Текст книги "Развилка"

Литтл мисс Маффет

Сидеть в сорокоградусную жару в жестяной коробке – удовольствие так себе. Особенно если не включать кондиционер, а кондиционер включать никак нельзя, шум компрессора будет слышен прохожим. А если не включать – уже через полчаса существование внутри машины становится невыносимым, и дальше только хуже.

Я потянулся к термосу с ледяной водой на заднем сиденье. Черт! Посеребренные стенки мигнули прямо в глаза. Воды нет и – я взглянул на часы – еще по меньшей мере два часа не будет. Идиот! Отправиться заниматься слежкой и взять с собой только полтора литра лимонной воды! Придурок! Вот сдохнешь от теплового удара, и поделом.

Чувствуя себя Карлсоном, я включил крошечный ручной вентилятор – единственное, чем оставалось спасаться.

Я проклинал себя, проклинал жестянку своего «форда», проклинал идиотское решение, загнавшее меня в эту душегубку. Мое собственное, между прочим, решение. О, если б я оказался тут по приказу, с каким наслаждением я бы клял сейчас начальство! Так нет же, после общих инструкций и совета не терять квалификацию, полученных мною еще в Москве, за два с половиной года, которые я провел среди антиподов, из центра не поступило ни одного задания. Ни приказа, ни денег, ни ответа на мои отчеты. А ведь я еженедельно выходил на связь и посылал оперативную информацию, аналитические записки или просто пересказывал местные анекдоты – этот дубовый оззи-юмор[33]33
  Оззи – самоназвание австралийцев. (Примеч. ред.)


[Закрыть]! Не знаю, читали ли они мои сообщения, откладывали про запас или сразу стирали. Это не важно. Я ничего не жду, ни на что не надеюсь, ничего не боюсь. Возможно, однажды я открою почтовый ящик и обнаружу приказ взорвать атомную электростанцию, убить генерал-губернатора или организовать этнические беспорядки. Тогда я буду знать, что нужен. Но пока я довольствуюсь тем, что поддерживаю форму – выбираю случайный объект среди местных отморозков и слежу за ним часы и дни напролет. Несмотря на внешнее благообразие, отморозков здесь хватает. Чтобы отыскать подходящий экземпляр, я захожу в бары или в модные магазины, иногда даже на ипподром – вот где настоящий зверинец!

Мой последний «клиент» оказался полным придурком. Я приметил его в здании Квин Виктория Билдинг, рядом с магазином среднедорогой и не слишком стильной французской одежды. Затянутый в кожу, с фальшивым «Роллексом» на запястье, этот тип крутил на пальце ключи от BMW и покровительственно поглядывал на страусиного вида блондинку, чья голова пряталась в развале цветных шарфиков. На фоне местной прилизанной публики тип выглядел колоритно, и я тут же присел за столик кафе на том же этаже, продолжая наблюдать за ним.

– Поторопись, малышка! – обратился он к блондинке, снисходительно поглядывая на нее снизу вверх.

– Уже иду, Джеки! – прощебетала та, и я, отмахнувшись от официанта – спасибо, передумал, – отправился караулить их на выезде с парковки.

Виктория Билдинг хорош тем, что парковка у него на Йорк-стрит, тесной улочке с односторонним движением, будто специально созданной для отлова «клиентов». Вскоре появился и Джеки на своем черном «бумере», словно позаимствованном из российских боевиков. Стиль, у этого парня был стиль! А чем еще он занимается, я узнаю в следующие две недели. Я не позволял себе тратить больше времени на одного «клиента».

Впрочем, следующие полтора часа оказались довольно предсказуемыми: парочка подрулила к отельчику на Оксфорд-стрит и уединилась в номере на втором этаже. Я подумывал, не снять ли комнатку напротив, сделать пару снимков, но решил на этот раз ограничиться ожиданием у стойки и болтовней с барменом. Выяснилось лишь то, что Джеки наведывается сюда часто, в номере проводит около часа, в гости к нему или его очередной подруге никто не ходит. Ничего примечательного.

