинаида Николаевна Пастернак играет в карты. Сама Ахматова считает своей семьей литературный дом писателя Ардова, где время проводится значительно культурнее.

Но чаще всего мой отец вспоминал еще один анекдот. Году этак в 1909 кто-то из сыновей Льва Толстого прибыл в Ясную Поляну. <…> молодой граф отправился в гости к своему приятелю – помещику, который жил неподалеку. Вернулся он под самое утро – его привезли в пролетке к воротам яснополянской усадьбы. По причине сильнейшего опьянения идти граф не мог и двинулся к дому на карачках. В этот момент навстречу ему вышел Лев Николаевич, он, по обыкновению, собственноручно выносил ведро из своей спальни. (В этом, наверное, и есть основная соль «анекдота», это ведь есть доказательство низости Толстого.) Увидевши человека, который приближается к дому на четвереньках, Толстой воскликнул: «Что это такое?!». Молодой граф поднял голову, взглянул на фигуру отца и отвечал: «Это – одно из ваших произведений. (И добавил – нет, на самом деле в этом, в этом, конечно же, соль-то) Быть может, лучшее».

Михаил АРДОВ. Монография о графомане. Стр. 332

…Ахматова и Михаила Ардова учила «верить в Бога и любить Россию». Он верит и любит, как может, и в семьдесят лет, священник с двадцатипятилетним стажем, пишет свои воспоминания: «Вы видели мое «Рено»?» – «Не видел ни хрено». Разговоры о Толстом записывает часто.

Зная, что Анна Андреевна не гнушалась выдумывать сама истории про Толстого – было же у нее «опровержение» воспоминаний Бориса Пастернака о том, как в детстве он видел Толстого – все, мол, было совсем не так, – невольно задумаешься: уж не Анна ли Андреевна и этот анекдотец сочинила в свободное от художественного творчества время.

Придешь к ней, сядешь. Закуришь, а Анна Андреевна с лицом таинственным и значительным вынимает из сумки листок. Протягивает. Листок оказывается либо письмом читателя, недавно открывшего для себя Ахматову и свежо этому удивившегося, либо бумагой с грифом какого-нибудь института, где некто занялся изучением творчества Ахматовой, и просит добавочных сведений. Иногда из сумки извлекалась газетная вырезка или страница журнала <…> прочитав, следовало что-то говорить. А лучше восклицать. Хвалить читателя за чуткость. Об институте говорить: «Давно пора!»…

Наталья ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 591

Не мог я не припомнить милого рассказа моей матери, старинной, убежденной москвички, о том, как Толстой идет где-то по одному из московских переулков зимним погожим вечером и как все идущие навстречу снимают перед ним шляпы и шапки, в знак добровольного преклонения.

Александр Куприн. ЖИВОЙ ТОЛСТОЙ. Стр. 543

Гордыня доводила ее иногда до капризов, проявлений несправедливости, почти жестокости. Я не был свидетелем таких эксцессов – Анна Андреевна даже несогласие со мною выражала очень мягко – но и я вполне отчетливо ощущал полускрытое шевеление в ней этой гордыни. Самоутверждение принимало у нее подчас наивные формы. Как-то, предлагая мне прочитать письмо к ней какого-то поклонника из Франции, она обратила мое внимание на фразу, в которой она названа grand poet’oм. И, несмотря на то, что таких писем приходило к ней немало, она, читая их, не скрывала удовольствия и показывала их своим посетителям.

Да, она ловила знаки признания и почета.

Д. МАКСИМОВ. Об Анне Ахматовой, какой помню. Стр. 120

Греховен человек, слаб, горд. Только все по-разному. Вот – гордость «мусорного старика»:

Изволите ли вы видеть, граф Лев Николаевич не может простить господу Иисусу Христу, что он раньше него пришел на землю со своим учением

А.ХОДНЕВ. Мои встречи с Л.Н. Толстым. Стр. 230

Толстой ревновал даже не к Копернику.

Конец ее царствования

Конец ее царствования был отвратителен.

Пушкин – о Екатерине II.

