Текст книги "Анти-Ахматова"

Проза Анны Ахматовой

(как таковой прозы почти у нее и нет, поэтому отнесем к ней все, что – не стихи).

Слепнево

Я не каталась верхом и не играла в теннис, я только собирала грибы в обоих слепневских садах, а за плечами еще пылал Париж в каком-то последнем закате.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 178

После угрюмого Севастополя, где я задыхалась от астмы, мне казалось, что я попала в обетованную страну. А в Петербурге был уже убитый Распутин и ждали революцию, которая была назначена на 20 января (в этот день я обедала у Натана Альтмана).

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 179

Пришлось отрезать в самом интересном месте, так что италиянские читатели не узнают, как 1 сентября 1911 года я в Киеве в извозчичьей пролетке пропускала царский поезд, направляющийся в театр, где через час будет убит Столыпин.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 373

Как мне жаль италиянских читателей!

Из воспоминаний о Модильяни:

Еще во множестве процветали фиакры.

Читать прозу Ахматовой невозможно без чувства неловкости. Какой-то здравый смысл или отчетливая мысль иногда появляется, когда она пишет о других, не о себе – но ведь этого с ней почти не бывало, а потом, разве мы не знаем, от нее же, что «все – о себе»?

О «глупой французской рецензии»:

«Ахматова – поэт одной темы. Какой? Не любви ли?» – «Я так и вижу, – гневно воскликнула Анна Андреевна, – газета валяется на мраморном столике, залитом утренним кофе… «Не любви ли?»

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 368

Она все знай щеголяла знанием – былым видением, то есть уже ставшим достоянием памяти, равным достоянию начитанности – картинок парижской жизни.

Анна Андреевна раз мне сказала, как-то странно на меня посмотрела: «Вы мне иногда напоминаете моего верного придворного, навещающего меня, византийскую царицу (почему-то не «императрицу», и повторила два раза «царицу») в моем изгнании на острове Патмосе.

В.М. ВАСИЛЕНКО в записи Дувакина. Стр. 311—312

Потому что она была «юристка», а не историчка.

Впервые за десятки лет у нее появилась маленькая изящная шляпа. «Я похожа на жену посла, – сказала она мне, – он уже двадцать лет с ней не живет, и все это знают, но когда она приезжает, в газетах сообщается о прибытии супруги такого-то, а чиновники из министерства едут на вокзал ее встречать».

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 501

Когда в 1910 году люди встречали двадцатилетнюю жену Н.С. Гумилева, бледную, темноволосую, очень стройную, с красивыми руками и бурбонским профилем, то едва ли приходило в голову, что у этого существа за плечами уже очень большая и страшная жизнь, что стихи 10—11 годов не начало, а продолжение.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 388

Вот образцы ее «прозы». Таковы же и ее стихи. Только по закону стихосложения, кажущемуся людям, которым есть что сказать – Толстому, например – чем-то излишним, в случае Ахматовой служит добрую (ей, конечно, – нам, читателям, не дает ничего) службу: убирая хоть какие-то слова из банального, но претенциозного бытописательства – убирая по закону школярской ритмики – она получает нечто, что предубежденному – пристрастному (а таковы все любители Ахматовой) – читателю кажется, что это – поэзия. Она, поэзия, ночевала в другом месте.

Анна Ахматова была очень ленива и работала мало.

В молодости и в зрелых годах человек очень редко вспоминает свое детство. Он активный участник жизни и ему не до того. Но где-то около пятидесяти лет все начало жизни возвращается к нему. Этим объясняются некоторые мои стихи 1940 года («Пятнадцатилетние руки…»), которые, как известно, вызвали неудовольствие Сталина и упреки в том, что я тянусь к прошлому.

Анна АХМАТОВА. Автобиографическая проза. Стр. 221

Это рассуждения Анны Ахматовой о категории времени.