Зато потом меня ожидал сюрприз: расставшись с блондинкой, Джеки припарковал машину в скромном районе к северу от моста, где располагались небольшие модельные агентства и ателье фотографов. Рядом с дверью особнячка, в который, все также вальяжно поигрывая ключами, вошел Джеки, красовалась табличка, сообщавшая золотыми буквами по разводам фальшивого гранита: «Детективное агентство Дж. Нормана».

Забавно – этот недомерок с повадками мелкого гангстера возомнил себя детективом! Хотя… если таким образом он поднимает свой рейтинг среди девиц – не так уж глупо. Место для офиса и род занятий – то, что надо, в самом центре курятника. О его интимной жизни можно не беспокоиться. Но как он выкручивается с бизнесом? Неужели кто-то всерьез принимает его за сыщика? Доверяет ему расследования? Не верилось, что он в состоянии вычислить даже банальную супружескую измену – иначе он сам не вел бы себя так беспечно.

Я принялся следить за ним. В конце концов, если этот тип живет не на доходы от своего бизнеса, значит, у него имеются какие-то другие способы прокормиться. Это меня заинтересовало – должность водителя монорейла, на которой я зарабатывал на жизнь в последние месяцы, мне уже осточертела. Работка, в сущности, непыльная: восьмичасовая смена, график – день через два, да и делать практически ничего не приходится: поезд на автопилоте, катит себе между небоскребами, возит туристов, а твоя задача – следить за электроникой. Но скука! Хуже, чем на консервной фабрике, где я трудился, пока не раскроил себе в кровь плечо и физиономию тяжеленным ящиком. Тут мастер спохватился насчет техники безопасности – я имею в виду безопасность его собственной задницы – и вышиб меня в два счета, пока начальство не пронюхало. Оно и к лучшему, я уже сам собирался оттуда свалить. А теперь мне опостылел и монорейл, я начал подумывать о работе, более соответствующей моим навыкам. Даже прикидывал – не пойти ли поработать в полицию, такой опыт мне бы наверняка пригодился. Но для этого надо было закончить специальные курсы, а садиться за парту на целый год, чтобы потом вкалывать патрульным на пьяных окраинах, мне не улыбалось.

Поэтому я продолжал все свободное от работы время просиживать в машине напротив офиса Джеки и слушать, о чем он болтает по телефону. Жара жарой, но на третий день сидения в проклятой консервной банке я уже знал если не всю, то большую часть подноготной «клиента». Помимо блондинок и BMW, у него имелись жена и двое малышей-погодков – годовалый и грудной. Все они жили в домишке в Восточном Кэмпси, арабском, прямо скажем, районе, и дела их шли, похоже, неважно. Лужайка перед домом заросла сорняками, жена расхаживала в вылинявших, как на старой кукле, розовых тряпках и ругалась с Джеки на чем свет стоит, пока младенцы вопили на два голоса – старший фальцетом, младший басом, не умолкая ни на минуту.

Впрочем, Джеки, похоже, это не слишком напрягало. Все свободное время, помимо блондинок, он тратил на коллекционирование пауков. Вот уж чем эта страна богата! Утром вы можете наткнуться на здоровенную тварь в собственном тапке, а входя в туалет или гараж будьте готовы влететь в сплетенную за ночь ловчую сеть, да не размахивайте особо руками, а то мохноногий ткач явится полюбопытствовать, что случилось, из своего укрытия.

Собственно, ядовитых и тем более смертельно ядовитых пауков здесь не так уж много. Самые опасные – фаннел-веб и краснозадый – встречаются редко. Лично я за два года прихлопнул только одного краснозадого. А остальные – вроде белохвостого, мышепаука или паука-волка (я не выдумываю, именно так они по местному называются) – это уж совсем редкость, их даже не во всех справочниках найдешь. Тем не менее, если верить статистике, за год в нашем мегаполисе фаннел-вебы и краснозадки кусают до сотни человек, но вмешательство медицины требуется лишь в тридцати процентах случаев, и подавляющее большинство жертв благополучно исцеляются. Ясное дело, в лесу или в пустыне может всякое приключиться. Ведь далеко не все виды ядовитых пауков изучены. А в городе – ну что ж, в Москве, например, сосульки на головы падают, тоже, знаете, не сахар. Короче, по поводу пауков я особо не парился, как не парятся и местные. Но чтобы кто-то отлавливал их, держал в доме и даже подкармливал – такое я видел впервые.