Дневники

Назвав ее последние годы царствованием, сразу оговорюсь, что даю фору Ахматовой. Все-таки ее царствование не было безоговорочным, и царицею ее признавали далеко не все – разве что большие поклонницы «Сероглазого короля» и «А, ты думал, я тоже такая», женщины «трудной судьбы», а также те, кому было недосуг прочитать «Мужество» и разобраться, насколько велики эти стихи, ну еще и те, кто на веру принимал, что она была дважды вдова и очень сильно горевала по угнетенному сыну, то есть была героична и за это достойна почитания.

Достаточно красноречив факт, что в пятидесятые годы о ней не помнили, не знали, жива ли она или нет, ни Иосиф Бродский, ни Исайя Берлин, ни Твардовский, ни молодая редакторша из Гослитиздата: культурные и образованные люди, живущие литературными интересами.

Думаю, что тогда не существовало в Советском Союзе человека, который бы не знал, жив или нет Борис Пастернак. Представьте себе любого из перечисленных и представьте, что он не знает, давно ли умер Пастернак, или еще жив.

В общем, Ахматова царила среди тех, кто хотел иметь царицу. Но конец ее царствования все равно был отвратителен.

Когда юная дама – нервная, деспотичная, тщеславная – стареет, еще более тяжкими делаются ее тяжелые черты. Утрируются все – положительные тоже, но мало кому это добавляет света в личность – ведь положительные черты характера положительны не сами по себе, – а только вместе с силой живого человека. От старческой немощной доброты мало кому радостно – от черной старости тяжело вдвойне. У Ахматовой был особый (довольно особый – изобрести что-либо принципиально новое трудно) путь. У нее была дьявольская злоба – но была и ведьминская витальность. За это люди – те, кто не мог жить, не поклоняясь, не принося себя в жертву, то есть люди совершенно определенного склада – к ней и тянулись.

Некоторых, более самодостаточных, она забавляла. Этими отношениями, чувствуя силу таких людей, она дорожила и старалась соответствовать. Умела находить их. Написала стихотворение Галине Вишневской, услышав однажды ее пение по радио, – ну вот не могла удержаться, чтобы не написать. Тут и респектабельность вкусов, и любимый властями род искусств, и ведущая солистка. Перед молодыми мужчинами из ленинградского окружения в дело шли другие приемы: педалировалось знакомство с Европой, рассказывалось и о Блоке, и о романах с лордами, и о квартире, в которой было шесть комнат. Здесь улов был велик: попался Бродский. Запишем это на счет простодушия гения.

Вот она, старость.

Рассказала, что ее навестили один заезжий француз и дама. Дама сидела в столовой вместе с хозяевами, а француз с нею, у нее. Когда гости ушли, выяснилось, что у них в этот вечер были билеты в Большой, на «Лебединое озеро». «Какое там! Он сидел у меня шесть часов. Да, да, ровно шесть часов. Я сосчитала (Я тоже: всего лишь вполовину меньше Исайи Берлина. Плюс жена за стеной. На «гостя из будущего» не тянет). Я своими глазами видела, как у него за это время выросла борода. Еле-еле его от меня домкратом вытащили».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 111

Но ведь и она с ним сидела шесть часов? У нее ведь было полное право по крайней мере намекнуть – и гость бы испарился. Но – иностранец.

«Какое ваше мнение – мнение человека, связанного с научными кругами, – скажите, как по-вашему, случайно или нет сообщение о присуждении мне почетной степени доктора филологии Оксфордского университета появилось во время моего пребывания в Италии? Может быть, это случайно. А может быть, это сделано намеренно».

Михаил ЛАТМАНИЗОВ. Встреча с Анной Ахматовой. Стр. 316

Да, это вопрос вопросов.

И потешное происшествие: один ахматовский перевод приписан Железнову. Это прелестно. Редакция извинилась перед Анной Андреевной и хотела уволить сотрудника, повинного в путанице, но Анна Андреевна за него вступилась. «Я не позволила из-за себя никого увольнять. Этот крест мне не по плечам».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 202

Да ладно! Если бы его хотя бы повесить собирались!

О Л.Толстом.