Великий писатель – тот, кто удлиняет перспективу человеческого мироощущения, кто показывает выход, предлагает путь человеку, у которого ум зашел за разум, – человеку, оказавшемуся в тупике. После Платонова русская проза ближе всего подошла к тому, чтобы породить такого писателя, когда появились Надежда Мандельштам с ее мемуарами и, в несколько меньшей степени, Александр Солженицын с его романами и документальной прозой.

Иосиф БРОДСКИЙ. Катастрофы в воздухе. Стр. 281

Ни Пастернак, ни Бродский не вспоминают об Ахматовой, когда они говорят о действительно важных для них вещах – о литературе, в частности. Ахматова ничего не значит для них.

Сама Ахматова знала силу своей личности, всего того, что она говорит и пишет. Поэтому она не суесловила и не любила писать «зря», вообще не любила писать.

Д.С. ЛИХАЧЕВ. Вступительное слово. Стр. 3

Как все нарочитое, пафосная проза Ахматовой, вернее, пафосное писание этой прозы – рисковало породить курьезы. Один из них – ее так называемые пластинки, страннейшее для писателя занятие.

Пластинками она называла особый жанр устного рассказа, обкатанного на многих слушателях, с раз навсегда выверенными деталями, поворотами и острыми ходами, и вместе с тем хранящего, в интонации, свою импровизационную первооснову. «Я вам еще не ставила пластинку про Бальмонта?.. про Достоевского?.. про паровозные искры?» – дальше следовал блестящий короткий этюд, живой анекдот наподобие пушкинских Table-talk, с афоризмом, применявшимся впоследствии к сходным ситуациям. Будучи записанными ею – а большинство она записала, – они приобретали внушительность, непреложность, зато, как мне кажется, теряли непосредственность.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 35

А в сотом пересказе не теряли? Подросток Эдуард Бабаев их записывал еще в Ташкенте. И не надо Пушкина! Он записывал не свои разговоры, не надо Пушкина – ОН БЫ ПОСТЕСНЯЛСЯ – «Вчерась я был куда как остроумен и рассказал вот такую историю и рассказывал ее так-то…» Одни и те же пластинки рассказываются ею Бабаеву в сороковых годах и Найману в шестидесятых. Одни и те же слова… Она не стесняется ничего, записывает сама и диктует разным людям. Одни и те же истории.

Трудно переоценить значение магнитофонных записей, сделанных в начале 90-х годов Иваном Дмитриевичем Рожанским. Они интересны тем, насколько некоторые фразы, сказанные в непринужденной беседе за чайным столом, близки к тем, которые были ею позже (или раньше) занесены на бумагу. Это характерные образчики так называемых «пластинок» Ахматовой, то есть коротких сюжетных историй, которые она произносила в различных обстоятельствах.

Л.ШИЛОВ. Звучащие тексты Ахматовой. Стр. 225

Эти рассказы были важны для нее как способ создания прозы. Видно было по всему, что проза привлекает ее пристальное внимание.

Эдуард БАБАЕВ. Воспоминания. Стр. 56

Ее проза – это или игра в прозу, проза ради моды, или отшлифованные за долготою дней сведения счетов с жизнью и современниками. Более всерьез как прозу можно воспринимать то, чем она занималась всю жизнь, – ее стихи. Собственно, это деление здесь и ни к чему.

Содержание этой поэзии лишено поэтичности. Это, в сущности, проза – рассудочные настроения, не волнующие, не трогающие.

Д. ТАЛЬНИКОВ. Анна Ахматова. Четки. Стр. 110

Ахматова немногословна. А краткость ни в коей мере не может быть сестрой таланта. Разве Библия кратка? Разве можно Пруста сделать более лаконичным? Художник по определению создает свой универсум, и он бесконечен, если это – действительный мир. Кратко может писать только тот, кто хочет писать красиво. Ахматова писала красиво и приблизительно на самые расхожие темы и не создавала ничего своего.