Может, я еще плохо знаю местные обычаи, и разведение пауков в домашних условиях здесь самое обычное дело – вроде регби, серфинга или мутного пива. Но все же мне становилось не по себе, когда я видел в окне их кухни, на котором не было занавески, ряды баночек с этими ядовитыми тварями, и Джеки, хлопочущего над своими питомцами, пока жена носится по дому с орущими младенцами на руках. Впрочем, до Стива Ирвина, пытавшегося скормить сына крокодилу, ему все равно далеко.

Тем не менее Джеки был выдающимся придурком и моральным уродом. Я провел рядом с ним неделю, едва не спекся на посту, но так и не понял, чем он зарабатывает. Похоже, этот парень вообще не задумывался о будущем, понтился по мере сил, а дальше… Что там дальше, я уже не увижу. Неделя близилась к концу, а еще через семь дней я сверну наши односторонние отношения.

Однако, к моему удивлению, на следующей неделе у паршивца появился клиент.

Это был старикашка со слезящимися глазами, которого даже в этой духоте била мелкая судорожная дрожь. Я засек его, когда он, припарковавшись вплотную ко мне, начал переходить улицу, не обращая внимания на поток машин. Хорошо, что здешние водители не давят придурковатых прохожих, а многие даже не запускают матерком им вслед. Правда, тот, что резко затормозил перед самым стариканом, матерился виртуозно. Но старика это совершенно не задело, он тащился вперед, как лунатик. Увидев, как он заходит в офис Джеки, я записал номер его машины и надел наушники. Антенна моего сканера уже была нацелена на окно псевдодетектива.

– Мистер Вордлворд, рад вас видеть. Чем могу быть полезен? – Когда хотел, Джеки умел выглядеть образцовым джентльменом. Даже в его обычно нечленораздельной речи появились те интонации, с которыми здесь говорят выпускники дорогих частных школ. Но его собеседник от своего выговора отказываться не собирался.

– Здорово, приятель. Сейчас я тебе скажу, парень, чем ты можешь мне помочь. Все скажу, – в голосе старика зазвучала непонятная угроза.

«Может, папаша одной из девиц, с которыми хороводился Джеки?» – подумал я. Все они выглядели отвязными сучками, но кто знает, может, по ночам они рыдают в подушку, пока престарелый родитель не явится их утешить?

– Моя дочь, – продолжал старик, и я непроизвольно кивнул, – три года назад вышла замуж за моего делового партнера. У меня был бизнес, – с гордостью добавил он, – по производству сосисок. Слыхал, должно быть, – «Вордлворд и Маффет. Лучшие сосиски к вашему столу».

Я содрогнулся, вспомнив местный полуфабрикат из жеваной бумаги, свиного жира и острых специй. Оззи такое обожают. Их представление о полноценном отдыхе – собраться толпой на заднем дворе своего краснокирпичного коттеджа или, на худой конец, посреди общественного парка, и врубить барбекюшницу… В каждом уважающем себя доме должна быть барбекюшница на ножках, вроде захудалой летающей тарелки, в которой дымятся останки инопланетян. Что же до парков, то плох тот парк, где нет здоровенной, метровой ширины и метров трех в длину жаровни, сложенной из красного кирпича, вокруг которой выстраиваются по выходным толпы австралийцев, изнывающих от предвкушения счастья: центнеров сосисок и декалитров пива. Недаром одно из самых распространенных здесь заболеваний (не считая рака кожи, разумеется) – это ожирение. Ну да бог с ними, с австралийцами и их проблемами. Тем более, что старик явно гордился своим вкладом в здоровье нации.

– На свадьбу я им подарок сделал – передал бизнес этому ублюдку. Мелкий поганец! – неожиданно заорал старик. – Паршивый щенок! Выскочка! Ты знаешь, где он учился? В Рэндвик Хай Скул – вместе со всеми этими китаезами!