Зависть к Достоевскому.

Анна АХМАТОВА. 1957 год

Кто о чем.

Кроме того, я заметил в ней известную заносчивость. Она, так сказать, немножко сверху вниз смотрела на обыкновенных людей. Потом я уже слышал от других, которые имели с ней дело, и в старости эта заносчивость в ней осталась, даже приняла крайние формы: когда приезжали к ней работники редакции, то она даже и не отвечала на поклон, не сажала их. Они стояли перед ней, она, не глядя на них, делала соответствующие там заметки, соглашалась или не соглашалась с редакционными замечаниями, но, повторяю, совершенно не принимала их как людей. Может быть, они приходили, когда она была в плохом состоянии: ведь ее травили, все время, до последних дней ведь ее травили. Но нужно сказать, что я и от других слышал об ее такой заносчивости, и даже некоторой грубости, я бы сказал. А с людьми, которых она считала более-менее выдающимися…

Д. Своего круга.

Б. Да, и своего круга, она была, конечно, другой. Это свойственно очень многим людям. Еще Гоголь прекрасно отмечал, как меняется человек в зависимости от того, с кем он говорит: с низшим или с высшим. И вообще, известное пренебрежение к людям, которые ни в чем себя не проявили в области искусства, литературы, науки, в политике – к обыкновенным людям, обыкновенным людям.

М.М. БАХТИН в записи Дувакина. Стр. 47—48

Г.А. Шенгели – М.М. Шкапской.

Мы ехали вместе из Политехнического музея, где был ее вечер, в Союз писателей. Я тараторил, старался ей понравиться, потом спросил, попадались ли ей мои последние книги. Она вдруг спрашивает: «А как, собственно, ваша фамилия?».

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 68

Я привела к ней Рожанского. Она упорно называла его академиком, не веря мне, что он просто служит в Академии, и с восторгом ездила к нему на званые обеды.

Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Из воспоминаний. Стр. 320

Вот лауреат Государственной премии, допускать которого к себе брезговала даже Ахматова.

Виктор ТОПОРОВ. Игра в классики. Стр. 356

Протекающая мимо жизнь интересовала Ахматову в тщеславном, эгоцентричном, суетном аспекте: какое место она занимает в ней. Приближающаяся вечность поставила вопрос «шире»: какое место она займет в вечности. Она думала, что и там надо застолбить себе место. Сами по себе жизнь и смерть ее не занимали.

Между тем у меня дважды была Ахматова, величавая, медлительная, но с безумными глазами: ее мучает, что Сергей Маковский написал о ее отношениях с Гумилевым какую-то неправду. «Он не знал первого периода нашего брака».

К.И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник 1930—1969. Стр. 342

Ахматовой 74 года.

Семен Липкин рассказывает <…>.

Как-то поздно вечером она позвала его к себе – «по очень важному делу» – сказала в телефон. Он, встревоженный, поспешил приехать. «Вот» – и она показала ему статью во французской газете. Липкин читает: статья восторженная. Ахматова негодует: «Какая мерзость». Оказывается, в статье сказано, будто Гумилев разошелся с нею. «Нет, это Я кинула Гумилева. А в этой подлой статье…»

К.И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1930—1969. Стр. 396

Написанное она прочла мне вслух. Целая страница прозы. Письмо не письмо, а отрывок, начинающийся с полуфразы. Замысел: положить конец кривотолкам. Нападки на нападающих и кое-какие объяснения. Написано со странной смесью беспомощности и надменности – странное сочетание, присущее ей вообще.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 128

Я привезла Анне Андреевне первый том «Сочинений» Гумилева. Вновь и вновь перелистывая книгу, проговорила задумчиво, медленно, угрожающе: «Я сделаю… из них… свиное отбивное…» Потом захлопнула книгу и подняла ее над головой. «Здесь все стихи – мне. Почти все».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. стр. 537

А Лукницкий между тем произнес нечто еще более сладостное – по поводу статьи Маковского, столь рассердившей Анну Андреевну. Павел Николаевич выдвинул такую теорию: Маковский, дескать, потому недоброжелательно отзывается о Николае Степановиче, что сам в ту пору был влюблен в Анну Андреевну. Поверила ли она этой лести? Не думаю. Она – человек трезвый.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 193

Да Лукницкий – бывалый. Он-то ее знает.