Каков поп, таков и приход. Ахматова научила, как известно, женщин говорить. Вот образец:

У берега Ипокрены, священного ручья муз на горе Геликон, цветет только одна роза. Когда-то она была пунцовой, но теперь стала черной, как запекшаяся кровь. Как страшна она своей красотой и своим одиночеством! О, великая из страны Гипербореев! Однажды я показала ей свою смуглую руку и позволила ей назвать меня сестрой. За ее неустрашимое сердце я дала ей свой высший дар: я появилась с порывом ветра, налетевшего со скованной льдом реки и сказала: «Будь Сивиллой!» Велика ее слава! Родная страна назовет ее своей музой; глядя на течение северной реки, с шалью из порфира на плечах, она вечно будет царить над городом, сделавшим ее своей. Но кто унаследует ее лиру? До тех пор пока у нее нет наследника, я не буду знать покоя! О, во имя милосердия! Полюби мои песни, смертный, и стань богом!

Ирина ГРЭМ. Косматые сердца. Стр. 125

Скажи мне, кто твой эпигон, и я скажу кто ты. У Пушкина не могло быть «жалких подражателей»: он никого не учил говорить.

Зачарованный Ахматовой, акмеист Михаил Зенкевич семь лет пишет роман, ею навеянный, ей посвященный, на нее закольцованный. Конечно, – «странный». Конечно, он пишет на него «авторецензию» – как еще вдолбить читателю, что перед ним – не какая-нибудь там поделка?

Какая странная книга! Что это – записки душевнобольного или фантастический роман? К чему это нагромождение мучительных кошмаров и галлюцинаций? Зачем понадобилось автору идти самому и манить за собой читателя по горячечной пустыне сыпнотифозного бреда…

М. ЗЕНКЕВИЧ. Эльга. Стр. 6

Называется роман – «Эльга». Ахматова писала о себе самые вычурные вещи, но не догадалась присваивать себе вот такие вот имена – Эльга, например, – утверждая, что «так называли ее люди». Ее называли «помесью щуки и русалки» – да, а вот Эльгой – нет. Упущение. Но поклонники не дремлют и знают свое дело. Она теперь будет Эльгой. Она очень хорошо до конца жизни относилась к «Мишеньке» Зенкевичу, в ее глазах он стоил гораздо больше других поэтов-современников. Одна безукоризненность литературного вкуса какова!

Иосиф Бродский проводит параллель между Ахматовой и американской писательницей Луис Боган. Он находит что-то похожее в их поэзии и даже во внешности. Есть и различия:

Она оставила потрясающий дневник. Это – замечательная проза. Вообще в англоязычной прозе последних десятилетий, за исключением Фолкнера, мне лично наиболее интересны именно женщины.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 272

Дневниковые записи Анны Ахматовой поразительно убоги. Наивное в своей просчитаности сведение счетов, бытовуха, повернутая к зрителю под таким утлом, чтобы самые простодушные «догадались», что здесь – притчи, пресловутая претенциозная и малоценная «афористичность», бесконечные вычеркивания и обрывки слов – даже сама Ахматова понимала, что производить великие мысли и писать великие тексты она не в силах.

Все длится тайный, невнятный и надсадный разговор все с тем же Сэром.

Нам дано знать друг о друге много, вероятно, даже больше, чем нужно. Мы оба боимся этого знания. Мы прячем его и от себя, и друг от друга. Мы прячем его под грузными слоями чего-то совсем другого и часто нехорошего, мы готовы на все – только бы НЕ ТО. Я на Ваше тщеславие – Вы на мои разговоры о смерти. Только бы не то! Оттого все так ужасно!

Анна АХМАТОВА. Т. 6. Стр. 302

Продолжать можно до бесконечности: «то», «это» – все можно переставлять и менять местами, «мне больно от твоего лица» – это уже из ее «официального» творчества – и т.д.

В Риме есть что-то даже кощунственное. Это словно состязание людей с Богом. Очень страшно! (Или Бога с Сатаной-Денницей.)

Анна АХМАТОВА. Т. 6. Стр. 320

Это – не страшно. Про «страшно» мы слышали от нее не раз. Это – обычная графомания.

Играл Рихтер. Это чудо, я до сих пор не могу опомниться. Никакие слова (в никаком порядке) даже отдаленно не могут передать, что это было. Этого почти не могло быть. Гигантский симфонический оркестр, управляемый нездешней силой (причем 1-я скрипка сам Сатана) заполнил все пространство, лиясь в голубое морозное окно.