Чудно! Дельце становилось все занятнее. Собственно, с тем, что случилось со стариком, его бизнесом и дочкой, все было ясно. Молодой проходимец женился на девушке и прибрал к рукам высокодоходное производство розового полуфабриката. Папаша лоханулся, сдуру вручив ему бразды правления в надежде, что бизнес никуда из семьи не уйдет, а тот огреб фирму и бросил красотку. Судя по папаше, невеста была та еще крыса, а теперь ей особо и надеяться не на что – развод, раздел имущества, алименты – жить, конечно, можно, и я бы не прочь оказаться на ее месте, но для нее это наверняка трагедия, и теперь она рвет и мечет в своем опустевшем гнездышке. Но папаша-то чего взъелся? Наймет адвокатов, докажет недействительность брака или развода, отсудит бизнес, все дела.

Тут-то и выяснилось, что у старикашки совсем другие планы.

– Этот мудак Боб, – орал он, – забрал мою фабрику, выгнал Диззи. Он, видите ли, влюбился, встретил женщину своей мечты! А Диззи куда? Девочка пришла ко мне, вся в слезах, а дурак докторишка упек ее в психушку!..

– Хорошо-хорошо, – начал проявлять нетерпение Джеки, – и все-таки чем я…

– Я хочу, парень, чтобы он получил свое. Ты, парень, замочишь мне этого гада.

– Кх-х-м-м, – поперхнулся Джеки. – Кого вы имеете в виду?

– Ты только не гони, спокойно. Если Боб меня решил унизить, так он за это поплатится. Выдумал, козел – женщина его мечты!

– Понимаете, я лицензированный детектив, я не могу заниматься такими… – заныл было Джеки.

– Двадцать штук налом, две – на текущие расходы.

– Но вы же понимаете, что это преступление?

– Сорок.

Я услышал, как Джеки перестал дышать. Сорок тысяч! Даже легально, через банк и с уплатой налогов, – все равно это больше среднегодовой зарплаты по стране, а уж черным налом… Но парень оказался осторожнее, чем я думал.

– Если вы снимали крупную сумму со счета или продали что-нибудь ценное, перед тем как… как что-то случится с вашим зятем, до этого докопаются и вас будут допрашивать…

– Шестьдесят. Не дрейфь, парень, я свои деньги в банке не держу, они у меня уже лет двадцать как в коробке под деревом закопаны, – захихикал старикашка, – никто о них понятия не имеет. Так как, берешься? – А через полминуты: – Вот его адрес. Разберись с ним по-своему, потом все расскажешь… В подробностях.

Старик выполз из офиса. В точности так же, не обращая внимания на машины, он перешел дорогу и забрался в свою колымагу.

А я решил наведаться к приговоренному к смерти. Малость оглядеться, а там уже действовать по обстоятельствам. Но сначала – домой, на сегодня довольно работы. Я купил в супермаркете жареную курицу, фаршированную вязким мякишем, и вернулся к себе. Прожевав курицу и пролистав все каналы телевизора, забитые доморощенной рекламой и спортивными новостями, я сломался – открыл телефонный справочник. Главное – бизнес.

Однако ни одной сосисочной фабрики, принадлежащей мистеру Маффету, в Сиднее не нашлось. Согласно «Белым страницам», несколько Маффетов в городе обитало, среди них имелась даже парочка Робертов, можно было позвонить наугад, но я все-таки решил сначала поискать владельцев сосисочного бизнеса в ближайших городах. И, о чудо интернет-технологий, – в соседнем Миттагонге он нашелся! Через пару минут я уже набирал его домашний номер. Я не опасаюсь звонить из дома, прослушки за мной нет, а телефон у меня завязан на интернет, так что с той стороны отображается только удаленный IP-адрес.

Ну что ж, Джеки, если ты решил поиграть в частного детектива или в киллера, тебя ждет сюрприз – дичь врасплох тебе не застать. Парень и так настороже, если он не полный дурак, а уж после моего звонка забеспокоится вдвойне.

Трубку тем временем сняли.

– Алле-у! – отозвался женский голос с отчетливым славянским акцентом. На миг у меня дрогнуло сердце, но уже в следующую секунду я деловито проговорил:

– Боба, пожалуйста. Это Том, его школьный приятель.

– Что? – переспросила женщина. – Вам Боба? А он уехал.