Некто сообщает, что никогда не забудет двух своих встреч с нею («помню каждое ваше слово») и надеется непременно снова увидеть ее этим летом.

«Я хотела проверить, какое впечатление производит на вас это письмо. К какому разряду писем, по-вашему, оно относится»? – «К любовному, – сказала я. – Типичное любовное письмо». – «Ах так? Даже типичное? Значит, мне не показалось? А я уж, признаться, вообразила, что у меня начинается сексуальный психоз. Как у Любови Дмитриевны. Этого бы еще не хватало! В 70 лет даме мерещатся любовные послания! У меня седые волосы дыбом встали. Вот так». Она с двух сторон обеими руками подняла над головой две длинные седые пряди и движением рук, плеч, головы с такою безупречною точностью изобразила мраморную гордыню, что я не удивилась чьей-то влюбленности. Живая арка из рук – это был подлинный архитектурный шедевр. «Клиническое любовное письмо», – с удовлетворением подтвердила Анна Андреевна, опустила руки и спрятала письмо в сумочку.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 360

Пластинка готова – с отточенными движениями, как всегда.

В разговоре она часто называла его иронически-почтительно «лорд», реже «сэр»: за заслуги перед Англией король даровал ему дворянский титул. «Сэр Исайя – лучший causeur (собеседник) Европы, – сказала она однажды. – Черчилль любит приглашать его к обеду».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 145

Это ее черта, действительно достойная Екатерины Второй: возвеличивать своих любовников. Но та их возвеличивала в реальной жизни, давала им шанс, который они использовать должны были сами, а Ахматова возвеличивала их только в воображении круга СВОИХ поклонников, возносясь таким образом сама. Влиять на кого-то, на чью-то жизнь, на чей-то путь – ее масштаба не хватало.

«Ваше сиятельство! Его сиятельство, несмотря на свою ревность, разрешил моему благородию написать вам». Так Пушкин писал жене своего друга князя Петра Вяземского. Это разве похоже на лакейскую гордость Анны Андреевны за рыцарство Берлина (ведь Берлин ей – никто, «малознакомый»)?

«Песенки» меня почему-то не затронули, кроме двух строчек:

Отняты мы друг у друга…

Разве можно так?

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 361

Разве это тема в 73 года? Любовное стихотворение старого Тютчева об умершей Денисьевой: «Ангел мой, ты видишь ли меня?» – разве оно о шорохах, о встречах? О невстречах? Оно – о Боге.

Да и кто же отнимал друг от друга Анну Андреевну и Исайю– Берлина?

Стихи – это ее жизнь, она пишет о том, чем живет. Лидии Чуковской она пошептывает, что она переживает роман. У нее «роман» с сэром Исайей Берлиным, которого она видела один раз в жизни двадцать лет назад… Свиданья, слава…

 
Светает. Это Страшный Суд.
Свиданье горестней разлуки,
Там мертвой славе отдадут
Меня – твои живые руки.

А я была дерзкой, злой и веселой.
 

Она была презрительной, самодовольной, погруженной в себя. И знала это всегда.

Можно – работать всю старость, до смерти, а можно – старчески бесплодно суетиться в круге своих обычных интересов.

Волков: Сотворять легенды было вполне в ее характере. Или я не прав?

Бродский: Нет, она наоборот, любила выводить все на чистую воду.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 240

Не все, а всех. Основная ее презумпция была – что человек низок. В соединении с одесским темпераментом давало картину, которую трудно было забыть.