Анна АХМАТОВА. Т. 6. Стр. 335—336

Как оценить величие писателя? Как все в жизни – «по делам их узнаете их». Ахматова научила говорить не только женщин. Она научила всех своих поклонников истеричной, высокомерной пошлости.

 
Могла ли Биче, словно Дант, творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить.
О Боже, кто их замолчать заставит?
 

Она, Анна Ахматова, не творила, как Дант, и было бы лучше, если бы и она сама, написав несколько бессмертных шлягеров, восславляющих жар любви, – замолчала.

Сама о своих стихах

«Я приготовила для вас дивный подарок: копию письма Тарковского о моей поэзии. Вот, возьмите».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 314

 
Но ты будешь моей вдовою,
Ты – Голубка, солнце, сестра.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 493
 

Стилизация – топорная – известного мандельштамовского приема. Но каков подбор характеристик для себя, великой! Солнце – ведь это солнце русской поэзии, верно?

Заводя себя до истерики, все придумывает: что, что бы такое еще вложить в уста Мандельштаму, кликушествующему о ней!..

Это она готовит некие «лекции» о себе, которые, несомненно, скоро будут затребованы у нее.

Мои Стихи в «Аполлоне» 1911 года. Немедленная реакция Буренина, который предполагал, что уничтожил меня своими пародиями, даже не упоминая мое имя.

В 1919 году меня уничтожили Бунин (эпиграмма «Поэтесса») и Брюсов. Затем меня в 1925… и т.д.

Затем, как известно, я, уже бессчетное количество раз начисто уничтоженная, снова подверглась уничтожению в 1946 дружными усилиями людей, из которых последний умер вчера, а стихи мои более или менее живы…

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 195—196

А вот – не о себе.

«Пушкин был бы немыслим в сороковых годах, его бы все забыли, это было бы ужасно».

Наталия РОСКИНА. «Как будто прощаюсь снова…» Стр. 533

То есть Александр Сергеевич Пушкин, погибший, как известно, в 1837 году, менее чем через 10 лет, «в сороковых», был бы, несомненно, забыт, его бы все забыли и это было бы ужасно – а Анна Андреевна Ахматова переживет века. Я – не согласна.

«Лекции» подозрительно коротки. Писались, очевидно, для чтения на Ассамблее ООН.

В ее автобиографической прозе практически ничего, о чем человек пишет на склоне лет, никаких жизненных наблюдений – а только: что печаталось, тиражи, уничтожения, восторги и пр.

Георгий Иванов не мог не знать, что мои книги в НЭП расходились очень быстро (15 тысяч у Алянского), что тогда появилась работа (книга) Эйхенбаума о моей поэзии, огромная статья Виноградова, главы в книгах Чулкова, Айхенвальда и т.д. Чуковский читал доклад «Две России». О выступлениях я уже говорила. Ими занимались формалисты, о чем могут засвидетельствовать Виноградов и Жирмунский.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 87

Это перебирается в разных вариациях до десяти раз, все с более горькими восклицаниями и пафосом.

Эти бедные стихи пустейшей девочки почему-то перепечатываются тринадцатый раз (если я видела все контрафакционные издания). Сама девочка не предрекала им такой судьбы и прятала под диванные подушки номера журналов, где они были напечатаны.

Анна АХМАТОВА. Автобиографическая проза. Стр. 226

Было легкое изумление по поводу того, что Ахматова еще в прошлом году наполнила какими-то девушками московскую залу Консерватории.