– Уехал? – Я изобразил удивление. – Куда? Вы знаете, мы с ним вместе учились в… в Рэндвик Хай. Я уезжал, пять лет протрубил в Гонконге, а теперь вернулся – и сразу к Бобу. А вы его жена? Как вас зовут?

– Лена, – сказала девица, и тут же горделиво затараторила: – Лена Маффет. Мы уже поженились, я только прилетела – и сразу церковь, гости… А потом все ушли, и Боб тоже умчался. Говорит, важные дела, надо лететь, но скоро вернется…

Голос у нее был почти детский.

– А вы его друг? Приезжайте, я вас пирогом угощу!

– Спасибо, Лена. Передайте ему, пожалуйста, что звонил Том, Томми-енот. Пусть перезвонит. – Я повесил трубку.

Милая, наверное, девушка. Судя по голосу, не блондинка, а такая, с пшеничными волосами до плеч, нос в веснушках. Хорошо бы, в самом деле, приехать туда, выпить чаю, попробовать домашнего пирога, наверняка она сама печет.

Я тряхнул головой. Размечтался! Но дело сделано. Боб в отъезде и, стало быть, в безопасности, а когда вернется и узнает, что во время отсутствия кто-то пытался его разыскать, прикрываясь именем несуществующего одноклассника… Тут и самая тупая овца забеспокоится. Посмотрим, Джеки, что ты теперь предпримешь. Сунешься в Миттагонг, а птичка-то улетела. Чао, Джеки…

Вечером в пятницу я выбрался в бар неподалеку от Централа, где народ собирается промочить горло «Викторией Биттер» и посмотреть «футти», как здесь называют футбол. Я взял бутылку «Хольстера» и сидел, глядя на экран и ни о чем не думая. В голове уже вертелись разрозненные фразы отчета, когда из ящика послышалось знакомое имя. Сперва я увидел разбитую всмятку машину, потом любительскую съемку, благодаря которой этот случай, очевидно, и угодил в национальные новости. А затем появилось ее фото – какой она была. Короткие светлые волосы, нос без веснушек. Не справилась с управлением и врезалась в дерево. Полиция полагает, что она неожиданно перестроилась в другой ряд, так как еще не освоилась с левосторонним движением. Никаких сомнений. Никакого расследования.

Я допил пиво и вернулся домой. В десятичасовых новостях снова прокрутили сюжет с аварией. Я включил запись, а потом просмотрел все еще раз – по кадрам. Да, вот он – темный блик в области лобового стекла, как раз перед тем, как машина потеряла управление. Я увеличил разрешение: трэпдор, паук-ловушка, здоровенная черная тварь с мохнатыми лапами. Отряд Araneae, подотряд Ctenizidae. Неядовит, неагрессивен. Но поди объясни это девчонке, непривычной к восьминогим гостям, мечущимся с утра пораньше по лобовому стеклу. Вероятно, Джеки, как и я, пронюхал, что она дома одна, и предложил старику такой вариант мести. Нашел, паскуда, болевую точку. Но попал ли, если целью действительно был Боб Маффет? Ну, мне-то все равно.

Я стер запись и лег спать.

Утром я снова съездил к офису Джеки. Таблички на стене уже не было, не было и других следов детектива. Очевидно, переехал в более престижный район. Домой к нему я решил не заглядывать.

Составляя отчет, я озаглавил дело: «Литтл мисс Маффет» – строчкой из детской песенки. В каком-то смысле, это и была ее судьба. Как обычно, я отправил отчет в никуда, стер файл и выбросил Джеки из головы.

Красные полосы

В августе иней еще лежит по утрам на траве и ветровых стеклах автомобилей.

Вскоре после рассвета она вышла из дома, жуя ломтик бананового хлеба – завтрак на ходу. К остановке она подошла одновременно с автобусом, точно по расписанию. Села на свободное место рядом с дремлющей китаянкой с полупрозрачным бесформенным пакетом на коленях. Автобус запетлял по мелким улицам, направляясь к центру города. Солнце мелькало в проплешинах между стволами деревьев. Перед мостом она снова заметила плакат с летающими коровами. Странная реклама. Неужели кто-то на это покупается?

Вскоре после рассвета она вышла из дома. Перед тем как сесть за руль, смахнула иней с ветрового стекла. На трассе свернула направо, от центра города, спокойно встроилась в негустой поток машин. Небо распускалось синевой. Солнце мелькало в проплешинах между стволами деревьев. Радио в машине играло заключительную песню из старого мюзикла. У нее всегда наворачивались слезы на глаза от этой песни. Она сморгнула, стряхивая слезинки с ресниц, чтобы не мешали следить за дорогой. Заметив плакат с коровами, она съехала с трассы, повернула направо и через сотню метров еще раз направо – по щебенке навстречу солнцу.

Она запарковала машину на стоянке под фиговым деревом, между битническим фургоном и запыленной красной «тойотой». Солнце поднималось по склону холма. Самолет стоял на поле за сараем. Он был маленький, хрупкий, почти самодельный. Ручная сборка. Трава под плоскостями самолета синела инеем. Синие полосы вдоль бортов тоже казались заиндевевшими. Она поежилась и поправила шарф.

Она обогнула ограждение с натянутыми красными лентами. Воронка в тени кирпичного дома казалась наполненной мучительно темной жидкостью. Дубовая дверь была распахнула. В горле снова запершило. Она поежилась и поправила шарф, прежде чем войти в дом.

Как только она переступила порог, с щелчком включилась лампочка, осветив пустой холл с рядом почтовых ящиков, плитки пола, дубовые перила, загнутые спиральным витком над вытертыми мраморными ступенями. Лампочка погасла, едва она поднялась на первую ступеньку.

В сарае она нашла комбинезон – просторный, слишком широкий для нее, синий с белыми полосами. Рюкзак она бросила в углу кухни, огляделась. Ей улыбнулся маленький лысый мужчина, уже одетый в канареечного цвета комбинезон и в обвязке. Солнечный луч, пробившийся сквозь пыльное стекло, упал на его лысину. Она вежливо улыбнулась в ответ.

Внутри было душно и сумрачно. На площадку первого этажа выходили две двери, правая обита черным дерматином, левая – деревянная, подход к ней загроможден пластиковым ящиком. Она резко выдохнула и позвонила в правую.

Ей открыла толстая потная женщина в бордовом шерстяном халате. Волосы женщины были собраны в узел на затылке. В запа́хе халата колыхалось что-то склизкое, медузообразное. Женщина улыбнулась и сделала приглашающий жест. Женя кивнула в ответ, перешагнула порог.

– Извините, я сегодня опоздала.

– Ничего страшного. Что такое десять минут? Забудь.

Свет едва пробивался в комнату сквозь плотные шторы.

– Ты хорошо спала? Хочешь кофе?

– Спасибо, нормально. Нет, спасибо большое.

Женя прошла на кухню.

Там стояла изумрудная аквариумная тишина. На подоконнике выстроился ряд запыленных бутылок. Она достала из рюкзака халат и резиновые перчатки.

Позади послышался шорох. Из клетки на нее глядела птица. Птица стояла на одной лапе, держа в другой кусок персика в шоколадной глазури. В бутылочном освещении персик приобрел неприятный зеленый оттенок. Кольцо на птичьей лапе тяжелело изумрудом и опалами. Крошки шоколада скатывались по грудке птицы на опилки в поддоне. Оперение грудки светилось призрачной циановой белизной.

– Вы балуете ее! – сказала Женя. – Вы же знаете, что ей нельзя шоколад.

Птица закашлялась, выронила персик и укоризненно посмотрела на нее. Крючковатый клюв приоткрылся, показался мясистый фиолетово-черный язык.

Женщина постучала по клетке.

– Кушай, Патрисия, не обращай внимания. А у меня была ужасная ночь, просто кошмарная. Мне снилось, что я иду в детский сад, знаешь ли. В новый детский сад, не в тот, который по соседству с домом, в который я ходила раньше. Мама приводит меня и убегает на работу, а я стою у шкафчика перед этими злыми, злыми детьми…

Она взяла со стола еще кусок персика и бросила в клетку.