В середине октября я поехал в деревню Норинскую Коношского района Архангельской области, где Бродский отбывал ссылку. Я вез продукты, сигареты и теплые вещи. Звонили знакомые, просили передать письма и разные мелочи, один предложил кожаные рукавицы, я поехал за ними, но дверь открыла жена и сказала, что муж не знал, что рукавицы уже носит сын. Ахматова, узнав, произнесла: «Негодяй», – я подумал, что из-за того, что он напрасно сгонял меня через весь город и прикрылся женой, и стал защищать его: дескать, мог не знать, что рукавицы у сына. «Тогда спускаются в лавку, – прервала она меня раздраженно, – и покупают другие».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 188

Бедная, как Маяковский не знал, что свежая сорочка – это роскошь, так и она не знала, что кожаные рукавицы тогда в каждой «лавке» не продавались, не зря человек их и предложил – ведь это был дефицит. А человек, наверное, был не самый близкий, раз не сам хотел привезти. В общем, захотел – дал рукавицы, захотел – не дал, Ахматова сама присылала «самые маленькие посылки», это не повод назвать человека негодяем. У него была уважительная причина, а другие в «лавке» не продавались. И никакой особенной трагедии в этом не было – «знакомые звонили», «предлагали мелочи», все хотели примазаться к биографии, не так, когда Льву Николаевичу и в самом деле носить и есть было нечего.

Пересказывает свой разговор с неким Мишей Поливановым о Пастернаке.

«Когда я имела неосторожность произнести по адресу Бориса Леонидовича нечто не совсем почтительное – поднялся крик. Оскорбление величества! «Я говорил с Борисом Леонидовичем два раза – это сама искренность». – «Я говорила с Борисом Леонидовичем двести раз – это само лукавство». Теперь Миша Поливанов возымеет обыкновение утверждать, что Ахматова и Пастернак были на ножах. Но я этого не боюсь. Я приму свои меры».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 76

Я была уверена, что «возыметь», даже «возыметь обыкновение» возможно только в прошедшем времени, когда малопочтенное обыкновение уже проявило себя во всей своей неприглядности. Поливанов же еще не только не зачастил с озвучиванием своей предполагаемой сплетни, но еще ни разу и не сказал, что люди были на ножах. Однако Ахматова уже определилась, какие она примет меры, когда он – «возымеет».

Ну а об умершем – лукавом? – Пастернаке говорить «совсем почтительно» – это выше ее сил.

Если и не вывести на чистую воду – то хотя бы намекнуть, пусть отмываются сами.

Ахматова подозревала Лилю Юрьевну и Осипа Максимовича Бриков в причастности к своей судьбе и аресту Мандельштама. Документально эти подозрения не подтверждены.

С.А. Коваленко.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 521

Мне до сих пор не удалось проверить: действительно ли К.С. Симонов выступал против Ахматовой, или А.А. была кем-то введена в заблуждение.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 77

«Я прошу вас пока никому ничего о Симонове не говорить, – сказала Анна Андреевна. – Через некоторое время я сама скажу человекам десяти, и тогда ему станет не очень весело».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 79

Вчера Анна Андреевна была у меня. Речь шла о самоубийстве Фадеева. Я доложила ей переделкинские слухи. Большинство оказались известны ей. Секретарша, Валерия Осиповна, говорит, что это был приступ тоски перед запоем. Реплика Анны Андреевны: «Это не она говорит, это ей сказали».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 209

Секретарша – она же сестра фадеевской жены, Ангелины Степановой – не знала, ей только могли сказать более осведомленные, а Ахматова знала все – и ритм фадеевских запоев, и состояние его.

Другие, со слов Книпович, которая жила на фадеевской даче, утверждают, что он вообще никакого письма не оставил. Анна Андреевна: «Если письма нет, значит, она сама и сожгла его. Это настоящая леди Макбет. Способна своими руками не только уничтожить предсмертное письмо, но и отравить и зарезать человека».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 210

Все выведены на чистую воду.

Раневская ничего об Ахматовой не написала – только воспоминания о воспоминаниях.

Меня спрашивают, почему я не пишу об Ахматовой. Отвечаю: не пишу потому, что очень люблю ее.

Д. ЩЕГЛОВ. Фаина Раневская. Монолог. Стр. 50

А мне это напоминает Бродского: «Сидишь рядом с великим человеком, а сказать нечего». А если Раневская что-то действительно сожгла, как говорят, – то это подтверждает еще более худшие подозрения.