Анна АХМАТОВА. Автобиографическая проза. Стр. 237

«Четки» вышли в марте 1914-го. В июне 1963-го она пишет: «Тираж 1100 экземпляров. Разошлось меньше, чем в год». Набрасывая план этого же письма, пунктом 3 она считает необходимым: «Показать контрафакцию 1919 года». Контрафакция – это то, что не давали сделать Толстому – напечатать – и пусть читают все, кто хочет. Господь ему дал дар, надиктовал – не ему, графу, с этого деньги собирать.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 212

Это странный жанр – это и есть большая часть ее «прозы» – она описывает судьбы своих книг. Пишет в эпической форме, часто в третьем лице, тщательно вспоминает все хвалебные отзывы, очень много приводит легенд – как вставали, как изумлялись, как не арестовывали… Теперь она продается от 100 до 150 рублей. Для чего это могло писаться? Ведь не напечатают же такое. Это типичное толстовское «трогаясь до слез воображаемым разговором». Тщательно воспроизводит комплименты:

На банкете для избранных в честь только что выпущенных из Шлиссельбурга народовольцев.

Одних хозяйка отпускала, других просила остаться. Я сидела с Л. Каннегисером против Германа Лопатина. Потом часто с ужасом (уверена, что БЕЗ ужаса. Ужас и тщеславие – это не то, что можно спутать, просто одно из этих слов приличнее произнести вслух) вспоминала, как Л. Каннегисер сказал мне: «Если бы мне дали «Четки», я бы согласился провести столько времени в тюрьме, сколько наш визави».

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 205

Чтобы вспоминать с ужасом, надо поверить. Она поверила? Я не поверю ни за что – что он сказал это для чего-то иного, кроме комплимента (если сказал). Она же – «потом часто вспоминает с ужасом».

Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. С «Четками» этого не случилось.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 205

Неужели она до такой степени не верила, что найдется еще хоть кто-то, чтобы написать такие строки вместо нее – что с «Четками» «этого» не случилось – они не потонули в мировых событиях?

Все-таки это не авторское дело.

A propos: с беднягой Пушкиным, как мы помним, случилось бы меньше через десяток лет.

В нескольких десятках хвалебных рецензий… «Четки» сыграли совсем особую роль в истории русской поэзии.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 203

В Союзе писателей открылась выставка книг, портретов, автографов. Руководит выставкой Федин, а фактически – Э. Голлербах и Заволокин. Поэтому хамства не избежать. Так, Голлербах выставил какие-то ее материалы без ее ведома, под ее портретом повесил свой.

П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Т. 2. Стр. 189

Пусть некто Голлербах не бог весть какой деятель, да зато и повесить свой портрет под ахматовским – тоже не самое страшное, что бывает на этом свете.

Она попросила листочек бумаги и выписала библиографическую ссылку на какую-то статью, где Гумилев пишет: «Ахматова захватила всю сферу женских чувств, и все поэтессы должны пройти ею». «Да тут сокровища!» – повторила Анна Андреевна.

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 304

Вячеслав Иванов. О том, как он tête-a-tête плакал над стихами, потом выходил в «салон» и там ругал довольно едко, я так часто и давно рассказываю, что скучно записывать.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 133

Это вообще к размышлениям о том, что это за «пластинки» в жизни литератора. Не проще ли один раз записать, сделать достоянием читающей публики, вне зависимости от того, ходит ли она к Ардовым пить водочку или нет, и разговаривать уже о чем-то другом? Разве не жалко терять время на пересказывание пластинок?

Чтобы плакать над стихами Ахматовой, нужно особое устройство слезных желез, некоторое недержание (хотя, ее послушать, плакали бесперебойно). Я, например, не плакала.

Замечание, что Гумилеву разонравились мои стихи, вызывает некоторое недоумение.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 136

А у меня вызывает желание процитировать Чехова с пародией на тон журнальных полемик в «Черном монахе» (в этом рассказе – агрономических) «по адресу ученого невежества наших патентованных гг. садоводов, наблюдающих природу с высоты своих кафедр…»... «вызывает некоторое недоумение»…

У Масо или не было моих книг, или он не удосужился их перечитать.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 127

Может быть, он, по своему недоумству, считал, что раз он удосужился их просто прочитать – этого достаточно.

«Ты научила меня верить в Бога и любить Россию».

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 128

Так якобы ей говорил Гумилев, и она ему верила. За эти слова или за свою возможность беспрепятственно приписать их ему она создает мифический образ Гумилева как главного поэта России. «Я научила Пушкина верить в Бога и любить Россию». Звучит, правда? Поэтому разве стоит удивляться ее ненависти к людям, считающим Гумилева весьма посредственным поэтом. Бродский это знал. Говорит – что щадил ее чувства. Мое твердое убеждение – не хотел связываться.

Очевидно, в то время (09—10-е годы) открылась какая-то тайная вакансия на женское место в русской поэзии. Судьба захотела, чтобы оно стало моим. Замечательно, что это как-то полупонимала Марина Цветаева.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 109

Да, замечательно, что эта полудурочка Марина Цветаева не пыталась прыгать выше головы.

Какое-то малоэлегантное выражение: «женское место». Как-то непонятно, в чем могло быть ее преимущество перед Мариной Цветаевой. Именно на этот случай о высокомерных женщинах в итальянском языке существует грубая поговорка: «Come se la avesse solo lei».

Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 13

О статье об Ахматовой в «Русской мысли». Автор – бывший любовник, Недоброво.

«Потрясающая статья, – перебила меня, – пророческая. Я читала ее ночью и жалела, что мне не с кем поделиться своим восхищением. Как он мог угадать жесткость и твердость впереди? Ведь в это время было принято считать, что все эти стишки – так себе, сентименты, слезливость, каприз. Статья Иванова-Разумника, кажется, так и называлась: «Капризники» (на самом деле – «Жеманницы»). Но Недоброво понял мой путь, мое будущее и предсказал его».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 125

«А я бы хотела, чтобы моя книга дошла до широких кругов, до настоящих читателей, до молодежи…»

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 124

Вот и читатели, и молодежь.

«Сегодня у меня было такое происшествие. Распахнулась дверь, и ко мне кинулась, целуя меня, незнакомая молодая девушка, с криком: «Анночка Ахматова!» Сначала я подумала, что это, быть может, какая-нибудь моя племянница, которую я не видела двадцать лет – знаете, теперь все бывает <…>. Но нет, это оказалась просто поклонница. Фу, гадость какая. Вот, значит, кто я <…>. Мне теперь хочется вымыться. Попрошу в Союзе, чтобы не давали никому мой адрес».

Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 349

Как заметил Пруст, уровень салона определяют не те, кто там бывает, а те, кто там не может быть никогда. Может быть, у Ахматовой тоже есть интеллигентные почитатели, но вот у Пастернака не может быть таких любителей, как у Ахматовой: которые взвизгнут при встрече: «Борисик Пастернак!» Он просто ничего для них не написал. Поэтому ему от своих читателей отмываться не хочется.

Опять и опять, «путь мой жертвенный и славный»; «славы хочешь? – у меня попроси тогда совета»… И пусть это – «бесславная слава», «западня, где ни радости, ни света», пусть является эта слава только «погремушкой над ухом трещать», – но не слишком ли тешится поэт этой погремушкой? Не слишком ли часто говорит, к месту и не к месту, о своей «Музе»? Недописанную поэтессой страницу – «божественно спокойна и легка, допишет Музы смуглая рука» <…>.

ИВАНОВ-РАЗУМНИК. Анна Ахматова. Стр. 340

Заканчиваю могучими аккордами.

Вот что пишет Анна Ахматова САМА О СЕБЕ, в третьем лице.

I. Итак, поздняя Ахматова: выход из жанра «любовного дневника», в котором она не знает соперников.

II. Время доказало еще одно качество ее стихов – ПРОЧНОСТЬ. «Вечер» – его знают по крайней мере четыре поколения читателей, часто по-разному заглядывая в него.

III. «Клеопатра», «Данте» <…>– сильные портреты. Их мало, они появляются редко. Но они очень выразительны. Исполнены каждый по-своему. Горчайшие.

IV. «Есть три эпохи у воспоминаний» – открывает какие-то сокровеннейшие тайники души, может быть, даже переходя черту дозволенного.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 192

Я приготовила для вас, читатель, дивный подарок – эту главу.