– И все они смотрят, как я раздеваюсь. Я сама раздеваюсь. Снимаю варежки, шапочку, куртку. Вешаю их в шкафчик. Это какой-то чужой шкафчик, на нем чужой рисунок. Я сажусь на пол и стаскиваю сапожки. Они смотрят на меня. У одного мальчика в руке яблоко, он откусывает от него, сок брызгает мне на руки. Я раздеваюсь. Я снимаю платье, колготки, майку и трусики. Я вешаю их в шкафчик. Моя кожа блестит. Она белая, скользкая, жирная, как мыло. На каждом шкафчике рисунок – зайчик, белочка или ежик. Ни на одном не нарисован кусок мыла.

– Я вообще не пользуюсь твердым мылом. – Женя налила чистящее средство на губку и принялась оттирать посуду в раковине. – Для рук у меня жидкое, для тела – персиковый гель.

Птица покончила с персиком. Развернула лимонный веер на макушке, уставилась на них.

После комбинезона она влезла в обвязку, затянула ремни под животом, на поясе, вокруг груди.

– Ты нормально себя чувствуешь? Выглядишь немного бледной. Хочешь кофе?

Мужчина в канареечном комбинезоне держал в руках чашку.

– Нормально чувствую. Кофе – да, спасибо, с удовольствием.

– С молоком? С печеньем?

Он налил кофе, добавил молоко до края чашки. Протянул бисквит.

– Спасибо.

Она обхватила толстостенную чашку обеими руками, наклонилась, вдохнула пар.

– Первый раз сегодня прыгаешь?

Она кивнула.

– Завидую, – просто сказал он. – Ну, до встречи!

Она прикрыла за собой дерматиновую дверь. На площадке в бумажном пакете мелькнуло горлышко бутылки из-под виски. Какая-то дешевка – «Ред Лейбл», кажется. Все же в квартире светлее. Она поднималась, держась за перила, наощупь отыскивая ступени.

Наверху лестничного пролета споткнулась о пластиковый ящик у двери слева. Шагнула к правой двери, позвонила. За дверью послышался быстрый шелест, шарканье ног, затем заскрежетал замок. Дверь приоткрылась, молочно-белые, опаловые лучи пролились на пыльную площадку. Она шагнула в бледный поток, вошла. Коридор был освещен невидимыми светодиодными лампами. Согбенная пожилая японка зашаркала прочь. Широкий пояс кимоно обтягивал ее спину, подчеркивая горб. На стенах в застекленных рамах висели портреты молодых мужчин в военной форме. Бледные мужчины в пилотках мышиного цвета, в каскетках с козырьком над узкими глазами, в офицерских фуражках безучастно разглядывали ее.

Японка вынесла цветы в узкой стеклянной вазе, поставила на столик в конце коридора, ушла, закрыв за собой дверь. Три цветка амариллиса на одном стебле – огромные, белоснежные, как комья хирургической ваты. Женя уселась на раскладной стульчик, достала из рюкзака карандаши, альбом, принялась рисовать. Цветы радарными антеннами целились в пространство, ловили взгляды с фотографий бледных мужчин. Пока она размечала композицию, на лепестках начали проступать красные прожилки: сперва в средней части лепестков, затем шире, до края. Капли, ручьи, багровые полосы, набухшие рукава… Она лихорадочно набрасывала эскиз – жирный стебель, облокотившийся на край вазы, три кровавые пасти – одна распахнута прямо на нее, другая отвернулась в сторону, третья виднеется позади раструбом окровавленных лепестков. Бледные военные благосклонно косились на рисунок. Закончив, она сложила стульчик и прислонила его к стене. Альбом отправила обратно в рюкзак, аккуратно притворила за собой дверь, придерживаясь за стену, чтобы не споткнуться в темноте.

– Ты лучше сними шарф, а то запутается на ветру, – посоветовала ей веснушчатая девушка.

Оранжевый комбинезон шел ей – ее медным волосам и прозрачно-голубым глазам. А синий, подумала Женя, отбрасывает холодные тени на ее и без того замерзший нос.

– Конечно.

Она сняла шарф, огляделась, куда бы положить.

– Повесь здесь. Перчатки не забудь, руки надо держать в тепле, – сказала девушка. – Тебя как зовут?

– Женя, – ответила она.

– Меня – Элен, – девушка протянула руку. – Хорошая сегодня погода, ясная. Тебе понравится.

Они пошли к самолету. Вблизи он уже не выглядел картонным – нормальный самолет с распахнутыми или вообще отсутствующими дверями, тонкие лепестки винта на носу, крылья опираются на спички консолей. Похож на маршрутку, маленький городской автобус.

В тени по-прежнему лежал иней. Летчик – то есть, скорее всего летчик, снимал белые башмаки с колес шасси. Лысый мужчина, который угостил ее кофе, разговаривал с другими парашютистами. Элен обнималась с парнем в дредах. Женя поежилась. Подошла к тренажеру, еще раз сделала все так, как учили на занятиях – выскользнула и развернулась в прыжке. Солнце ударило ей в глаза.

– Забирайтесь! – позвал летчик.

По приставной деревянной лесенке они поднялись в брюхо самолета. Внутри он еще больше походил на маршрутку, только вместо сидений были рельсы, приваренные к бортам. Парашютисты набились впритык, летчик уселся в кресло перед приборной доской. Женя приткнулась на левом рельсе, поближе к летчику. Вжимаясь в борт самолетика, выглянула в окно. Летчик тронул самолет с места и тут же круто погнал ввысь. Они поднимались над полем, над озером, над долиной, где паслись кони, которые с каждым следующим витком набора высоты становились все меньше. Самолет летел по плавной спирали, открывая взгляду поочередно холмы, море, туман в седловинах между холмами, море, крыши вдалеке, холмы, море, золотое от восходящего солнца. Реки тумана текли к океану. И тут первый парашютист исчез в распахнутой двери. Женя ахнула.

На этот этаж свет проникал сверху, рассеивался в спиралях лестницы, освещал ступени и две двери – заколоченную досками, с валяющимся на полу пустым ящиком из-под овощей, слева, и забранный кованой решеткой тамбур, сквозь которую виднелась дверь из фальшивого дуба с табличкой черным по золоту: «Нотариальная контора». За дверью гудели, иногда срываясь на визг, мужские голоса, оттуда выплывали, свиваясь в сизые пряди, клубы сигаретного дыма. Женя, не задерживаясь, миновала площадку и поднялась на следующий этаж.

Она шагнула к проему, стараясь держаться так, как ее учили. Ветер внезапно хлестнул ей в лицо. Все было прозрачно и четко. Вроде тот же вид, как и из оконца в фюзеляже, но в лицо и тело била тугая воздушная волна, сильная, сухая, ровная. Она ничего не слышала. Наверно, надо было закричать, но она внимательно смотрела вокруг, стараясь запомнить то, что видит. Волны, холмы, кроны деревьев становились все отчетливее и крупнее. Время попыталось улизнуть, но она схватила его за хвост – надо считать, когда придет пора открыть парашют. Она сделала головокружительный виток, так что горизонт внизу мгновенно совершил полный оборот с наклоном. Наконец дернула кольцо. Резко рвануло плечи. Полет стал более плавным, управляемым, замедленным. Она снова заметила лошадей внизу, крышу сарая, машины на стоянке. Нужно было работать стропами, чтобы попасть на площадку для приземления. Но она еще поболталась немного над лесом. Время быстро утекало снизу вверх.

На следующем этаже было совсем светло. Дверь слева, как и везде, была загорожена пластиковым ящиком. Железная лестница вела наверх, к распахнутому люку, ведущему на крышу. Она нажала ручку двери справа. Вошла в пустую квартиру, шагнула к книжным полкам, погладила корешки. Наугад вытащила книгу. Борис Виан. Мурашки. Еще одну. «Девочка. Подросток. Девушка». В книге рассмотрены вопросы соматического и полового развития девочек, а также подготовки девочек и девушек к семейной жизни. Предназначена для учителей. Может оказаться полезной и родителям. В развитии женского организма выделяются те же этапы, что и в развитии мужского. Однако конкретные проявления каждого этапа у женщин имеют специфические особенности, связанные с природой пола. Те из них, которые имеют наиболее однозначный характер и могут быть использованы для определения пола у конкретного человека, называются половыми признаками. Различают первичные и вторичные половые признаки. Главный первичный признак – половые железы, а также особенности строения половых органов, то есть все то, что используется при определении пола новорожденного ребенка. Вторичные половые признаки – это…