Надежда Яковлевна говорила Варе: «Варька, если я буду себя вести, как Анна Андреевна, скажите мне».

Н.В. Панченко.

Осип и Надежда МАНДЕЛЬШТАМЫ в рассказах современников. Стр. 303

Об Ахматовой помнят какие-то маловыразительные истории, которые и о простых-то людях лучше не запоминать. Никто не запомнил о ней ни одной выдающейся истории, ее принципиальной оценки, решительного жеста – если только речь не шла о взрыве ее «гнева» в защиту своего непоколебимого величия.

Самуил Яковлевич всегда посылает за ней машину. «На его машине я не поеду: у него грубый шофер. В прошлый раз он спросил у меня, не купила ли я уже собственную машину. Я ответила: “Я живу в Ленинграде, и когда куплю себе свою – вам от этого все равно легче не станет”».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 416

Я приехала на Ордынку в такси. Анна Андреевна была не готова, машина строго тикала внизу; но она не торопилась. В халате спокойно пила кофе в столовой и ела свой творог. Спешить – это ей вообще несвойственно. Выпила две чашки, потом ушла переодеваться к себе. «Шток говорит: ваши солдатские восемь минут». Солдатские восемь минут длились, разумеется, все штатские двадцать.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 300

Это она просто хотела похамить.

Вообще к старости она стала сердиться по всяким пустякам, часто раздражалась по всяким пустякам, часто раздражалась без причины. Однажды я была у нее в больнице и спросила, что привезти в следующий раз. Она сказала – боржом. Когда я притащила тяжелую сумку с бутылками, то услышала: «Он мне совершенно не нужен, можете увезти его обратно». Но любящие ее люди на это не обижались, ведь по натуре она была добра, деликатна, участлива.

Наталья РОСКИНА. Как будто прощаюсь снова… Стр. 529

И глаза добрые-добрые.

Зазвонил телефон. Только что Анна Андреевна казалась мне некрасивой, старой, обрюзгшей, и вдруг на моих глазах совершилось столько раз мною виденное ахматовское преображение. Исчезла беззубость, исчез большой живот. Властно взяла она трубку. Царственным движением откинула шнур. Повелительно заговорила.

Не дослушивая и не допуская возражения, она произнесла, что раньше декабря – января вечера ее устраивать не следует, что за 50 лет литературной работы она заслужила обдуманный, профессионально исполненный вечер, а не самодеятельность. Не дослушав, она раздавила чьи-то возражения, попросту положив трубку на рычаг.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 555

С зарубежными же корреспондентами Ахматова была исключительно корректна.

С. КОВАЛЕНКО. Проза Анны Ахматовой. Стр. 393

«Толя, а покажите, как Анна Андреевна входит в кабину». А входила она, сперва сосредоточенно глядя перед собой, потом делала грузный шаг внутрь и сразу поднимала глаза на зеркало, уже успев чуть вытянуть вперед губы и приподнять подбородок. И я это изобразил. Она обиделась ужасно, несколько дней едва со мной разговаривала.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 384

Мне будет восемнадцать лет, это нелепо! Мои незрелые таланты, мои надежды, мои привычки, мои капризы сделаются смешны в восемнадцать лет.

Мария БАШКИРЦЕВА. Дневник. Стр. 226

А Анна Ахматова считает, что она не смешна в 75.

Свое восхищение я выражала так: «Вам не кажется, мэм, что вы просто гений?» «До чего вы сегодня красивы, мэм!»

Наталья ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 575

В гости ей всегда приходилось брать с собой какую-нибудь спутницу – ведь она боялась выходить одна. В Москве мы никуда вместе не ходили. Причин этому было много, а главная – она при мне не могла разыгрывать даму, боялась встретить мой насмешливый взгляд. А кроме того, ей хотелось быть в центре внимания, а в последние годы она боялась, как бы ей не пришлось разделять это внимание со мной.

Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Из воспоминаний. Стр. 320

Пишет, пишет, полемизирует – пишет ведь не свое, не о жизни, а «опровержения», – а жить осталось так мало, а она все: